Выше только небо

Сама толком не понимая, что делает, Джози проскользнула в часовню и опустилась на скамейку в последнем ряду. Слова литании оставались для нее загадкой – пели на латыни, – но песнопение действовало успокаивающе. Впервые в жизни Джози поймала себя на том, что молится: «Не знаю, слышишь ли Ты меня. Я даже не уверена, что верю в Тебя. Но если Ты все же слушаешь: это говорю я, Джози Бэнкс из Лондона. Хочу поблагодарить за то, что спас меня во время бомбежки. У Тебя, должно быть, имеется какой-то план на мой счет. Поэтому, думаю, я буду доверять Тебе и не слишком беспокоиться о моей дальнейшей судьбе».

Глава 5

Наступило Рождество. Джози все еще оставалась в монастыре. Монахини старались украсить дом к празднику и усадили постояльцев клеить гирлянды из разноцветной бумаги. Джози написала Стэну, что их разбомбили, и обещала сообщить адрес, как только устроится на новом месте. Она отправила письмо в штаб батальона, где служил муж, но ответа так и не получила. Однако другие женщины уверяли, что письма из-за границы порой идут не один месяц и надо просто набраться терпения.

– Да к тому же ничего путного из них все равно не узнаешь, – добавила одна из собеседниц. – Я однажды получила письмо с одной-единственной фразой: «Дорогая Марджори», – остальное вымарала цензура.

– Наверное, остальные строчки были слишком горячими. Откровенность твоего муженька смутила цензора, – захихикала приятельница Марджори.

– Горячие строчки? От Реджи? О, хотела бы я посмотреть. Самое горячее, что доводилось слышать от моего муженька, – не желаю ли я чашку горячего шоколада перед сном.

Некоторое время подруги перекидывались пикантными шуточками и хохотали до слез, радуясь самой возможности посмеяться.

На рождественский ужин монахини подали индейку – подарок от другого монастыря этого ордена, который находился в деревне, – каждый получил по тонкому ломтику мяса, а также большую порцию жареной картошки и пастернака, а на десерт – пудинг, щедро приправленный патокой и заварным кремом. Затем все пели праздничные хоралы под аккомпанемент фортепьяно. Джози чувствовала, как в душе у нее зарождается лучик надежды. Похоже, жизнь в деревне не так уж плоха. Она постаралась припомнить все, что знала о сельском хозяйстве. Несколько раз ей приходилось бывать за пределами Лондона, когда воскресная школа устраивала экскурсии на побережье в Саутенд или Клактон. Детей усаживали в автобус, и всю дорогу они громко распевали: «Собери все свои беды в старый мешок и улыбайся, улыбайся, улыбайся». Тогда она почти не обращала внимания на мелькавшие за окном пейзажи: зеленые луговины с пасущимися на них коровами, распаханные поля, небольшие деревеньки и домики с соломенной крышей. Милые картинки, но Джози думала только о том, чтобы первой заметить появившуюся вдали полоску моря. А затем – самая восхитительная часть поездки: им позволяли скинуть башмаки, стянуть чулки и бегать вдоль кромки прибоя, шлепая босыми ступнями по холодной воде.

С тех пор выезды на природу ограничивались для Джози несколькими посещениями Эппинг-Фореста в те времена, когда Стэн ухаживал за ней. Да и вряд ли этот парк можно было назвать сельской местностью, поскольку они добирались туда на метро. Однако прогуливаться летним днем в прохладной тени среди густой зелени было приятно. Джози вспомнила, как Стэн пытался заняться с ней любовью под старым дубом, но она не позволила, твердо заявив: «Нет, никаких глупостей, пока у меня на пальце не будет обручального кольца!» И на следующей неделе будущий муж явился к ней с маленьким бриллиантовым колечком. Джози улыбнулась воспоминаниям. Когда-то они были по-настоящему счастливы. А причиной появившихся позже грубости и раздражительности мужа стало отсутствие детей. Да еще его патологическая ревность. Стэн постоянно опасался, как бы жена не стала засматриваться на других мужчин.

«Бедняга Стэн», – пробормотала она вполголоса. Человека подхватило и унесло неведомо куда. Где он теперь? С кем встречает Рождество? Может, его ранило? А может, уже и вовсе нет в живых? При мысли об этом Джози чувствовала, что начинает относиться к недостаткам мужа более снисходительно.

За то время, что Джози провела в монастыре, их район не бомбили, а в сочельник они не слышали даже отдаленного гула вражеских самолетов, что само по себе уже можно было считать чудом. Но уже на следующий день после Рождества бомбардировки возобновились. На этот раз им повезло меньше: снаряд попал в крышу церкви, на месте центрального нефа осталась черная дымящаяся дыра. Взрывной волной выбило несколько окон в монастырском здании, в том числе и в часовне. Джози была не единственной обитательницей монастыря, кого звук воздушной тревоги повергал в панику. У некоторых даже случилась истерика, так что потом их пришлось долго отпаивать чаем. Однако Джози не собиралась демонстрировать свой страх, хотя сердце у нее в груди колотилось как безумное, голова кружилась, и она чувствовала, что может потерять сознание в любую секунду. Джози поняла, насколько стала ранимой и хрупкой. Внезапно идея о переезде в деревню показалась более чем привлекательной. И на следующее утро она отправилась на поиски настоятельницы монастыря.

– Скажите, когда будут готовы мои документы и как скоро я смогу уехать из города? – спросила Джози монахиню.

– Ваши бумаги поступили неделю назад, однако доктор считает, что вам следует побыть у нас еще немного, пока окончательно не оправитесь от сотрясения мозга. Однако, если вы чувствуете себя достаточно окрепшей для столь длительного путешествия, я внесу ваше имя в список на эвакуацию.

– Думаю, я готова уехать из Лондона, – сказала Джози. – О, не поймите меня неправильно. Мне нравится у вас. Вы настоящие святые. Но я больше не в силах переносить бомбежки. Каждый раз, когда слышу эти чертовы самолеты, вспоминаю, как оказалась заживо погребенной под развалинами. Не знаю, смогу ли когда-нибудь снова чувствовать себя в безопасности.

Монахиня кивнула.

– Понимаю, миссис Бэнкс. Вы пережили такой ужас. Но что действительно важно – помнить, что вы пережили это. Вероятно, по какой-то причине Бог хочет, чтобы вы еще побыли в этом мире.

Джози рассмеялась.

– Да бросьте. Он просто не желает видеть меня на небесах.

Монахиня мягко улыбнулась.

– Полагаю, Он был бы счастлив видеть вас на небесах. Просто еще не время.

– Ну как бы там ни было, передайте им, что я готова отправиться в деревню. Не хочу лезть без очереди или занимать чье-то место, но, если у меня есть право на эвакуацию, я хотела бы воспользоваться им.

– Конечно, миссис Бэнкс. – Монахиня похлопала Джози по здоровой руке. – Я сообщу в комиссию по эвакуации.

* * *

Дни бежали за днями, и лишь в первую неделю января 1941 года Джози привезли на вокзал Кингс-Кросс. В руках она сжимала холщовую сумку, в которой находились все ее жалкие пожитки, а на шее висела бирка, где было указано, кто она такая и куда направляется. На перроне Джози присоединилась к группе отъезжающих, в основном состоящей из детей, хотя среди сопровождающих было несколько женщин. Ребятишки сбились в плотную стайку, словно так чувствовали себя в большей безопасности, и широко раскрытыми глазами смотрели, как поезд, пыхая клубами пара, подкатил к платформе. Многие впервые видели паровоз, впервые оказались на такой огромной железнодорожной станции. Джози думала, скольким из этих детей пришлось покинуть своих матерей, а сколько из них остались без матерей.

Элегантно одетая женщина, одна из многих представительниц среднего класса, которых война вывела из уютных гостиных и отправила работать волонтерами, взглянула на бирку Джози и сверилась со списком, который держала в руках.

– Вы отправляетесь в Питерборо, миссис Бэнкс. Встаньте, пожалуйста, с той группой возле колонны.

Джози послушно исполнила приказание. Группа состояла из детей, пугливо жавшихся друг к другу.

– Привет, – сказала Джози, подходя к ним. – Мы с вами отправляемся в интересное путешествие на поезде.

В ответ она получила несколько робких улыбок. Вскоре вся компания уселась в вагон, и они тронулись в путь. Постепенно городские постройки сменились полями и редкими перелесками, по-зимнему прозрачными и унылыми. Движение было мучительно медленным, состав едва полз, а если навстречу шел товарняк, приходилось пережидать на запасном пути. Нынче грузы стали важнее людей. По мере продвижения к северу стали появляться занесенные снегом участки. Дети в вагоне оживились, многие из них, живя в городе, ни разу не видели чистого белого снега. А некоторые впервые в жизни видели коров и овец. Прильнув к окнам, малыши с интересом разглядывали проплывающие пейзажи.

– Коровы, мисс. Какие большие, верно? – заметил маленький мальчик. – Как думаете, они не опасны?

– Думаю, что нет. Ведь они каждое утро дают нам молоко, – сказала Джози. – Кто-то же должен доить их.

Мальчик уставился на нее, переваривая услышанное.

– Значит, молоко мы получаем из этих коров? – уточнил он.

– Да. Видишь между ног у них вымя? Нужно тянуть за соски и из них польется молоко.

– Да ну, не может быть! – мальчик расхохотался.

Джози не стала признаваться, что сама ни разу не видела, как доят корову.

Три часа спустя поезд прибыл на станцию Питерборо. Путешествие утомило Джози: нескончаемый гомон детей, неровное движение поезда, который то останавливался, то вновь набирал ход, – от всего этого у нее разболелась голова. На перроне их поджидала очередная группа женщин-волонтеров в синих бухгалтерских нарукавниках и со списками эвакуированных. Деловито сверяясь с бумагами, они сортировали новичков, словно пастушьи собаки, загоняющие отару овец. Джози и ее попутчиков направили к припаркованному возле станции зеленому автобусу. Она одной из первых забралась внутрь и, проскользнув в самый конец, устроилась в уголке на заднем сиденье. Перед ней сели двое детей. Девочка помладше горько плакала, содрогаясь всем телом от душивших ее рыданий.

Джози подалась вперед и ласково опустила руку на плечо бедняжке:

– Все хорошо, милая. Нас отвезут в безопасное место. Мы побудем там до тех пор, пока нам не разрешат вернуться.

– Но мы так далеко от дома, – с трудом выдавила девочка между всхлипами. – Как мама найдет меня?

– А мы напишем ей письмо. Когда настанет пора возвращаться домой, маме сообщат, и она встретит тебя.

– Мне некуда возвращаться, – слабым голоском пискнула малышка. – Наш дом разбомбили, а мама лежит в больнице.

Джози не знала, что ответить. Тревога ребенка эхом откликалась в ее собственном сердце. Она точно так же понятия не имела, что ждет ее в будущем. Автобус заполнился детьми. Правда, среди пассажиров оказалась одна женщина с грудным младенцем на руках и вторым малышом, который едва начал ходить. Их устроили впереди возле водителя. Двигатель взревел так, что автобус содрогнулся, а затем рывком тронулся с места, Джози отбросило назад и вдавило в спинку сиденья. Она обнаружила, что рядом с ней сидит девочка постарше, лет тринадцати, в коричневом шерстяном берете, из-под которого виднелись две длинные тугие косы. На бледном лице подростка застыло безучастное выражение. Девочка смотрела на свои худые руки, сложенные на коленях, не желая встречаться глазами с окружающими.

– А здесь вовсе неплохо, – заметила Джози, глядя в окно на пригородные постройки, сливающиеся с окружающими полями. – Следов бомбежек нет. И могу поспорить, здесь нам дадут приличную еду. Как считаешь?

Девочка молча подняла глаза и вежливо улыбнулась.

– Кстати, я – Джози, – представилась Джози. – Мой дом разбомбили. А тебя как зовут?

– Лотти, – сказала девочка. В ее голосе слышался иностранный акцент.

– Ты не англичанка?

Девочка качнула головой.

– Нет. Я из Германии, – и добавила, увидев испуганное выражение на лице Джози: – Родители отправили меня в Англию с Kindertransport[3]. Не слышали о таком?

Джози покачала головой.

– Еще до войны, когда евреев начали преследовать, некоторые родители отправили своих детей в Англию, чтобы мы были в безопасности.

– Так ты приехала без мамы и папы? Совсем одна?

– Одна. – Девочка снова уставилась на свои руки. – Взрослым не разрешили выехать. Только дети.

– Неверное, тяжело было уезжать, – вздохнула Джози. – А что родители? Они пишут?

Джози увидела, как лицо ребенка исказилось от боли.

– После начала войны письма из Германии перестали приходить. Даже не знаю, живы ли они. Конечно, я надеюсь на лучшее: мой папа профессор в университете – крупный ученый, – но наверняка ничего не известно.

– А где ты жила все это время? В Лондоне?

Джози заметила, как по лицу девочки снова пробежала тень.

– Нас приняли еврейские семьи. Меня взяли две пожилые женщины, сестры из Голдерс-Грин. Знаете этот район? Там живет много евреев.

– О, конечно! Это очень милый район Лондона. А дом был красивый?

– Да, красивый. Но вот хозяйки оказались не очень приветливыми. Им не нужен был ребенок, они хотели иметь прислугу. Сестры заставляли меня работать с утра до ночи: таскать уголь из подвала, топить камины, скрести полы, чистить ковры. Однажды я слышала, как они хвастались своей приятельнице, что после моего приезда смогли уволить женщину, приходившую к ним убирать, и сэкономили массу денег. Я плохо понимала по-английски, и сестры ругались, если я путалась и неправильно выполняла их приказания. Мне у них было очень плохо.

– Старые ведьмы, – буркнула Джози, заставив Лотти улыбнуться. – А как ты попала в эвакуацию?

– Когда я стала лучше понимать английский, я услышала об одной организации в Лондоне, благотворительной, которая помогает еврейским беженцам. Однажды вместо школы я отправилась к ним. Там я познакомилась с очень доброй женщиной, она обещала помочь мне. Мы пошли вместе с ней в Голдерс-Грин, и она заявила моим хозяйкам, что им должно быть совестно за то, как они обращаются со своей соплеменницей, а после женщина забрала меня к себе. Я жила у нее в квартире. Пока наш дом не разбомбили. Так я оказалась здесь.

– А что приютившая тебя женщина? С ней все в порядке?

– Да, мы прятались в бомбоубежище. Но дом разрушили, и жить стало негде.

– Мне тоже стало негде жить, – вздохнула Джози.

– Вас не ранило? – с сочувствием спросила Лотти.

– Не сильно. Во всяком случае, не настолько серьезно, как тех, кого мне довелось повидать в больнице. Ну, думаю, свежий деревенский воздух всем нам пойдет на пользу, – бодрым тоном добавила Джози.

– Надеюсь, – согласилась Лотти. – И надеюсь, новая семья не будет относиться ко мне как к прислуге.

– Не волнуйся, дорогая, – сказала Джози, сожалея, что правая рука у нее не действует и она не может обнять девочку. – Теперь у тебя есть я. Обещаю, я присмотрю, чтобы о тебе позаботились.

Джози успела заметить, как Лотти украдкой смахнула слезу, прежде чем снова поднять глаза.

Автобус покинул Питерборо и теперь двигался по узким проселочным дорогам, по обеим сторонам которых тянулись поля, припорошенные недавно выпавшим снегом.

– О, а здесь тоже бывает снег, – оживилась Лотти, впервые с начала поездки проявляя интерес к тому, что ее окружало. – Совсем как дома, в Германии.

– А где вы жили в Германии? – спросила Джози.

– В Мюнхене. На юге страны, рядом с Альпами. Зимой мы катались на лыжах. Это очень весело. Мой папа отлично ходил на лыжах. Он и меня научил, и сам смастерил для меня первую пару лыж.

В голосе девочки послышались тоскливые нотки.

– Здесь нам вряд ли удастся покататься с горок, – улыбнулась Джози. – Местность плоская, как блин.

– Как блин? – Лотти выглядела озадаченной.

– О, извини. Это английское выражение: плоский, как блин. Знаешь, что такое блин? – Джози начертила в воздухе круг.

– Ja. Pfannkuchen?[4] Их пекут на сковородке?

– Верно. Вот и здесь земля такая же плоская. Понимаешь?

Девочка рассмеялась.

– Поняла. Я каждый день узнаю все больше и больше английских слов. Но некоторые тонкости до сих пор не сразу улавливаю.

– Думаю, ты очень хорошо говоришь по-английски. Учитывая, что живешь в стране чуть больше года.

– К сожалению, я мало чему научилась у тех женщин. Хозяйки обзывали меня ленивой и глупой. Но школа была хорошая. Мне там нравилось. Надеюсь, здесь тоже найдется школа, куда я смогу ходить. Я всегда мечтала, что однажды поступлю в университет.

– В университет? Вот это да! – воскликнула Джози. И, помолчав, добавила: – Держись за свою мечту, детка. Не отступай. Мне пришлось бросить школу в четырнадцать лет. Я всегда сожалела об этом.

– Я люблю читать. А вы? – спросила Лотти. – Мне разрешали брать книги из школьной библиотеки. Но этим женщинам не нравилось, что сижу с книгой, а не работаю по дому. Мне приходилось читать по ночам, лежа в постели.

– Я тоже люблю читать, – призналась Джози. – Будем надеяться, что и здесь найдется библиотека.

Лотти кивнула. И они обменялись улыбками, словно две заговорщицы.

Глава 6

Минут через пятнадцать автобус въехал в небольшой городок и остановился на площади перед зданием вокзала. Джози понятия не имела, что это за город, поскольку по правилам военного времени все вывески и указатели были сняты. Женщину с двумя маленькими детьми и детей, сидевших в первых рядах, высадили, и они ушли в сопровождении волонтеров. Багаж путешественников, который они сжимали в руках, как и холщовая сумка Джози, выглядел жалким. «Как они собираются выжить? – подумала Джози. – И откуда матери взять пеленки для младенца?» В конце концов, взрослые еще как-то могут обойтись, но как быть с малышами? Водитель закрыл двери, и автобус покатил дальше. Городок остался позади, теперь они снова ехали по проселочным дорогам. Справа и слева тянулись поля, кое-где прорезанные дренажными каналами, в которых стояла вода. Равнина уходила до самого горизонта, и лишь возникающие вдалеке одинокие шпили церквей время от времени нарушали однообразие пейзажа. Автобус миновал небольшую деревеньку – всего несколько домов, раскиданных вдоль дороги, и старинную церковь с высокой колокольней. Дорожные указатели, как и везде, были либо сняты, либо закрашены, однако Джози успела заметить табличку на воротах церкви: «Церковь Святой Марии, округ Святого Николая в Диппинге»[5].

– Какое нелепое название для местности, правда? – Джози с улыбкой обернулась к Лотти.

Девочка сумела выдавить слабую ответную улыбку.

– Извините, но я не очень хорошо себя чувствую, – сказала она. – Такая тряска. Кажется, меня укачало.

– Если честно, меня и саму мутит, – кивнула Джози. – Но, думаю, мы скоро доберемся до места.

– Интересно, куда нас везут?

– Понятия не имею. Даже не знаю, в каком графстве мы сейчас находимся. Полагаю, где-то в Восточной Англии. Слыхала, что здесь сплошные болота. Видишь воду в каналах? Море, должно быть, совсем рядом.

– Море? – глаза девочки загорелись. – Никогда не видела моря. Мы с родителями ездили на озера, но море – это далеко, на севере Германии.

– Знаешь, я и сама бывала на побережье всего-то пару раз, – призналась Джози.

Они въехали в другую деревню. Автобус остановился у мемориала героям Первой мировой войны. Женщина-волонтер, сопровождавшая эвакуированных, назвала два имени из своего списка. Два маленьких мальчика поднялись и двинулись к выходу. Возле автобуса их поджидал фермер. После коротких переговоров с ним женщина представила мальчиков фермеру. Тот кивнул, затем подхватил одного за другим и усадил в телегу, запряженную лошадью, после забрался сам. Телега тронулась, а автобус покатил дальше. Похожая сцена повторялась вновь и вновь, пока в конце автобуса не осталось всего четверо пассажиров. К этому моменту Джози чувствовала себя совершенно разбитой, ее мутило. Но, возможно, причиной был голод: после завтрака прошло уже несколько часов, а они все кружили и кружили по дорогам. Наконец их подвезли к очередному скоплению домов.

– Если не удастся разместить их здесь, боюсь, придется возвращаться, – сказала женщина водителю, поглядывая на своих подопечных в конце автобуса. – Раньше мы не возили сюда людей, в такую-то даль. Ну ладно, посмотрим, что из этого получится.

Она снова обернулась к пассажирам.

– Итак, мы прибыли. Все выходим на улицу.

– А как называется это место, мисс? – спросила девочка, сидевшая перед Джози.

– Саттон-Сент-Джайлс, если я ничего не путаю. Не волнуйтесь, сейчас мы во всем разберемся.

Они начали выбираться наружу. Первой вышла полненькая девочка лет одиннадцати. Она протянула руку и помогла спуститься идущей следом крошке лет четырех. Малышка была похожа на фарфоровую куклу, с копной льняных кудрей, завязанных на макушке красной ленточкой, и огромными голубыми глазами, которые в ужасе смотрели на мир вокруг. Джози последней покинула автобус, пропустив Лотти вперед. Теперь все четверо стояли на земле, задыхаясь под порывами холодного ветра, несшегося над голыми полями. Сопровождающая их дама в растерянности озиралась по сторонам.

– Странно, не вижу… – она осеклась, заметив женщину, появившуюся в дверях бакалейной лавки. На локте у нее висела корзинка, а нижняя часть лица была обмотана шарфом.

– Извините, – деловитым тоном обратилась к ней дама, – это Саттон-Сент-Джайлс?

Женщина с корзинкой окинула ее подозрительным взглядом.

– Мы не должны отвечать на такие вопросы врагу, – сказала она.

– Не глупите, никакие мы не враги, – отрезала дама. – Это группа эвакуированных из Лондона. Мы заранее уведомили об их приезде. Нас должны были встретить местные волонтеры и развести людей по домам, где их готовы принять.

– Нэн Бэджер ждала вас несколько часов, – сказала женщина. Она говорила с акцентом, характерным для жителей восточных провинций, – раскатистое «эр» и протяжные гласные. Для Джози ее говор звучал необычно, она привыкла к торопливой отрывистой речи лондонцев. – Миссис Бэджер промерзла до костей, и муж велел ей идти домой, у нее и так грудь слабая.

– Миссис Бэджер, – женщина-волонтер сверилась со своим списком. – Да, все верно, она должна встречать эвакуированных. А вы не могли бы показать, где находится их дом?

– Дальше, за огородами. Видите, дым идет из трубы? Вот там они и живут.

– Да-да, вижу. Мы сможем добраться туда на автобусе?

Женщина с корзинкой рассмеялась.

– Ну это вряд ли. Дорога узкая, да и грязь непролазная. Лошадь с телегой пройдет, но автобус – сомневаюсь.

– И телефона у них, конечно, нет?

Вопрос вызвал новый приступ веселья местной жительницы.

– Ни у кого из нас нет телефона, только в большом особняке, да еще в полицейском участке в Холбиче.

Дама вздохнула:

– Ладно. Похоже, придется идти пешком. Дети, вы готовы? – она бросила взгляд на ноги самой младшей девочки. На ней были надеты красные лакированные туфельки с ремешками. – Боюсь, эти туфли совершенно не годятся для прогулок, Дороти. У тебя есть резиновые сапоги?

Малышка покачала головой и горько разрыдалась.

– Я могу понести ее, – сказала полненькая девочка, помогавшая Дороти выбраться из автобуса. У нее было широкоскулое круглое лицо, на котором застыло решительное выражение, и прямые светло-русые волосы, выбивающиеся из-под вязаной шапки. Девочка напоминала Джози ее родных братьев и сестер: их семья была родом из Норфолка, как раз из этой части страны.

– Это твоя сестра? – с некоторым удивлением спросила женщина.

– Нет, мисс. Я просто решила присмотреть за ней на платформе в Лондоне. Малышка была совсем одна, она плакала и не хотела уезжать без мамы.

– Ты добрая девочка. Как тебя зовут?

– Шейла, мисс.

– Мы все останемся у Бэджеров? – спросила Джози.

– М-м… не уверена, – протянула дама. – Полагаю, они возьмут только двоих, но нам лучше пойти туда всем вместе.

Она обернулась к Лотти.

– Может быть, ты понесешь сумку Дороти? А я возьму сумку Шейлы. А Шейла понесет малышку на спине.

Процессия двинулась в путь. Тропа представляла собой сплошное месиво из земли и глины. Грязь прихватило морозом, в результате образовались колдобины, идти по которым было еще сложнее, чем по мягкой жиже. Время от времени попадались лужи, покрытые корочкой льда. Путники то и дело спотыкались и скользили. По обе стороны тянулись грядки, засаженные капустой. Чуть дальше виднелись фруктовые деревья. Коттедж, к которому они направлялись, выглядел чистым и ухоженным – побеленные стены, красная черепичная крыша. Однако Джози охватило беспокойство: что, если они, проделав такую дорогу, окажутся нежеланными гостями? Она задумалась. Ей было ничего не известно о том, как организован процесс эвакуации. Обязаны ли люди принимать у себя незнакомцев, или это исключительно дело доброй воли? По словам провожатой, в эту деревню до сих пор никого не привозили. Бредущие по тропе путешественники тяжело дышали, в морозном воздухе дыхание вырывалось изо рта облачками белого пара. Больше всех запыхалась женщина-волонтер. Когда они добрались до коттеджа миссис Бэджер, ей пришлось остановиться, чтобы перевести дух, прежде чем постучать в дверь. В ответ на стук раздался раскатистый собачий лай. Малышка Дороти заплакала, еще крепче обхватив руками плечи Шейлы.