Эмма Браун

Теперь, когда Матильда лишилась надежды на будущее, мисс Уилкокс стала видеть в ней ребенка самого заурядного и даже ничтожного. Бледное, ничем не примечательное лицо, тощие руки и ноги, неопределенного цвета волосы, напоминавшие ослиную шерсть. Неудивительно, что девчонку наряжали с такой пышностью, едва не душили оборками и рюшами, чтобы придать благообразие ее невзрачной внешности и выдать за богатую наследницу. Мисс Уилкокс негодовала при мысли, что прельстилась подарком, который оказался лишь пустой оберткой. Хуже всего, что теперь ей приходилось за это платить. Чем больше думала она о своем положении, тем сильнее себя жалела. Слишком многим позволила она воспользоваться ее доверчивостью: сначала тому проходимцу, что привез девчонку, потом этой маленькой лгунье и, наконец, мистеру Эллину, который заставил ее, вопреки собственным убеждениям, оставить эту негодяйку под своим кровом. Мало того что уговорил ее пойти на такую уступку, так еще и настоял, чтобы она не задавала вопросов!

После беседы с девочкой мистер Эллин отправился прямо к мисс Уилкокс и бесцеремонно потребовал:

– Уложите ее в постель.

Даму глубоко оскорбил его пренебрежительный тон. Мистер Эллин говорил с ней так, будто она служанка лживой негодницы, которая оказалась вовсе не той, за кого себя выдавала.

– Расскажите, что вам удалось узнать, – потребовала мисс Уилкокс.

– Не могу, – ответил он.

– И почему же, хотела бы я знать? – с трудом справившись с раздражением, вопросила наставница.

– Потому что девочка доверилась мне.

– Но речь, возможно, идет о нарушении закона, – возразила директриса. – Я понесла убытки и вправе требовать возмещения. Быть может, мисс Фицгиббон предпочитает, чтобы я вызвала полицию?

Если мисс Уилкокс хотела припугнуть мистера Эллина, то слабо представляла себе его характер. Он скупо усмехнулся и возразил, что ей не стоит прилагать усилия к тому, что, несомненно, пошатнет репутацию ее заведения.

– Это я говорю вам с уверенностью. Девочка пережила большое несчастье. Пока я еще не понимаю, какова его природа, но могу вас заверить, что непременно выясню.

Мисс Уилкокс уловила в его голосе упрек и почувствовала, что самый надежный ее союзник переметнулся на вражескую сторону, хотя и терялась в догадках, отчего это холостяк вдруг проникся таким горячим участием к ребенку.

– Я думаю, вы должны быть со мной откровеннее. В конце концов, у меня куда больше опыта обращения с детьми. Вам не приходило в голову, что я, возможно, хочу помочь девочке?

– Нет, – произнес он сдержанно.

– Позвольте мне судить об этом.

Но он вновь отказался сообщить больше.

– Признание мисс Фицгиббон ничего не значит, пока оно не подкреплено фактами. Теперь же я вынужден настаивать, чтобы вы впредь не расспрашивали девочку сами.

– И что же мне тогда делать? – Раздражение в тоне мисс Уилкокс мешалось с растерянностью.

– Вы позаботитесь о ней до моего возвращения. Я намерен заняться дальнейшими поисками.

– Вы, как видно, уверены, что я вас послушаю. Не вижу к тому причин.

– Я могу лишь полагаться на ваше доброе сердце, – насмешливо взглянул на нее мистер Эллин. – Естественно, я заплачу за содержание девочки. Можете пообещать мне, что не станете донимать ее расспросами?

– Пожалуй, если вы настаиваете, и все же я не понимаю, отчего бы мне не попытаться помочь.

– Вы очень поможете, если позаботитесь о девочке. – Тон мистера Эллина едва ли можно было назвать вежливым. Перед тем как уйти, он коснулся губами ее руки в перчатке. – Ах да, счастливого Рождества!

С его уходом мисс Уилкокс поначалу ощутила беспомощность, ибо присутствие мужчины в комнате вместе с досадой несло и известное утешение. Теперь же ей не на кого было опереться: положение ее в мире было слишком шатким, – но власть над собственной волей вернулась к ней почти тотчас, она воспрянула духом.

Разве она, в конце концов, чем-то обязана мистеру Эллину? Куда чаще, чем следовало, находила она удовольствие в слухах, которые приписывали этому джентльмену стремление жениться на ней, но до сих пор он даже не намекнул на свои намерения или размер состояния. Если на то пошло, мисс Уилкокс знала о нем не многим больше, чем об этой непрошеной гостье.

Она направилась прямо в гостиную, где и нашла источник своего раздражения: гадкая девчонка спала, зябко съежившись на стуле. Мисс Уилкокс смерила ее колючим взглядом и задумалась, какую же сторону ей принять. Поскольку заведение свое она содержала безупречно, и в этом отношении совесть ее была чиста, ответ пришел сам собой. Разумеется, ей следовало занять сторону родителей, которые доверили ее попечению детей и аккуратно вносили за них плату. Разве не обманет она их доверие, если позволит своим воспитанницам водить знакомство с какой-то бродяжкой без роду-племени, явившейся невесть откуда? Школа ее пользовалась славой заведения, где молодые девицы получали утонченное воспитание и приобретали самые изысканные манеры. Всякому понятно, что дитя родителей почтенных и влиятельных обладало бы наружностью более миловидной и манерами более изящными, но она должна знать – и непременно узнает, – какие дьявольские отродья попытались обманом ввести в приличное общество эту самозванку.

Сестры Уилкокс сами когда-то стремились занять достойное место в обществе. Каждая из них помнила, словно то было вчера, время, когда они походили на своих юных подопечных: то строки какого-нибудь стихотворения приводили их в восхищение, а в следующий миг они предавались восторженным мечтам о будущих своих возлюбленных, чтобы уже завтра изнемогать от любви к лорду Байрону или к школьному товарищу, а затем грезить о господине своем и повелителе – супруге, горя праведным желанием повиноваться ему во всем.

Говоря откровенно, воображение не рисовало им отчетливого облика мужей, ибо фантазии юных мисс Уилкокс никогда не простирались дальше собственных их особ. Мужчины в их грезах напоминали о себе лишь смутными мрачными силуэтами, наделенными, однако, обширными поместьями и немалыми доходами. Блистательных молодых сестер Мейбл, Люси и Аделейд куда больше занимали фигуры танцев и бальные платья, как и подвенечные наряды. Три рыжеволосые красавицы не сомневались, что, вооруженные благородными манерами и понятиями о моде, они с легкостью возьмут Лондон штурмом.

Они происходили из семьи, обязанной своей репутацией скорее доброму имени отца, нежели признанию его заслуг. Мистер Уилкокс был врачом, не известным и модным, но знающим и преданным своему делу. В семье хватало средств послать девочек за границу «приобрести лоск» и оставалось еще немного, чтобы обеспечить их будущее, пусть и не самое блестящее, но мать их была честолюбива и больше всего хотелось ей выдать дочерей замуж удачнее, чем могла рассчитывать. Она вынудила мужа внести новшества в его врачебную практику, продать клинику в бедном районе города и открыть новую, дорогую, в одном из богатых кварталов. Сестры были в Париже, когда отец их умер. Новое несчастье обрушилось на них по возвращении: причиной смерти отца стало не одно лишь больное сердце, но и крушение надежд на успешную практику. Он не обладал льстивыми, угодливыми манерами, которые по нраву людям богатым. Мистер Уилкокс забросил постоянных своих пациентов ради более состоятельных, но в богатых домах начали шептаться, будто новый доктор разносит лихорадку, подхваченную в трущобах. Очень скоро его дорогие приемные опустели. Чтобы как-нибудь перебиться, пока не поправятся дела, он тратил сбережения и входил в долги. Иными словами, юные девицы по приезде домой обнаружили, что остались без отца и без денег.

Но бедность не проходит скоро. И постепенно приходит понимание, что сыр и свиная грудинка не появляются в кладовой сами собой, что туфли и платья, уже надоевшие своим хозяйкам, приходится носить, пока не придут в негодность. Трем элегантным молодым дамам открылась печальная истина: их юная прелесть, что когда-то заставляла сестер едва ли не завидовать друг другу, обречена на долгое одинокое и неприглядное увядание, ибо им недостает того бесценного дара, на котором расцветает любовь, – удачи.

В конце концов сознание, что вскоре они могут лишиться и крова над головой, побудило их начать зарабатывать на жизнь. По совету своего викария, мистера Сесила, они начали давать частные уроки. Скудное жалованье заставляло их отказывать себе во всем, и через пять лет такой жизни вечно поджатые губы их сделались тонкими, а туфли прохудились. Однажды мистер Сесил привел с собой в их дом своего нового приятеля, мистера Эллина и за незатейливым угощением этот джентльмен посоветовал сестрам открыть школу во Фьюша-Лодже. Плата за обучение покроет их расходы и позволит жить в скромном довольстве. Девочки приедут из других городов и не будут знать ни о расстроенных финансах своих воспитательниц, ни о постигшем их несчастье. Сестры, в чьих головах под буйными рыжими волосами скрывался расчетливый ум, ухватились за эту ничтожную возможность поправить свои дела. Мать их приняла известие без всякой радости, заявив, что не переживет перемены, тотчас почувствовала себя дурно и упала без чувств в объятия богатого доктора. К изумлению своих дочерей, в самом скором времени миссис Уилкокс превратилась в леди Хармон Ричардсон. Что же до трех измазанных мелом молодых женщин, она ясно дала им понять, что джентльмену, занимающему достойное положение в обществе, не пристало стеснять себя присутствием в доме старых дев. Им поистине повезло, заметила она, что у них нет брата, который наверняка продал бы дом, не спросив их согласия. С этими словами она удалилась и вскоре вместе с новым мужем переехала в Бат, где поселилась на Куинс-Крессент. Справившись со страхом и тревогой, сестры обнаружили, что унаследовали от матери честолюбие, и твердо решили добиться успеха: превратить школу в процветающее заведение. Пока школа не приносила прибыли: денег хватало только на еду и небольшой запас угля, – блиставшим когда-то живостью сестрам по-прежнему приходилось оживлять свои старые платья лентами, блестящими, как позументы на груди изнуренного в боях генерала.

И все же бедность больно жалит, и не только лицо, но и сердце, душу. И самый ядовитый ее укус часто побуждает тех, чей дом она навестила, презирать и других, кого постигло то же несчастье. Сестры Уилкокс отчасти исцелили раны, нанесенные их гордости, когда украсили свое обиталище хорошенькими юными девицами, подававшими большие надежды. Подчинить своему влиянию столь совершенных молодых дам едва ли не то же, что разделить их счастливую судьбу. При виде бледной изможденной нищей бродяжки, сидевшей перед ней на стуле, мисс Мейбл почудилось на миг, будто она взглянула в зеркало, которое с некоторых пор благоразумно прикрывала драпировкой. Но то было не зеркало, нет: ее зеркало увивали яркие ленты и украшали банты.

Мисс Уилкокс потрясла девочку за плечо, чтобы разбудить, но, должно быть, ей снился кошмар, и она, испуганно закрыв лицо руками, пробормотала:

– Нет, мама! – В следующее мгновение она проснулась окончательно, широко раскрыла глаза и удивленно выдохнула: – О, мисс Уилкокс, это вы…

– Тебе удалось одурачить мистера Эллина, но даже не пытайся проделать это со мной.

– Мистер Эллин был добр ко мне. – Матильда устало потерла глаза, горькое осознание действительности медленно возвращалось к ней. – Ко мне давно никто не был так добр.

– Неблагодарная девчонка! – Мисс Уилкокс едва сдержалась, чтобы не отвесить ребенку пощечину. – Никто не был к тебе добрее, чем я. Меня даже упрекнула в пристрастности куда более достойная особа, чем ты.

Матильда медленно кивнула, и движение это придало ей сходство с древней старухой.

– Вы притворялись, так же как и я.

– Значит, тебе все известно! – вскричала мисс Уилкокс с торжеством. – Я с самого начала это подозревала. А теперь ты все мне расскажешь, или тебе придется искать себе другую попечительницу. Вот когда пригодится твое своеволие. Матильда – твое настоящее имя?

– Нет, мэм. – Девочка нахмурилась, словно пыталась собраться с мыслями, потом вздохнула. – Это имя мне как будто знакомо, но оно не мое.

– Я хочу знать твое имя, полное имя, уж будь так добра. – На этот раз директриса выступила вперед, схватила девочку за плечи и встряхнула. Жертва не испугалась и не задрожала. Лицо ее оставалось безучастным. – Ты хоть понимаешь, что это в твоих же интересах? – Матильда равнодушно пожала плечами, и мисс Уилкокс отпустила ее. – Я еще тобой займусь. Можешь не сомневаться. – Однако пока она не представляла себе, что делать с девчонкой. До сих пор ей не приходилось сталкиваться с таким упорством и безразличием. – Кто твой отец? Только не пытайся меня убедить, что это тот мошенник, который доставил тебя сюда.

– Нет, мэм. – Матильда заметила, что от гнева лицо наставницы приняло багровый оттенок, который никак не сочетался с цветом ее волос и банта. – Что же до имени моего отца, сказать по правде, мне оно неизвестно.

Для мисс Уилкокс это было уже чересчур, и она возмущенно воскликнула:

– Ты совсем стыд потеряла?

– Нет, – спокойно ответила юная особа. – Но стыжусь я лишь того, за что в ответе.

– Так ты, похоже, ничего не боишься?

– Больше не боюсь, – кивнула девочка. – С тех пор как поговорила с мистером Эллином.

– Он не сумеет тебе помочь.

– Я знаю, мэм, именно так ему и сказала.

Мисс Уилкокс начинала побаиваться эту девчонку, которая противостояла ей с твердостью стоика.

– Значит, ты упорно не желаешь подчиняться?

– А зачем, если происходящее уже не имеет значения? Мне больше нечего терять.

– Ну, это мы еще посмотрим, – произнесла с угрозой мисс Уилкокс. – Оставайся здесь и не сходи с места, я скоро вернусь.

Глава 6

Мейбл отправилась к сестрам. Три женщины, чьи пути и представления о жизни, возможно, разошлись бы под влиянием семьи, оставшись в девицах, напротив, сплотились, ибо их объединяла общая беда – финансовые трудности. Разочарование и страх связывают людей куда более крепкими узами, нежели приязнь или взаимный интерес. Им недоставало средств, чтобы поправить свои дела, хоть немного приукрасить унылое прозябание. Все говорило о том, что в старости, если ветер судьбы не переменится, горечь и зависть добавят немного гущи в жидкую сестринскую похлебку. Пока же они вместе противостояли враждебному миру и готовы были тотчас ополчиться на всякого, кто задел одну из них.

– Выпей чаю. – Тонкая, как стебелек, мисс Люси, полная любопытства, с веселой живостью захлопотала вокруг сестры. – Входи, погрейся у огня.

– Какие новости, сестрица? – спросила мисс Аделейд, уютно устроившись рядом с сестрой на диване. – Что рассказал тебе мистер Эллин о притворщице?

– Он хочет, чтобы мы держали ее у себя до конца рождественских каникул. – Мисс Мейбл из осторожности говорила по-французски, на случай если любопытные enfants [12] станут подслушивать. – Он снова уехал, пообещав разузнать о ее прошлом.

– Так он до сих пор ничего не выяснил? – резко осведомилась мисс Аделейд. – Он провел с ней полчаса.

– Мистер Эллин отказался рассказать. – Тонкие губы мисс Мейбл так сжались, что превратились в нитку. – Он обещал заплатить за ее содержание.

– Сколько? – уточнила практичная мисс Аделейд.

Говоря откровенно, спорить о шиллингах и пенсах не было надобности. Сестры хорошо знали мистера Эллина: он заплатит ровно столько, сколько они потратили, не больше и не меньше. Понимали они также, что выплаченная сумма способна многое изменить в их стесненном положении и убогое Рождество превратить в более-менее приличное, если бы не мысль, что ради праздничного обеда придется смириться с присутствием загадочной угрюмой особы, томившейся в холодной гостиной: это оскорбляло их чувство справедливости.

– Мистер Эллин слишком полагается на наше добросердечие, – произнесла мисс Люси.

– Да, в самом деле, – подхватила мисс Аделейд. – Что бы он ни собирался нам предложить, этого будет мало, чтобы покрыть издержки, ведь мы подвергаем себя угрозе, укрывая в своем доме неведомо кого. Не стоит забывать: мы по-прежнему ничего о ней не знаем.

– Ну, кое-что я все же знаю. – Мисс Мейбл достала наконец карту из широкого рукава. – После ухода мистера Эллина я поговорила с ней сама.

– И что же ты услышала?

– Она призналась в обмане и сказала, что никогда не знала своего отца. – Обе сестры мисс Мейбл отшатнулись и тотчас подались вперед, словно змеи под звуки свирели. – А кроме того, она нисколько этого не стыдится.

– Какой ужас! – Гневное шипение мисс Аделейд еще больше усилило ее сходство с рептилией. – Вы знаете, я никогда не обманывалась на ее счет. Волосы ее острижены куда короче, чем того требуют приличия.

– Да, вдобавок в ней вовсе нет детского простодушия. Она слишком дерзкая и взрослая для такой пигалицы. Подозреваю, что всему виной безнадзорное чтение.

– Ее нельзя подпускать к хорошим детям.

– Нам следует обратиться к властям, – заключила мисс Люси. – Посмотрим, как понравится мадемуазель провести Рождество в Болк-Хилле, что она тогда скажет. – Все три мисс Уилкокс с удовольствием вообразили избалованную юную особу одетой в лохмотья, в очереди за миской жидкой овсянки в работном доме, но тотчас эта благостная картина сменилась другой, где они сами сидели за праздничным столом с солониной и кувшином воды. – Но если ты уже обещала мистеру Эллину позаботиться о ней, что было весьма опрометчиво с твоей стороны, тогда, конечно, было бы бесчестно нарушить слово, – пошла на попятную мисс Люси.

– Он вынудил меня пообещать, – пожаловалась мисс Мейбл.

– И с этим придется примириться, – вздохнула мисс Люси.

Не первый год им приходилось со многим мириться и терпеть.

– Почему бы нам не извлечь выгоду из создавшегося положения, – вставила слово мисс Аделейд. – Давайте-ка все хорошенько обдумаем сообща: три головы выход непременно найдут.

Три рыжеволосых головы, сами по себе не лишенных приятности, являли собой зрелище довольно унылое, когда их занимали заботы о земных благах, но не станем их принижать! Достоинства сестер Уилкокс взращивались в суровой школе невзгод и лишений, а это лучшие из учителей, и ученицы их усерднее и сметливее всех других. Довольно скоро мисс Мейбл произнесла:

– Кто соберет вещи мисс Фицгиббон в сундук и отнесет его вниз, ко мне?

Исполнить поручение сестры отправилась Аделейд. В комнате Мейбл она вынула из сундука все изысканные наряды девочки. Комнату наполнил тихий шелест, хотя губы Аделейд оставались плотно сжатыми. Звук издавали великолепные ткани под неловкими грубыми пальцами. Генуэзский бархат, шелк и атлас, крапчатый муслин, французская органди. Мисс Аделейд едва не застонала, доставая платье из муар-антика с корсажем, украшенным алансонским тиснением, и юбкой, отороченной английским кружевом. Руки ее схватили наряд из матового дамаста редкостного, лишь недавно вошедшего в моду цвета чайной розы с гранатовым отливом. Вещи подобного рода позволяют с легкостью скользить по миру, их изобилие и блеск – визитная карточка, что неизменно вызывает восхищение. Наряды дают наилучшее образование красивой юной девице. В них она учится ходить, сидеть и служить украшением. Разодетая должным образом, она начинает испытывать свои чары. Мисс Аделейд подумала о жалкой бродяжке, которая владела этим сокровищем. Роскошно одевать подобное отребье – что может быть прискорбнее? Это все равно что наряжать крысу или обезьяну.

Мисс Аделейд прижала к груди маленькое платьице, отделанное французским кружевом. Лицо ее как будто помолодело, черты смягчились. Она возьмет это платье себе. Отпорет кружева и сделает из них фишю. Лишить красивого наряда женщину, наделенную женственностью, все равно что отнять воду у путешественника посреди пустыни. Она улыбнулась, вообразив себя с новой кружевной косынкой на шее, быть может, заколотой булавкой, чтобы кружево лежало изящными складками. Мисс Аделейд тотчас сходила за безделушкой. Да! Вот так!

Снизу раздался резкий окрик сестры, и мисс Аделейд поспешила сложить вещи в сундук.

– Но зачем тебе ее одежда? – спросила мисс Люси у мисс Мейбл. – Ты все же решила избавиться от нее?

– Ни в коем случае! – холодно улыбнулась та. – Обещание есть обещание. И если на то пошло, сделка есть сделка. Однако нас бессовестно провели, мы столько нянчились с этой юной особой, а взамен не получили ни фартинга. Будет несправедливо и неправильно, если обман сойдет мошенникам с рук. Не обратить ли нам его себе на пользу? Думаю, мы вправе забрать то, что, без сомнения, принадлежит скорее нам, чем ей.

– Я не вполне понимаю, какой нам прок от ее гардероба, но соглашусь, что он наш по праву. – Мисс Аделейд постаралась придать голосу безразличие, но мысли ее всецело занимало кружево. – Мы могли бы пустить ее платья на отделку своих – это освежило бы их.

– Ну уж нет! – Мисс Мейбл вырвала вещь из рук сестры. – Все ее наряды почти новые: их можно продать. Ты хоть представляешь, сколько стоит такая муфта из русского соболя?

Каково же было ее разочарование, когда при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что некоторые роскошные наряды оказались поношенными.

– Ах, Мейбл, – взмолилась мисс Аделейд, – а мы не можем перешить не себя хотя бы ту одежду, что изношена?

– Мы выставим себя не в лучшем свете, если станем расхаживать в старых платьях своей воспитанницы, – сурово возразила та. – У меня другое на уме. Недалеко от города живет одна вдова, которая много времени посвящает благотворительности. Думаю, она с радостью возьмется починить подержанные вещи и передаст их какой-нибудь достойной молодой особе.

Мисс Аделейд давно убедилась, что с сестрой лучше не спорить. Заветный сундук решительно закрыли. Она прижала руку к горлу и почувствовала под пальцами голую дряблую кожу.

– А как же Матильда? – спросила мисс Люси. – Ты хочешь отнять у девочки всю одежду?

– Ее дважды поручили моему попечению, – заметила мисс Мейбл. – И я не стану потворствовать ее лжи. А подходящую одежду для нее найду.

Обсуждая свое затруднительное положение на французском языке, сестры Уилкокс, чье воображение не простиралось дальше известных пределов, упустили из виду, что это не защитит их от маленьких любительниц подслушивать, ибо изучение французского составляло особую гордость школы. Вскоре все три ученицы уже знали, что мисс Фицгиббон обманщица. К покрывшей себя позором девочке тотчас явилась небольшая депутация.

– Почему ты не рассказала нам? – потребовала ответа неустрашимая Диана. – Какой бы ужасной ни была правда, мы предпочли бы услышать ее, нежели видеть перед собой разодетую крашеную куклу, какую ты тут изображала.

Матильда покачала головой.

– Ты бы этого не сказала, если бы знала правду.

– Что? Так ты преступница? Убийца? – с интересом принялась допытываться Мэри Франкс.

– Мне неизвестно, кто я, – горестно прошептала Матильда.

– Ах, бедняжка! – презрительно усмехнулась Джесси Ньютон. – Теперь, когда с богатой наследницы сорвали маску, она все еще пытается придать себе загадочности. Идемте, оставим лгунью наедине с ее фантазиями.

– Да, оставьте меня, – взмолилась Матильда. – Мне нечего вам сказать. Все теперь потеряно.

– Что потеряно? – немного смягчившись, спросила Диана. – Твое будущее?

– Мое прошлое, – прошептала Матильда.

– Она слишком мала, чтобы у нее могло быть прошлое, – возразила Мэри Франкс. – Разговорами о прошлом она лишь напускает на себя важность.

– Если у тебя есть что сказать, то лучше говори, – прибавила Джесси. – Мисс Аделейд собирается отправить тебя в сиротский приют.

– Постойте! – вмешалась Диана. – Может быть, мы обошлись с ней несправедливо. Возможно, с ней жестоко обращались. Думаю, мы должны дать ей возможность объясниться.

Однако возможностью этой Матильде воспользоваться не пришлось, ибо в следующий миг девочки услышали твердые шаги в коридоре, и те, кто волен был сбежать, тотчас поспешно бросились прочь.

Мисс Уилкокс вернулась, снабженная всем необходимым.

– Раздевайся! – приказала она девочке.

– Как? Здесь? – Матильда обвела взглядом холодную гостиную.

– Неважно где. Не думаю, что кому-то захочется смотреть на тебя. Надевай это.

Директриса положила перед Матильдой невзрачное темное рабочее платье, изношенное и покрытое пятнами. Прежде оно принадлежало служанке для черной работы по имени Бесси, которой из экономии дали расчет.

Мисс Уилкокс задумчиво смотрела в окно, пока девочка преодолевала стыдливость, стараясь сохранить достоинство. Когда шорох ткани затих, возвестив о том, что приказание исполнено, директриса повернулась. Пожалуй, было бы неуместно утверждать, что зрелище доставило ей удовольствие: мисс Уилкокс полагала, что долг чести обязывает ее наказать девочку за обман, и нашла способ сделать это.

– Вы только поглядите! – воскликнула она. – Щепотка пыли – вот и все, что от тебя осталось. Едва ли ты вообще существуешь.