Склепы III

Глаз Лапертима яростно вращался в орбите, словно хотел просверлить взглядом склонившихся над ним людей.

– Говори, Лапертим! – рявкнул Ректор. – Расскажи все, что рассказал мне!

– Нет уж, благодарю покорно, не на того нарвались! – заявила книга голосом, похожим на звук сминаемой бумаги. – Я держать рот на замке умею!

– Какое несчастье! – притворно расстроился Ректор. – Не думал, что мы с тобой вернемся к тому, с чего начинали. Что предпочитаешь, раскаленную иглу или погружение в воду?

– Это возмутительно! – заверещала книга, потом перешла на жалобное хныканье: – Спасите, спасите меня от этого варвара и живодера, добрые господа!

– Ты у меня под нож пойдешь, скверная книга, – пообещал Даламаций. – Отвечай, чем вы здесь занимались с Габрицием?

– Страница 23, – помолчав немного, буркнул Лапертим.

Из обреза сверху выскользнул и шлепнулся на стол, как закладка, длинный розовый язык, слабо и влажно шевелящийся. Даламаций подцепил ногтем ставшие податливыми страницы и открыл отмеченное место.

– «… преобразование крови и семени по рецептам мечеводства и магической дисциплине…» Не то, негодная ты книга! Хоть и безобразно, но слишком давно, чтобы стать причиной чумы, – Ректор захлопнул Лапертима. – Последнее ваше деяние, после которого ты был трансформирован!

Лапертим молча втянул в себя язык-закладку и снова выбросил его почти в самом конце.

– Так-так… Вот оно! «… эксперименты с гулями – напрасная трата времени, но, как мне стало известно, опускать руки пока рано, – Ректор водил пальцем по строчкам, и Лапертим гнусно хихикал от этого, как от щекотки. – Наследство Бассорба передается через кровь, и если я смогу принять его, то вправе рассчитывать на невероятное долголетие и недоступные человеку силы. К сожалению, прочие лорды теперь тоже знают об этом, и мне предстоит убедить их в необходимости моего плана. Но мне бы совсем не хотелось, чтобы мой недалекий помощник проведал про него…» Это последняя запись. Через несколько дней Габриций заразился.

Даламаций захлопнул Лапертима и защелкнул замок, прервав на полуслове какую-то его гневную тираду. Глаз на обложке медленно закрылся.

– Наследство Бассорба – чума? – спросила Илая. – Но это какая-то бессмыслица.

– «… Наследство Бассорба передается через кровь…» – задумчиво сказал Мартейн. – Возможно, их кровь является источником чумы, а значит, может послужить основой для лекарства.

– Правильно, – согласился Ректор. – Поэтому и следует в первую очередь отыскать Бардезана Бассорба, хоть я и сомневаюсь, что он еще жив. Но другого выбора у нас нет. Предлагаю вам побеседовать с лордами Бороски, судя по записям, им кое-что об этом известно. И возьмите с собой Лапертима, он может пригодиться.

– А как же вы? – спросил Мартейн, убирая злобную книгу в поясную сумку.

– Ах да, я же обещал ответы на вопросы, – Ректор рассеянно побарабанил пальцами по столешнице. – Я остаюсь здесь в относительной тишине и продолжу дальше разбирать бумаги Габриция. У меня уже не тот возраст, чтобы носиться по всему городу, знаете ли. Связываться будем с помощью писем, как и раньше, – он кивнул на две свечи Йондера.

– Раньше вы не удостаивали меня ответом, – кисло сказал Мартейн.

– Но я внимательно читал каждое твое сообщение! – в качестве доказательства Ректор помахал ворохом писем с почерком лекаря. – На этом закончили?

– Как долго вы здесь? И почему скрывались от нас, делали вид, что до сих пор в Университете? – спросила Илая.

– Я приехал вместе с Мартейном, инкогнито, разумеется. Признаюсь, уклончивое письмо Габриция меня очень обеспокоило. И пусть моя конспирация вас не удивляет, это цена за вашу независимость и дерзость в принятии решений. А то бы все свалили на своего старого наставника, верно? Ума не приложу, как вы меня отыскали. Между прочим, выведав все у Лапертима, я, не медля ни секунды, отправил вам обоим письма, вероятно, они дожидаются около ваших свечей, которые вы уже дня два не удосуживаетесь проверить. Знаю-знаю – драконы, такая досадная помеха! Понятия не имею, что с ними делать, об этом даже не спрашивайте. Илая, вас, кстати, не удивило, что после возникновения Туманной Завесы с вами связываюсь только я, а не ваш осведомитель (да, да, мне о нем прекрасно известно!)? Через Завесу ничего не может пройти, никакой одушевленный или неодушевленный предмет, или даже заклинание.

– Вы что-то знаете о тумане?

– Конечно! – фыркнул Даламаций. – Это очень древние чары, наложенные Гильдией Магов по просьбе Университета, и, боюсь, втайне от жителей Бороски, сразу после первой эпидемии. Принудительный карантин, если хотите, на тот случай, если чума появится вновь. Это понадежнее, чем заставы и кордоны. Клятые драконы разогнали его как-то, но я видел с крыши колокольни, что ровно настолько, чтобы без помех наблюдать за городом. Теперь закончили, надеюсь? А теперь марш, марш, пора работать!

Поклонившись нетерпеливому старцу, Мартейн, Илая и Нараньян покинули монастырь.

– Хотя бы загадка третьего логиста решена, – сказал Мартейн.

– А ты уверен… что это настоящий Ректор? – тихо спросила его Илая.

Мартейн ничего не ответил.

– Мне надо проведать Беспечность перед всем этим, – сказал он. – Наверняка ее забывают кормить.

Уровень 10. Осада в Подземелье

Уровень 10

Осада в Подземелье

Первым необычные следы обнаружил Йип, все время, как ищейка, шарящий где-то впереди отряда.

– Это что такое? – удивился он.

Барриор подошел к нему и пригляделся. Следы были от сапог очень уж крупного размера; каждый был тронут серо-зеленой плесенью, характерной для Грибных Пещер. Отряд Барриора оставлял за собой такие же отпечатки.

Больше вопросов и тревоги вызывало то, что толстые плиты пола, где отпечатались следы, были расколоты, как от огромного веса.

Мечник на всякий случай обнажил Клару и огляделся по сторонам, опасаясь внезапного нападения неведомого великана. Пленники – Чигара Вокил и Золотое Сердце, – были безоружны и хмуро молчали, стоя под прицелом штурмбалета Бруха. Подошла Колцуна и опустилась на колени, внимательно разглядывая следы.

– Занятно, – сказала она. – Кто бы это ни был, недавно он навещал Грибные Пещеры.

– Пойдем по следу, – решил Барриор. – Может что-нибудь и узнаем.

Йип коротко пискнул и засеменил вперед. Люди двинулись за ним: Барриор с Кларой на плече и Кларенсом за спиной, невозмутимо дымящая трубкой Колцуна, послушные законам военной удачи Чигара и Золотое Сердце тащившие на спинах прочие трофеи, как тягловый скот, и замыкающим Брух Содесма, выглядящий крайне грозно со взведенным штурмбалетом и мечом Чигары, пристегнутым к рюкзаку.

По словам клирика, Барриор пролежал без сознания почти целые сутки. Очнувшись, он с удивлением обнаружил цыганку, крысобоя и двух пленников, которых так удачно обезоружил Два-Рыцаря, иначе расклад сил был бы совсем другой. Припадок, который свалил мечника, прошел бесследно, и после долгого совещания они решили продолжить поиски.

Выбравшись из Грибных Пещер, отряд попал в подземелья с невероятно древней, полузабытой людьми архитектурой. Коридоры с полукруглыми арками здесь были значительно шире, а склепы – просторнее, словно предназначались для гигантов. Путники чувствовали себя сущими карликами среди циклопических колонн и необъятных, как степи залов, и все их мысли и чувства казались мелкими и незначительными. Все было тихо и все было далеко; некоторые камни в кладке были очень гладкими и зеленоватыми, как будто поднятые со дна моря, некоторые – прохладными и рельефными, как панцири черепах.

(где-то спрятана причина нападения «фалмеров»)

Следы, поплутав по коридорам и лестницам, в конце концов привели их к величественному мавзолею из белого мрамора. Его колоннада была сделана в виде согнутых от непосильной ноши обнаженных титанов. Их длинные бороды, вырезанные из камня до единого волоска – нынче так уже не делают! – целомудренно прикрывали их чресла. Казалось, титаны удерживали на своих могучих плечах весь вес земной тверди над их головами, и от их застывшей, безропотной муки вспоминалось, на какой головокружительной глубине они находятся, становилось и неуютно, и страшно, и одновременно мучил душу странный восторг.

В глубине, за натруженными ногами-колоннами, они увидели массивную, окованную листовой медью дверь. Следы пропадали за ней.

Барриор, немного робея перед безмолвными титанами, подошел к двери и попытался открыть – заперта. Испытал фамильный перстень, но тот никакого чуда не совершил. Тогда он постучал по меди рукояткой меча и громко крикнул:

– Эй! Есть кто внутри?

Эхо его крика разнеслось под печальными сводами и скрылось вдали. Его спутники одновременно вздрогнули и заозирались, словно эхо было живым и недружелюбным существом.

– Эээй, – после долгой тишины донесся жуткий рокот из земной глуби.

Барриор вдруг сильно засомневался, действительно ли он хочет побеседовать с обладателем такого голоса. Еще раз посмотрел на следы, мысленно прикинул боевую мощь их отряда (невелика, надо признать). Собрался с духом и еще раз грянул мечом по двери.

– Ты кто? Человек? – крикнул он.

За дверью, кажется, серьезно задумались над этим вопросом. Минуты капали неторопливо и вязко, увлажняя собой заржавевший маховик времени.

– Дааа, – наконец раздался колокольный, раскатистый ответ.

Тем не менее в голосе не было никакого чувства, словно беседу вела статуя с медным горном вместо гортани.

– Тогда выходи, раз человек! – расхрабрился Барриор. – Мы тут тоже люди!

Йип протестующе пискнул.

– Сколько ваас? – после минутного раздумья пророкотал голос.

– Пятеро! И крысобой.

– Крысобоой? – заинтересовался голос. – Для еды держите?

– Нет. Это… мой оруженосец.

– Хлеб еесть?

– Что? Нет.

– Оставайтесь на месте, я на вас погляжуу.

Раздались шаги, гулкие, тяжелые, словно двигался наверх, одолевая ступени, один из каменных титанов. Чем ближе была поступь, тем яснее слышался в ней звон металла – шагающие наковальни. Барриор невольно попятился от двери.

Та открылась, и сразу исчезли ужасные гул и грохот, создаваемые эхом подземных пространств, и сразу страх перешел в недоумение, а потом, немного, в стыд за этот страх.

Из открывшейся двери вышел некий рыцарь-недомерок, ростом едва ли Барриору по плечо, так без меры закованный в начищенные до блеска латы, что походил на цельнометаллический пирог. Шлем у него был странной формы, как будто нарезанный выпуклыми дольками, похожий или на головку чеснока или на очищенный мандарин. В нем чернели многочисленные вертикальные прорези – для зрения и дыхания. В опущенной руке блестел меч. На ногах у него были огромные сапоги, в раструбах которых даже толстые железные колени утопали, как в пруду.

Железный коротышка осмотрел застывших путников (чтобы повернуть голову ему приходилось поворачиваться всем туловищем) и сказал слабым без поддержки эха голосом:

– И правда люди. Ступайте за мной – на передышку.

***

Рыцаря звали Хойд Осажденный, и жил он в мавзолее уже очень давно. Внизу длинной лестницы находился главный зал – просторное помещение, освещенное светильниками с янтарем, с большим саркофагом в середине и лежанкой в углу, все постельное белье которой было заботливо сшито из крысиных шкурок. На стене висел щит с гербом рыцаря: ива, склонившая свои плети над голубым озером (в левом верхнем углу была нарисована более поздняя эмблема – небольшой красный замок с крохотным поднятым флагом, и создавалось впечатление, что он стоит на берегу озера). От зала лучами разбегались коридоры в другие помещения поменьше, там Хойд хранил свои многочисленные запасы.

Не очень доверяя незнакомцам, рыцарь снял свой странный шлем, но доспехи оставил, не снял и безразмерных сапог. На Барриора и его спутников смотрело необычайно худое лицо, обрамленное кольчужным капюшоном, с впалыми щеками, тусклыми, с трещинами корками губ, свалявшейся до состояния войлока бородой и темными, колючими глазами. Казалось, что этот человек уже давно находится на грани голодной смерти. Что было странно, учитывая богатство (хоть и однообразное) его кладовых.

– Я уж забыл, какой хлеб на вкус, – жаловался Хойд. – Овощи, фрукты, деликатесы всякие я и раньше презирал, а вот по хлебу скучаю. Эй, сильно не налегай, милсдарь!

Он нехотя угощал путников кусками сушеного крысиного мяса и провожал ревнивым взглядом каждый кусок, исчезающий в их ртах (только Йип внезапно отказался от еды – ему стало не по себе от объемов запасов Хойда, и он был начеку на предмет повышенного к себе интереса). Сам рыцарь ел мало, точнее, даже не ел, а просто уныло посасывал тонкую мясную пластинку. Золотое Сердце как-то странно, исподлобья косился на него. Клирик Брух тоже постился: он увлеченно листал подобранную в Грибных Пещерах книгу и молчаливо перебирал губами, видимо, не избавившись до конца от церковной привычки читать вслух.

Новость об эпидемии наверху Хойд встретил равнодушно. Он сказал, что происходящее там его никаким образом не касается, что там, небось, начнется страшный голод, а он, слава Близнецам, обеспечен надолго. Предположение клирика, что чума, вполне вероятно, может захватить и Подземелье, он отверг сразу.

– Кому здесь болеть, мертвецам? – рассуждал рыцарь. – Это наверху народа – не протолкнуться. Все кашляют, чихают, объедают друг друга почем зря, гиены… А здесь? Тишь да гладь. Вот только хлеба бы…

По мнению Хойда Осажденного только здесь, в беспримесной изоляции Подземелья, в чувстве постоянной опасности и сохранилось неиспорченным настоящее рыцарство былых времен, как в крепком рассоле. А что наверху? Грязь, стыд, тлен…

Здесь, в четырех стенах мавзолея, был для Хойда Осажденного его маленький, подземный и бесспорный рай, изобильный крысиным мясом. Его неотъемлемый феод. На скромное предложение клирика разделить с ним молитвенное правило, коей радости он, вероятно, уже давно был лишен, Хойд еретически ответил, что его пути с Ку и Йимитирр когда-то разошлись, и священнодействия в своей обители он не приветствует.

Хойд как будто наелся своей маленькой пластинкой, и теперь его глаза сыто и маслянисто поблескивали, даже черты лица смягчились. На него напала охота поговорить, похвастать.

– Мне тут ничего не страшно, у меня броня закаленная и заговоренная! И еще… Поглядите-ка, какая диковина, – он продемонстрировал ногу, обутую в сапог. – Магические! Над пропастью, как по тракту пройти могу! Я их крысиным жиром смазываю, чтобы не трескались…

– А ты, наверное, недавно в Грибных Пещерах был? – с невинным видом спросил Барриор.

– Был, в походе, – не стал спорить Хойд. – У меня рыцарская честь ржавеет, если долго не геройствую.

– Не встречал там старого человека в очках?

Хойд пощупал свой лоб металлической перчаткой, словно надеясь таким образом пробудить память.

– Нет, не было такого. Я людей до вас уже давно не видел. Мало кто до сюда добирается, – с вежливым уважением в голосе сказал рыцарь.

– А про Тридцатиглавого Короля что-нибудь слышал? – с надеждой задал вопрос Йип.

По недоуменному выражению лица Хойда было ясней некуда: нет, и краем уха не слышал.

Что ж, опять дорога вниз, с тающей, уже ничтожной надеждой на успех, туда, в обезвоженную мглу, куда уходили и не возвращались рыцарские предки, освещающие себе путь лучезарными очами, пылающими от отваги и жадности.

***

Хойд Осажденный любезно предложил выспаться у него перед дорогой, и измотанные путники приняли его приглашение. Разлеглись кто где, под головы мешки, укрывшись одеялами; Чигаре и Золотому Сердцу связали руки. Чигара не проронил ни слова и держался со всеми презрительно и гордо, как принц в изгнании. Но вот Золотому Сердцу было что сказать Барриору.

Когда все, включая Хойда, который и укладываясь, не снял доспехи, уже засопели во сне (Йип, даже во сне изнемогая от жажды немедленного подвига, тихо попискивал), Барриор никак не мог уснуть, мрачно раздумывая о своем бредовом видении про замок Вокил. Кто были эти странные, незнакомые люди в конце? И что значат слова человека в зеркальной маске?

– Ш-ш-ш. Тише.

Барриор вздрогнул и обернулся. К нему, бесшумно извиваясь всем телом как змея, подполз Золотое Сердце. Мечник с шелестом потянул Клару из ножен.

– Да не шуми ты, – зашипел клапаллонец. – Что я тебе сделаю – связанный?

Это было справедливое замечание, и Барриор отпустил меч.

– Чего тебе? – тоже шепотом спросил он.

– Тебе этот доходяга блажной не кажется подоз’ительным?

Барриор не ответил, внимательно разглядывая лихорадочно блестевшие в приглушенном свете глаза наемника. Что он задумал?

– А ведь мне сразу показалось знакомым его имя, – шептал Золотое Сердце. – Хойд Осажденный, Хойд Осажденный… Ничего не напоминает?

Барриор покачал головой, хотя сейчас это имя отозвалось в памяти. Не о нем ли вскользь упомянул Маркитант? Что он там про него сказал?

– Да ты птенец еще желтый, недоме’ок, откуда тебе знать, – пробормотал наемник. – А стоило бы, личность-то, так сказать, мифическая…

Он хриплым шепотом, все время прерываясь и прислушиваясь к ровному дыханию спящих, поведал историю о Хойде Осажденном.

Жил однажды в городе Хаэльветике очень знатный, всеми уважаемый рыцарь. Как и все жители той богатой страны он был очень жизнелюбив, щедр, гостеприимен, неизменно галантен с дамами, ценил роскошный стол, дорогие вина и псовую охоту. Широкое, румяное его лицо всегда лучилось весельем, кудри отливали золотом тучных нив, а могучий живот сотрясался от частого искреннего смеха.

Но всякий пир когда-нибудь заканчивается. Случились в той стране три года подряд засуха и неурожай, а потом нагрянули враги, взяв Хаэльветик в осаду. Плотно обложили, как выразился Золотое Сердце.

Осада длилась дни, недели, месяцы. Жители храбро отбивались от приступов, но пищи катастрофически не хватало. Вскоре начался мор. Но даже тогда враги не могли взять неприступные стены Хаэльветика.

Когда наконец пришли союзники и отогнали истощенные долгой осадой армии врага от города, никто их не встретил, не открыл ворота, не приветствовал их триумф. За это время некогда цветущий город полностью вымер. Единственным выжившим был тот самый веселый рыцарь. Правильно, после этого его и прозвали Хойд Осажденный.

И, о Близнецы, как же он изменился! Место жовиального толстяка-хлебосола занял тощий как жердь, с мешковатой кожей, желчный, полубезумный тип, постоянно подозревавший, что от него прячут еду, что против него замыслили зло. У него случались припадки неконтролируемого слюноотделения, и он не мог спокойно пройти мимо курицы или кошки, обязательно хватал и удирал со всех ног, страшно и смешно щелкая зубами.

Но не это (вернее, не в первую очередь это) стало причиной его зловещей репутации. Пошли слухи, что он выжил в Хаэльветике только потому, что питался человечиной. Не священными Останками, а нечистыми, разлагающимися трупами. Говорили, просто набивал ими брюхо. Говорили, он закапывал человеческие кости, как дикая собака. Говорили, он с тех пор пристрастился к такой диете. И Хойд Осажденный, ставший изгоем на поверхности, бесследно исчез, скрылся. Теперь понятно куда.

Неизвестно, насколько правдивы эти слухи и правдивы ли вообще. Но, делал многозначительную паузу Золотое Сердце, но, несмотря на это, можно ли доверять такому человеку? Можно ли доверить ему свое беззащитное горло и не ждать, что он вонзится в него зубами? Нельзя ли просто предположить, хотя бы на минуту, даже на секунду, что в его кладовых сушится не только крысиное мясо?

Только вот что странно, продолжал Золотое Сердце, ведь осада Хаэльветика была в те времена, когда его отец еще в пеленках гугукал. Это же сколько времени прошло? А Хойд выглядит не особо древним, так, только малость запущенным. Если это Хойд, тот самы Хойд, ему должно быть больше ста лет. Худое место здесь, одним словом – неправильное. Что-то здесь сильно не так.

– Ты лжешь, – процедил Барриор сквозь зубы. – Ты это все выдумал, чтобы сбить меня с толку. Просто хочешь с помощью хитрости взять над нами вверх и улизнуть.

Золотое Сердце посоветовал ему не быть ослом и разуть глаза. А лучше потихоньку сматываться отсюда, пока их не сожрали.

– Старуху можно оставить, может, тогда он за нами не погонится, – предложил он.

Барриор напряженно думал. Наемнику ни в коем случае нельзя было доверять, он гадина, но и Хойд выглядел сомнительно. И ведь его в связи с чем-то упоминал Маркитант. На ум пришли мелкие, желтые и острые зубки рыцаря, заточенные о кости, его скользкий язык, нервно облизывающий губы… или это разыгралась фантазия после баек наемника? Мечник никогда не слышал истории, которую рассказал ему Золотое Сердце, но это еще ничего не доказывало. Людоед с магической экипировкой – устрашающий сосед. Надо было принять хоть какое-то решение.

– Пойду осмотрюсь, – шепнул он наемнику.

– Не оставляй меня здесь связанным! – дико зашипел Золотое Сердце, как разъяренный кот.

Барриор, не обращая на него больше внимания, осторожно встал и, крадучись, пошел вдоль стены мавзолея. Хойд, судя по всему, мирно спал: веки не дрожали, дыхание было спокойным и ровным. Мечник снял со стены один из светильников и углубился в ближайший коридор. Тот вел в небольшую крипту, теперь служившую для Хойда кладовкой.

Убедившись, что кроме гирлянд освежаванных и высушенных крысиных тушек там ничего нет, Барриор вернулся в главный зал. Там ничего не изменилось, только Золотое Сердце забился в самый дальний угол и злобно сверкал оттуда глазами. Барриор хмыкнул и приступил к изучению других коридоров.

Везде все то же – легионы заготовленных впрок грызунов (некоторые были тронуты пушком плесени) и удушливый запах. С каждой исследованной криптой Барриор все больше успокаивался и уже ругал про себя пройдоху-наемника. Последнюю он проверял почти расслабленно, просто из привычки доводить всякое дело до конца.

Тут было темнее, чем в предыдущих, возможно, из-за того, что тушек было больше. Стараясь не касаться их головой, Барриор прошел глубже, огляделся, и уже собирался поворачивать назад. но что-то вдруг привлекло его внимание. За последней занавесью сушеного мяса, кажется, была не стена, а проход в другое помещение или глубокую нишу. Барриор поднял меч, чтобы клинком отодвинуть мешающие обзору тушки.

– Не спится, милсдарь?

Барриор резко развернулся. Сзади стоял Хойд Осажденный с обнаженным мечом в руке. Его приземистая фигурка уже не казалась такой забавной.

– Не красть ли у меня вздумал? – поинтересовался он с наигранной веселостью.

– Просто любуюсь твоими запасами, – на ходу неубедительно солгал мечник.

– А что на них любоваться? Крыски и крыски. Идем досыпать.

– Иди, я догоню, – Барриор покосился на тайный проход.

– Идем, милсдарь, нечего тебе здесь делать, – настаивал Хойд.

Мечник стоял на месте.

– Не обижай хозяина, не надо, – предупредил рыцарь.

Барриор косым ударом срубил мясную гирлянду, и она упала, открывая скрытое.

…

Хойд хмуро уставился на лежащие в пыли тушки. Уголок рта у него дергался.

– Прости, я… – Барриор растерянно смотрел на издевательски, почти оскорбительно пустую нишу. – Я просто подумал…

– Знаю, – Хойд нервно хохотнул, потом снова насупился. – Как и все наверху. Нет, не мне вам доверять.

Мечник чувствовал себя глупее некуда.

– Ведете себя по-хамски, по-разбойничьи, – рыцарь тронул кончиком меча одну из свергнутых со своего насеста тушек. – И то сказать – у меня в гостях! Так грубо, так низко… Наемники ведь, ты и усатый, думаешь, не признал? Знаю ваше племя – злоба и предательство у вас в крови. Только истинная печаль и общая меланхолия из-за несовершенства рода людского мешают мне порубить тебя прямо здесь на куски.

Хойд развернулся и потопал обратно.

– Убирайтесь прочь из моего мавзолея, – бросил он через плечо.

***

Разбуженные спутники Барриора собирались без охоты, но и без споров, чувствуя по напряжению между мечником и рыцарем, что между ними что-то произошло, что-то из-за чего им здесь больше не рады. Золотое Сердце игнорировал убийственные взгляды Барриора и невозмутимо растирал онемевшие после веревки запястья.