Сердце падшего короля

Но не это испугало меня… а ее взгляд. Лола смотрела полными ужаса покрасневшими глазами.

Точно плакала.

Неужели она так сильно боялась меня? Что стало с девушкой, которая стонала от каждого моего прикосновения, что дерзила мне и обзывала, без страха получить что-то в ответ? Почему она так быстро превратилась в невидимку, какими были все жены боссов?

Ну, пожалуй, все, кроме Луизы Перес. Чертовка сияла ярче любого бриллианта рядом с Гонсалесом. Правда, они еще не успели пожениться.

Лола прикрыла глаза, неестественно выпрямила спину, сжав мои ладони в ответ, будто это могло ей как-то помочь. Я наклонился, соединяя наши губы в легком, почти целомудренном поцелуе. Естественно, она не ответила. Замерла, напряглась, став почти статуей. Я отстранился так же быстро, как коснулся ее губ.

– Я не собираюсь тебя убивать, Лола, – прошептал я, пытаясь поймать взгляд голубых глаз. Девушка распахнула веки.

– Очень жаль, – тихо отозвалась она, а затем раздались оглушительные овации. Я усмехнулся. Лола всегда знала толк в помпезности и эффектности.

Девушка обхватила мое предплечье. Больше она не дрожала, высоко задрав голову. Лола знала, как вести себя в обществе, но никогда не следовала правилам. Она могла открыто злиться, выплескивать эмоции, показывая их другим. По большей части, если они не касались меня, мне было все равно, потому что я и сам редко соблюдал этикет и приличия. Ведь с Лолой мы занимались непристойностями в разных позах и местах еще задолго до нашей свадьбы.

Гости медленно перебрались на открытую веранду, тоже украшенную белыми цветами и лентами, будто невинность действительно могла описать хоть что-то из наших жизней. В нашем мире даже дети рождались с кровью на руках, а что говорить о взрослых?

Я отодвинул стул для Лолы. Наверняка в глазах других этот жест выглядел до безумия романтично. На самом же деле в нем сквозил лишь расчет, четко отрепетированное действие. Лола на это легко улыбнулась, будто ее лицо не горело от слез час назад.

Вот только рука девушки сразу метнулась к бокалу с вином, Лола залпом осушила содержимое и, когда его обновили, снова коснулась тонкого хрусталя губами. Я ничего не говорил, позволяя Лоле бессовестно напиваться. Все-таки нас не ждала брачная ночь или культурная программа, так что я последовал ее примеру, оставляя стаканы с виски пустыми и осматривая гостей. Здесь собрались все, кто когда-либо общался с моим отцом или с родителями Лолы, те, кто имел большой вес в нашей сети магазинов и борделей. Они все улыбались друг другу, как старые и верные друзья, но никто из них не знал, что такое верность и дружба. Я тоже этого не знал.

Взгляд остановился на Софии – она говорила с бывшей сеньорой Хименес. Женщины, которые с легкостью продали своих детей. И если с моей матери нечего спрашивать, потому что она всецело зависела от отца, то мать Лолы казалась мне ужасной в своей нерешительности. Хотя я не мог ее судить, как не судил и свою мать за бездействие и смирение.

Посуда с грохотом разбивалась о стены, осыпая осколками пол, как снег покрывал землю в редкие зимние дни. Громкая ругань сопровождалась женскими визгами и криками.

Эти звуки стали привычными, но мысли – нет. Они каждый раз заставляли сердце стучать в груди, добираться до ушей и отключать здравый смысл.

Я спустился на кухню. Не думал, что что-то во мне все еще умело испытывать страх. Мои ладони едва заметно дрожали, секунды казались резиновыми, шаги медленными, а дыхание слишком громким. Я боялся зайти на кухню и увидеть ее в луже крови, увидеть тело, которое уже не спасти. Я боялся увидеть Софию мертвой.

Полоска света из-за приоткрытой двери рассеивала мрак в коридоре, я осторожно вошел, задерживая дыхание, боясь ощутить металлически-сладкий запах, какой окутывал гараж, в который нас с Адамом как-то привел отец, когда нашли девушку Адама. Мертвой. Даже ее смерть от рук своих врагов отец сумел превратить в урок. Буквально показал, что делает с беззащитными людьми наш мир.

Я помню бледное лицо брата, брызги крови на стенах, полу и даже на потолке. Я помню этот запах запекшейся крови. Помню ее хрупкое тело в синяках. И сейчас я страшился увидеть точно такую же картину.

Но когда я оказался на кухне, София, вполне себе живая, стояла напротив отца за барной стойкой.

С ее губы текла кровь, а отец держался за порванную рубашку на груди. Они не видели меня, зато я видел, как отец, словно бешеный волк, двинулся в сторону матери. Он бы легко убил ее. Один удар, и душа вылетела бы из ее истощенного тела.

Я почти бегом добрался до нее, перехватывая руку отца. Кажется, он даже не особо соображал.

– Отойди, малец, пока и тебя не прибил! – прорычал он, отталкивая меня в сторону. Я не сдвинулся ни на сантиметр. Все-таки за последние пару лет я обогнал его в росте.

– Уйдешь ты, – отозвался я, не веря в то, что он послушает, но отец смерил меня злым взглядом и вышел из кухни.

Я повернулся к матери, оглядывая лицо в синяках и крови, порванный свитер и несколько порезов на руках. Я знал, что она никогда не бросит его. Не потому, что не хочет, а потому, что не сможет. Я боялся не только ее смерти. Я боялся стать таким же, как отец.

– Мог бы хотя бы на нашей свадьбе не рассматривать всяких девиц. И даже не думай гулять, Лукас. Не хочу, чтобы про меня еще и так думали, – недовольно отметила Лола, опьяневшим взглядом скользнув по мне. Я моргнул, отвлекаясь от воспоминаний, неловко прокашлялся, будто она спалила меня за чем-то неправильным, и отпил виски.

– Я смотрел на свою мать, – проговорил я. – Если бы не знал твою натуру, то подумал бы, что это ревность.

– Просто не хочу казаться дурой в глазах других.

– Быть стриптизершей проще? – со злым весельем поинтересовался я, не хотелось обнажать душу перед ней. Какого черта она вообще так напилась, что заговорила об изменах?

– Ты не поймешь, – без интереса выдала девушка, покручивая пустой бокал в руке. Я повернулся к ней.

– Верно, но я бы хотел послушать о том, чего тебе не хватало в жизни, раз ты решилась на такой шаг.

Лола вдруг оставила бокал в покое, повернула голову ко мне, сведя брови к переносице, и скривилась.

– Иди к черту, – выдала она, небрежно отбросила салфетку с колен на стол и, поднявшись, направилась на улицу. А я смотрел на обнаженную спину в вырезе платья и думал, сбежит она с собственной свадьбы или нет.

Глава 6. Лола

Два часа назад

Казалось, все слезы, которых до этого не было, решили найти выход именно сегодня. Они обжигали щеки, пока подруга поправляла мои волосы.

– Не думаю, что Лукас оценит твои красные глаза, – заметила Моника, встав около меня. Я осмотрела красное короткое платье с декольте, из которого выглядывала грудь, светлые волосы спадали на спину в полном хаосе, будто она только что попала под ураганный ветер, но для Моники это естественное положение вещей. После того как ее уволили из крупной фирмы, по ее словам, где-то в Штатах, она переехала сюда в попытке найти счастье. Получалось так себе. Примерно так же, как у меня. Иногда Моника танцевала в том же баре, но не ради удовольствия, а ради денег. Я не осуждала ее. Хотя знала, что Лукас терпеть ее не мог. И она – единственный гость, которого пригласила на свадьбу я.

– Не думаю, что ему есть до этого дело, – прошептала я, теребя в руках салфетку, которой вытирала слезы.

– Зато он красив, богат и… – она задумчиво уставилась в потолок, прикусив губу.

И может убить.

Впрочем, ей нельзя этого знать, поэтому я промолчала, поднялась, отрываясь от ее проворных пальцев, и подошла к окну.

Возможно, я бы назвала это свадьбой мечты, если бы все сложилось по-другому. Все-таки мама постаралась на славу, подбирая декорации к этому празднику лжи и лицемерия: белые лилии, розы и гортензии, круглая арка, украшенная цветами и зелеными ветвями эвкалипта, скамейки с гипюровыми лентами и бантами, дорожка к арке. Все выглядело в точности как вырезка из свадебного журнала для людей с высоким достатком.

Сейчас я ненавидела белый цвет сильнее, чем прежде. И сейчас я ненавидела Лукаса сильнее, чем прежде, потому что наблюдала за тем, как легко он прохаживался вокруг декораций, дымя сигаретой. Я не хотела смотреть на него, но не могла отвести от него взгляда.

Все внутри меня так сильно противилось свадьбе, что я запросто бы самовоспламенилась, если бы это было возможно.

– Пора делать макияж, Лола, – отвлекла Моника, потянув меня за руку к туалетному столику. Я подчинилась. Выбора мне все равно никто не оставил.

В следующий раз я заплакала, когда отец без стука вошел в комнату, объявив о том, что пора выходить.

Моника благоразумно отошла в сторону. Отец встал напротив меня, разглядывая так пристально, будто я была куском мяса на прилавке. Стало тошно. Желудок скрутило, я даже думала, что меня вырвет, что отравляющая желчь все же выберется наружу, но на чувстве тошноты все и закончилось.

– Не противься, Лола, все уже решено, – проговорил отец. Я всхлипнула, обхватывая его толстое предплечье.

Я не могла выйти за Лукаса. Это не правда. Это просто дурной сон.

Я должна проснуться.

Отец потянул меня за собой, а я замерла, не находя в себе сил сделать хотя бы шаг.

– Нет, нет, нет, – повторяла я, пока слезы смывали свежий макияж. Они все никак не останавливались, я цеплялась за руку отца, едва держась на ногах.

Мужчина тяжело вздохнул, повернулся ко мне.

Пелена слез застилала обзор, не позволяя рассмотреть его выражение лица. Я медленно осела на колени, все еще держа его за руку.

– Прошу, не отдавай меня ему, прошу, – никогда в жизни я не унижалась так, как сейчас. Никогда в жизни я ни о чем не молила. До этого момента. Я не могла стать женой Лукаса. Я не могла войти в мафию. Моя жизнь не могла стать такой. – Отец, прошу тебя, что угодно, но не это, – рыдания слышались уже в каждом слове, сопровождаясь заиканиями и всхлипами. А отец просто смотрел на мои унижения.

– Если ты закончила, то поднимайся, нам пора, – безэмоционально проговорил он, потянув меня за руку. Я вцепилась в его ладонь, подняла голову.

– Пожалуйста, не надо.

– Посмотри на себя, Лола, выглядишь, как жалкая дешевая девка с панели, – произнес он, глядя на меня сверху вниз. Я ненавидела себя в этот момент, хотела умереть, исчезнуть. Хотела, чтобы меня никогда не существовало. Вот только судьба не дала мне такого шанса.

– Отец.

– Поднимайся! – рявкнул он, заставляя вздрогнуть. Я отрицательно закачала головой, а слезы с удвоенной силой текли вниз по коже. Щеку обожгло, раздался звонкий удар. Моника удивленно охнула. – Вставай и делай, что велено, Лола, – прошипел отец, подавшись вперед и дергая меня за руку вверх. Я, как болванчик, подчинилась. Слезы пропали, а кожу все еще жгло от боли.

Может быть, мне действительно стоило смириться и сидеть тихо.

Отец что-то сказал Монике, она кивнула, я же даже не пыталась понять, о чем они говорили. Пусть довольствуется тем, что сломал меня. Пусть его проклятая душа радуется тому, что я больше не хотела жить. Хотя это чувство оставалось со мной так долго, что стало абсолютно нормальным.

Моника поправила мой макияж, кажется, что-то спрашивала у меня, но я молчала, даже не слушала ее болтовню, как не слушала и наставления отца, пока он вел меня к алтарю.

По телу прошлась ощутимая дрожь, я никак не могла успокоиться. Уже не плакала, но тряслась так, что, если бы не рука отца, то с легкостью бы свалилась на землю. Думаю, даже тогда отец бы потащил меня к алтарю. Даже если бы мне пришлось ползти на коленях.

Руки Лукаса оказались теплыми, от его прикосновения и разницы температур вслед за дрожью побежали мурашки, забираясь в волосы на затылке и, казалось, в самую душу. Я старалась держаться, старалась играть свою роль на отлично. Так, чтобы у критиков не возникло ни единого вопроса к сценарию и актерам.

Священник что-то говорил, но и в его слова я не вслушивалась. Да и принесли бы они хоть каплю спокойствия или должного счастья? Вряд ли.

– Готов ли ты, Лукас Санчес, взять в жены Лолу Хименес, оберегать ее и любить, делить с ней радости и горести до момента, пока смерть не примет вас единым целым в свои объятия? – это звучало даже романтично, как мечта влюбленной девушки, которой мне не суждено стать. Наверное, мне бы понравилась эта клятва, если бы здесь стоял не Лукас, а любовь всей моей жизни.

– Да, – «да», прозвучавшее как приговор. «Да», прозвучавшее как конец.

– Готова ли ты, Лола Хименес, взять в мужья Лукаса Санчеса, оберегать его и любить, делить с ним радости и горести до момента, пока смерть не примет вас единым целым в свои объятия?

Я вздрогнула, понимая, что настал мой черед превращать свою жизнь в клетку. Я машинально кивнула. Вот и все. Ни одна мольба не помогла, ни одна молитва не сработала, ни одно желание не исполнилось. И кто-то после этого утверждал, что мечты сбываются? Где же тогда хоть одна сбывшаяся из тех, которые я загадывала, глядя на падающие звезды?

Лукас потянулся к фате, легко отбросил ткань назад. Сердце стучало в ушах так громко, что было готово выпрыгнуть из груди, разорваться. Я была готова умереть прямо здесь, у его ног, и пусть он даже наступит, растопчет меня… только бы я перестала существовать.

Он осторожно коснулся моих губ, а я замерла, снова не находя в себе сил пошевелиться. Не так выглядят влюбленные девушки. Все тело сковал страх, необъятный ужас. Я никогда не боялась Лукаса. Да, ненавидела его, да, возбуждалась и с легкостью отдавалась, ругалась и кидалась с кулаками, но никогда не боялась. Что изменилось сейчас?

Все.

Он отстранился, вглядываясь в мое лицо так пристально, будто пытался запомнить каждую веснушку и мимическую морщинку. Наверное, увидел и след от удара. Если и так, то пусть видит, чего мне стоит брак с ним.

– Я не собираюсь тебя убивать, Лола.

Уже мертва.

– Очень жаль, – произнесла я вместо того, о чем подумала. Раздались громкие хлопки, Лукас криво усмехнулся, предлагая мне взять его под локоть. Я послушалась, выпрямив спину и задрав подбородок. Пусть все видят то, что хотят видеть – красивую, глянцевую картинку. Они хотят шоу – они его получат.

Лукас повел меня к беседке, даже галантно отодвинул для меня стул, опустился рядом. А мне так сильно хотелось отвернуться, чтобы не видеть все эти любопытные взгляды, направленные на нас. Но вместо этого подхватила бокал с вином, опустошая его в несколько глотков, а за ним еще один и еще.

Лукас молчал, застыв взглядом на толпе девиц. А я вдруг подумала, что однажды проснусь, оказавшись в точно такой же ситуации, как моя мать. И я была готова откусить свой собственный язык, когда сказала ему то, чего не должна была.

Какого черта?

Мне с трудом удалось сдержаться и не засунуть ему целую куриную ножку в рот, лишь бы он заткнулся, но вместо этого просто ушла, оставляя его в одиночестве. Пусть играет клоуна сам.

Я сдерживала слезы как могла. Сначала в комнате, пока Моника колдовала над платьем и прической, потом, когда отец вел к алтарю, затем, когда Лукас надевал на мои дрожащие пальцы кольцо. Они тряслись так сильно, что мне оставалось только молиться, чтобы он не промазал и не уронил чертово украшение на землю. Я вышла во двор, уже заметно стемнело, и улица подсвечивалась небольшими садовыми светильниками. В доме семьи Санчес было красиво. Наверное, уже нужно привыкать называть это место своим. И привыкать называть себя его фамилией.

По вечерам все еще царила прохлада, заставляющая обхватывать себя за плечи в попытке согреться. Но я не хотела возвращаться внутрь. Прошлась вдоль бассейна, вода которого заманчиво мелькала голубым отсветом, двинулась дальше по саду.

Тот, кто следил за растениями, явно знал, что делать: газон уже позеленел, цветы готовились вот-вот распуститься, окутывая все легким ароматом лета. Раньше я всегда любила лето, теперь же оно стало для меня синонимом конца. Я не расцвела, как эти лилии, я завяла.

Я свернула на небольшую аллею, она вывела меня к неприметной лавочке, вокруг которой стояло несколько клумб. Вот только там оказалось занято. Парень, склонив голову, курил, изредка тяжело вздыхая.

Кажется, я увидела то, чего не должна была. Я развернулась, чтобы уйти, но каблук попал в расщелину между плитками, и мои мельтешения привлекли ненужное внимание.

Парень поднял голову, тень пробежалась по его лицу, даже напугав меня. Я легко узнала в нем Адама Санчеса – одного из младших братьев Лукаса.

– Не хотела тебя тревожить, – пискнула я, все же выдернув каблук. Парень быстро скрыл тяжелые эмоции, легко улыбнулся.

– Ничего страшного, я все равно собирался уходить, – Адам затушил сигарету, я обхватила себя руками, пытаясь и спрятаться от его взгляда, и защититься от холода.

– Решила сбежать с собственной свадьбы? – Меня бы нашли и убили.

– Решила отдохнуть от твоего брата.

– Он бывает таким, да, – усмехнулся Адам, хотя я была уверена, что он осадит меня, покажет, где мое место, как это делал каждый второй в последние несколько недель.

Ноги безумно устали за эти несколько часов в туфлях, так что я направилась к скамейке, даже не спрашивая его разрешения. Адам молча подвинулся, позволяя опуститься рядом.

– Замерзла? – внезапно спросил он.

Странно, но его присутствие не нервировало.

Я кивнула, Адам стянул с себя пиджак и накинул его на мои плечи. Его действия казались странными, я знала, что обычно за ними шел подвох, и ждала его. Во всей этой враждебности Адам казался слишком правильным, слишком спокойным. И я даже думала, что это проверка, но парень молча протянул мне пачку сигарет, подал зажигалку. Я не стала отказываться.

– Сложно сбежать от того, кто найдет тебя в любой точке земного шара.

– Нет ничего невозможного, – пожал плечами Адам. – Но я бы не советовал проверять. Пусть Лукас и не в восторге от этой свадьбы, но долг перед семьей для него – это вся жизнь.

– Я и не собиралась, – фыркнула я, вспоминая удар отца и его полный ненависти взгляд. Неужели я настолько противна ему, что он решил просто кинуть меня на растерзание, как кость на лакомство собакам? Неужели в его отношении ко мне всегда крылась ненависть? Отец пытался защитить семью? Или ему плевать на всех, кроме себя? Я не искала для него оправданий, но все же задала бы ему один вопрос. За что?

Я снова была готова разрыдаться.

– Не принимай на свой счет, Лола, – внезапно отозвался Адам. Я затянулась, вместе с дымом глотая слезы.

– К черту их всех.

– Это правильный настрой.

– Ты так думаешь?

– Я поступаю так почти каждый день, – парень отобрал у меня сигарету, затянулся. – Иногда нужно забивать на других, иначе можно запросто сжечь самого себя.

Он отдал мне сигарету, я смотрела на оранжевый кончик, тлеющий в полной темноте. Присутствие Адама успокаивало, его пиджак висел на моих плечах, окутывая теплотой и парфюмом с древесными нотками.

– Думаешь, я смогу когда-нибудь так жить?

– Лукас не так ужасен, Лола, пусть все и считают его чудовищем и говнюком. Он бывает им, конечно, но по-другому он почти и не умеет.

– А еще Лукас бы предпочел, чтобы вы не говорили о нем в его отсутствие.

Я вздрогнула, едва не выронив сигарету из рук. Хриплый голос Лукаса раздался совсем рядом, я подняла взгляд, замечая его высокую фигуру в конце небольшой аллеи.

– О себе в третьем лице? Не думал, что твое эго настолько огромное, – саркастично выдал Адам, откидываясь немного назад. Я же, наоборот, вся сжалась, будто Лукас мог легко пристрелить меня сейчас.

В темноте он казался еще более пугающим, но почему-то сейчас выглядел уставшим, а не страшным.

– Танец жениха и невесты, – хмыкнул он, сделав приглашающий жест рукой. Я затушила сигарету, скинула пиджак с плеч, возвращая его владельцу.

– Спасибо.

– К черту их всех, верно? – подмигнул Адам, принимая из моих рук пиджак. Впервые за вечер я искренне улыбнулась, но моя улыбка становилась меньше с каждым шагом к Лукасу.

Он протянул руку, за которую я тут же ухватилась.

– И почему я должен бегать и искать невесту по всему двору как верный песик?

– А почему я должна сидеть около тебя как послушная кукла? – спросила я, с силой сжав его ладонь в попытке причинить хоть немного боли. Лукас не ответил.

Мы вернулись на веранду, большинство гостей уже знатно опьянели, и вряд ли бы они вспомнили слишком грустную невесту, но я все равно улыбнулась до боли в щеках. Лукас расслабил плечи.

– Танец молодых! – объявил ведущий, заиграла медленная мелодия. Наверное, мы должны улыбаться друг другу, украдкой срывать поцелуи и кружить в танце так, будто это наш единственный день на Земле, но… музыка пробивала на слезы, объятия Лукаса отдавали могильным холодом, а из меня сочилось напряжение.

– Больше не обсуждай меня с моей семьей, – проговорил Лукас поверх моей головы. Я нахмурилась, чувствуя, как злость разливалась в каждую клеточку тела, заставляла сердце колотиться в груди – не от страха, от ярости.

Какого черта он указывал мне?

– Если мы женаты, это не значит, что ты можешь указывать мне! – прошипела я, впиваясь ногтями в его плечо. Лукас сжал пальцы на моей спине.

– Что с твоей щекой? – перевел тему он, я потупила взгляд, а вся злость мигом схлынула. Неужели мое красное лицо видели все?

– Укусил комар, – соврала я, опустив голову.

– Это ложь.

– А еще это не твое дело, – я не собиралась посвящать его в детали. Никогда бы не призналась в своей слабости. Никогда бы не сказала, что умоляла отца на коленях. И никогда в жизни не покажу Лукасу своих слез. Он никогда не увидит настоящую меня. Сломанную, раздавленную, несчастную Лолу. Он не увидит этого, и я была готова поклясться в этом самой себе на крови.

Лукас больше ничего не спрашивал. Мелодия прекратилась, сменившись более энергичной, и мы вернулись за стол. Я осмотрела зал, но так и не увидела Адама, даже позавидовав его свободе.

Ни мама, ни отец так и не подошли ко мне. Признаться, я была рада, что они оставались в стороне. Наверное, я бы не сдержала эмоций, если бы они сделали вид, что ничего не происходило. Я не готова общаться с ними. Даже если бы Лукас сейчас выкинул меня на улицу и разорвал свадьбу, я бы не вернулась к ним в дом. Я бы ночевала в подворотне, но не вернулась бы.

Торжество закончилось далеко за полночь, я даже не стала спорить и просто пошла за Лукасом в его спальню. К черту всех. Буду играть роль живой куклы, пусть наслаждаются.

Комната Лукаса оказалась непривычно светлой: белые обои и светлый паркет разбавляла темная мебель и гардеробная во всю правую стену. Слева стояла большая кровать, с каждого края – тумбочки и небольшие коврики. Здесь все выглядело неживым: ни снимков, ни картин, ни книг, ни какого-либо другого подобия жизни. Даже в моей комнате в родительском доме можно найти парочку фото с Моникой и несколько грамот со школьных времен. А здесь полная пустота, будто кто-то старательно уничтожил само пребывание Лукаса здесь.

– Ванная там, – бросил парень, стянув с себя пиджак. Я кивнула и направилась к двери, на которую он указал.

В просторной уборной я наспех скинула с себя платье и белье, приняла душ, желая только одного – уснуть, нацепила на себя бледно-розовую сорочку и короткий халатик, которые уже успели принести, и вернулась в спальню.

Вот только я не учла одного. Спать мне придется с Лукасом.

Парень растянулся на кровати, что-то рассматривая в экране телефона, а я замерла, глядя на него. И, словно почувствовав мои мысли, Лукас повернулся. Он, нахмурившись, оглядел меня с головы до ног, прикрыл глаза и приглашающе откинул край одеяла.

– Мы уже сотню раз спали и просыпались вместе, – проговорил он.

– Ты считал?

– Нет, но думаю, цифра даже больше, – Лукас снова уткнулся в телефон. Я сцепила пальцы в замок, не сдвинувшись с места. – Чего ты так боишься? Я не собираюсь тебя насиловать.

– Ты уверен? – я несмело шагнула вперед.

– Мне больше нравится, когда ты наслаждаешься от того, что я рядом, – усмехнулся он. Я забралась в кровать, накрывшись одеялом почти полностью.

– Этого никогда больше не произойдет.

– А что изменилось? К другим мужчинам у тебя все равно ход закрыт.

– А до этого был открыт? – не сдержавшись, воскликнула я, сев в кровати. Лукас отложил телефон в сторону. Я вперила взгляд в стену напротив, пока его глаза буквально прожигали мое лицо. – Я не твоя собственность, Лукас. И я никогда не прощу тебе и нашим семьям эту свадьбу.

– Мне не требуется твое прощение, – в его голосе появились стальные нотки. Он явно злился. – Я никогда не видел тебя в роли своей жены.