Склепы III

Безымянный попятился, но удержался на ногах, уперевшись спиной в стену. Рамуцык заверещал и дал стрекача, его шаги пробухали по лестнице вниз и стихли.

Болт попал чуть ниже печени и вылетел сзади, и если бы девочка вооружилась боевым штурмбалетом, Безымянного уже не было бы в живых. Он сглотнул, и, тяжело опираясь рукой о стену, другой держась за бок, потащился дальше по коридору. Напуганные девочки держали оборону, но вскоре услышав странные металлические звуки, все-таки решились выглянуть. Сойка не выпускала из рук штурмбалета. С удивлением она увидела рассеянные по стене и полу алые капли, а ведь всем известно, что гули не кровоточат.

Безымянный склонился над замком двери в комнату Эбрауля Гау и очень знакомыми Сойке движениями пытался его открыть. На этот раз у него было что-то вроде отмычки, и дело шло бы быстрее, если бы он подолгу не отдыхал, уперевшись лбом и ладонями в дверь, закрыв глаза. Наконец замок сдался, и дверь открылась. Безымянный ввалился в комнату.

Стараясь не терять достоинства, он с трудом поднялся на ноги и двинулся вдоль правой стены, пока не нащупал створки тайника. Достав содержимое, он уселся за стол. Положил на столешницу и перевел дух.

Из-за косяка опасливо показались девочки, разглядывая стены, покрытые непонятными сигилами, и фигуру за столом. Безымянный сидел неподвижно, личина Ноктича дергалась и расползалась. Перед ним лежала чуть светящаяся детская кисть руки без одной фаланги. Безымянный достал нож и отсек еще одну. Закинул в рот и начал жевать, содрогаясь, сдерживая себя от рвоты. Мало помалу его спазмы успокоились, личина разгладилась, а кожа приобрела то же мягкое сияние, что и Мощи. Он откинулся на спинку стула и просидел неподвижно несколько минут.

Потом посмотрел на девочек. Они застыли, как статуи, но штурмбалет все еще был нацелен ему в грудь. Безымянный невесело усмехнулся и провел ладонями по личине, смазывая ее. Черты Ноктича постепенно расплылись, как масло на сковороде, и на его месте образовался гладкий зеркальный овал.

– Идем в комнату поудобнее, – сказал он. – Мне надо вам многое рассказать.

Симптом 11. Откровение

Симптом 11

Сегодня изменения в городском облике стали заметны и не самому внимательному глазу. Дома сообща клонились в сторону двух Крепостей и Подземелья, как колосья под порывом ветра, а черные, резкие тени лежали как попало, вкривь и вкось, не сообразуясь с положением утреннего солнца. Оседлавшие карнизы горгульи повернули головы в одном направлении; вывески торговцев оплыли, словно свечки, и изменились надписи на них; фонари завяли и скукожились, как цветочные бутоны, погубленные холодами. Почтенные старые здания демонстрировали следы архитектурных девиаций, словно прокаженные на паперти, выставляющие напоказ свои мокрые язвы. Изменения происходили медленно, но неотвратимо, как морозные узоры, затягивающее окно. Казалось, чума, не довольствуясь одними только жителями города, принялась теперь и за их обиталища.

На краю крыши одного из домов сидел лемурчик – розовощекая крошка! – и кормил зернышками граната присоседившегося к нему воробья. Птица бойко склевывала рубиновые гранулы, и лемурчик звонко смеялся.

Долго разыскивать Дульсана Дуло не пришлось – он восседал на террасе перед воротами своего поместья, приминая своим весом массивное кресло. Его расслабленная поза говорила о полной безмятежности, а выстроившиеся у его ног пустые бутылки из-под вина – о причине этой безмятежности. В одной руке он держал золотой кубок. На коленях у него была небольшая шкатулка из резного дерева.

– Господин Орф! Леди Горгон! – Дульсан радушно поднял кубок, приветствуя гостей. – Ваше здоровье! Чудесное утро сегодня, не так ли? Как ваше здоровье?

Логисты не знали, что сказать, и молчали.

– По правде сказать, я обычно не пью так рано, – Дульсан икнул, – но нынче такие времена, такие времена… Крушение мира! Конец всему! – он ткнул пальцем в сторону мрачного силуэта дракона, безостановочно кружащегося над городом. – Вот мы с моей ненаглядной и решили насладиться представлением, так сказать, из первых рядов. Правда, милая?

Дульсан обернулся к креслу по его правую руку. В нем сидела Ёв Златоглазая в своем самом лучшем, самом красивом платье (растянуть предложение, описание платья?). Ее бледные руки был сложены на коленях, а безвольная голова опущена на грудь. Она была мертва.

– Я сполна заплатил за эти места, – заявил лорд Дуло и нахмурился, словно услышал упрек. – Вид, так сказать, с претензией, но не без изящества. Очаровательно, просто очаровательно! – он громко отпил из кубка. – Присоединяйтесь же! Отпразднуем конец этого никчемного мира! Я прикажу вынести еще стулья!

– Думаю, мы должны прислать кого-нибудь забрать ее, – тихо сказал Мартейн Илае.

– Вряд ли это хорошая идея.

– Лорд Дуло, – Мартейн повысил голос, – к сожалению, вынуждены отказаться, у нас очень мало времени. Расскажите нам, что случилось с Бардезаном Бассорба. Где мы можем его найти?

– Вы когда-нибудь гордились ошибками молодости, господин Орф? – неожиданно спросил Дульсан с мечтательным выражением на лице. – Нет? А я, признаться, да, и до сих пор этим горжусь. Танцовщица из Тришта и будущий лорд Дуло, представляете себе этот нонсенс? Но я любил ее, очень любил. Моя семья, конечно, была против мезальянса, но Ёв уже понесла, а я был единственным наследником, так что у них не оставалось иного выбора, как дать согласие на наш брак. Моя любовь, моя любовь… Наш первенец не выжил… – Дульсан взмахнул рукой, словно отгоняя дурные воспоминания, – зато потом – сразу двое! Священные близнецы! Такая редкость! Такая ценность! Это ли не справедливая прибыль, как считаете?

Мартейн взглянул на Илаю.

– Лорд Дуло, это очень важно, – предприняла она попытку со своей стороны. – Услышьте нас, прошу. Что стало с Бардезаном Бассорба?

– Бардезаном? Да кому какое дело до Бардезана? Мои дети оставили меня, вы слышите? – в тускло блестящих, как серебряные ложки, глазах Дульсана мелькнула темная тень реальности. – Мои прекрасные близнецы, мои крошки покинули меня… нас. Стефания сбежала из гнезда, не желая больше видеть меня, Стефан ушел в Подземелье вместе с этими несчастными из Приюта, тем самым пристыжая меня. Случилось то, чего я боялся, и он узнал… Проклятый Освильярд! Даже из могилы…

Дульсан покачал головой.

– Знаете, ведь когда-то я владел частью Святой Откровицы… Но это в прошлом, о ней я больше не жалею. Пусть их, пусть, пускай продолжают гоняться за мощами. С меня довольно. Мои святыни здесь, – он погладил крышку шкатулки, стоящей у него на коленях. – Мне довольно. Знаете, что внутри? Локоны волос моих детей, их первые выпавшие молочные зубы. Разве могут с этим сравниться чьи-то кровожадные мощи?

– Расскажите нам, что знаете, лорд Дуло, – мягко сказала Илая. – Вы поможете остановить болезнь.

– Может, это как раз все то, к чему мы шли, то, чего мы заслужили, – пробормотал Дуло. – Спросите Угаин. С него все началось. Спросите Угаин.

Мимолетное просветление покинуло Дульсана, и он снова лучезарно заулыбался.

– Отлично сегодня выглядите, леди Горгон! Моя жена недавно мне говорила – скажу вам по секрету! – что ей до ужаса хотелось бы иметь такую же шаль, какая была на вас на весеннем пиру, – он рассмеялся и заботливо погладил жену по опущенной руке. – Правда, дорогая?

***

Башня Угаин, и так склонная к фантасмагории, теперь уверенно дрейфовала в сторону кошмара. Некоторые ее окна полностью затянулись, как старые раны, оставив только грубые каменные рубцы, кирпичная кладка потеряла строгий строй и извивалась множеством сегментированных тел, а венчавшая постройку голова приобрела отчетливое сходство с черепом.

Как и тогда, в первый день Мартейна в Бороске, со скрежетом отворилась центральная дверь, и показался Грегор Угаин. Его маленькие глазки были тусклыми, как камешки, на лице застыла гримаса ужаса. Тем не менее, он сделал знак следовать за ним.

– Я не знаю, что происходит с городом и что это за магия! – заявила Ликейя, как только Мартейн и Илая вошли в библиотеку. – К Угаин она не имеет никакого отношения. Если на этом все…

– Леди Ликейя, мы хотим спросить о другом, с вашего позволения, – сказал лекарь.

На бледном лице Ликейи отпечатались следы бессонных ночей, длинные волосы были неряшливо завязаны в узел, а припорошенное пылью платье выглядело еще старомоднее, чем обычно. Груды книг и свитков захламили все свободное пространство библиотеки. Если раньше они были худо-бедно систематизированы, то теперь пребывали в состоянии совершенного хаоса, словно волшебница потеряла всякую надежду на успех и искала, полагаясь только на слепую интуицию и отчаяние.

– И что же вы хотите спросить у меня, господин Орф? – горько усмехнулась она. – Чем я могу быть вам полезна на этот раз? Оставьте меня в покое. Не видите, сколько у меня дел? А еще мой дражайший муж исчез… И драконы…

Ликейя замолчала и бездумно уставилась в зашторенное окно.

– Это последние дни мира таким, каким мы его знали, а вы все носитесь со своими ничтожными планами, – сказала она. – Примите уже истину. Все к этому шло. Драконы вернулись и требуют обратно свой престол – я это чувствую. И если мы не подчинимся, они камня на камне от города не оставят.

– Разве не гордые Угаин когда-то до последнего сопротивлялись Королям-Драконам? – спросила Илая. – И дали вассальную присягу только после свадьбы Мерго Великолепной и Альбы Железной Гривы?

Ликейя перевела холодный взгляд на Илаю Горгон, как будто только сейчас ее увидела.

– Оставьте свои намеки при себе, леди, это вовсе не было капитуляцией. Мерго была уже стара, и настояла на этом браке, чтобы унизить Вокил и передать своим детям от первого брака наследство этих предателей, ведь от Альбы она иметь детей не могла, – кажется, Ликейя была возмущена тем, что кто-то заподозрил давнюю владычицу Угаин в недостатке коварства и алчности.

Мартейн решительно отвлек внимание дам от обсуждения исторических событий:

– Это все увлекательно, не спорю, но мы здесь не за этим. Дело в Габриции.

– В Габриции? Он мертв, если вы забыли.

– Безусловно. Но последствия того, что он, возможно, сделал, сохранились.

– Откуда вам известно? – Ликейя потеряла свое знаменитое самообладание и отшатнулась в ужасе.

Вдруг двери в библиотеку распахнулись, и вошла Мерго Угаин, ведя за руку слабо упирающегося брата.

– Добрый день, господин Орф… леди Горгон? – бровь девочки вопросительно приподнялась, на ту малую толику, чтобы оставаться в границах учтивости.

– Леди Угаин, – Мартейн и Илая поклонились, в первую очередь, чтобы скрыть невольное смущение.

– Мерго, что ты здесь делаешь? – Ликейя немного пришла в себя и встала с кресла. – У нас важный разговор, уходи и уведи с собой брата.

– Я этого не сделаю, матушка, – Мерго даже не посмотрела на Ликейю. – Согласно воле дедушки, сейчас я – глава рода Угаин. И что бы вы здесь не обсуждали, какой совет бы не держали, я имею право об этом знать. Конечно, как и мой брат.

Несколько секунд в библиотеке стояло напряженное молчание. Потом Ликейя вздохнула и упала в кресло, опустив голову, закрыв лицо рукой. Ее плечи поникли, твердая осанка некрасиво обмякла, а руки мелко дрожали.

– Разумеется, леди Угаин, – пробормотала она. – Разумеется.

Волшебница посмотрела на Мартейна сквозь пальцы. В ее взгляде было что-то нервное и умоляющее.

– Господин Орф, если дворянская честь для вас не пустой звук, – сказала она, – то вы не будете усугублять беды нашей семьи.

– В первую очередь я логист, и мне необходимо знать правду. Сожалею.

– О чем идет речь? – Мерго Угаин напряглась как струна. Ее глаза горели, косички начали слабо шевелиться, в воздухе отчетливо запахло грозой и дождем. Страницы раскрытых книг затрепетали.

– Мерго, прошу… – взмолилась Ликейя.

– Мне нужно знать, что произошло с Бардезаном Бассорба, – твердо сказал Мартейн.

– Что? – Ликейя, кажется, не поняла вопрос. – Что вы сказали?

– У Габриция с Бардезаном были какие-то общие дела, после чего лекарь бесследно исчез. Все остальное нас не интересует, но судьба Бардезана жизненно важна для города. Что вам об этом известно?

Ликейя вдруг расслабилась и даже улыбнулась, создавалось впечатление, что она готова рассмеяться. Мерго отвернулась, делая вид, что изучает корешки книг, запах грозы исчез. Грегор растерянно хлопал глазами, смотря то на мать, то на сестру.

– Бардезан Бассорба… – Ликейя посмотрела на логистов с долей доброжелательности. – Я понятия не имею, какие общие дела были у них, Габриций никогда ни с кем не делился своими планами. Если бы и захотел, я была бы последней в очереди, вы должны это понимать. Мне ничего не известно о Бардезане.

– Понимаю, – сказал Мартейн, – но попытаться стоило. Может, вы что-то слышали или видели…

– Я вам не какая-нибудь шпионка, господин Орф, – фыркнула Ликейя и кольнула надменным взглядом Илаю. – Но вот что, послушайте. Бардезан был дружен с Атиллой, их дети даже росли вместе. Спросите лорда Вокил. Если кто и знает, то только он.

***

Поместье Вокил было охвачено горячкой приближающегося боя. Солдаты носились по лестницам и коридорам, влекомые шквалом поручений; повсюду точили мечи и чинили доспехи. Гул и грохот потревоженного металлического улья.

Распоряжался всем седобородый кряжистый рыцарь. Выслушав логистов, он покачал головой:

– Великому Лорду нездоровится.

– Тем больше причин мне с ним увидеться, – сказал Мартейн.

Спорить с этим было сложно, и старый рыцарь приказал одному из стражников проводить логистов в покои лорда.

Атилла полулежал, откинувшись на подушки, на ложе, застланном звериными шкурами. На нем была только льняная сорочка, которая едва прикрывала бугристую, пораженную болезнью плоть на плечах и груди. В комнате было темно и душно; горели редкие свечи, и в их неярком свете Мартейн не сразу разглядел крохотную старушку, сидящую в углу. Она была неподвижна, голова опущена, и только по медленно перебирающим костяные четки пальцам можно было понять, что она жива и бодрствует.

– К чему здесь леди Горгон? – резко спросил Атилла, когда стражник объявил об их визите.

Илая нехотя открыла ему свое истинное положение. Атилла не был впечатлен.

– Всегда подозревал, что с вами что-то не так. Если бы мы враждовали с Университетом, вас ждала бы виселица, – невозмутимо заявил он, – Как и тебя, лекарь. Теперь я сильно сомневаюсь, что ты приехал сюда только из-за болезни Габриция.

– Тем не менее, это так, Великий Лорд, – Мартейн посмотрел на язву. – Почему раньше не сказали?

– А толку-то? – даже немного развеселился Атилла.

– Лорд, мы беспокоим вас именно из-за болезни.

– Я думал, что с ней все уже понятно.

– Не совсем. Нам известно, что Габриций заразился после исчезновения Бардезана Бассорба. Нам известно, что у них были какие-то общие дела, и все члены Триумвирата были в них посвящены. В других Домах мы не смогли получить приемлемого ответа, остались только вы, лорд. Так что же случилось с Бардезаном?

Атилл долго молчал, потом сказал:

– Забудьте об этом. К чему все это? Что это сможет изменить теперь?

– Очень многое. По нашим сведениям только кровь Бардезана может остановить чуму. Он – наш единственный шанс на выживание.

Атилла долго молчал, потом начал рассказывать.

***

Бардезан со своей стороны был неплохим человеком, достойным всяческого уважения, но его тайна ужасала.

Из всех лордов Бороски он больше всех доверял Атилле, поэтому попросил его быть посредником на переговорах с остальными членами Триумвирата. Ему требовалась их помощь и, как он потом признался, если бы не отчаянная ситуация, он никогда бы не нарушил клятву молчания.

Во все времена все королевские династии щедро плодили бастардов, легкомысленными ручьями своей священной крови вливаясь в менее знатные генеалогические реки. В случае с Королями-Драконами это казалось немыслимым, невозможным, не только из-за разной физиологии (у драконов она была весьма таинственна, даже эзотерична), но и отсутствия чувства похоти в этих существах, столь необходимого для этого дела. Поэтому явно не вожделение, а какой-то тайный замысел побудил драконов когда-то какими-то путями, о которых и думать не хочется, соединиться с родом Бассорба. И после гибели всех драконов толика их крови осталась в жилах этого семейства.

Связано ли это как-то с их титулом талоши, Атилла не знал, а Бардезан на эту тему не распространялся. По его словам, они были некими хранителями города, и пока в Бороске на страже оставался хоть один Бассорба, город был в безопасности. Это потом, сильно позже, к Атилле пришло понимание, что хранил он, скорее, не город, а семя чумы внутри себя, и оно передавалось от отца к сыну.

В этом-то и была загвоздка. Барриор Бассорба, сын Бардезана, когда-то бесследно исчез, и своими силами городской лекарь найти его не мог. Бардезан упорно твердил, что близится его час (имел ли он в виду смерть или что-то другое, Атилла понять не сумел), и если не вернуть в Бороску Барриора, город, а то и весь мир в будущем ждет нечто ужасное. Он умолял Триумвират бросить все силы на поиски его сына и закрыть Подземелье, ибо из него исходила опасность.

– Вот, к чему мы пришли, – говорил Атилла. – Судьба города, а по убеждению Бардезана, и всего мира зависела от этого беспечного сопляка Барриора! Разумеется, мы не могли оставить это просто так. Склонен считать, что у Габриция и Дульсана были свои, скрытые резоны. Старый маг аж затрясся от возбуждения, когда узнал, что секреты драконьей магии заключены в Бассорба. А Дульсан не желал закрытия Подземелья, ведь это означало бы конец его торговой империи. Все должно было остаться, как есть. Признаться, – помолчав, продолжил он, – и я наивно рассчитывал, что магия драконов пойдет на пользу моей семье. Взгляните.

Атилла развязал узел на затылке и снял повязку с глаз. Точнее, никаких глаз, ни даже шрамов не было, на их месте морщилась только податливая кожа, словно глазницы лорда заросли плотью.

– Каждый первенец Вокил рождается с изъяном, – сказал он, надевая повязку обратно. – И если бы в моих силах было избавить наш род от этого проклятия, я бы сделал все что угодно.

Габриций Угаин убедил остальных членов Триумвирата в благости того, что они собирались совершить. Не было никакой причины доверять безопасность города такому непостоянному роду, а власть полудраконов легко можно передать с помощью элементарной магии – через поедание останков, ровно так же это работает и с мощами святых. Он искренне в это верил, по крайней мере.

И они убили Бардезана.

По жребию съесть его должен был Габриций (теперь Атилла сомневался, что колдун положился на удачу и не постарался сам о выгодном для него результате, не в его это было характере). В дальнейшем члены правящих Домов должны были передавать кровь дракона друг другу, по очереди поедая предшественника. Таков был план.

Габриций съел Бардезана полностью, даже волосы, даже кости перемолол в муку. Поедал его останки день за днем. Но его надежды на владение драконьими чарами не оправдались; как выяснилось позже, он получил только чуму, которую не смог удержать. Какая зловещая ирония, если подумать.

– И мне плевать, что вы об этом думаете, – закончил рассказ Атилла. – Все уже свершилось, и вам нет никакой пользы от моего раскаяния. Мой единственный сын наверняка мёртв, род Вокил оборвался. Близится мой последний бой, и я уйду без лишнего груза. Мои предки первыми встали под знамена Королей-Драконов, но я не намерен следовать их примеру. Я не признаю драконью корону и буду защищать то, что принадлежит мне с оружием в руках.

Мартейн и Илая молчали.

– Значит, надежды нет, – сказал наконец лекарь.

– Надежда? – расхохотался Атилла. – Хотите надежды? Пожалуйста, я сегодня щедр! Несколько дней назад в город все-таки прибыл Барриор Бассорба. Да толку-то вам с этой надежды?

– Барриор? – Мартейн аж приподнялся на стуле. – Где же он сейчас? Как нам его найти?

– В Подземелье, – равнодушно махнул рукой на север лорд Вокил. – Спускайтесь вниз, ищите его там, если он вам так нужен. Уверен, что вы с пользой проведете последние дни этого мира. А теперь убирайтесь, мне надо отдохнуть перед битвой.

***

Когда логисты покинули поместье Вокил, Илая была задумчива и не обращала внимания на рассуждения Мартейна.

– … могли бы организовать экспедицию вместе с лепрыцарем. Неизвестно, сколько времени на это уйдет, и выживем ли мы, но попытаться стоит. И если Бороску уже не спасти, то хотя бы другие города, другие земли… Леди Горгон?

Илая вскинула опущенную голову, словно очнулась от сна.

– Да, конечно, – сказала она, явно не совсем понимая, с чем соглашается.

– Леди Горгон, что с вами? Я понимаю, что ситуация катастрофическая, но она не безнадежная…

Илая остановилась и повернулась к лекарю.

– Помните, я спрашивала, не было ли у вас чувства, что вы являетесь частью всеобъемлющего замысла?

– Да.

– Теперь можете в этом не сомневаться. То, что сообщил Атилла Вокил, чрезвычайно важно.

– Безусловно, но я…

– Подождите. Важность этого сообщения превышает чуму, поиски лекарства от нее и все остальное! Понимаете ли вы, что это меняет все, абсолютно все? Бардезан мертв, а его сын, не отравленный ядом предков, теперь в Подземелье… Проход открыт… Если бы только…

Илая беспомощно всплеснула руками и замолчала, словно у нее не хватало слов. Мартейну еще не доводилось видеть ее в таком сильнейшем возбуждении.

– Мне необходимо немедленно посоветоваться с Ректором, господин Орф, – вдруг сказала она прежним бесстрастным голосом.

– Это имеет отношение к вашему тайному факультету?

Илая молча кивнула.

– Вы можете использовать свою или же мою Свечу Йондера.

– Нет. Только с глазу на глаз. Этот разговор слишком важен, поверьте.

– И секретен, я полагаю?

Илая задумалась на минуту.

– Идем вместе, – наконец решилась она. – Это слишком важно, чтобы оставлять вас в стороне.

***

– Что тебе известно об истинной сути драконов?

– Думаю, сейчас вы меня просветите, – ответил Мартейн Ректору.

Как и вчера, в оконные проемы бывшей монастырской спальни бил наискось желтоватый солнечный свет, в котором левитировали пылинки. Даламаций Молепарт, не обратив внимания на нотки раздражения в голосе Мартейна, достал и расправил на столе большой лист пергамента, жадно объеденный временем по краям, в котором лекарь признал карту Подземелья. Карта была древней, но некоторые пометки на ней были сделаны относительно недавно.

Прижав уголки карты случайными книгами и полюбовавшись на результат, Ректор вернулся к прерванному разговору. В отличие от Илаи, новости, кажется, не застали его врасплох, или же он не подавал вида.

– Драконы, хм… Прелюбопытные создания, надо признать. Ведь как ни крути, с какой стороны ни посмотри – чудовища! И эти немыслимые креатуры, питающиеся магией, властвовали над нами на протяжении неисчислимых поколений! Пока – пуффф! – Даламаций комично надул губы, сдувая невидимое перышко с ладони, – не погибли в течение ровно одного дня. Но что если я скажу – со всей уверенностью, – что если я заявлю, что их власть не прекращалась ни на секунду? Что если все это время их племя незримо управляло нами со звезд, и только теперь они решили снизойти до унизительного материального воплощения? Ибо материя обманчива и способна вместить любую сущность…

Мало-помалу Ректор съехал на свою любимую, утрамбованную колею рассуждений о материи, о мире зримом и осязаемом. На этот раз Мартейн его не прерывал: ему чудилось, что именно сейчас, в этом рассеянном балабольстве ему открываются темные, скрытые истины, корни сокровенной университетской метафизики.

Даламаций, увлеченно размахивая руками, живописал перед своими слушателями невиданные ландшафты, полные богов и демонов. Космогонический миф, полный стыда и злобы, древнее знание, хранимое Университетом еще со времен Шеговара и первых раскопок в Подземелье. Перед глазами вставала сияющая бесконечность без времени и пространства, сродни которой люди; божественная сущность каждого человека, заключенная темными силами в тюрьму материального мира, пойманная в силки времени, увядания и неотвратимой смерти. Двуединое божество, которое отнюдь не спасает своих чад от темных богов, а душит их в тисках своего закольцованного тела. И Университет, представляющийся теперь сборищем еретиков и партизанов, кропотливо изучающих законы этого мира, чтобы сподручней было их нарушить.