Эмма Браун

Шарлотта Бронте, Клэр Бойлан

Эмма Браун

Charlotte Bronte & Clare Boylan

EMMA BROWN

© Clare Boylan, 2003

© Издание на русском языке AST Publishers, 2025

* * *

Посвящается Кэрол Шилдс

Глава 1

Все мы ищем в жизни некий идеал. В минувшие годы меня все чаще стала посещать приятная мысль, что, возможно, не много найдется человеческих существ, которых не занимали бы эти поиски в ту или иную пору их жизни хотя бы на краткое время. Я, несомненно, не нашла своего идеала в юности, но твердой веры в его существование оказалось довольно, чтобы в самые яркие, благоуханные годы моего расцвета меня поддерживала надежда. Не отыскала я его и в пору зрелости. Мне пришлось смириться с мыслью, что его уже не найти. Долгую череду туманных блеклых лет прожила я в безмятежном спокойствии, ничего не ожидая. Вот и теперь я не была уверена, но, казалось, у самого моего порога притаилось нечто неведомое, и меня охватило радостное предвкушение.

Взгляните, читатель, войдите ко мне в гостиную: права я или предаюсь пустым фантазиям – судите сами. Прежде всего вы можете рассмотреть меня, если вам угодно. Лучше будет, если я представлюсь вам по всей форме, и вы получите должное представление обо мне, прежде чем мы продолжим наш рассказ. Меня зовут миссис Чалфонт. Я вдова. У меня хороший дом, а моих доходов хватает, чтобы не подавлять в себе желание проявить милосердие или оказать скромное гостеприимство. Я не молода, но и не стара. Седина еще не тронула моих волос, но нет в них и прежнего золотого блеска. На лице моем еще не прорезались морщины, но я почти позабыла те дни, когда оно окрашивалось румянцем. Пятнадцать лет вела я жизнь, которую не назовешь скучной и вялой, хоть мне и пришлось выдержать немало испытаний. Следующие пять лет я провела в одиночестве и, не имея детей, оставалась всеми покинутой, но недавно богиня судьбы прихотливым поворотом своего колеса послала мне и интерес к жизни, и собеседника.

Место, где я живу, довольно приятное, виды радуют взор, а общество любезное, хотя и немногочисленное. Примерно в миле от моего дома располагается школа для девиц, открывшаяся не так давно, не более трех лет назад. С руководительницами этого заведения я водила знакомство, и не могу сказать, что мнение мое о них особенно высоко, ибо за несколько месяцев пребывания за границей ради завершения образования они успели набраться всевозможных причуд, жеманства, напыщенности и надменности. Однако отдаю им ту дань уважения, которой, как мне кажется, заслуживают все женщины, что храбро смотрят жизни в лицо и пытаются собственными силами проложить себе дорогу.

Однажды днем, примерно через год после того, как сестры Уилкокс открыли свою школу, когда число их учениц было еще крайне мало, а сами они, несомненно, отчаянно искали способ его увеличить, ворота перед их короткой подъездной дорожкой распахнулись, чтобы пропустить экипаж (очень красивый щегольской экипаж, как описывала его позже мисс Мейбл Уилкокс, рассказывая о случившемся), запряженный парой поистине великолепных лошадей. Промчавшаяся по дорожке карета, громкий звон дверного колокольчика, суета на крыльце, церемонные проводы посетителя в залитую светом гостиную – все это вызвало изрядный переполох во Фьюша-Лодже. Мисс Уилкокс направилась в парадную гостиную в новых перчатках, с платком из французского батиста в руке.

Там она увидела сидевшего на диване мужчину, который тотчас встал. Посетитель показался ей высоким и представительным – по крайней мере, так мисс Уилкокс подумала, поскольку тот стоял спиной к свету. Он представился как мистер Фицгиббон, осведомился, принимает ли мисс Уилкокс новых пансионерок, и признался, что желал бы доверить ее попечению свою дочь. Это была приятная новость, ибо в классной комнате Фьюша-Лоджа хватало свободных мест, поскольку учениц было всего три, пусть и избранных, и сестры Уилкокс смотрели в будущее без всякой надежды, понятия не имея, удастся ли свести приход с расходом за первое полугодие. Мало что обрадовало бы мисс Уилкокс больше, чем силуэт, к которому мистер Фицгиббон привлек ее внимание взмахом руки, – фигура девочки, стоявшей у окна гостиной.

Если бы в заведении мисс Уилкокс было больше воспитанниц, а сама она твердо вступила на путь преуспевания, которое годы спустя, благодаря неизменному вниманию к внешней стороне, научило ее так блистательно распознавать характеры, то прежде всего задумалась бы, послужит ли предлагаемое ей пополнение к чести школы, станет ли новенькая примерной ученицей. Она бы тотчас отметила внешность девочки, платье и прочее, и на основании этих признаков определила ее ценность. Однако в ту начальную пору, полную тревог и волнений, мисс Уилкокс не могла позволить себе роскошь оценивать. Что ни говори, появление новой ученицы обещало сорок фунтов в год, а мисс Уилкокс очень нуждалась и рада была их заполучить; вдобавок прекрасный экипаж, представительный джентльмен и блестящее имя внушали отрадные надежды, а при изложенных выше обстоятельствах этого более чем достаточно.

Итак, мисс Уилкокс признала, что во Фьюша-Лодже есть свободные места и мисс Фицгиббон может быть тотчас зачислена; ее обучат всему, что предусмотрено школьной программой, но возможны и дополнительные занятия – правда, за особую плату. Словом, новой ученице предстояло стать источником прибыли, а потому весьма ценным приобретением, дорогим сердцу каждой школьной руководительницы. Об условиях договорились легко, беседа прошла гладко, без малейших затруднений, проявлены были и мягкость, и щедрость. Мистер Фицгиббон не выказал жесткости, свойственной искушенным в торге дельцам, или той боязливой скупости, что отличает тех, кто сам себе зарабатывает на жизнь. Мисс Уилкокс почувствовала в нем истинного джентльмена. Все убеждало ее отнестись чуть более благосклонно к маленькой девочке, которую отец перед отъездом официально вверил ее попечению. Казалось, ничто не могло бы усилить благоприятного впечатления, произведенного посетителем, но адрес на визитной карточке гостя довершил торжество мисс Уилкокс, наполнив ее сердце ликованием: «Конуэй Фицгиббон, эсквайр. Мей-парк, графство Мидленд». И в тот же день вышло три указа относительно новенькой: во-первых, она будет делить спальню с мисс Уилкокс; во-вторых, сидеть за столом рядом с мисс Уилкокс; в-третьих, гулять тоже в сопровождении мисс Уилкокс.

Несколько дней спустя стало очевидно, что в дополнение к трем предыдущим следует выпустить четвертый тайный указ: мисс Фицгиббон надлежит особо выделять, окружать заботой и всегда оберегать.

Одна несносная, скверная девчонка, что перед тем, как попасть во Фьюша-Лодж, провела год под присмотром неких весьма старомодных мисс Стерлинг из Хартвуда и набралась от них несуразных понятий о справедливости, вздумала высказать свое мнение об обыкновении заводить любимчиков, безрассудно заявив: «Мисс Стерлинг никогда никому не отдавали предпочтения, даже если кто-то богаче остальных или одет лучше. Это было ниже их достоинства. Они ценили девочек за хорошее обращение со школьными подругами, за прилежание и успехи в учебе, а не за обилие шелковых платьев, тонких кружев и перьев».

Не следует забывать, что, когда раскрыли сундуки мисс Фицгиббон, в них обнаружился роскошный гардероб, множество разнообразных нарядов столь изысканных, что мисс Уилкокс, вместо того чтобы доверить это великолепие крашеным деревянным шкафчикам в школьной спальне, отнесла его к себе в комнату и убрала в комод красного дерева. С тех пор по воскресеньям она своими руками выдавала маленькой фаворитке ее шелковую стеганую накидку, шляпку и перья, боа из горностая, крохотные французские ботиночки и перчатки. С горделивым чувством самодовольства сопровождала она в церковь юную наследницу (письмо мистера Фицгиббона, полученное после первого его визита, раскрывало дополнительные подробности: там говорилось, что эта девочка единственное дитя сквайра, ей предстоит унаследовать все отцовские владения, включая и Мей-парк в графстве Мидленд). Так вот, когда случалось вести ее на службу, мисс Уилкокс сажала девочку рядом с собой на переднюю скамью церковной галереи. Беспристрастные наблюдатели, возможно, недоумевали бы, чем так гордится наставница, и ломали голову, пытаясь угадать скрытые совершенства этой юной леди в шелках, ибо, говоря откровенно, мисс Фицгиббон едва ли служила украшением школы: среди ее спутниц нашлись бы и куда более красивые девочки, с прелестными личиками. Будь она ребенком бедным, самой мисс Уилкокс вовсе не понравилась бы ее наружность: лицо девочки скорее отталкивало, нежели привлекало. Более того, временами директриса чувствовала, что испытывает странную усталость, следуя установившемуся порядку и проявляя благосклонность к избранным, хотя вряд ли признались бы в этом даже себе и, напротив, старалась гнать подобные мысли. Однако в данном случае питать особое расположение к воспитаннице казалось странным, не вполне естественным. Иногда смутные сомнения закрадывались ей в душу, и тогда она невольно задумывалась, так ли уж приятно опекать этого зародыша, будущую наследницу, не слишком ли тягостно вечно держать ее при себе, угождать, оказывать особое покровительство. «А как же принципы? – спорила она с собой. – Эта девочка самая знатная и богатая из всех моих учениц, мне выпала великая честь обучать ее. Она приносит самый крупный доход, а значит, имеет право на особое отношение». Что мисс Уилкокс и делала, хоть и со странным смущением, которое день ото дня все усиливалось.

Без сомнения, чрезмерное внимание, как и особое благоволение наставниц к юной мисс Фицгиббон, пользы ей не принесло. Положение любимицы директрисы восстановило против нее всех других воспитанниц, девочки не приглашали маленькую выскочку в свои игры и, насколько могли, решительно ее сторонились. Однако в этом резком неприятии вскоре отпала нужда. В самое короткое время стало ясно, что довольно и безразличной отстраненности: любимая ученица не отличалась общительностью. Да, это признавала даже мисс Уилкокс. Она всегда испытывала странную неловкость, когда посылала за девочкой, чтобы показать в парадной гостиной ее роскошные наряды, когда собиралось общество, а в особенности когда мисс Фицгиббон приглашали вечером в малую гостиную составить директрисе компанию. Она пыталась вести любезную беседу с юной наследницей, пробовала вызвать ее на разговор, развлечь, рассмешить. Наставница терялась в догадках, почему все ее усилия оказывались тщетными, однако именно так и случалось. Но мисс Уилкокс была женщиной решительной и упорной: пусть протеже и не оправдала ее надежд, сдаваться не собиралась и, верная своим принципам, следовала политике предпочтения одних учениц другим.

У фаворитки не было подруг, и как-то один джентльмен, которому в ту пору случилось наведаться в Лодж и увидеть мисс Фицгиббон, гулявшую в одиночестве, пока другие девочки весело играли, заметил: «Это дитя кажется глубоко несчастным. Кто это бедное создание?»

Ему назвали имя воспитанницы и описали ее положение. Джентльмен с грустью наблюдал, как девочка шагает по дорожке, а затем поворачивает обратно: спина прямая, руки спрятаны в горностаевую муфту, изящная накидка ярко блестит на зимнем солнце, большая шляпа из итальянской соломки бросает тень на ее лицо, не похожее ни на одно другое во Фьюша-Лодже. Распахнув окно гостиной, он продолжал наблюдать за обладательницей муфты, пока взгляды их не встретились, затем поманил ее пальцем. Она подошла и запрокинула голову, а джентльмен наклонился к ней и спросил:

– Ты не играешь, малышка?

– Нет, сэр.

– Нет? Но почему? Ты считаешь недостойным играть с другими девочками?

Ответа не последовало.

– Или ты считаешь, что дети тебя не любят?

Юная леди ускользнула. Джентльмен протянул было руку, пытаясь ее удержать, но она увернулась, пустилась бежать и быстро скрылась из вида.

– Единственный ребенок, – заметила мисс Уилкокс, пожимая плечами. – Возможно, слишком избалована отцом, но вы ведь понимаете: даже если она немного капризна, мы должны быть снисходительны.

– Гм! Боюсь, «немного капризна» – слишком слабо сказано: вам понадобится вся ваша снисходительность.

Глава 2

Мистер Эллин, упомянутый в предыдущей главе джентльмен, принадлежал к той породе людей, что ходят куда пожелают, а будучи человеком праздным и вдобавок любителем сплетен, имел обыкновение заглядывать почти во все дома в округе. Едва ли он был богат: жил мистер Эллин довольно скромно, и все же кое-какими средствами располагал, ибо, не имея определенных занятий, владел собственным домом и держал прислугу. Он любил говорить, что некогда трудом зарабатывал себе на хлеб, но если это и было так, едва ли с тех пор прошло много времени, поскольку выглядел мистер Эллин еще далеко не старым. Иногда по вечерам, увлеченный разговором, он казался совсем юным, но настроение его легко менялось, а с ним и выражение, и цвет лица; даже веселые голубые глаза его, переменчивые, подобно хамелеону, порой темнели, делались серыми и мрачными, чтобы вскоре засверкать зеленым огнем. Вообще его можно было назвать светловолосым мужчиной среднего роста, довольно худым и жилистым. В здешних местах он прожил не более двух лет, о его прошлом никто ничего не знал, но поскольку в общество его ввел приходский священник, человек почтенный, из хорошей семьи, который крайне осмотрительно подходил к выбору знакомых, мистер Эллин всюду встречал самый сердечный прием; впрочем, ничто в его поведении как будто не указывало на то, что он этого не заслуживает. Некоторые между тем называли его оригиналом и считали человеком с причудами, другие же не соглашались, что он заслужил такую характеристику. Мистер Эллин всегда казался им тихим и безобидным, хотя, возможно, подчас чуть более таинственным и скрытным, чем хотелось бы. Порой выражение его глаз вызывало смутную тревогу, а речи звучали двусмысленно, однако доброжелатели по-прежнему верили, что он не держал в мыслях ничего дурного.

Мистер Эллин часто наведывался к сестрам Уилкокс, а иногда оставался на чай; похоже, ему нравился чай с кексами, да и беседа, сопровождавшая обычно подобные застолья, не вызывала у него неприязни. Мистер Эллин быстро приобрел славу отъявленного сплетника, потому что обожал собирать и передавать слухи. В целом он предпочитал женское общество и, казалось, не отличался строгой взыскательностью в выборе собеседниц, не требуя от знакомых дам ни редких совершенств, ни блестящих дарований. В сестрах Уилкокс, к примеру, глубины было не больше, чем в фарфоровых блюдцах, на которых стояли их чашки, однако это не мешало ему проводить время в их обществе и, очевидно, получать величайшее удовольствие, слушая, как они во всех подробностях обсуждают свою школу. Он знал по именам всех юных подопечных сестер Уилкокс и здоровался с ними за руку, когда встречал на прогулке. Мистер Эллин помнил, в какие дни у них экзамены, а в какие праздники, и не раз сопровождал мистера Сесила, младшего священника, когда тот приходил экзаменовать девочек по церковной истории.

Экзаменационные испытания проходили каждую неделю, днем по средам, после чего мистер Сесил иногда оставался на чашку чая и обычно встречал среди приглашенных гостей двух-трех своих прихожан. Мистер Эллин неизменно бывал в их числе. Сплетники прочили одной из сестер Уилкокс брак с младшим священником и уверяли, будто его приятеля вскоре свяжут те же нежные узы со второй из девиц, так что счастливое событие произойдет при весьма любопытных обстоятельствах. Редко когда на подобные вечерние чаепития не приглашали мисс Фицгиббон, в расшитом муслине, с развевающимися лентами и тщательно завитыми локонами; другим ученицам тоже случалось бывать там, их звали спеть перед гостями или сыграть немного на фортепьяно, а иногда прочесть стихотворение. Мисс Уилкокс старательно взращивала в своих юных воспитанницах умение выгодно показать себя, полагая, что таким образом исполняет свой долг перед ними и перед собой. Она преследовала сразу две цели: приумножить славу своего заведения и научить девочек владеть собой.

Любопытно отметить, что в подобных случаях подлинные высокие природные качества одерживали верх над мнимыми, фальшивыми совершенствами. «Дорогая мисс Фицгиббон», всегда разодетая и окруженная лестью, неуклюже обходила собравшихся с самым унылым видом – вероятно, ей свойственным, – угрюмо подавала руку гостям и почти тотчас грубо ее отдергивала, а затем с неучтивой поспешностью стремилась занять отведенное ей место возле мисс Уилкокс, где и сидела весь вечер молча, не улыбаясь, словно предмет мебели, ибо такова была ее манера. Другие ученицы, Мэри Франкс или Джесси Ньютон, красивые девочки с ясными, открытыми лицами, невинные, а потому бесстрашные, появлялись с приветливой улыбкой и с радостным румянцем на щеках, делали прелестный реверанс на пороге гостиной, дружелюбно протягивали маленькие ручки знакомым и садились за фортепьяно, чтобы сыграть хорошо разученный дуэт с той бесхитростной услужливой готовностью, что покоряет все сердца.

Была среди них девочка по имени Диана, та, что прежде училась в заведении мисс Стерлинг (я уже упоминала о ней); подруги обожали ее, такую милую и храбрую, хоть и немного побаивались. Щедро одаренная от природы как телесно, так и духовно, она была умна, честна и бесстрашна. Твердая как скала, она давала решительный отпор всем притязаниям мисс Фицгиббон на первенство в классной комнате, хватало у нее смелости и силы духа, чтобы противостоять им и в гостиной. Как-то вечером, когда младшего священника вызвали по какой-то спешной надобности сразу после чая и из гостей остался один лишь мистер Эллин, Диану позвали сыграть длинную сложную пьесу для фортепьяно, которую она обычно исполняла мастерски. Девочка дошла до середины пьесы, когда мистер Эллин, вероятно, впервые заметив наследницу, спросил, не холодно ли той. Мисс Уилкокс тотчас воспользовалась случаем, чтобы рассыпаться в похвалах безжизненному, тупому оцепенению мисс Фицгиббон, назвав ее истинной леди, образцом скромности и благопристойности. То ли принужденный тон мисс Уилкокс выдал ее истинные чувства, весьма далекие от восторженного одобрения, выражаемого лишь на словах, ибо она превозносила фаворитку из чувства долга, а никак не потому, что хоть в малейшей степени поддалась очарованию этой юной особы, то ли Диану, вспыльчивую по своей природе, охватило нестерпимое раздражение, трудно сказать, но она вдруг повернулась на своем табурете и обратилась к мисс Уилкокс:

– Мэм, эта девочка не заслуживает ваших похвал. Она вовсе не пример для подражания. В классной комнате она держится надменно, враждебно и холодно. Что до меня, мне глубоко противно ее важничанье. Многие из нас ничуть не хуже ее, а то и лучше, хоть мы, возможно, не так богаты.

С этими словами Диана закрыла крышку фортепьяно, взяла под мышку ноты, присела в реверансе и удалилась.

Как ни странно, мисс Уилкокс не сказала тогда ни слова, да и впоследствии не отчитала Диану за эту выходку. К тому времени мисс Фицгиббон обучалась в школе уже три месяца, и, вероятно, первые восторги директрисы, увлеченной своей подопечной, успели утихнуть.

В самом деле, с течением времени все чаще стало казаться, что зло возможно исправить, жизнь входит в свою колею, мисс Фицгиббон готова снизойти до своего окружения и занять надлежащее место среди учениц, однако всякий раз, к вящей досаде ревнителей справедливости и здравомыслия, какое-нибудь мелкое происшествие пробуждало угасший было интерес к ее ничтожной персоне. Однажды это была огромная корзина фруктов из оранжереи – дынь, винограда и ананасов – в подарок мисс Уилкокс от имени мисс Фицгиббон. Быть может, виной тому эти роскошные плоды, которыми излишне щедро наделили формальную дарительницу, или обилие пирожных по случаю дня рождения мисс Уилкокс, но случилось так, что из-за расстройства пищеварения мисс Фицгиббон принялась ходить во сне. Как-то ночью она устроила переполох в школе и насмерть перепугала всех девочек, когда прошла по спальням в длинной белой ночной рубашке, испуская стоны и вытянув перед собой руки.

Послали за доктором Перси, однако, как видно, его лекарства не помогли, поскольку через две недели после первого припадка лунатизма мисс Уилкокс, поднимаясь по лестнице, на что-то наткнулась в темноте. Поначалу она решила, что это кошка, но когда принесли лампу, обнаружила, что ее дорогая Матильда Фицгиббон лежит, скорчившись, на площадке, синяя, холодная, оцепеневшая, с побелевшими губами, в полузакрытых глазах ни проблеска света. Девочку не скоро удалось привести в сознание: казалось, чувства ее все еще в смятении, и теперь у мисс Уилкокс появился неоспоримый предлог держать любимицу весь день на диване в гостиной и хлопотать над ней больше прежнего.

Но приходит день расплаты и для избалованных наследниц, и для пристрастных воспитательниц.

Однажды ясным зимним утром, когда мистер Эллин сидел за завтраком в своем холостяцком кресле и наслаждался чтением еще сырой свежей лондонской газеты, принесли письмо с пометками «лично в руки» и «срочно». Последняя приписка пропала втуне, ибо Уильям Эллин никогда не торопился и лишь недоумевал, как у других хватает глупости спешить, ведь жизнь и без того коротка. Он оглядел небольшое послание: сложенное треугольником, надушенное, – несомненно, от женщины. Мистер Эллин узнал почерк: это от той самой дамы, которую молва так часто прочила ему в жены. Холостяк достал сафьяновый футляр, выбрал среди инструментов маленькие ножницы, вырезал печать, не повредив ее, и прочел:

«Мисс Уилкокс шлет сердечное приветствие мистеру Эллину и будет рада видеть его у себя, если тот сможет найти несколько свободных минут. Мисс У. нужен небольшой совет. Она объяснит все мистеру Э. при встрече».

Мистер Эллин спокойно покончил с завтраком и тщательно оделся, чтобы пройтись по холодку. В этот декабрьский день стояла прекрасная, хоть и морозная, солнечная безветренная погода. Прогулка ему понравилась: воздух был неподвижен, солнце не по-зимнему ярко, твердая, схваченная морозом дорожка припорошена снегом. Он постарался продлить удовольствие и выбрал кружной путь через поля по извилистым малолюдным тропинкам. Если по дороге встречалось дерево, на которое удобно было опереться, он иногда останавливался, прислонялся спиной к стволу, складывал руки на груди и погружался в размышления. Если бы какая-нибудь досужая сплетница застигла его в эту минуту, то решила бы, что он думает о мисс Уилкокс; возможно, когда мистер Эллин дойдет до Лоджа, по его обращению мы поймем, насколько верна эта догадка.

Вот наконец он подошел к дверям и позвонил. Его впустили в дом и проводили в малую гостиную, комнату уединенную и не такую просторную, как парадный зал. Мисс Уилкокс при виде гостя поднялась из-за письменного стола с надлежащим изяществом и любезным выражением лица, чтобы его приветствовать. Этим грациозным манерам и учтивому обхождению она научилась во Франции, ибо провела полгода в одной из парижских школ, где вместе с азами французского усвоила массу жестов и вежливых знаков расположения. Нет, мы определенно не вправе утверждать, что мистер Эллин не восхищен мисс Уилкокс, в этом нет ничего невозможного. Она, как и ее сестры, не лишена красоты, вдобавок все они умны и блистательны. Им нравится одеваться в ярко-синие платья, которые нередко украшает приколотый для контраста пунцовый бант; вообще они предпочитают сочные, радостные цвета: травянисто-зеленый, фиолетово-красный, темно-желтый; тихая гармония красок у них не в чести. Глядя на мисс Уилкокс в синем шерстяном платье, отделанном лентой цвета граната, многие решили бы, что это на редкость приятная женщина. У нее светлые рыжеватые волосы и хороший цвет лица, черты правильные, хотя нос немного заострен, а губы тонковаты. Мисс Уилкокс чрезвычайно деловита и практична: ни утонченность чувств, ни возвышенность мыслей вовсе ей не свойственны. Несмотря на крайнюю ограниченность, она, однако, представительна, степенна и вполне довольна собой. У нее холодные, бледные, слегка навыкате глаза с острыми узкими зрачками, которым не свойственно ни сужаться, ни расширяться, светлые ресницы и брови. Мисс Уилкокс чрезвычайно высоконравственная и благопристойная особа, но ни деликатность, ни скромность ей не присущи, ибо от природы она начисто лишена всякой чувствительности. Когда она говорит, голос ее не дрожит, лицо ничего не выражает, а в манере держаться нет и тени волнения. Ей незнакомы ни трепет, ни краска смущения.

– Чем могу служить, мисс Уилкокс? – Мистер Эллин подошел к письменному столу и опустился на стул возле него.

– Быть может, вы дадите мне совет или располагаете кое-какими сведениями. Я чувствую полнейшую растерянность, боюсь, дела совсем плохи.

– Но как? И отчего?

– Я бы все исправила, будь это возможно, – продолжила почтенная дама, – но не знаю, как подступиться! Подвиньтесь ближе к камину, мистер Эллин, день выдался холодный. – Они оба подсели ближе к огню, и мисс Уилкокс вновь заговорила: – Приближаются рождественские каникулы, вы ведь знаете?