Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

Я развернулся и увидел натянутый кулак размером с мою голову. Я сделал «скачок» навстречу врагу. Режущий удар скользнул по поверхности бедра Древнего бога – исполин пропустил мою атаку, и я почуял эйфорию крови.

Следующий «скачок» нужно было сделать прямо в шею. Мой прыжок стал подобным полету. Я вытянул руку в сторону врага. Меч должен был дотянуться, но… Но Великий мертвец увернулся. Не хватило сантиметров!

Взлет сменился падением. Шесть затяжных метров вниз. Законы физики в Лабиринте работали по-другому – я приземлился на ноги, почти словно кот. Почти… Меня швырнуло на пол, и я прокатился по нему пару метров. Взгляд дернулся на противника – если он уже атакует, то я мертв. Но он не атаковал. Древний бог вытаскивал из своей спины меч. Из образовавшейся раны хлынула янтарная эссенция, покрывшая его тело.

– Лучше бы ты сберег свою кровь для другого противника! – сокрушенно воскликнула девушка, не спешившая помогать брату.

Ее слова заглушило гудение гигантского меча, рассекающего воздух. Чтобы увернуться от него, я сделал «скачок» назад. Атака исполина сменилась серией хаотичных ударов. От второй атаки я уклонился без помощи ангельского клинка. Чтобы увернуться от третьей, мне пришлось снова сделать «скачок» через пространство назад, возможно, последний, на который мне хватало пламени. На четвертый удар…

Четвертый удар я мог лишь беспомощно наблюдать. Оставляя янтарный шлейф, меч гиганта падал на меня сверху. Не уйти, не увернуться, не сбежать. Можно только успеть засмеяться в лицо смерти.

И тут стекло купола взвизгнуло, осколки битого дождя обрушились на голову. Меч исполина разбил потолок и уперся в стену. Я мог сделать еще один вдох, но это ничего не меняло: я не был ровней Древнему богу, поэтому исход боя был предрешен.

Великий мертвец, рыча от ярости, вырвал меч из объятий камня, а затем занес оружие над собой, намереваясь покончить со мной. И в этот момент в голову исполина влетел дымящийся снаряд. Выстрел не нанес ран, но выбил противника из концентрации. Он действовал, следуя инстинктам: сжал веки, отмахнулся от досадной неожиданности, сделал шаг назад. Когда Великий мертвец вновь открыл глаза, дымовая граната уже отскочила от пола, а воздух наполнился гарью и пеплом. Теперь мне нужно было продержаться не больше минуты, прежде чем дымовая завеса скроет меня своей вуалью.

Противник не собирался давать мне этого времени: колющий удар уже летел в мою сторону. Однако расстояние между нами стало слишком большим, чтобы меч успел настигнуть меня. Я увернулся.

Исполин натянул руку, чтобы еще раз спустить тетиву мышц. Прежде чем он успел это сделать, в пространство между нами ворвалась черная точка, а затем белая вспышка ослепила нас. Звук от взрыва был таким, что слух отшибло. Я выронил меч и схватился за уши. Меня толкнули в бок, и я упал на колени. Очень вовремя – надо мной пронесся стальной клинок Древнего бога. Дым наполнил легкие, и я закашлял. Затем человек подхватил меня под плечи и потащил за собой. Сквозь белый шум до меня донеслось:

– Бегом, парень! Уйдем!

Одной рукой Рене тащил меня на себе, а во второй держал мой меч. Каким-то образом этот мертвец видел сквозь туман войны и бульдожьим шагом уводил меня с поля боя. Меч исполина беспомощно стучал по каменному полу, но хаос атак не мог найти нас в море дыма. Мы уходили от Древних богов по узкому проходу. Если только исполины не владели искусством уменьшения, то они не смогут нас догнать.

ГЛАВА 9. БУНКЕР

Рене нес меня через туннели Бункера. Мои мозги плыли в черепной жидкости, я не мог координировать движения и фокусировать взгляд. Я видел фотографиями только яркое и необычное, что-то, что могло отпечататься в подсознании: красную лампу над герметичными дверями в тамбуре; желтые, зеленые и синие трубы, протянутые под потолком; гигантские черные цифры на трафарете белых стены; цветные линии, указывающие дорогу в откопированных коридорах…

Картинки мельтешили перед глазами, а я хотел спать, хотел есть, хотел согреться. Но больше всего я хотел пить. Я смотрел на тело Рене и думал, что под его одеждой, под его кожей по сосудам должна бежать кровь. Жидкая, сытная, горячая и такая живая! Зачем мертвым что-то живое? Они не я. Я все еще был жив, и я нуждался в живой крови. Если я попрошу, Рене поделится ей? Хоть немного?

– Парень! Чего затих? Убери эту дурацкую улыбку со своего лица и давай поговорим. Молчание не к добру. Молчат животные. Разговаривают только люди! Мы знаем человеческие языки и язык Логоса. А я тебя, парень, потом научу языку жестов, который не знает никто, кроме нашего клана…

«Как много слов! У меня и так гудит в ушах, а от твоих речей становится совсем дурно. Чем кормить словами, дай лучше хлеба или воды. Инстинкты, звери. Если ты не дашь мне еды, я точно превращусь в зверя! Выйду на охоту, чтобы из первого встречного сделать первое. А из второго – второе. Надеюсь, ты не слышишь моих мыслей? Ответь, Рене!»

– …Еще можно писать. Тут принята клинопись, но мне по душе финикийское письмо. Алфавит привычнее. Мертвым – мертвые языки! Знаешь, парень, люди в Лабиринте боятся друг друга. А разговаривать порой охота! Поэтому мертвые оставляют послания на стенах и ждут ответов. Так и переписываются друг с другом – чтобы не видеть собеседника. Ты тоже научишься вести стены… Сначала, парень, клинопись кажется странной – ее за язык-то не сразу примешь. Но если начнешь всматриваться, поймешь смысл знаков, а потом и сам начнешь писать. В Скрижалях часто оставляют послания. Когда дойдем – посмотришь…

«Да, Рене, теперь я понял, что видел надписи. Не думаю, что там написано что-то важное. Разве что там указана дорога на Поверхность? Вздор! Если бы они знали дорогу наверх, то не писали бы на стенах, а бежали прочь из Лабиринта. Ты лучше расскажи, Рене, что мне есть? Что мне пить? Что, кроме твоей крови, сможет утолить мою жажду?! Ты ведь слышишь мои мысли Рене? Можешь не отвечать, я знаю, что слышишь».

– Надо немного передохнуть, парень. Тяжело такую тушу на себе тащить.

Рене опустил меня к стене, сел рядом и положил передо мной ангельский клинок.

– Прикорну четверть часа, потом продолжим путь, – пояснил спутник и закрыл глаза.

«Плохо, очень плохо. Мое тело впитало в себя страдания. Жажда жжет сухостью горло. Усталость вгрызается в суставы. От голода промерзли кожа и мышцы. Зачем привал, который вместо отдыха растягивает страдания? Привал не нужен. Быстрее добраться до Убежища, найти воду и еду, а не лежать в холодном коридоре на полу – вот, чего я хочу и чего требует организм!

Рене! Сколько противоречий ты рождаешь во мне своим поведением. Я даже не беру в расчет твою уничижительную манеру говорить. Хочешь показать свое превосходство? Показывай. Мерзкое высокомерие – я могу его перетерпеть, чтобы услышать от тебя неизвестные мне правила Лабиринта. Ты вытащил меня из боя с богоподобным исполином, но ты же сам и отправил меня на эту бойню! Ты несешь меня в Убежище – вот, до него осталось чуть-чуть – и тут решил продлить мои мучения этим привалом. Неужели ты так нуждаешься в отдыхе? Не думаю».

Я посмотрел на Рене и увидел его прозрачным: внутри него текли сгустки янтарной жидкости. Это была не кровь, а что-то совсем другое – тягучее, яркое, притягательное… и наполненное жизнью. Эссенцией жизни. Я смотрел на нее, как человек в пустыне смотрит на оазис, – невозможно не припасть к спасительному источнику губами и не начать пить воду.

«Значит, вот, как видят обитатели Лабиринта друг друга, – как сосуды, наполненные энергией? И каждому мертвому не хватает этой жидкости? Ее можно забрать, если вцепиться зубами в шею незнакомца, очевидно не заслужившего такой роскоши, ведь люди, достойные жизни, не могут попасть в Лабиринт после смерти – они уходят в Рай! Так ли плохо убить преступника – убийцу, вора, лгуна, эгоиста – ради того, чтобы спасти достойную личность – самого себя? Я ведь не убивал, не воровал, не лгал. Просто случайно попал сюда.

Закрыть глаза, чтобы увидеть, как я обманываю сам себя. Я убивал. Когда на психиатрическую больницу опустилась тьма, я зарубил мечом обезумевшего санитара. Лишенный разума и пораженный ржой, он продолжал оставаться человеком, а я его убил. Я украл. Украл не деньги или ценности. Я своровал секреты, хранившиеся в запретных этажах Лаборатории, и продал их торговцу информацией. Я лгал. Я соврал Кристине, что не знаю, где ее тело, и что ей нужно спросить об этом Диму. Я сделал это, чтобы спасти себя. Значит, я убийца, вор, лгун, эгоист? Значит, я заслуженно попал в Лабиринт?

А если я перешел все границы, стоит ли останавливать себя сейчас? Что мне уже с того, если я совершу еще одно маленькое зло? Меч в руках, жертва беспомощно спит. Один удар меча, один укус в шею – и я спасен! Наполненный новыми силами, я теперь вырвусь на Поверхность!»

Я открыл глаза. Рене все еще спал. Янтарная эссенция продолжала светиться внутри его хрустальных сосудов, медленно, по каплям перетекая из одних частей тела в другие.

«Интересно, этот мертвец видит меня так же, как я вижу его сейчас? Сосудом, наполненным жизнью? С каким искушением он борется, чтобы не убить меня и не собрать мою кровь в свою фляжку? И кто он? Убийца или воин? А кто я? Воин или убийца?

– Да сколько можно, Рене! Я уже настолько голоден, что готов тебя сожрать! Или мы идем дальше, или наши пути расходятся здесь! – прокричал я.

Ответа не последовало, и я снова посмотрел на своего спутника. Он сидел, сложив руки крестом, и смотрел на меня лукавым прищуром. Этот хитрый лис не спал – он прикидывался, чтобы проверить меня.

– Хочешь идти – иди. Здесь все равно нет другого источника жизни, кроме как другой человек. Рано или поздно тебе придется убить и съесть, чтобы жить. Но если тебе сложно сделать это сразу, я могу упростить задачу. Держи, парень!

Рене протянул фляжку. Я взял ее в руки и увидел янтарное свечение, струившееся через металл. Емкость наполнили человеческой кровью! Я неуверенно протянул сосуд его владельцу.

– Нет сил открыть, парень? Я помогу.

Цепочка взвизгнула, и привязанная к ней крышка ударилась о стенку фляги. Нос Рене приблизился к сосуду, сделал глубокий вдох, и убийца восторженно произнес:

– Только понюхай, какой у нее аромат! В нем вся наша радость! Попробуй, парень, чтобы узнать, ради чего мы продолжаем жить! Держи. Не стесняйся, можешь выпить всю кровь.

Рене ударил флягой мне в грудь, и мои руки непроизвольно ее схватили. Собеседник смотрел на меня блестящими глазами и с приоткрытой улыбкой в предвкушении того, что я поддамся зову крови. Назло ему я не хотел этого делать.

– Оставь меня! – выкрикнул я и швырнул флягу на пол.

Вместе с металлическим звоном по бетонному полу разлилась янтарная жидкость. Рене улыбнулся сжатыми зубами. Наверняка он крыл меня последними словами, но вслух произнес сдержанное: «Швырять-то зачем?»

Рене сожалел о потери драгоценной жидкости, безумно сожалел. Но кидаться на ее спасение не стал. Он не спеша встал, не спеша подошел и также не спеша поднял фляжку с пола, качнул головой и сказал:

– Если тебе, парень, кровь не нужна, значит, силы идти на своих двоих еще есть. За мной!

Спутник сложил руки за спиной и неспешно пошел вперед. Мне оставалось только последовать за ним. Без его помощи я легко мог превратиться в жертву других охотников до чужой крови. Моя рука скользила по шершавой поверхности стены, удерживая от падения. Я вспоминал слова Меркурия о том, что на этом свете силы никогда не могут оставить человека полностью – пока есть воля, можно идти вперед. И я шел, стиснув зубы до изнеможения.

Теперь я заметил, что все это время в Бункере кроме нас находились еще люди. Черные тени незнакомцев скрывались в таких же черных тенях туннеля – в мрачных проходах, под потухшими лампами, за стальными дверями… Они почти сливались с темнотой, но внимательный взгляд мог их рассмотреть. Незнакомцы носили ту же армейскую форму, что и Рене, только их лица скрывали мрачно-серые маски и глубокие капюшоны. Мой спутник общался с ними жестами, и незнакомцы отвечали ему тем же. Тишина слов и незаметность образов не позволили сразу увидеть Тени потерянного воинства, как назвал свое братство Рене.

– И много вас в клане? – спросил я своего спутника.

– Тысяча имен и одно лицо, – повторил свой прошлый ответ мертвец.

– Твое лицо?

– Мое, парень, мое, – Рене обернулся вполоборота. То ли для того, чтобы посмотреть на меня одним глазом, то ли для того, чтобы я снова увидел его покрытое шрамами лицо.

Мы прошли через дверь в очередной относительно короткий туннель, где остановились посередине прохода у стальных ворот. Квадратные двери в два человеческих роста держались на чудовищного размера петлях, способных выдержать даже ядерный взрыв. Очевидно, ворота закрывали собой проход в Убежище.

Рене дал жестами сигнал обитателям, наблюдавшим за ним, судя по всему, по камерам, потому что никаких окон я не обнаружил. Раздался жеваный металлический скрип – ворота пришли в медленное движение. Очень медленное. Только теперь я понял, насколько монструозными выплавили эти двери – их толщина равнялась их ширине. Когда ворота повернулись на девяносто градусов вокруг петель, они все еще полностью закрывали собой проход в Убежище. Я пришел к выводу, что даже Древние боги не смогут открыть эти двери. Теперь я верил Рене, что Убежище было самым безопасным местом в Лабиринте, хотя не осмотрел и тысячной его части. Мы ждали минут пять, прежде чем узкая щель между створкой и стальным коробом позволила нам пройти внутрь.

Рене с порога громко объявил:

– Возрадуйтесь, братья мои! Я привел человека, который выведет нас из Лабиринта на Поверхность!

– Мы не договаривались с тобой!.. об этом… – воскликнул я, но прежде чем успел закончить фразу, голос потух. Я испугался. Рене мог меня просто убить и забрать ключ себе, если я буду с ним спорить. Даже удивительно, что он не сделал это раньше. Я смотрел и ждал реакции. Лицо собеседника утратило на мгновение появившиеся в нем эмоции. Медленно выговаривая каждое слово, Рене сказал:

– Ты ошибаешься, парень. Договаривались. Ты сказал: мы можем помочь друг другу. Вот: я тебе помог. Теперь твоя очередь помочь мне.

–Ты меня еще не вывел в мир живых! И потом: ты говорил, что ненавидишь Поверхность?!

Рене пробежался по мне взглядом, в очередной раз прицениваясь к моей жизни. Ни одна мышца его лица не дернулась, отчего становилось особенно жутко – невозможно понять, что же он решил. Возможно, ничего, потому что мертвец ответил:

– Ненавижу. Но желания моего клана – мои желания. Лучше давай этот разговор отложим на потом. Ты хотел пить? Выпей. Тут много спирта. Не нравится спирт? Можешь давиться водой. Хочешь есть? Тут много еды. В основном консервы и крупы, которые уважающий себе мертвец не ест, но, быть может, тебе они подойдут. Братья! Накормите и напоите гостя! Наше скромное Убежище посетил сам Хранитель ключей от дверей Лабиринта. Давайте покажем ему наше гостеприимство.

После слов Рене все его воинство – человек двадцать, одетых в маски, глубокие балахоны и непонятную армейскую форму, – начало телепортироваться по широкой комнате и составлять на длинном железном столе, тянувшемся вдоль всей правой стены, еду, воду и столовые приборы. Значит, мой спутник снова меня обманул – в Лабиринте можно питаться не только кровью. Зачем он это сделал? Хотел проверить меня? Убедиться, что я не выпью его жизнь, если почувствую голод?

Угадывать я мог долго. Поэтому я решил, что мертвым обычная еда, может, и не годилась, но я все еще оставался живым. Я схватил открытую банку с сырой тушенкой и начал запихивать ее в себя алюминиевой вилкой.

Я сам не заметил, как проглотил первую порцию, вторую… Я пил уже третий стакан с водой, когда Рене выбил его из моих губ:

– Ты это чего?! – возмутился я.

– Вспомнил, сколько своих товарищей похоронил в пустыне, отравивших себя неуемной жадностью до воды, – ответил мертвец.

– Мы не в пустыне, – возразил я.

– В пустыне! Да еще в какой! И жадность в этой пустыне одаривает своих владельцев безумием. Поэтому либо ты, парень, научишься ограничивать свои желания, либо ты двинешься умом. Хочешь выбрать безумие – выбирай! Но только не в нашем Убежище.

Я отодвинул от себя еду, хотя так и не почувствовал насыщения. Каким бы мерзким ни был характер у Рене, я посчитал благоразумным согласиться с его советом.

Чтобы отвлечь себя от мыслей о пище, я решил внимательнее рассмотреть комнату. Нижнюю часть ее стен покрасили темной зеленой краской, а верхнюю побелили известкой. Исключение составляла стена в конце Убежища – ее облицевали белой керамической плиткой. В центре помещения стояли ряды двухъярусных панцирных кроватей, застеленных одинаковыми серыми одеялами. С противоположной от меня стены стояли железные ящики для хранения личных вещей. Из комнаты вели железные двери в другие помещения.

В этот момент из-за одной из таких дверей вышел пятидесятилетний мужчина удивительной внешности. На черный костюм он надел расстегнутую плащ-палатку. На правую руку незнакомца, от плеча до кончиков пальцев, был прикручен металлический экзоскелет. По груди мужчины проходила патронная лента, забитая колбами с растворами всевозможных цветов и консистенций. В зубах незнакомца была трубка, которую он легко придерживал левой рукой, отчего напоминал аристократа.

Следом за мужчиной из двери появился робот-носильщик на четырех ногах, похожий на безголовую собаку. Робот нес на себе огромные сумки и дробовик, расположенный так, чтобы его можно было мгновенно выхватить и открыть огонь.

Но больше всего меня поразило в незнакомце то, что он оказался живым. Я это увидел по рубиновой эссенции, резво бежавшей по всему его телу. В мертвых этой жидкости было не только меньше, она даже светилась другим цветом. Появление живого человека, которого я никак не ожидал здесь увидеть, меня, безусловно, обрадовало. Незнакомец тоже не оставил незамеченным мое присутствие. Он остановил на мне взгляд, прищурился, затем подошел и сел рядом.

– Интересно, – сказал мужчина, после чего, опершись локтем о стол и удерживая подбородок поглаживающими пальцами, принялся в упор рассматривать меня.

Через секунд десять он достал из кармана пиджака футляр, а из футляра совершенно невообразимые очки. Они чем-то напоминали очки у окулиста, позволяющие менять стекла. Так вот, в этих очках левую линзу тоже можно было менять. Для этого к дужке оправы на цепях прицепили несколько линз, выточенных из драгоценных камней, – рубиновая, изумрудная, сапфировая и алмазная. Вторая линза в оправе была совершенно обычным стеклом. Наверное.

Незнакомец вставил в оправу изумрудную линзу и еще раз внимательно рассмотрел меня.

– Интересно, – снова повторил он.

– Что «интересно»? – скептически спросил я.

– Вы сверхчеловек, а я вас не знаю, – ответил незнакомец и поменял руку у подбородка.

– В смысле? – уточнил я.

– Все просто. Ваша кожа имеет неестественный красный оттенок. Артерии набухли от внутреннего давления. Особенно это заметно на капиллярах глазных яблок. По тому, как стучит arteria carotis7, можно сделать вывод о частоте сокращения сердечной мышцы – если мы измерим ваш пульс, он будет не меньше 140 ударов секунду. Вены приобрели сиреневатый оттенок. Саккады8 ускорены, но, в отличие от нистагма9, они осмысленны. В спектре вашей крови преобладают выраженные голубые и белые линии. Я смотрю, вы только что пообедали. Скажите, вы наелись?

Половину произнесенных собеседником слов я просто не понял.

– Нет, – ответил я.

– Вы поешьте. У вас все признаки синдрома Ницше, поэтому вам надо хорошо питаться. Скажите, давно вы стали носителем вируса?

Вирус Ницше! Я уже и забыл, что адепт темных богов вколол мне этот препарат на запретных этажах Лаборатории. Видимо, только теперь болезнь проявила себя.

– Думаю, около полугода. Это сильно плохо?

– Полгода? Интересно… Это хорошо, молодой человек. Очевидно, что вы успешно прошли этап адаптации к вирусу, он встроился в цепочку вашего ДНК, и теперь вы находитесь в симбиозе с ним. Скажите, как вы сейчас себя ощущаете?

Я не ответил на этот вопрос, потому что понял, кто сидит передо мной.

– Вы, как я полагаю, Эдвин Крамп? – спросил я.

– Приятно узнать, что на Поверхности тебя еще помнят. А вас, молодой человек, зовут?..

– Хранитель ключей от дверей Лабиринта.

– Очень приятно! Могу я называть вас просто Хранитель? – с этими словами Эдвин протянул мне полуметаллическую руку.

Я растерялся – все-таки не принято пожимать руку в перчатках. Доктор Крамп заметил мое смятение и сказал:

– Я стар, а чтобы исследовать Лабиринт, рука должна быть крепкой. Из сплава черного вольфрама я собрал экзоскелет и теперь ударом руки могу ломать мандибулы10 агрессивным мертвецам. Если, конечно, до этого их не остановит дробовик.

Я живо представил себе, как этот старик раскидывает толпы обезумевших, и мне стало забавно. А еще я сразу проникся уважением к своему собеседнику и пожал его руку, после чего спросил:

– Вы так не ответили, чем мне грозит болезнь?

– Не стоит считать вирус Ницше болезнью. Уместнее называть его симбиотическим союзом11, давшим толчок к эволюции. Как это ни высокопарно звучит, вы теперь новый вид – Homo Novus. Сильнее, проворнее, теплее обычного человека. И раны заживают быстрее. Но чтобы я смог лучше оценить ваше состояние, я бы хотел услышать ваше мнение о своем самочувствии.

– Я за полгода своей болезни не заметил, чтобы стал сильнее или проворнее.

– Нет, не стоит переживать, я повторюсь: это не болезнь. Что касается того, почему вы не замечали своих способностей раньше, то все очевидно: организм просто бы не выдержал постоянной работы в сверхрежиме. Ему нужен отдых. А вот в определенных аффективных ситуациях в ответ на изменение гормонального фона ваша ДНК начинает производить энергетических агентов. А эти агенты…

– Кот бы тебя подрал, Эдвин! Не нуди! – не выдержал Рене.

Ученый вздохнул.

– Не обижайтесь на моего друга, у него скептический настрой к науке, – произнес Крамп после небольшой паузы. Рене закатил глаза и покачал головой.

– А я вас с удовольствием послушаю, – сказал я. – Но если вы сможете использовать меньше научных терминов, будет лучше. И вы, и я вроде как в бегах. Поэтому я хотел бы узнать, что все-таки произошло в Лаборатории? Откуда взялся вирус Ницше, что стало с гомункулом, почему вы посадили в заточение Селену? И чем вы сейчас здесь занимаетесь?

– Вы и про Селену знаете? Интересно. И печально, что мое создание подверглось остракизму, как и его создатель. Давайте поделимся историями друг с другом, и раз вы попросили первым, то я начну.

ГЛАВА 10. СКАЗКИ ПРОШЛОГО

«Я занялся наукой, потому что всегда искал Истину. В начальной школе я раскладывал энциклопедии, привезенные отцом из командировок, и исследовал красоту окружающего мира. Вместе с книгами я открыл бесконечный космос удивительных явлений, подчиненный логике и математической точности. Я хотел знать все! И чем больше я узнавал, тем больше понимал, как мало знаю. Я чувствовал, что в этом мире есть что-то очень важное, что-то, про что можно сказать: «Истина где-то рядом», что-то, делавшее жизнь понятной и простой.

Я считал, что найду Истину в университете. Полный юношеского энтузиазма, я направился на свою первую лекцию, где декан в самом начале приветственной речи объявил:

– Истины нет, и не ищите ее.

Меня это возмутило! «Интересно, – подумал я, – если наука не открывает Истину, то чем она занимается?» Ответ на этот вопрос обескураживает: множество ученых ищут маленькие пазлы знаний, собирая из них научную картину мира. Только ученые не Демиурги и не способны вдохнуть в свое творение подлинную жизнь, наполненную смыслом и Истиной. Все, на что они способны, – это родить уродливого бездушного Франкенштейна, обреченного на смерть.

Вся наука – это смерть! Ницше убил Бога, но это не первое совершенное убийство. Аристотель убил Платона, Ньютон убил Аристотеля, Эйнштейн убил Ньютона. Знания, оторванные от Истины, умирали очень быстро.

Когда я окончил университет и пошел работать в Лабораторию, случились переписанные в учебники истории события. Страна, положившая в основу идеологии бездушный материализм и рационализм, совершила самоубийство. Франкенштейн распался на части, из которых его сшили. Всем стало не до науки. Сейчас в это сложно поверить, но тогда правительство предпочитало давать деньги экстрасенсам, а не ученым. Тут и там возникали новые религии с новыми пророками, глаголавшими новые истины и порождавшие новых фанатиков. Люди сошли с ума, но они и были такими – темными, алчными и жалкими. Я увидел природу старого человека и понял, что только новый вид может построить новый мир торжествующего разума. Создать сверхчеловека – это стало моей целью. Я начал с малого: с создания ноотропов – препаратов, улучшающих мозговую активность, – считая их первым шагом к эволюции людей.