Не время для человечности

Монотонный голос Питера смолк, и несколько минут в парке стояла абсолютная тишина. Питер слушал ее, и ему казалось, что в такой тишине Мэри-Кейт может услышать, как громко у него колотится сердце или как смыкаются веки, так что он сидел с закрытыми глазами и старался особо не дышать, мысленно проклиная себя за эту откровенность. Но он все еще чувствовал ее голову у себя на ногах. Может, она просто уснула где-нибудь на середине рассказа и не слышала самую дурную часть? Питер осторожно открыл глаза и посмотрел вниз.

Мэри-Кейт лежала с открытыми глазами и разглядывала понемногу светлеющее небо. Для человека, который только что узнал, что в ее смерти виноват тот, на чьих ногах лежит ее голова, кого она спасала из тюрьмы, с кем танцевала и кого обнимала, кто за довольно короткое время успел стать ей очень близок, Мэри-Кейт выглядела весьма спокойной. Питер глубоко вздохнул, набираясь решимости задать вопрос, который мучал его последние несколько минут.

– Теперь ты все знаешь. Что ты думаешь об этой истории?

– Я не виню тебя, если ты об этом. Если бы я узнала все сразу, еще там, в том дворе, я бы, наверное, попыталась тебя прикончить. Но я не могу испытывать что-то такое сейчас, потому что я уже знаю тебя, и на самом деле ты не так плох, как кажешься. И намного лучше, чем сам о себе думаешь.

Питер смотрел на Мэри-Кейт пораженно и с недоверием, словно ему казалось, что это розыгрыш или сарказм. Но она приподнялась на руках, обняла его, и Питер, сразу поверив в ее искренность, обнял Мэри-Кейт в ответ. Ее слова звучали у самого его уха, и каждое из них как будто уже было когда-то сказано, звучало сейчас и должно было быть сказано в будущем.

– Да и вообще, какая разница, что было раньше? Никакого раньше не существует, есть только сейчас, и оно мне нравится. Сейчас мне хорошо и спокойно с тобой, так что просто забудь обо всем плохом, что было. А в твоей истории не хватает только одного.

– Чего?

– Хорошей концовки.

– Какой, в духе “и жили они вечно и счастливо”?

– Так, не перехлестывай. Не забывай, что у меня есть личный грифон.

– Ага, убеждай себя.

– И все же есть в этой истории моменты, которые… Скажи, а кто это высшее руководство, что с такой легкостью переделывает вселенную на ходу? И зачем они изменили то, что было, на то, что сейчас?

– Кто они? Я не знаю, но до недавнего момента – до того, как я тебя оживил – я как бы ощущал их присутствие рядом, хоть и не понимал, что это.

– А сейчас?

– Сейчас уже нет. Я думаю, это хвостатый урод что-то сделал – над миром как будто появился невидимый купол, который блокирует связь между нашим миром и остальными мирами. А вот зачем эти хозяева изменили свою концепцию… Мне кажется, это для них какой-то эксперимент. Как будто вся вселенная – это только набросок вселенной, макет, и сейчас они смотрят, как все работает, чтобы потом начать с чистого листа. А может, они просто так развлекаются.

– Весело, фиг поспоришь. Я тут еще подумала… А откуда ты знаешь, что я – это та девушка, из-за которой ты заключил договор? Моя личность ведь не зациклена, как твоя, и я после смерти должна переродиться в другом месте, так?

– Ха, я думал, ты сразу об этом спросишь. Отвечу прямо – нет никаких достоверных фактов и стопроцентных доказательств. Но все же – я это знаю, я в этом уверен. Хоть и не могу объяснить.

– Ладно уж, будем считать, что мистических совпадений было достаточно много, чтобы я поверила.

– И еще раз спасибо, что ты… Что ты не… В общем, спасибо. Не представляешь, как мне полегчало.

Мэри-Кейт в ответ улыбнулась, встала на ноги, и пройдя пару шагов, оглянулась назад, приглашая Питера идти за ней. Тот немного повалялся в траве, собирая майкой с нее всю росу, а затем тоже поднялся и пошел за Мэри-Кейт по очередной парковой дорожке – к мосту через небольшую речку…

* * *

Я бежал – со всех ног, лап, летел и перепрыгивал кочки и пни, камни и трупы. Только бы успеть, только бы не опоздать!

С того момента, как за мной закрылись врата, а впереди вновь зажегся свет, я не останавливался ни на секунду, стараясь успеть предотвратить то, что уже происходило и произойдет вновь – если я не вмешаюсь. В аду я увидел то, что превратило меня в почти человека, но этого все еще было недостаточно. Я не мог рассказать им, что задумал дьявол, а если они не будут знать заранее, то обязательно попадутся в эту ловушку. И он сам тоже попадется – в свою же западню. Потому что со стороны это будет выглядеть так, словно все совпало случайно.

Теперь меня станет много. Куда ни плюнь – везде один только я…

Евангелие от лукавого, III. Рагнарок

В конечном итоге для человека все сводится вовсе не к выбору между способами изменения мира и различными пониманиями правды и справедливости. Выбор человека лишь в том, как он проживет свою собственную жизнь, как он распорядится своей судьбой. Поверит он в других людей или нет. Признает он их свободу или нет. Примет он их как равных себе или нет. Последний выбор – не между добром и злом, не между видениями идеала, а между собой и всеми.

Книга жизни

Я измерял шагами подвал и думал, думал, думал. Напротив меня сидел закованный в цепи человек, которого я не знал. Он улыбался, как будто это я был в его власти, а не наоборот. Нужно признаться – то, что он мне наплел, местами звучало довольно правдиво, местами – охеренно непонятно. У меня уже действительно появлялось ощущение, что я – всего лишь пешка в какой-то невидимой игре, и вся моя роль заключается в том, чтобы кто-то моими руками расправлялся со своими врагами.

Но это продолжалось недолго – до тех пор, пока я не услышал… Сквозь пространство и время до меня долетел звук – скрежет и грохот, а затем – смех, переходящий в истерику. Пора.

…На его лице застыло выражение удивления – ведь он уже было решил, что запутал меня, и я вот-вот сдамся, уйду. Но теперь я стал чем-то большим, чем персонаж. Большим, чем одно существо. Большим, чем все остальное. Оставив меч в груди своего пленника, я быстрым шагом вышел за порог подвала. Следующий шаг я сделал за пределы мира.

Мальчик повесился на бельевой веревке.

Шесть мертвецов, окружившие Питера и Мэри-Кейт, растворились в пространстве.

Пациент и доктор сползли вниз в своих креслах, в один миг лишенные дыхания.

Над детским приютом прокатилась волна смерти – и все эти маленькие фантазеры умерли во сне, навсегда оставшись в своем Вывороте.

В новогоднюю ночь ворвался неистовый северный ветер, но он не смог и на сантиметр сдвинуть качели, на которых сидел заблудившийся среди своих выдумок дурачок – уже совсем мертвый, но все еще улыбающийся.

На концерте этой группы произошел несчастный случай – во время исполнения одной из песен кто-то из зрителей-слушателей выстрелил в вокалиста из пистолета – попал прямо в сердце. Тело осталось лежать на сцене, а голограммы музыкантов продолжали играть. Выглядело завораживающе.

Рука, тянущаяся к девушке, замерла в каком-то дюйме от ее плеча. Владелец конечности смотрел на меня и не мог поверить в то, что видел. Я наблюдал, как он пытается понять возможность такого исхода, но у него так ничего и не получилось. Это было немного странно – видеть свое отражение испуганным и сбитым с толку, но я только усмехнулся, и через секунду рассказчик исчез в сполохе пламени.

Я никого не забыл?

Я входил в каждый мир по очереди, закрывал их изнутри, уничтожал все население, и вместе с ним – местных божков и дьяволов, запирал мир, прежде чем эхо моих действий успело бы докатиться до наблюдателей и повлиять на то место, которое должно было стать новым раем. Весь процесс длился тысячи лет, но я сумел сжать его до нескольких мгновений, и уже через какую-то минуту после того, как все миры были заперты, я стоял перед теми, кто так долго считал себя хозяевами вселенной. Оторванные от питающих их силой измерений, они стали беспомощны – жалкие, слабые существа, не способные дать отпор, даже не достойные описания. Убить их теперь было не сложнее, чем задушить цыпленка. Я сделал это – и, получив власть абсолютно над всем, стал единоличным носителем всемогущества. Ну, почти единоличным. Когда с начальством было покончено, я просто уничтожил все миры, кроме того, где у меня еще оставалась одна последняя проблема, самый сложный пункт плана.

Я иду, Питер. Остался только ты.

Глава вторая

Господи, какая чушь! Теперь сценарии пишут младенцы?! Надо будет сказать Джин, что у ее сына-аутиста есть все шансы попасть в Голливуд!

Возмущенный зритель, покидающий кинозал

– А что дальше?

– В каком смысле?

– Что мы будем делать дальше – ну, когда все это закончится. Нельзя же вечно жить в сказке и выдумывать себе авантюры. Я знаю, что ты говорил не забегать вперед, но рано или поздно наступает момент, когда начинается обычная жизнь – ты стоишь, выполнив свой квест, пройдя игру до конца, но жизнь на этом не заканчивается.

– Мне нравятся такие моменты. Я обычно представляю себе это так: я посреди бескрайнего поля, солнце закатывается за горизонт, понемногу темнеет. Пахнет костром, скошенной травой и ночью. Меня привела в это поле одна дорога, а теперь мне открыты тысячи и миллионы путей – и не нужно торопиться с выбором. У тебя есть все время твоей жизни, чтобы решить, какой она будет – и постараться сделать ее именно такой. Потому что жизнь – это точно такая же история, как и та, что я почти уже дописал, разница лишь в том, что эту книгу пишет намного больше авторов.

– И куда ты пойдешь, когда солнце сядет?

– Понимаешь, в этом весь смысл. Нет нужды задумываться, что ты решишь делать в этот момент – до тех самых пор, пока он не наступит. Это и есть свобода.

Мэри-Кейт задумалась, не торопясь с ответом.

– Но в моем видении этого момента раньше не хватало кое-чего.

– Ну давай, удиви меня.

– Тебя. В нем не хватало тебя, чтобы я мог назвать это… Ну, счастьем, что ли. Боже, как это банально звучит, наверное.

Девушка шутливо нахмурилась, но тут же улыбнулась.

– Если честно – не удивил. Но мне все равно приятно, и вообще это очень мило, и без разницы, банально или нет. Главное – чтобы искренне.

– Я никогда и ни с кем не был так искренен, как с тобой. И никто и ничто не значило для меня столько же, сколько значишь ты.

Они подошли к речке и сейчас стояли на середине небольшого деревянного моста, что возвышался над водой всего на несколько метров. Питер взял руку Мэри-Кейт и посмотрел ей в глаза, очевидно собираясь что-то сказать, но ему это сделать не удалось.

На все еще темном полотне неба вдруг возникли восемь ярких огней. Это были не звезды – скорее, что-то вроде метеоритов. Огни приближались, и не прошло и десяти секунд с момента их появления, как они уже ударились о землю, впрочем, произведя при этом разрушения самые минимальные. Когда осела пыль и пепел, и развеялся дым, Питер без труда сумел различить в приземлившихся объектах мертвецов, которых много часов назад отправил в космос. Ну что ж, теперь у него есть предмет, предназначенный как раз для такого случая. Но визитеры со станции перерождения приближались довольно быстро, так что нужно было поторопиться.

Питер выставил руку в направлении одного из трупов и сжал ладонь в кулак. Из камня, что украшал Перстень Харона, вырвалась зеленоватая кривая, ударившая в грудь мертвеца. Он, однако, не торопился исчезать сразу, но еще через несколько секунд остановился, затем упал на землю и стал содрогаться в отвратительном припадке. В конце концов труп все же рассыпался в прах, но перстень к этому моменту уже так раскалился, что Питер сорвал его с пальца и сунул в карман, лихорадочно соображая, что делать с оставшимися семерыми.

Прежние способы не работали – никакие физические преграды не задерживали мертвецов даже на секунду, и ничто не наносило им вреда. Воспользовавшись тем, что все они приближались с одной стороны, единым фронтом, Питер выхватил из воздуха Макабр и бросился им навстречу. Клинок выписывал в воздухе пируэты и, встречая мертвую плоть, с легкостью рассекал ее, заставляя при этом тела вспыхивать багровым пламенем. Уничтожив всех мертвецов вокруг себя, Питер уже было опустил меч и выдохнул с облегчением, но у него за спиной раздался короткий вскрик.

Питер упустил еще двоих, которые сейчас обступили Мэри-Кейт. Один из них заносил руку над ее головой, а другой стоял напротив – в его горло был направлен кинжал Дьоденс, который до этого момента остался совершенно бесполезным. Питера на миг охватило предчувствие беды – хотя он успевал уничтожить первого мертвеца, а Мэри-Кейт всего через несколько мгновений должна была вонзить клинок во второго. Что-то было не так. Мелькнула мысль, сразу превратившаяся в уверенность в том, что Мэри-Кейт не должна этого делать.

Через долю секунды оба трупа разлетелись в разные стороны, и кинжал не успел коснуться никого. Питер подскочил к первому и резким взмахом Макабра отрубил ему голову, в то же время, направив перстень на второго, медленно высушивая его возвращенное к жизни тело. Еще немного – и последний гость из космоса затих и превратился в кучку праха.

Питер подбежал к Мэри-Кейт и, выхватив у нее из рук кинжал, отбросил его в сторону.

– Ты в порядке?

Она кивнула и спросила, цел ли он сам.

– Да, все хорошо. Я же обещал, что никто не пострадает.

Мэри-Кейт скептически окинула взглядом две горы праха и обгоревшие части тел, а затем бросила взгляд на Дьоденс, лежащий теперь в нескольких шагах от них.

– А его ты зачем выкинул?

– Не знаю, просто у меня было предчувствие, что тебе нельзя им пользоваться. Мне кажется, с этой штукой что-то не так.

– Ага. Зато твой меч, конечно, в полном порядке – прямо-таки клинок архангела Михаила.

– Эй, что за приступ сарказма?

– А ты глянь на свои руки.

Питер глянул – ладони были ужасно бледными и с тонкими темно-красными следами, какие бывают при внутреннем кровотечении. Зато рукоять Макабра почти что излучала свет и тихонько звенела, словно меч пытался что-то сказать. Или приказать. А перстень с каждой секундой сжимал палец все крепче, и Питеру пришлось провозиться почти минуту, прежде чем он его снял и бросил на землю рядом с двумя другими предметами из лавки Неустроя Хмеля. Небольшую книжицу для исправления ошибок украл один из стражников еще во дворце – Питер даже не дочитал до конца справочный раздел, в котором рассказывалось о каком-то способе контроля разума при помощи воды из скрытого неведомо где озера – а шкатулка снов осталась лежать где-то позади, на траве под сенью деревьев.

Питер окинул взглядом артефакты и нахмурился.

– Если он тогда выжил, то было бы неплохо найти его. Хочу говорить ему что-нибудь такое, от чего бы он корчился.

– Забудь. Все уже…

Мэри-Кейт еще не успела договорить, как начался новый виток фэнтезийной трагикомедии, постепенно все больше напоминающей фарс. Те из мертвецов, что были разрублены Макабром, принялись склеиваться воедино и вставать на ноги. Вскоре они уже окружали Питера с Мэри-Кейт, и теперь, без артефактов, у Питера не осталось ни единого способа расправиться с этой угрозой. Когда шесть мертвых тел были всего в нескольких метрах от середины моста, произошло что-то неожиданное.

По небу прокатился гром и скрежет, который могли бы издавать огромные ржавые ворота, открытые впервые за долгие годы. Вслед за этим что-то зазвенело и треснуло, по парку прошелся порыв ветра, и шесть мертвецов превратились в ничто. От кучек праха, бывших когда-то их коллегами по космической станции, тоже ничего не осталось.

Питер и Мэри-Кейт с облегчением выдохнули и, окончательно уставшие от всех происшествий ночи, уселись рядом на широкий парапет моста. Питер приобнял девушку и уткнулся щекой в ее волосы. Им оставалось рассказать друг другу еще многое – теперь уже не о том, что было, а о том, что они хотят воплотить в жизнь.

Их слова превращались в небольшие облачка пара и поднимались наверх, через предрассветное небо, к звездам – туда, откуда уже не стоило ждать ни спасения, ни помощи, ни благословения. Эти двое еще не знали, что с неба над их головами теперь мог прийти только злой рок.

* * *

Фокус с таблетками не удался – Питер не успел принять последнюю, и все еще был достаточно в себе, чтобы какое-то время успешно сопротивляться моему влиянию. Он сумел ускользнуть от меня в магическом переулке. Он с легкостью убил своего двойника, которого я так долго и бережно создавал для этого боя. Он справился с наваждением в тюремной камере. Он почти самостоятельно перебил возвращенцев. Во мне росло подозрение, что ничего из этого он не смог бы сделать, если бы рядом с ним не было той девушки, и если раньше я собирался сделать ему взаимовыгодное предложение, то теперь, с моим новоприобретенным всесилием, я ясно видел, что это не сработает – она ему не позволит сделать этот выбор, ведь теперь она все знает. Также я чувствовал, что по какой-то неизвестной причине (что ужасно раздражало) я не мог ни перенестись прямо к нему, ни убить его сам. Как, впрочем, и он не мог убить меня. Но было несколько возможностей вывести партию из патовой ситуации.

Они оставили первую шкатулку в парке – не уничтожили, не выбросили за пределы мира, просто оставили лежать в какой-то сотне-другой метров от того места, где сейчас находились. Это невероятно облегчало задачу.

Я положил парную шкатулку перед собой – она послушно замерла в невесомости межмирья – и откинул крышку. Если эта вещь называется шкатулкой снов, то сейчас к вам, мои дорогие, идет кошмар.

Шаг вперед…

Глава третья

Иногда мне хочется просто успокоиться, остановить этот бег неведомо за чем. Вернуться к тому, что у нас было раньше, быть с тобой и ни о чем не думать. Неужели я этого не заслужил? Но если я остановлюсь и все брошу, нам с тобой негде будет провести счастливый остаток наших жизней. Прости меня, мне снова нужно идти.

Человек в маске, голосовое сообщение

– Я не хочу думать об этом.

– А надо бы. Иначе вместе мы пробудем недолго. Нет, знаешь, героические концовки очень даже ничего, но пусть они лучше остаются в книгах и фильмах, ладно?

– Окей, я немного не так сказал – я не хочу думать об этом прямо сейчас. Потому что прямо сейчас я могу думать только о тебе.

– Хватит смущать, Петрарка.

– Эй, поаккуратнее со сравнениями, леди! Петрарка, быть может, и умел выражаться изящнее, но во всем остальном я превзошел этого неудачника.

– Вот так вот. Какая занимательная бездна нарциссизма в тебе открывается.

– Это всего лишь лужа хренового чувства юмора. Все в порядке, я все еще презираю себя.

– Тогда ладно. Блин, когда же ты…

– Просто дай мне время и кучу практики, и я смогу что угодно.

* * *

Я стою на опушке и наблюдаю занимательную сцену. Если бы во мне оставалось то, что эти двое назвали бы “человечностью”, я бы даже немного проникся. А может и нет.

Питер и Мэри-Кейт стоят на небольшом мостике, кутаясь в объятия. Они выглядят чуть нелепо в этой странной приключенческой одежде, ее волосы ветер разметал по двум парам плеч, и одна из его рук неловко пытается их удержать, а вторая – лежит на ее талии так, будто Питер боится, что кто-то вырвет Мэри-Кейт из его рук. Она обхватила его шею руками и осторожно касается затылка в том месте, куда несколько часов назад пришелся удар гардой. Питер, зажмурившись, счастливо улыбается куда-то в шею Мэри-Кейт и что-то ей говорит. Ее лица я не вижу и, если честно, мне лень представлять, что именно оно выражает. Если бы я стоял ближе или приложил бы немного усилий, то слышал бы, как шумит ветер над мостом, слышал бы, что именно они шепчут друг другу. Волосы Мэри-Кейт развеваются – в точности как много часов назад, когда она шла по городу, терзаемая холодом и предначертанной ей судьбой; две пары рук снуют по спинам, плечам и лицам. Над этими двоими медленно падает снег, пробивающийся в субтропики из того места и времени, которому этот кадр принадлежит.

Наслаждайтесь, убогие. Вам недолго осталось.

Я ухмыльнулся, отстранился от дерева и медленно пошел в их сторону.

* * *

Ее губы были мягкими и теплыми, и Питер, вдыхая запах ее волос и прижимая Мэри-Кейт к себе так близко, словно хотел стать с ней одним существом, понимал, что не чувствует ни земли под ногами, ни порывов ветра, не слышит звуков и не ощущает хода времени. Это его не пугало – в голове все словно взрывалось, и там рождались миллионы миров, что должны были прийти на смену тем, что совсем недавно погибли. Ее пальцы сновали в его волосах, и от каждого прикосновения по коже пробегали электрические разряды, а его собственные касания ее кожи ощущались как касания неба. Питер еще никогда не чувствовал такого оглушительного желания жить – чтобы быть с ней, чтобы сделать для нее все, на что способен, и защитить от чего угодно плохого, и каждую секунду понимать, что ему кто-то так нужен, что одно только это стоило того, чтобы родиться и прожить так долго – ради этого момента. Все внутри переполняло расширяющееся быстрее вселенной чувство, и Питер наконец понял, какова разница между тем, чем он был раньше, и тем, чем он мог стать теперь. Когда поцелуй все же закончился, и он заглянул в ее глаза – как никогда близко, в этот растянувшийся в вечность момент Питер ясно осознал – что бы ни случилось дальше, что бы ни случилось до этого, что бы ни происходило в любой точке пространства и времени в любом из измерений, сколько только их ни существует или может существовать, в любом из вариантов вселенной; что бы ни было, кем бы они ни стали, он никогда ее не отпустит.

Они успели сказать друг другу еще достаточно, но когда Питер начал произносить то, что невыраженным призраком, эхом слов звучало в его голове уже сотни лет, сказка рассыпалась осколками красочного витража, обнажив за собой безжалостную реальность – неторопливо бредущего к мосту седого парня, подметающего мощеную камнем дорожку длинным остроконечным хвостом. Новый король миров явился, чтобы уничтожить то последнее хорошее, что осталось в его вселенной.

К ним приближалась персонифицированная линия терминатора, альфа и омега, Абаддон. И вместе с собой он нес собственную неопределенную сущность и вопрос о том, кто или что воплощено в этом образе.

* * *

Кажется, он еще не понял, что я сделал – и что я теперь такое, вот и начал что-то там предпринимать: заслонил девчонку, попытался закрыть разум от любых возможных поползновений с моей стороны, вытянул руку вперед – и его пальцы сомкнулись на рукояти меча. Это был не Макабр, который он купил в глупой волшебной лавке глупых волшебных штучек, это был клинок, созданный его собственной волей и разумом. Возможно, сердце в этом тоже как-то поучаствовало – сейчас этот его орган бился так быстро, что это скоро должно было стать заметно. Я улыбнулся и решил немного поддаться, сыграв сперва в его игру. Одна из моих рук растянулась, превратившись в длинный тонкий клинок, и я занял выжидающую позицию.

– Привет, Пити! Вот мы и снова встретились. Друг с другом. И с нашей главной проблемой!

Питер сказал Мэри-Кейт спуститься к реке и стать в воду – должно быть, он думал, что в прошлый раз меня остановила именно вода. Что ж, без разницы. Ужасно приятно чувствовать себя хозяином положения, когда в точности знаешь, как закончится эта сцена.

– А ты хоть знаешь, что это за проблема? Или ты просто любишь махать острыми предметами, не задаваясь при этом вопросами причинности и следственности? Если все так и есть, то я все равно скажу тебе. Проблема вот в чем: как умереть – и при этом победить. И кто же из нас – главный герой…

Он приближался быстро, держа меч в опущенной руке, и даже не думал отвечать. Почему меня все вечно игнорируют?

– Ты не сможешь причинить мне вреда, малыш. Даже не пытайся.

Он все же попытался – взмахнул мечом снизу вверх, постаравшись вложить в этот удар всю силу. Я с легкостью парировал и лишь слегка притворно отшатнулся, затем начал собственную атаку. Питера не запутали обманные движения, и он поочередно отразил и ушел от каждого из ударов и сразу же перешел в контратаку, сделав быстрый выпад справа – оттуда, откуда мне, как ему казалось, будет неудобно парировать левой рукой-мечом. Черная сталь встретила его клинок и превратилась в плеть, и ему лишь чудом удалось вырвать меч из ее объятий.

Бой продолжался с переменным успехом, но ни один из нас так и не оставил на противнике ни одной царапины. А ему ведь еще предстоит узнать, что он даже этого сделать не сможет… Вскоре я заметил что-то – это было похоже на попытки котенка оцарапать каменную башню. Питер пытается влезть ко мне в голову – должно быть, ищет там ответ на вопрос, как со мной справиться. Да, действительно. Он думает, что может каким-то образом разрезать нить, якобы связывающую меня с этим миром – и вернуть туда, где я был просто человеком. Ох, Питер, если бы ты только знал…