Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

– Если ты не против, я бы ушел отсюда. А по дороге я бы с удовольствием тебя послушал, – предложил я.

– Отсюда – это откуда? – сталь и кровь вновь зазвучали в голосе собеседника.

– Отсюда – это из Лабиринта, – ответил я.

Рене сложил руки на груди и оценивающе посмотрел на меня. В своей голове он что-то придумал, и я это увидел. Вот только он не озвучил что. Вместо этого мужчина сказал:

– Обсудим твое желание в Бункере. Я приглашаю тебя в гости.

– Рад принять, – ответил я. Может быть, в его доме я смогу поесть.

– А еще я тебе дам несколько советов: никому не говори свое настоящее имя. По крайней мере, пока. Придумай кличку. Не подпускай к себе незнакомцев ближе, чем на четыре шага, даже если я назову их своими приятелями. Нарушат дистанцию без позволения – убей их. Если же ты встретишь здесь друзей или родственников, даже родителей, поступай с ними так же, как с незнакомцами. Еще раз: если ты встретишь здесь друзей или родственников, и они нарушат дистанцию – убей их.

От этих слов по коже пробежала жуткая рябь. Советы звучали слишком категорично, как…

– Табу? – спросил я.

– Тут нет Табу, парень. Есть Закон: мертвые не вмешиваются в дела живых, пока живые не вмешиваются в дела мертвых. Нарушишь его – и отправишься вниз. В остальном здесь полная свобода. Но если не хочешь сдохнуть, то следуй моим советам. Надеюсь, ты меня понял, парень. А теперь идем – Бункер ждет нас.

Рене улыбнулся и гостеприимно показал рукой в сторону, указывая дорогу к Бункеру. Затем он снова сделал мрачное лицо и пошел вдоль течения ручья. Я поспешил за ним.

– Каждый в этом мире имеет настоящее имя. Узнал имя – узнал судьбу человека. Храни имя в тайне и используй вместо него прозвище, – рассказывал Рене.

Каждый в этом мире имеет силу или власть. Сила – это проявление нашей воли. Кто-то может перемещаться в пространстве. Кто-то повелевать огнем или ветром. А кто-то открывать двери Лабиринта. Наши силы – это проявление нашей воли. О силе человека иногда можно узнать по его имени.

Власть – это узаконенная сила. Силой нельзя пользоваться в мире живых, властью можно. Власть надо заслужить своей жизнью.

В основе жизни лежит жизненная энергия. Мы тратим ее на все: чтобы разговаривать, драться, ходить, дышать. Когда жизненной энергии становится мало, мы чувствуем голод. Когда жизненной энергии становится слишком мало, мы падаем на уровень ниже. В Лабиринте это правило ощущается особенно остро.

Жизненная энергия содержится в душах. Питаться душами можно разными способами. Обычно пьют кровь, потому что кровь – это душа. Только кровью тут называет не красную жидкость, а сгустки янтарного цвета, переливающиеся по телу. Стоит этим сгусткам покинуть тело, и они начинают испаряться – это Лабиринт впитывает живительную энергию в себя. Поэтому некоторые здесь питаются телом, теплом, страхом или удовольствием другого человека. Забрав у души слишком много энергии, ты обрекаешь ее на маленькую смерть, после которой она падает вниз.

Вознестись на уровень выше можно разными способами. Ты можешь поменяться местами с живыми, ты можешь съесть много душ, ты можешь сесть на поезд, а можешь дойти до того состояния, что больше не сможешь находиться на том уровне, где ты есть сейчас, и вознестись сам. Как происходит последнее, является тайной, и никто не может сказать, что для этого нужно сделать.

Здесь много вер и религией. Некоторые верят, что однажды случится Великий Суд, на котором одни воскреснут и вернутся на Поверхность, а другие умрут и погрузятся в Ничто. После этого перемещение между уровнями станет невозможным. Другие считают, что существующее положение вещей будет сохраняться вечно, поэтому нужно самим возноситься наверх, ступенька за ступенькой, пока не достигнешь Света. Третьи верят в богов, которые придут из Бездны и заберут с собой наверх своих служителей.

– А во что веришь ты? – спросил я.

– Я верю в свой клан, а он верит в меня. Если хочешь знать мое мнение, то Лабиринт – это место свободы. Свободы от законов и лжи. Это место называют Адом, но настоящий Ад находится на Поверхности. Там есть надежды, которые можно потерять. Там есть друзья, которые могут предать. Там есть счастье, которого можно лишиться. Здесь же нет ни надежды, ни друзей, ни счастья. Это все иллюзии, которые исчезают, как только солнце развеивает своими лучами туманную дымку. Когда видишь мир ясно, иллюзий нет.

В словах Рене что-то было. В Лабиринте все просто – все хотят съесть всех. А на Поверхности… а на Поверхности Алексей Георгиевич может посещать меня в сумасшедшем доме, в который сам же упрятал. При этом он будет улыбаться, врать и говорить, что беспокоится обо мне.

На Поверхности можно долго жить в пустой квартире, тщательно охранять территорию тишины от вторжения непрошенных гостей, потому что все, что надо твоим гостям, – это нарушить твой покой ради своих эгоистичных желаний. Кто из друзей позвонил мне после окончания университета? Толя, чтобы занять денег. Пашка, чтобы я отправил его брату свою дипломную работу. Еще заходил сосед, просил дрель. Я научился охранять двери своей квартиры от таких «гостей». Может быть, именно поэтому я заслужил титул властителя дверей. Дверей, которые будут закрыты для всех и всегда, кроме меня. Кто с этой миссией справится лучше, чем я, человек, который всегда хранил двери закрытыми. Мне эта мысль показалась забавной, и я засмеялся. Рене промолчал.

Пока мы шли, обстановка вокруг менялась. Края оврага росли и закруглялись над головой, пока не превратились в металлический коллектор, заточивший в себе безжизненное русло реки. Судя по верхней линии известкового налета над нами, река то пересыхала, то снова наполнялась водой. Были ли причиной этого сменяющиеся в Лабиринте сезоны, или реку перекрывали створки шлюза, которые иногда поднимали, сказать сложно. Как бы то ни было, потоки воды нанесли слой грязи и ила, сделавшие дно трубы плоским.

Рене остановился у лестницы, которая шла к люку в потолке. Ступени стремянки были покрыты какой-то черно-синей слизью, вызывающей брезгливость. Спутник схватился за грязные ступени руками. Он мог не переживать за чистоту ладоней – у него были перчатки, которых не было у меня. Я совсем не хотел сжимать пальцами повисшую грязь. От нее дурно пахло, и выглядела она очень мерзко. Рене заметил мое выражение лица, остановился на лестнице и сказал:

– Наша дорога будет лежать через Бойни. То, что ты увидишь там, – дело привычное для этих мест, но не для тебя. А поскольку ты чувствительный парень, я должен тебя предупредить.

Рене сделал паузу, вынуждая меня спросить:

– О чем?

– Не блевани.

Собеседник разве что не засмеялся. Не утруждая себя ожиданием моей реакции, он продолжил подъем. Мои губы приняли форму скептической улыбки, а голова покачалась из стороны в сторону: мне достался проводник с тяжелым характером. Когда Рене поднялся над землей метра на три, он крикнул:

– Не отставай!

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Я тут же пожалел, что шел вторым. Грязь с сапог Рене падала мне прямо в лицо. Я попытался фалангой убрать мерзкую слизь с глаза, но лишь размазал ее. Пока я держался за лестницу одной рукой, правая нога соскользнула с влажной ступеньки, и я начал вращаться вокруг вертикальной стойки лестницы. Я притянул себя обратно, но с грязью на лице пришлось смириться. Если на лестнице творится такое дерьмо, то что же происходит в Бойнях?

Когда я просовывал голову сквозь канализационный люк, во мне боролись отвращение и любопытство. Вопреки ожиданиям, ничего мерзкого я не увидел. Мы вылезли в узком коридоре, сложенном из ярко-красного кирпича. Стены плавно переходили в арочный свод, из-за чего создавалось ощущение, будто находишься в катакомбах древнего бастиона. Под ногами лежал бетонный пол, который можно найти почти в любом неотремонтированном здании.

Но чем дольше мы шли, тем больше я понимал, что что-то в этих коридорах не то. По галерее разносилось смущающее меня эхо. Сначала я подумал, что это гудит ветер, вот только я не чувствовал ни его порывов, ни свежего воздуха. Напротив, пахло гнилью. Только когда мы свернули в широкий проход, я понял, что звучало внутри кирпичных коридоров. Бойни в месте, где не водятся животные? Я должен был понять сразу, почему у них такое название.

Я замедлил шаг. Я не хотел видеть то, что предстанет перед моими глазами. Слишком жутко. Слишком страшно. Я остановился и оперся рукой о стену. В ушах звенел крик. Мой живот крутило, и я боялся, что меня вырвет. Рене заметил мое отставание, но продолжил идти вперед, лишь немного сбавив темп.

– Соберись! – прошептал я себе, после чего пустился вдогонку за проводником.

Рене свернул в очередной проход. Чтобы не отстать, я нырнул за ним. Чудовищная картина, открывшаяся передо мной, парализовала мои конечности.

Большая комната из красного кирпича. Крестовые своды, освещенные дьявольским голубым пламенем, танцующим в камине. Пол, усеянный костями. Глухой плач заставил меня повернуть голову влево и увидеть голых людей, подвешенных вниз головой за крючья. Напротив меня в центре железной комнаты стояло уродливое толстое существо в черном фартуке – мясник. Он не обращал на нас никакого внимания, занимаясь совершенно другим делом. На столе перед ним лежал живой человек, с которого мясник уже снял всю одежду. Толстяк подошел к кострищу и взял стоявшее рядом с огнем железное ведро с кипящей водой. А затем он вылил эту воду на человеческое тело. Комнату наполнил смешавшийся с плачем крик. Я отвернулся, пригнулся к земле и закашлял.

– Посмотрел? – спросил Рене. – Теперь идем.

– Мы должны… – произнес я.

– Нет, не должны, – в голосе Рене звучал металл.

– Он их всех убьет! – не соглашался я.

– Они и так уже умерли! Если ты этого еще не понял, то мы в Аду.

Я посмотрел на мясника, уже державшего тесак в руке. Я столько лет проходил мимо зла и теперь не мог позволить себе просто взять и уйти. Рука выхватила меч из ножен. Рене не стал меня останавливать.

Я подбежал к мяснику и со всей силы нанес рубящий удар по плечу. Клинок завяз в слое сала. Из раны заструился оранжевый дым, словно янтарная кровь толстяка загорелась в воздухе. Я растерялся и замешкал. В мою грудь впечатался локоть, который отбросил меня на пару метров к стенке. В спине что-то хрустнуло, но руки удержали оружие. Пока я летел, обрюзгшая тварь успела развернуться и уже неслась на меня с разделочным ножом! Как с таким жиром она вообще могла бегать!

Я сделал так, как меня учил Меркурий: спарировал атаку врага, сделал шаг в сторону и ударил по задней стороне колена. Только не ногой, а кончиком меча. Мясник рухнул на руки. Мой меч упал на его шею. А затем еще и еще. Только с четвертой попытки я переломил хребет твари, и мерзкая туша свалилась на пол.

Я облегченно вздохнул. Если я завалил такое чудовище, то я был не так уж и слаб. С гордостью я посмотрел на Рене, которому было все равно. Я фыркнул и подошел к висящим на крючьях людям. Пододвинув к ним стул, я начал снимать пленников с виселиц. Потревоженные раны отзывались криками в груди жертв, а у меня не хватало сил освободить их быстро.

– Поможешь? – попросил я Рене о помощи.

Он промолчал. Я разозлился. Я все понял: Тень ушедшего война был тем же чудовищем, тем же порождением Лабиринта, что и тварь, которую я только что убил. Напрасно я ждал в мертвеце сострадания! Да что сострадания! В нем вообще не было человечности. Меньше часа назад он хотел меня съесть, как каннибал. Я ошибся, когда оставил ему жизнь.

Я снял людей с крюков сам. Спасенные рассыпались благодарностями за свое избавление, трогали мои ступни руками, а одна бабушка поднялась на изувеченные ноги, только чтобы дотянуться до моего лица и расцеловать в щеки. Как только старушка это сделала, она упала обратно на пол, не в силах дольше терпеть боль свежих ран.

Я посмотрел гордым и осуждающим взглядом на Рене. Впервые за свою жизнь я совершил стоящий поступок. Я не мог понять того равнодушия, того скептического взгляда и чувства жалости, изливаемых им на меня.

А потом я посмотрел на пол. Там, где лежало тело мясника, пол наполнило яркой оранжевой жидкостью. Словно живая, она растекалась невиданными узорами по полу, смешивая и закручивая между собой темные и светлые потоки янтарной эссенции, лившейся из ран убитого толстяка. В ее волнистых узорах можно было разглядеть еле уловимые, размытые образы людей, моря, каких-то событий, словно в янтаре запечатлелась память погибшего человека. И вдруг внутрь этих воспоминаний окунулась рука – бабушка, та самая, что целовала мои щеки, пригнулась к полу и начала слизывать с него янтарную кровь. Ее пытался оттолкнуть мужчина, который так же, как и старуха, лакал оранжевую жидкость и считал, что она принадлежит только ему. Мои веки и зубы сжались от рухнувшего в пропасть чувства радости…

– Помог? Теперь идем, – услышал я сквозь темноту разума голос Рене. – Когда я гулял здесь последний раз, тут как минимум жило трое мясников. Я бы предпочел разойтись с ними разными дорогами.

ГЛАВА 6. ЖЕРТВА

Меня несло по кровавым коридорам прочь от проклятого места. Вырваться на Поверхность, туда, где ярко светит солнце, где нет этой смертной пустоты – обволакивающей, просачивающейся сквозь кожу, наполняющей своей темнотой полости костей, выворачивающей суставы и ломающей хребет… Кости нужно напоить жизнью, чтобы кровь вновь побежала по сосудам измученной души. И не видеть ужаса, творящегося в коридорах Лабиринта, от которого меня уже тошнило. Я держался за живот, который недовольно бурчал, и эти звуки услышал Рене.

– После Боен есть захотелось? – издевательски спросил он.

Да, я хотел есть. Но питаться людьми… Нет! Я лучше провалюсь в Бездну, саму Пустоту или даже глубже, чтобы там ни находилось!

Рене услышал мои мысли – я опять думал слишком громко.

– Напрасно ты так считаешь, парень. Упадешь ниже – станешь пищей для других. Правда жизни очень проста: или ты съешь человека, или он тебя. Тут так же, как и на Поверхности, – немного зазевался, и тебя уже съели, – говорил проводник.

– Пошел ты! – прокричал я и ускорил шаг.

– Ты примешь эти правила. Здесь нет других источников энергии, кроме человеческих душ. Тело умирает, а душа несет свою энергию с Поверхности в Лабиринт, из Лабиринта в Бездну, из Бездны в Пустоту и так далее. Мертвые становятся пищей для мертвых. Чем больше на земле умирает людей, тем больше их здесь. И тем больше здесь энергии, которую мы тратим на то, чтобы разговаривать, ходить, дышать. Благодаря этому бесконечному циклу Лабиринт живет. И чем больше здесь энергии, тем больше тех, кто хочет вознестись наверх.

– Я не стану жить по правилам Ада! – возражал я.

– А некоторые считают это место Раем. Заслуженной наградой за свою жизнь.

Меня передернуло от такого циничного заявления. Одно дело называть Поверхность Адом, но называть Лабиринт Раем… Так мог считать только безумец! Рене и был безумцем, который отравил меня своим ядом.

– Как можно вообще считать это место Раем! – воскликнул я.

Рене ненадолго задумался, чтобы сформулировать предложение, а затем ответил:

– Здесь нет хозяев и рабов. Здесь нет монотонной работы ради насущего хлеба. Здесь нет глупых законов. Твоя сила зависит лишь от твоей воли. Место полной свободы.

– Но это место ужасно! – возразил я.

– А никто и не говорил, что свобода – это прекрасно. Счастье и свобода – разные вещи. Но скажи, неужели на Поверхности твоя жизнь была гораздо лучше, интереснее, чем это место?

– На Поверхности есть то, чего нет здесь. Там люди любят друг друга, заботятся друг о друге…

– Я забочусь о своем клане! – прервал меня Рене. – Так любить, как я люблю свой клан, на земле уже давно никто не может! Там забыли, что любить – это значит жертвовать собой ради любимых. И не принимать подобных жертв от того, кто любит тебя…

– Может, у тебя и есть здесь клан, но у меня его тут нет! – прервал я собеседника.

– А на Поверхности есть?

Я промолчал. У меня не было на Поверхности никого. Рене это увидел.

– Мой клан примет тебя к себе… если я попрошу, – собеседник прижал обе руки к сердцу.

– Я всегда один. А теперь исчезни! Растворись в воздухе, как ты умеешь это делать! Я не хочу слышать твои гнилые мысли! – кричал я.

Лицо Рене вновь надело суровую маску. Собеседник считал мое возмущение истерикой – пусть так. Теперь это не имело значения. Наши пути разойдутся здесь, сейчас и навсегда. Я сам найду дорогу наверх, и для этого мне не нужна помощь проводника. Зачем вообще идти в Бункер вместе с кровопийцей, если мне нужно на Поверхность? Он лишь сбивает меня с истинного пути.

Я опять подумал слишком громко. Рене услышал каждую из этих мыслей. Наконец услышал. И растворился в воздухе, как я его и просил.

Мне это не принесло облегчения. Я чувствовал, как спор прервался неоконченным, а мое возмущение осталось невысказанным. Я много чего еще хотел сказать своему собеседнику, но он исчез, оставив меня без сатисфакции. Моему гневу пришлось спорить с самим собой.

А это было непросто – Рене очень изящно все выстроил! Даже в его отсутствие я не мог разбить его аргументы. Да, жизнь на Поверхности обделила меня любовью. Иметь свой клан? Я даже представить не мог, что это такое. Возможно, с такими друзьями и в Аду не страшно. Но это друзья Рене, не мои. А потом, Рене убийца, а значит, его друзья такие же мрази, как и он. Поэтому я не мог принять его предложение о дружбе.

Я шел по кирпичному коридору вдоль водостока. Я не очень понимал, куда идти, но подумал, что если продолжать движение, то обязательно найду дорогу наверх.

Я задержался у одной из стен, где мелом изысканно вывели фразу: «Королевство Красного кирпича». Если говорить об архитектуре, то она и правда напоминала королевский замок. Продолжив путь, я увидел вокруг себя арочные своды, овальные коридоры с плавными поворотами, винтовые лестницы из литого чугуна. Линии в Королевстве Красного кирпича были такими же изящными, как и его название. Это государство пронизывали водостоки и акведуки, поднимавшиеся в два, а то и в три ряда друг над другом. Они пересекали проходы и стены под всевозможными углами. Вот только наполнили их зеленой водой, отвратительно пахнувшей сероводородом. Прогнившее изящество, как и все в Лабиринте!

И тут нос учуял кислород. Он повел меня за собой к источнику. Им оказалась дыра в обвалившейся стене одного из коридоров, который гудел от потоков свежего воздуха. Я заглянул в дырку и обнаружил за ней узкую каменную расщелину длиной метров десять. С противоположной стороны прохода я увидел солнечный свет. Выход! Я нашел его!

Я устремился по обломкам кирпичей наружу. Пришлось протискиваться через узкий проход, и в какой-то момент мне стало страшно, что я могу застрять в нем, так и не дотянувшись до выхода. Шаги шириной по двадцать сантиметров рвали гудевшие нервы, но, невзирая на сжимавшие своды и торчавшие из стен камни, я прорывался к жизни. Рывок – и я выпал наружу под теплые лучи забытого солнца! Свежий воздух, чистый свет – я находился в Лабиринте меньше суток, но как же успел соскучиться по ним!

Подняв глаза, я обнаружил, что нахожусь на широком уступе в огромной вертикальной шахте, выдолбленной в скале. По камням неспешно ползли тени от лопастей огромного вентилятора, гнавшего кислород с Поверхности в Лабиринт. Как же высоко находился выход! Шестьдесят, сто метров? Не знаю. Я знал только то, что какой бы ни была его высота, я не смогу подняться по голым скалам наружу. Солнечный колодец даровал воздух и свет, но не свободу. Красивая обманка и ничего больше!

Я опустился на землю. Если бы я находился в Лабиринте дольше, это разочарование выбило бы меня из психического равновесия. Но пока я еще обладал физическими и душевными силами искать выход на Поверхность. Нужно просто собраться, встать и продолжить поиски. Если здесь есть вентиляция, то где-то должна быть и лестница. Чуть больше времени, и я ее отыщу.

Я встал на ноги и заметил в тени далекой стены силуэты людей. Я уже научился не доверять Лабиринту, но подумал, что эти мертвецы могут знать дорогу к небу. В отличие от Рене, они не проявляли враждебности и, возможно, смогут помочь мне. Я пошел в их сторону, держа ладонь на рукояти меча. Тени от лопастей вентилятора кружили навстречу глазам. Солнце то ослепляло меня, то вновь пряталось за огромным металлом. Когда очередная тень скользнула по лицу, я увидел трех человек – мужчину, лежащего на полу, и припавших к нему женщину и ребенка. Вокруг них покоились пепельные останки мертвецов – умершие в Лабиринте. От этого вида сердце обеспокоено застучало в двери моего разума и тихо, так, чтобы незнакомцы не услышали, прошептало: «Опасность…» Я укоротил шаг. Мне почему-то показалось, что уже поздно поворачивать назад и надо спросить про дорогу наверх. Я остановился у терминатора – границы, разделяющей свет и тень на поверхности уступа.

Тишина остановившихся шагов привлекла незнакомцев. Они ждали, что я подойду ближе, и когда этого не произошло, девочка обеспокоенно повернула голову в мою сторону. Ее милое личико покрывала мандариновая пленка эссенции жизни, выпитая из тел других людей.

– Бог ты мой, – прошептал я.

Ребенок-монстр. Безумие, от которого разум сходил с ума. Такого не должно быть. Не в нашем мире. Не среди людей. Я сделал шаг назад и выхватил меч. Мерзость, с которой нужно покончить прямо сейчас. Без жалости, без страха! Я шел вперед, вступая вглубь тени, чтобы покончить с монстрами.

Когда до них оставалось метров пять, обернулась женщина. Лучше бы я не видел ее! Лучше бы я сбежал прочь в тот момент, когда увидел окровавленную девочку, потому что я узнал в женщине Машу – жену моего друга, которых отправил в этот Ад. А мужчиной, из которого семья пила янтарную эссенцию, был сам Дима. Бледный, выпитый до дна, он оставался живым.

Сбежать! Трусливо сбежать прочь! Это все, что я хотел сейчас. И я бы побежал, если бы Дима не узнал меня и не улыбнулся своей вечной доброй улыбкой. Ее абсурдный блеск повязал мои ноги, и я не смог повернуться к ней спиной.

– Привет! Как я рад тебя видеть, друг! Если честно, то я и мечтать не мог встретить тебя здесь! – с хрипом прошептал Дима.

Он искренне радовался моему появлению. Неужели он не понимал, из-за кого он оказался здесь?!

– Привет, – выдавил я из себя.

Я смотрел на опустошенное тело моего друга, и голова шла кругом. Силы оставляли меня, а совесть выжигала внутренности.

– Что они сделали с тобой? – прошептал я.

«Что я сделал с тобой», – прошептало эхо.

Дима не услышал меня. Или сделал вид, что не услышал.

– Моя семья… Моя дочь… Помоги им. Выведи, пожалуйста, их отсюда. Сам я, как ты видишь, уже не смогу, – улыбка друга скривилась в отчаянной беспомощности. Слезы, которые накапливались в его теле многие годы, мечтали вырваться наружу, но мужчина удержал их в себе.

Я не имел права выпускать их наверх, но я был обязан помочь! Я не мог отказать другу в его просьбе. Но и произнести «да» не смел. Легкий кивок – все, что я смог ответить. Дима увидел его, взял дочку за измазанную в его крови руку и сказал:

– Доченька, иди с дядей. Он отведет вас домой.

– Хорошо, папа! Ты пойдешь с нами?

– Я позже вас догоню…

Меня начало качать. Все плыло перед глазами – то ли от слез, то ли от нереальности происходящего. Мысли пытались увести меня в глубины разума, но Машин голос прервал мое падение вниз:

– Ты ведь накормишь мою дочь, если что?

Маша смотрела на меня, как хищник смотрит на свою добычу. Страшный взгляд! Вести ее наверх? Да она же сожрет меня, если я не найду того, кого отдать ей на убой вместо себя. Ей нельзя наверх! Я сделал шаг назад. Все поняли смысл этого шага. И он не понравился никому. В воздухе повисла тяжелая тишина.

Голова кружилась, силы, чтобы бежать, куда-то пропали. Видимо, чувство вины отобрало мои силы. Mea culpa5. Это моя вина, что Дима и его семья оказались здесь, и ничья больше. Я никогда не считал себя плохим человеком. Слабым, трусливым – да. Но не плохим. Я хотел оправдать себя и прокричать: «Дима, ты сам виноват! Они всегда поедали тебя и твою душу. День за днем, день за днем! Ты сам захотел стать жертвой! Ты сам научил их кровожадности! Я не пойду на заклание за тебя!»

Я пошатнулся. Маша поняла, что я не отведу их домой. Она этого и не хотела: ей не нужна была Поверхность, все, что она хотела, – это утолить свой голод. Неважно, сколько ей отдал Дмитрий, – она никогда не насытится. Женщина метнулась ко мне, а я не успевал вытащить меч. Конец?

Нет.

Выстрел разорвал тишину, и Дима перестал дышать. Теперь уже навсегда. Из темноты появился Рене. Он телепортировался к Маше и нанес легкий удар ножом между лопатками в сердце. Мощный пинок, отбросивший ребенка в пропасть вентиляции. Они умерли во второй раз. Рене убил их на моих глазах.

Я беспомощно упал на колени. Дыхание дрожало. Глаза закрылись в беспамятстве. Безумие закончилось, и стало легче, но сожаление никуда не уходило. Если бы Дима послушал меня тогда, если бы я не отправил к нему Кристину, если бы…