Прятаться больше не с кем

Я осмысляю, к дивану как приклеили, Дэнни замахивается, не реагирую, он усмехается,

– Пиздец.

– проводит ребром ладони по горлу и быстро уходит, взяв только сигареты. Я слышу, как он быстро одевается, хлопает входная дверь, звенит стекло в раме. Начался дождь.

Продолжаю сидеть. Смотрю перед собой, в одну точку. Не знаю, сколько уже времени прошло после того, как ушёл Дэнни. В дверь стучат. Даже промычать не могу, чтобы понятно было, что здесь кто–то есть. Поворачиваю голову влево, в сторону двери. В проёме показалась Миднайт. Зашла, закрыла дверь. Присела рядом, вздохнула, выдохнула.

– С ним теперь очень тяжело.

Молча соглашаюсь.

– Хорошо, что ты заходишь, я на него не могу влиять.

Я тоже.

– Может, и не нужно на него влиять. Оставить всё как есть, оставить ЕГО таким, какой он есть.

Киваю, голова как на пружине. Миднайт закуривает.

– Сколько это будет продолжаться, чем закончится – знать бы сейчас, а не тогда, когда на результаты нельзя уже будет повлиять.

Она изображает что–то, напоминающее улыбку, если сильно не вглядываться, тушит окурок, вдавливая его в пепельницу, разворачивается ко мне вполоборота, подпирает правой рукой голову,

– Я устала.

– поправляет другой рукой волосы и берёт меня за руку. Массирует пальцы, кисть, разворачивает ладонью вверх и проводит по своей щеке. Щека мокрая, тонкая струйка слёз, совсем незаметная. Она гладит себя моей рукой – щека, волосы, шея – потом откидывает, отбрасывает мою руку и снимает с себя лёгкий свитер. Быстро расстёгивает бюстгальтер, я вижу грудь в отличной форме, тёмные–тёмные соски, Миднайт застыла, медлит, у меня встаёт автоматически, хуй липнет к трусам от количества смазки,

– Хватит смелости поцеловать меня?

– это же «всего лишь» мать Дэнни, женщина, которую я знаю с детства, ага, тогда она была чуть-чуть толще, чуть-чуть пышнее, я бы сказал, и носила уродскую короткую стрижку. Миднайт.

– Хватит.

Она откидывается на спинку дивана, я сажусь ей на ноги сверху – слегка, вес на коленях, упираюсь ими в диван – беру за плечи и целую. Она отвечает с большой страстью, обхватив руками мою спину, я зарываюсь пальцами в её волосы. Миднайт снимает с меня рубашку, толкает, чтобы я слез с неё, подчиняюсь, она снимает с себя штаны, трусы, снимает то же самое с меня, садится на край дивана и начинает отсасывать. Мне хочется увидеть её пизду, Миднайт старше меня в два раза, ни грамма лишнего веса, если и есть повод для критики, так это её волосы, которые своими прикосновениями как–то раздражают мою кожу, она их постоянно убирает, но это не помогает. Останавливаю её, помогаю встать, ложусь на спину,

– Хочу тебя вылизать.

– она встаёт сверху, наклоняется,

– Вылизывай.

– продолжает отсасывать. У неё отличная пизда. Кожи снаружи мало, мне ничего не мешает, каждое моё прикосновение отражается на её ритме, она хорошо чувствует, она гладко выбрита, грудь даже на вид лучше, чем у других женщин в её возрасте, Миднайт прекращает отсасывать и дрочит мне, шепчет

– Ещё немного.

– и помогает мне пальцами. Кончает, поворачивается лицом ко мне и садится сверху. У неё узкая пизда,

– Физиология. Дэнни вышел через кесарево.

– говорит она явно не в первый раз, я получаю большое удовольствие, насрать мне сейчас, каким образом вышел Дэнни, я не хочу кончать, поэтому всё же представляю Дэнни младенцем, вылезающим из живота Миднайт. Орёт и трясёт ручонками, разбрызгивая кровь и плаценту. Ну ничего, скоро всё закончится.

Миднайт слегка придушивает меня, слезает, садится мне на лицо, я слизываю всё, что из неё течёт, поднимаюсь, она ложится на спину, я вставляю и смотрю на неё, смотрю, ебу, въёбываю, кусаю соски,

– Можешь в меня.

– нет–нет, не всё будет так, как ты хочешь, вынимаю, дрочу и спускаю ей на грудь. Уфф, это было охуительно.

– Теперь я знаю, что ты не пиздабол, Рэ.

Она громко смеётся, я тоже, но не понимаю, над чем, мы садимся рядом, закуриваем, она гладит мой хуй.

– Я могу рассчитывать на продолжение?

Продолжение?

– Или мамка друга слишком стара для тебя?

Ничего подобного. Только как же Дэнни?

– Рэ, скажи хоть что–нибудь, а!

– Миднайт, всё отлично. Хочешь, чтобы я ебал тебя постоянно?

– Если ты так хочешь выразить эту мысль.. Да, именно этого я и хочу.

– А Дэнни? А Фил?

– Оо, даже не начинай, оставь эту мозгоёбку мне, это не твоя проблема.

– Как скажешь, Миднайт. Мне понравилось.

– Ещё бы, хахаха.

Ну, у неё есть основания быть настолько самоуверенной.

– Если тебе нужно в душ – иди, дома никого. Не знаю, во сколько вернётся Дэнни, обычно он так на пару часов пропадает.

Иду в душ, быстро–быстро ополаскиваюсь, возвращаюсь в комнату, путаюсь в одежде, обуваюсь и жду Миднайт в коридоре, чтобы попрощаться. Она пошла в душ после меня, не знаю, сколько она проведёт времени там, чувствую, что не могу уйти просто так, облокачиваюсь о стену и жду, воспроизвожу в памяти складки её пизды и фактуру сосков. Её не надо учить, она хорошо знает, как тебя выебать, выжать, высосать и отсосать.

Миднайт выходит из ванной, голая, идёт ко мне, целует,

– До встречи, Рэ. Называй меня по имени чаще.

– и поворачивает ключ в замке.

– До встречи,

– разворачиваюсь я, чтобы выйти,

– Миднайт. Ты охуенная.

– выхожу, дверь тихо закрывается, иду вниз по лестнице, опустошённый, из головы не идут мысли о Дэнни, что он задумал, или не задумал и я себя накручиваю, причины его поведения мне ясны и понятны, но его реакции – такие как сегодня – я не смогу к ним привыкнуть, не смогу их принять, воспринимать как нечто естественное, свойственное Дэнни, дождь уже кончился, дорога местами подсохла, ветрено, я постоянно оглядываюсь, но Дэнни нигде не видно.

– Раковым больным нужно обезболивающее, наркотики, но часто их не дают, или их нет, или нужно заплатить ещё и ещё, люди не могут терпеть и ищут любой доступный способ, чтобы покончить с собой,

Я читаю листовку, которую мне дала девушка на улице.

– Но больные так слабы, что не могут осуществить задуманное. Родственники и врачи не идут им навстречу, предпочитая наблюдать мучения, агонию пациентов. Паллиативная медицина не так хорошо развита, чтобы обеспечить всех нуждающихся. Поставьте свою подпись, если считаете, что настало время легализовать эвтаназию и марихуану. Частный хоспис «Эвиана».

Телефоны, сайты, адрес. Я комкаю листовку и бросаю себе под ноги, пинаю как мяч, как очень плохой некачественный мяч, эвтаназия, блядь, марихуана, близкородственное скрещивание и вымирание популяции. Я зайду на ваш сайт, подпишусь под легализацией, но сколько ещё пройдёт времени, чтобы что–то сдвинуть.

Вику уже всё равно, Дэнни усугубит своё состояние, а я предпочёл бы эвтаназию под марихуаной, чтобы было смешно до смерти.

Party 9

Этот процесс – секс.

Да, я трахаю свою мать. Я занимаюсь с ней любовью. Я ебу её. Я восхищаюсь ей, её красотой, её телом, но не люблю. Она мне отвратительна, я её презираю, ненавижу именно как мать. Но, Миднайт, мне очень нравится секс с тобой – ты это знаешь, ты пользуешься этим, я пользуюсь тобой, ты – мной, гармония, к тому же ты теперь бесплодна, слишком много страсти, слишком много желания, которые некому отдать. И ты даёшь мне.

Когда мы в ту ночь сидели у Вика, когда он всё решил, я рассказал ему, как всё началось, как это вообще происходит и что мне это нравится. Я рассказал Вику, как мы ебёмся – мама и я. Пиздец как нравится. Вик или не понял, или не придал значения, сказал что–то типа «главное, что ТЕБЕ нравится». Миднайт тоже не хочет прекращать, сказал я ему.

– Я бы и сам её поимел.

Иди и поимей, говорю, отмени свои планы. Но я точно знал,

– Не, Дэнни, пизда меня не вылечит. Даже пизда замечательной Миднайт.

– что тела Миднайт ему не видать. Её ебут двое – я один и я другой. Иногда с разницей в час—два, и Миднайт не всегда принимает душ в перерыве – ей так больше нравится.

Я рассказал Вику, какая Миднайт – в пизде, во рту, в заднице, какая упругая у неё грудь, подтянутая задница, как она делает то и это, как кончает и как злится, когда сразу после ебли я выталкиваю её из комнаты. Злится, плачет, но всё равно снова приходит, раздвигает ноги и просит выебать, хотя меня и просить не надо – и мы оба это знаем.

Вик расспрашивал меня про растяжки, про складочки кожи на животе и на бёдрах, про родинки, про маленькие светлые волоски, какие пятки у Миднайт – грубые или мягкие, целовал ли я мочки её ушей, приятны ли на ощупь её волосы, не представляю ли я вместо неё кого–то другого и ещё много таких вопросов о разных мелочах. Я отвечал долго, подробно, сам не знал, что столько всего помню, что вообще мог обратить внимание на какие–то там родинки. Но когда я был наедине с Миднайт, частности меня не беспокоили, она мне нужна была целиком как тело, тело, которое не вызывает ассоциаций с матерью, тело, которое не имеет мозгов и любых других чувств, кроме похоти и страсти.

Я рассказал Вику всё, ответил на все его вопросы, думал – ещё немного и я смогу его отвлечь, он передумает, поговорю с Миднайт, чтобы она выслушала его (мне бы многого стоило просить её о подобном, учитывая, что никакого общения между нами не было), может быть, обнадёжила как–то возможностью, шансом, она умеет расположить к себе, умеет и себя расположить, подстроиться под желания других, я хотел наебать Вика, наебать время, выиграть у времени Вика, а о желаниях, о мыслях Вика я тогда не подумал. Мне было страшно. Ничего не получилось и стало ещё страшнее.

Наверное, я слишком много подробностей вывалил на Вика тогда. Я спешил, и знал, что Вику конец через пятнадцать часов, можно говорить всё и эти слова не выйдут за границы его комнаты, за границы его черепной коробки. Вспоминая детали какого–то определённого секса с Миднайт, я осознавал, что хочу ещё и ещё, каждый день, и вместо того, чтобы помогать Вику, быть с ним до последнего, я бы предпочёл выебать Миднайт, выместив на ней страх, отчаяние, злобу и..мм..грусть от происходящего. Она не против, если я её бью во время секса или становлюсь грубым – это единственная ситуация, в которой она мне подчиняется.

Вик рассуждал о том, как он мог быть на моём месте и в какой позе, а может, мы могли выебать её вдвоём, а ещё привести Ру – подругу Вика – и устроить групповуху, я подыгрывал Вику, тянул за последние ниточки, которые могли бы удержать его здесь, Вик не стеснялся, препарируя мою мать, не извинялся, что так свободен в выражении своих желаний, а я не испытывал никаких эмоций, у меня был чёткий блок – Миднайт ему не даст. Нет, эмоции у меня всё же были – внутри я плакал и истекал кровью, подкладывая Миднайт под Вика в разговоре с ним и зная, что это невозможно осуществить на деле. И ниточки обрывались.

– Дэнни, слушай, всё это охуенно и прекрасно, я и не знал, что Миднайт способна на такое, готова и так и вот так, и гондоны вы не используете, потому что бояться нечего, и теперь ты вспомни, пожалуйста, попробуй, почему я ухожу. Для меня последние полгода – это арабская вязь, выглядит красиво, но бессмысленно, потому что я не знаю языка, у меня есть опыт общения на другом языке, но не на этом. И времени, чтобы изучить, вникнуть у меня нет. И шансы на то, что я успею его изучить, привыкнуть к нему, ничтожные. Значит, я окажусь в очень некомфортной среде, враждебной ко мне среде – так я считаю – и красивые витиеватые буквы меня всё равно раздавят. А я не хочу, чтобы меня давили. Хочу опередить и победить, хахаха, даже если победа – моя шея в петле. Моя смерть.

Ниточек уже не было, я держал в руках пустоту.

Первые несколько раз с мамой, с Миднайт, были механическими. Самый первый секс был вообще определяющим, года три назад, этот секс выбил из меня привычное ощущение, привычное восприятие каких–то вещей, с ним не связанных. Не было неловкости, я был уверен, что не делаю ничего запрещённого или, там, того, за что меня можно осуждать. Извращение. Это слово я не могу применить, это слово ничего не выражает в моём случае, не отражает того, что я переживаю, когда кончаю в Миднайт, и она извивается, и стонет, и плачет от удовольствия, и сжимает кулаки, стискивает зубы, ей хорошо, она шепчет

– Мне это нужно, Дэнни, я без ума от тебя.

– и хочу её понять, но здесь нет места разговорам, я установил эти правила, и если ты хочешь меня, Миднайт, то делай это молча.

Тогда, первый раз. Я пришёл домой от Вика, всё было по–другому ещё, но что теперь об этом, пришёл, дома никого, я разделся, взял свежее бельё и пошёл в ванную – потный и липкий, мне очень хотелось в душ, под прохладную струю, закрыть глаза и шевелить губами, размышлять вслух о том, что мне сейчас кажется важным.

Щёлкаю выключателем – свет в ванной включен, открываю дверь и вижу Миднайт, сидящую на бортике ванны и выщипывающую волосы вокруг пизды. Быстро закрываю дверь,

– Ёбаная сука, закрылась хотя бы!

– и иду к себе в комнату. Сажусь в кресло, закуриваю, какого хуя, думаю, где Фил, да где ему быть, как не под капотом очередной тачки,

– Привет, Дэнни. Я тоже очень, очень рада тебя видеть.

– заходит голая Миднайт. Я отворачиваюсь, докуриваю и всё–таки иду в душ.

Поливаю себя прохладной водой, перед глазами Миднайт с щипчиками для бровей, но где у неё брови, а где.. Нет–нет, блядь, уйди, я пью воду из–под крана, во рту пересыхает быстрее, чем я успеваю напиться, пена от шампуня сползает с головы, я плююсь, что ж ты, блядь, пенишься, закрываю воду, вытираюсь, надеваю трусы. Стою и смотрю на закрытую дверь. Выйти? Но я не могу не выйти, сколько я здесь смогу ещё просидеть. Дверь белая, я выискиваю взглядом трещины или потёртости, чтобы зацепиться хоть за что—то, как будто это мне поможет. Сутулюсь, расправляю плечи, снова сутулюсь, разглядываю пальцы ног. Прислушиваюсь. Хлоп – открываю дверь и выхожу.

Миднайт лежит на моём диване, курит и мастурбирует – специально легла так, чтобы я зашёл и сразу увидел, как её чёрный лак на ногтях контрастирует с розовой кожей. Стою в дверях, в комнату не захожу.

– Дэнни, ты меня стесняешься?

Она останавливается, смотрит так, будто оценивает, примеривается.

– Так и будешь там стоять?

Не знаю, как реагировать. Не понимаю.

– Дэээннниии!

Она высовывает пальцы из пизды, сдвигает ноги, ставит их на пол, закидывает одну на другую и складывает руки под грудью. На меня она не смотрит, смотрит в стену перед собой, губы дрожат – Миднайт так делает, когда хочет что–то сказать, но не может подобрать слов.

– Сядь, пожалуйста, рядом.

Не двигаюсь.

– Дэнни, ну не будь ты таким упрямым. Давай я буду говорить, а ты можешь не отвечать, кивать головой – да или нет – я помню, как ты не любишь со мной разговаривать.

Сыграем разок по твоим правилам, мама. Валяй.

Прохожу в комнату, сажусь рядом с Миднайт и тоже смотрю в стену.

– Дэнни, ох, хахаха, ты смущён? Выглядишь растерянным, очень хочу думать, что понимаю тебя.

Она закуривает ещё одну, я тоже беру сигарету, но не поджигаю, катаю её между пальцев, мну и разглаживаю.

– Прости, что говорю о себе, но я знаю, чего хочу. Я также знаю, что как мать я для тебя никто, по сути, матери у тебя и нет, если брать в расчёт то, как ты ко мне относишься.

Она почти не затягивается, пепел падает на её голый живот, хороший

– Кто я для тебя, Дэнни?

– пресс, рельефный, для её возраста просто шикарный. Но обычно дело не в возрасте, а в желании.

– Я уже не уверена даже, что я мать в привычном смысле этого слова. А сейчас ты думаешь, хахаха, посмотри на меня – сделаем такой киношный эффект – кто это? ЭТА разве моя мать? Может ли она ей быть в принципе, биологически?

Может, наверное, хочешь тест на ДНК? Какие образцы тебе нужны?

– Биологически – да, а по ощущениям, по каким–то внутренним переживаниям, интуиция опять же, то есть если смотреть вот так, то нет, не мать. Ты сам для этого многое сделал.

О да, мама, ещё как сделал, старался так, что чуть не обделался, а до тебя только сейчас доходит. Но в какой момент!

Её сигарета потухла, она кладёт окурок в пепельницу, долго им возит внутри, размазывает пепел по стенкам, наверное, такими же движениями, как пять минут назад размазывала смазку внутри пизды. Тщательно, не спеша.

– Дэнни, логично, что ты хотел бы спросить про Фила – но спрашивать ты не будешь, как договорились – так вот, обойдёмся без разговоров..ээ..без мыслей о нём.

Конечно—конечно, Миднайт, вершиной его «карьеры» был я судя по всему. Пик, на который второй раз не взобраться, пик, который больше некому покорять. Сказала бы прямо, что ты!; можно подумать, это не ты сейчас сидишь со мной рядом, не ты дрочила на этом диване десять минут назад. Я думаю не вслух, но слабо, незаметно жестикулирую – такая привычка – и глажу бедро Миднайт, гладкое, блядь, что я делаю.

– Видишь ли ты, какая я, кто я, не видишь,

Я вижу, Миднайт, что поддаюсь, поддаюсь не тебе, а своим желаниям, влечениям, я вижу, что ты не напряжена, какой хочешь казаться, ты не хочешь сказать мне ничего особенного, эй, Миднайт! Я уверен, что предварительные ласки выглядят по–другому.

– Не хочешь видеть – это всё срань и сказки для слабаков.

Она накрывает мою руку своей, я её отталкиваю и – шлёп – легонько бью Миднайт по ляжке. Всё она понимает, ещё одна попытка давления – и я снова один, радуюсь и грублю ей.

– Ладно, Дэнни. Я сама сейчас как слабак.

Она раздвигает ноги.

– Просто выеби меня.

Поворачивает голову в мою сторону.

– Выеби с теми эмоциями, которых я не могу в тебе прочитать. Попробую почувствовать.

Я в замешательстве. Теперь я её хочу. Недостатка в сексе у меня не было, но почему не попробовать ещё кого–то, она всегда рядом, я..

– Два человека идут по траве, я делю всё на десять, а он делит на две, на две сильных ноги, на две сильных руки, мои мысли упруги, его мысли туги, мои ноги не чувствуют холод земли, отодвинь мой бокал, половину налив, что твоё – то пей, я справлюсь одна, моя совесть черна, твоя совесть черна, что мне нужно решить, что мне можно увидеть, что мне можно сказать – и нужно ли, я бессильна, можем здесь и остаться, продолжать есть ли смысл, путевыми заметками каждый палец исписан, я не лезу в твоё, ты не правишь мой почерк, ты не сможешь сказать, даже если захочешь, действуй же, я отменяю слова, мы выиграем оба, друг друга сломав.

Я грубо взял Миднайт за руку, поднял, развернул затылком к себе, она встала коленями на диван, выгнула спину, и облокотилась руками на жёсткие подушки.

Дэнни, мой, блядь, мальчик, помыл ли ты сегодня свой писюн, а? Сколько раз? Покажешь? Мамочке нужно убедиться, что ты соблюдаешь интимную гигиену. Сейчас, сейчас покажу, ага.

Стягиваю с себя трусы, смотрю на пизду Миднайт – она готова, вставляю сразу глубоко, Миднайт ойкает, но я её просто натягиваю, хуярю как штамповщик на конвейерной ленте, она не сдерживается, кричит, бью её по жопе и хватаю за волосы, поднимая вверх голову, у неё хорошие густые волосы, их приятно держать, их удобно держать, отпускаю и хватаюсь обеими руками за грудь – упругая, будто меня и не было, всё, кончаю в неё, вынимаю,

– Уходи.

– восстанавливаю дыхание. Миднайт быстро уходит, сперма течёт из пизды, оставляя пятна на полу, я иду к столу и закуриваю. Ну да, главный страх победил – мне понравилось, я хочу ещё. Я родился не через пизду – она у неё слишком узкая – и сейчас я думаю о том, что ни о чём не думаю, стою у окна, курю, выделения Миднайт подсыхают на моём члене и мне тоже нужно в душ. Жду, когда она выйдет оттуда,

– Можешь идти.

– захожу, включаю душ на полную и оргазм продолжается, проливается каплями тёплой воды, нежит, блядь, какой я романтичный стал. Я просто принимаю душ, смываю с себя потную плёнку и остатки спермы. Нет ничего романтичного в засохшей сперме.

Следующие несколько раз были такими же механическими, в той же позе, что и в первый раз, я будто дрелью пользовался – вставил сверло, затянул и бурю без остановки на повышенных оборотах, металл греется, но я надеюсь закончить раньше, чем он расплавится. Миднайт издавала звуки, но правило не нарушала – мы не говорили ни до, ни после, ни во время процесса.

Потом я размяк, наверное, дал слабину – мы стали менять позы, начали целоваться, вообще как–то больше нежности стало, ненужной нежности, бить Миднайт становилось сложнее, я начал думать о ЧУВСТВАХ. Ей нравились элементы насилия, когда я просто ебал её, всё получалось естественно, потому что мне ХОТЕЛОСЬ её ударить и потому что она ЖДАЛА этого. Когда начались ЧУВСТВА, это уже было не насилие, а какие–то дружеские шлепки, игривые пощёчины.

Теперь вместо пизды Миднайт я видел знак «Стоп». Смешно, да, я ей отказывал, пытаясь за это время разобраться в себе, в своих как–меня–угораздило ЧУВСТВАХ, блядь. Материнский инстинкт наоборот. Хорошо ещё, что не накатывало желания стать сыном. Я доразбирался до того, что готов был не грубить и нормально разговаривать, она могла поддержать любой разговор, развить мысль и выразить её красиво и понятным языком. Этот этап самокопания быстро прошёл, хахаха, но оставалась нежность в поёбках. Я наступил на свои принципы, теперь я был с Миднайт таким, каким хотел быть – грубым, нежным, властным, мог слегка подчиниться, даже пару слов сказать (встань, повернись). Хуже, чем было до этого, не стало, мне во многом стало проще и Миднайт тоже слегка приоткрылась.

Её не надо было учить, она хорошо знала, как тебя выебать, выжать, высосать и отсосать. И исходя из моего личного, очень субъективного опыта, равных ей по этим пунктам не было. Я несколько раз видел, как она стояла перед зеркалом и тренировала мышцы пизды, удерживая шарики, как она качала пресс, меняя упражнения и их интенсивность, как она качала ягодицы, как она качала себя, чтобы к сорока не выглядеть жирной гусыней, неспособной разглядеть лобок никаким другим образом, кроме как посмотревшись в зеркало.

После смерти Вика изменился я, но мы с Миднайт по–прежнему трахались, вернулись на время к механическому сексу, и это для неё было лучше, чем никакого секса, а мне было всё равно. Я не задумывался, я не мог думать, работала мышечная память, расписание, которого я невольно, неосознанно придерживался. Примерно через три-пять-хуй-пойми-сколько месяцев – кто их вообще считает? —после петли Вика я узнал, что Рэ тоже ебёт Миднайт. Случайно, конечно, зашёл домой «не вовремя».

Как они меня не услышали – не знаю, замок, когда поворачиваешь в нём ключ, отчётливо и громко щёлкает столько раз, на сколько оборотов его закрыли. К тому же я не придерживал дверь, когда захлопывал её. Разулся, на кухне горел свет, дверь в мою комнату была распахнута, но я плотно закрыл её перед тем, как уйти. Что–то я начал злиться, уже вошёл в комнату, потянулся рукой к выключателю, чтобы включить освещение, блядь, что за игры.. В темноте я вижу Миднайт, Рэ на ней сверху, выбивает ритмичные шлепки, Миднайт тоже меня видит. У меня аж ком в горле – ЧУВСТВА снова вернулись? Я ревную?

Теперь, когда я пячусь назад, когда хочу как можно тише выйти, кажется, что каждая половица пищит «вот он», «Рэ, отбой», «Дэнни, закрой глазки», возвращаюсь в коридор, одеваюсь, ухожу. Меня разбирает любопытство – Рэ так же хорошо с Миднайт как мне? А ей? Что она чувствует? Нравится ли ей? Нравится, говорю сам себе, иначе зачем она с ним там. А может, это первый раз? И ей не понравится, она сравнит и поймёт, что со мной лучше.. Блядское дерьмо, блядское, на хуй, дерьмо! ЧУВСТВА.

Вернувшись домой поздно ночью, я сразу зашёл в комнату Миднайт и Фила. Миднайт там не было. Конечно, где же ей ещё находиться, если не в моей комнате. Захожу туда, освещение не включаю, сажусь на кресло – она сидит на диване – и, пересиливая себя, говорю

– Расскажи.

– и закуриваю. Вспоминаю, что есть небольшой запас пива, беру три банки «Мёрфис», одну предлагаю Миднайт,

– Нет, Дэнни, спасибо, я не хочу.

– ну и пошла ты на хуй, выкидываю эту банку в открытую форточку. Она упала, шипит и пенится где–то внизу на асфальте. Открываю свою банку, отпиваю, как хорошо, и затягиваюсь.

– Доброй ночи, Дэнни, я ждала тебя.

Я пока ещё не слепой. Выжидающе смотрю на неё.

– Не за что просить прощения, Дэнни, тебя никто не заменит. Мне всё–таки необходима ласка и какая–то забота, это то, чего ты мне дать никак не можешь. Поэтому появился Рэ. Это уже не первый наш с ним секс. Когда я занимаюсь любовью с ним, то заряжаюсь и готова к встрече с тобой, чтобы ты не занимался со мной любовью, а просто и бездумно ебал, пялил как случайную блядищу. И мне это нравится, Дэнни. Если ты..

Да вы издеваетесь что ли? Ромео и Джульетта, блядь, клал я на вашу «любовь» и на занятия ей, хахаха.

– Захочешь прекратить – я пойму. Но я не хочу прекращать тебя. Ты мне нужен.

Я–то думал.. А тут ничего особенного, всего лишь эмоциональный и чувственный голод, но ты долго держалась, Миднайт, какой у него хуй, а? Подходит для твоей микропиздёнки? Нет. Нет. Нет–нет–нет.