Отель Диабло

– Мышонок, – представился я. – Так меня тут называют. А тебя?

 Медик расхохотался едва заметно – уставшее лицо на миг оживилось, будто кто-то в темноте зажёг спичку.

– Имя себе не выбирал. Все зовут по профессии, так и осталось. Медик. И хватит.

– Пожалуй, согласен, – кивнул я. – Меня тоже как обозвали, так и залипло. Голова и так еле варит, на новое имя фантазии не хватает.

– Ну, показывай, что там у тебя. Крови, я смотрю, нет – и это правильно. Новички редко кровоточат. Но замотать чем-нибудь найдётся, – произнёс он, открывая старый, скрипучий шкаф. Достал оттуда серую тряпку – когда-то, возможно, это был женский топ, теперь – просто бинт.

– Кровь? – переспросил я, недоумевая.

– Ага. Видишь ли, – начал он, ковыряясь в аптечке, – тут раны сами по себе не затягиваются. И от потери крови не умираешь. Смерть наступает только, когда тебя полностью поглощает демон, либо тебе вырвут сердце. Так что хоть пополам тебя разрежь – жить будешь. Но с каждым порезом станет тяжелее. А лечит тут одно – кровь демона. Добровольно отданная.

Он повернулся ко мне, уже с повязкой в руках, и внимательно осмотрел мою ногу. Пять мелких проколов медленно затягивались – кожа словно вспоминала, как быть цельной.

– Повезло тебе, – сказал Медик. – Видимо, тебе досталась капля демонической крови. Добровольной. Заживает само. К следующему циклу, глядишь, ничего не останется.

 Он перевязал ногу – ловко, почти машинально – и откинулся на спинку своего кресла, разглядывая меня уже более внимательно. Я порылся в кармане и достал флакон – тонкий, изящный, с золотым ободком. Внутри густая жидкость будто сама светилась изнутри. Я поднял его на свет.

– Это лечит? – спросил я.

 Лицо Медика побледнело, глаза расширились. Он резко вытянул руку, будто хотел убрать это из поля зрения.  – Матерь божья… Спрячь это немедленно. И никому больше не показывай, – сказал он глухо. – Тут мало тех, кто пожелает тебе добра.

– А можно посмотреть? Ну пожалуйста! – Спайк заглянул из-за плеча с глазами кота из мультика.

– Никакой крови не было. Никто её не видел. Ясно, Спайк? – холодно произнёс Медик, как строгий отец.

– Да, сэр, – тут же опустил голову мальчишка, как нашкодивший ребёнок.

– Золотая колба… Это не просто кровь. Такую отдают только высшие демоны. Где ты её взял?

– Друг дал. Тот, что помог сюда добраться. Но сам сказал, что это место – крысиная нора. Сюда он бы не полез.

 Медик растянул улыбку на лице, но грустную. – В этом он не ошибся. У нас тут даже обычной-то кровью редко делятся. А высшая… Береги её. Оставь на чёрный день. На самые мрачные циклы.

 Он замолчал на секунду, потом заговорил строже: – Сейчас тебе на минус пятый. На входе у тебя всё заберут. И, скорее всего, не вернут – ты же новенький. Так что топор оставь у меня в шкафчике. И флакон… тоже лучше передай мне. На время.

 Мышка колебался. Но в лице Медика не было подвоха – он внушал больше доверия, чем кто-либо в этом проклятом месте. Передав ему флакон и положив топор в шкаф, Мышка взглянул на него. На что Медик кивнул с одобрением. – А теперь – иди. Минус пятый. И прости заранее. После приходи – будет разговор. Он почти вытолкал их за дверь и резко её захлопнул. Мышка не успел и слова вымолвить. Грубо, резко, но по-своему заботливо. Всё это здание, все эти лица – будто надрывали нервы, расщепляли сознание. Словно нужен был чёртов путеводитель по аду. Или хотя бы вики-страничка. Мышонок был морально истощён. Молчаливый, почти механический. Он спустился на минус пятый. Там у единственной двери стояли два амбала с мачете. Улыбаясь, они обыскали его, отобрали всё, что могли, и молча отступили в сторону.

Я потянулся к двери. И в тот же миг меня окатил тот самый страх. Не паника – первобытный ужас, как при входе в тот дом. Он был другим, мягче… но всё же до жути знакомым.

– Мне точно туда? – спросил я, не открывая дверь. Громила засмеялся и с силой толкнул меня внутрь. Щелчок замка. Дверь захлопнулась. Темнота вгрызлась в кожу. Я почувствовал, как реальность растворяется, и внутри остаюсь только я – и нечто, что ждёт. Закрыв глаза, я попытался восстановить дыхание. Мысли кололи, как иглы. Желания и страхи бились в груди, рвались наружу. Я собрался. Стал целым. И тогда я увидел.

Из тьмы, как светоч безумия, возник Отель. Высокий, он светился, будто дразнил. А на крыше, как клеймо на челе дьявола, горела огромная, слепящая надпись: HOTEL DIABLO

Слова пульсировали в неоне, как нерв, выброшенный на свет. И я понял – дальше будет хуже. Но я уже не мог остановиться.

Глава 4. HOTEL DIABLO

 Под ногами расстилалась идеально чистая ковровая дорожка. Я ступил на неё – и тишина вокруг будто сгустилась. Шаги исчезли. Дыхание стало глухим, как будто я в аквариуме. Я сделал ещё один шаг. Двери впереди не просто стояли. Они ждали. Слишком высокие, слишком гладкие. В их поверхности отражался я… Моё отражение не двигалось. Сердце застучало в груди. Инстинктивно моргнул – и отражение моргнуло тоже. Но с задержкой. На долю секунды позже. Хватило, чтобы в животе свернулся холодный ком. Я протянул руку к дверной ручке. Она не была металлической – скорее, тёплой, как чья-то ладонь. Дверь открылась.

Тепло. Свет. Покой. Всё это разлилось по телу, когда я шагнул внутрь. Отель выглядел… идеальным. Золото на стенах. Хрусталь в люстрах. Воздух – как в музее, где ничего нельзя трогать. Но это было не торжество. Это был гроб, слишком богато отделанный для своего содержания. На ресепшене стояла женщина. Её улыбка была отрепетированной. Слишком идеальной. – Добро пожаловать в «отель Диабло», – проговорила она, и каждое слово звучало, как заранее записанное.

– Назовите имя, если оно имеется, – произнесла она ровным, пустым голосом.

 Мне показалось, что губы её не двигались.

– Мышка… – я ответил неуверенно.

 Она медленно наклонил голову, будто оценивал сказанное. Затем её рука плавно потянулась к ящику, достала оттуда золотой ключ и замерла. На секунду воцарилась полная тишина. – 605, – наконец произнесла она, словно кто-то дал ей команду продолжать. Следом она указал на лифт. Мышка подошёл к лифту и нажал на кнопку вызова. Первая мысль, что проскользнула в голове – принесут ли ужин в номер. Он не чувствовал острого голода, но еда могла бы отвлечь, увести в сторону от навязчивого страха, как музыка в зале ожидания перед казнью. Он боялся всего. До дрожи. До ломоты в костях. В этот миг он действительно ощущал себя мышью – маленькой, беспомощной, прижатой к стене, готовой с писком юркнуть в темноту. Ему чудилось, что лифт сорвётся и утащит его в бездну, или администратор пронзит спину ножом. А может, всё куда страшнее – охота уже началась, и он лишь дичь на золотом блюде. Аура страха обволакивала, сжимала виски так сильно, что казалось – глаза вот-вот вылезут из орбит. Это было нечто большее, чем мимолётная тревога. Давление, ощущаемое на уровне души. Гораздо сильнее, чем у Лиссы. Это было нечто древнее. Живое. Вездесущее.

       Пока он размышлял, чего страшится больше – умереть от рук персонала или остаться голодным в отеле, который мог бы принадлежать самому Люциферу, – двери лифта бесшумно распахнулись. Без малейшей уверенности в себе он вошёл внутрь. Кабина сияла золотом. Пол, потолок, стены – всё отливало богатством, словно ловушка была сделана из блеска, чтобы пленить взгляд, отвлечь внимание.

 Кнопок внутри не было. Лифт закрылся, как пасть, и тронулся сам. В неизвестность. Спустя мгновение он остановился. Двери открылись, и перед ним возникла дверь с номером 605. Коридор тянулся в обе стороны, казалось, до бесконечности – темнота скрывала его концы, словно время здесь стояло на месте. Мышка вставил ключ, повернул. Дверь поддалась.

В нос ударил запах лаванды. Свет внутри был тусклым, мягким, словно из другого мира. Он сразу влюбился в интерьер. Нежно-голубая постель, на ней – аккуратно сложенный в чехол классический костюм. Всё выглядело безупречно. Слишком безупречно.

 Как только он переступил порог, в ванной загорелся свет – яркий, белоснежный. Ванна была огромной, кафель искрился, как первый снег под утренним светом. Он решил принять душ. Переодеться. Попробовать поверить, что всё в порядке. Когда тёплая вода коснулась его кожи, он выдохнул. И впервые за долгое время – по-настоящему. Приоткрыв воду. Тёплая струя ударила в грудь, как ласка, от которой хочется заплакать. Он не просто мылся. Он смывал весь этот день. Всю ночь. Всю чёртову жизнь. Но мысль о том, что это может быть его последний душ на ближайшие дни… Она не давала забыться. Как холодный нож в спине. Он чувствовал: не всё так просто. И если охота началась – то именно сейчас его приодели для погони. Внезапный щелчок света отозвался в теле Мышонка, как выстрел. Его сердце споткнулось. На мгновение казалось – кто-то вошёл. Но это всего лишь загорелась лампа на кухне. Холодильник вспыхнул золотым отблеском, как сундук с сокровищами. Но внутри Мышонка поднялась буря, словно вода прорвала плотину и захлестнула его с головой, смыв мысли и остатки спокойствия прочь. Он стоял, потерянный в этом номере, полном роскоши. До Лимбо он не знал был ли в подобных местах. Но здесь, в этом проклятом отеле, такие простые вещи как горячий душ, тёплая постель и тарелка еды обрели почти божественное значение. Он мечтал о королевском ужине – устрицы, стейки, вино. Он предвкушал новый щелчок, который мягко подсветит постель, и позволил бы забыться хотя бы на ночь.

 Он подошёл к холодильнику. Тот выделялся на фоне интерьера, слишком новый, будто из будущего. Лощёный, сверкающий, но в его облике что-то резало глаз. Ручка. Она была исцарапана. Не просто когтями – В глубине металла читались следы букв. Слов. Будто кто-то пытался что-то написать… перед тем, как исчез. Он потянулся. Коснулся холодной стали. В этот момент он уже чувствовал нутром, что это все ловушка. Знал – и всё равно открыл. И всё равно не был готов. Холодильник распахнулся, и его запах сразу донёс лишь разложение. Внутри были только жуткие остатки, а в овощном отсеке – оторванная женская голова с прилипшими к стеклу волосами, подмигивавшая в полумраке.

 И свет погас. Вся комната утонула во мраке, лишь лампочка в холодильнике продолжала биться, мигая, словно последнее сердцебиение. Потом и она потухла. Темнота. Но не простая. Это было не отсутствие света. Это была живая темнота. Плотная. Прожорливая. Она пожирала не только зрение – она тянулась к разуму. И Мышонок чувствовал, как фантазия выходит на охоту. Волчья стая мыслей бросилась на остатки его рассудка, разрывая нервы в клочья.

Паника пронеслась сквозь него, как горячий ветер. Пульс сорвался с цепи. Вдруг в центре комнаты вспыхнула одинокая лампочка. Она раскачивалась, как маятник. Свет от неё был слаб, но его хватило, чтобы осветить кирпичные стены. Красные. Сырые. Пульсирующие. Выхода не было. Ни щели, ни трещины. Даже крысы бы здесь не протиснулись. Мышонок закрыл глаза, вдохнул. Этого хватило. Удушье обрушилось, как капкан. Горло сжало – невидимая хватка, железная, беспощадная. Его тело взмыло вверх. Кто-то держал его в воздухе. Кровь ударила в голову, вены вздулись. Глаза наливались багровым. Он открыл глаза. Перед ним – рука. Не человеческая. Пальцы длинные, с неровными фалангами, как корни дерева. Но кожа – как у мертвеца. Серо-жёлтая, в трещинах. А под ней – жилы, будто черви, ползали в судорогах. Его держали над бездной. Он не видел дна. Не знал – упадёт ли он в вечность, в смерть, или во что-то хуже. Он хотел вдохнуть. Закричать. Но дыхание – было платой. За вдох – падение.

Мышка из последних сил цеплялся за ускользающее сознание. Картина перед глазами и без того была смутной, словно на ней растекалась краска – и вот уже всё начинало растворяться.

Но внезапно хватка ослабла. Рука отпустила. Ногти, что впивались в его шею, оставили глубокие алые борозды. Он рухнул вниз – и вдохнул. Глубоко, судорожно. Воздух ворвался в лёгкие с такой силой, что казалось, они вот-вот лопнут. Он не успевал осмыслить происходящее. Ещё миг назад – смерть. Сейчас – падение. Его тело сквозило через темноту, пока боль не пронзила позвоночник, когда он всем весом ударился о дверь, словно она лежала не в стене, а под ним.

 Дверь с грохотом распахнулась. Он провалился дальше. Новое падение. Ещё глубже. Но теперь его окружал тусклый, темно-голубой свет. Как отблеск луны под толщей воды. Комната была другой. Но страх остался прежним.

      Отсутствие воздуха? Вода наполняет его изнутри. Она была ледяной, и на мгновение он подумал, что утонет. В следующую секунду тело ударилось о плитку, Мышка с трудом вырвался на поверхность.

 -Где я? – произнес он вслух

 Лёгкие сжимались, пытаясь вытолкнуть воду. Судорожно оглядываясь. Это был бассейн.

 -Только вот… я же был в отеле. – произнес он сам себе, дабы удостоверится в реальности зажмурился и снова открыл глаза. Бассейн никуда не делся. Значит ли это, что отель был сном? Или… За окнами начало появляться алое зарево. Воздух гудел от криков, словно сам мир завопил в агонии. Звуки ломались, искажались, превращались в визг, будто кто-то царапал ногтями по стеклу внутри его собственного разума. Меньше чем в метре от него шлёпнулась в воду выбитая дверь. Он машинально уставился на неё, а потом… засмеялся. Дикий, истерический смех вырвался сам по себе, как если бы он только что услышал лучший анекдот в своей жизни. Дверь могла размозжить ему голову, но она упала чуть правее. Хах… ха… ха-ха! Он запрокинул голову, смеясь всё громче.

– О, ну конечно, конечно! – выдохнул он сквозь судороги смеха. – Теперь меня убивают двери!

 Но смех моментально застрял в горле. Вода вокруг него вдруг потемнела, будто в бассейн вылили чернила. В следующий миг чёрный проём в потолке начал вытягиваться, словно пасть, разрывающая пространство. Оттуда послышался хруст… влажный, пронзительный, будто кто-то смачно рвал сырое мясо зубами. Он замер, глядя в эту чернильную пустоту. И тогда оттуда вывалилось нечто. Рука. Нет, не рука. Нечто похожее на руку, но слишком длинное, с суставами, выгнутыми не туда. Два раза. Три раза. Оно не падало, а скользило вниз, сгибаясь и выворачиваясь, как переломанный паук. Он хотел закричать, но смех снова вырвался наружу.

– Нет-нет-нет-нет-нет, я этого не заказывал, сука!

 Рука ударила его с силой грузовика, вмяла в плитку бассейна, выбивая воздух из лёгких. Вода в ушах загудела, превращаясь в плотный, вязкий гул. Чёрный провал. Кадры начали рваться. Вот он уже не под водой, а в воздухе – висит над бассейном, захваченный невидимой силой. Вот он снова в воде, задыхаясь, борясь за каждый вдох. Вот мир переворачивается, и он летит в сторону лестницы. Треск! Плитка вокруг лестницы разлетается, и он чувствует, как что-то острое вонзается ему в руку. Керамический кусок. Мир пульсирует в красных и чёрных вспышках, как мерцающий ламповый телевизор. Всё, что у него есть, – это инстинкт. Он замахивается. Керамика разрывает чёрные сухожилия, свисавшие с кошмарной руки, как гнилые верёвки. Рёв.

       Земля задрожала, огонь выстрелил вверх. Вода в бассейне внезапно закипела, огромные пузыри поднимались на поверхность, лопались, выплёскивая кипяток. Огонь был везде. Он окружил его, как живая стена. Бассейн стал преисподней, а он – единственным грешником, которому предстояло гореть. Он заорал. Громко, безумно, как загнанный зверь.

КАКОГО ХРЕНА ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ?! Тиканье часов. Щелчок. Рука больше не тянется к нему. Щелчок. Кожа на спине взрывается болью – кипящая вода полоснула его, будто сотни раскалённых игл. Щелчок. Он уже не в воде. Он цепляется за край бассейна, колени дрожат. Щелчок. Он бросается вперёд, к двери, всё ещё хохоча сквозь боль. Дверь. Единственная трезвая мысль в хаосе. Запереть дверь. Громкий удар. Темнота. Он спотыкается, делает пару шагов и падает, не понимая, дышит ли он ещё или уже нет. За спиной что-то шипит, извивается.

       Дверь снова медленно открывается… Но он уже не мог это видеть. Мрак накрыл его, как тяжёлое одеяло.

Глава 5. Изгой

– Проснись! Эй, ну проснись же! – кричал Спайк.

Детский плач проносился по комнате, будто сквозняк из чужой боли. Медик распахнул глаза, не сразу понимая, где он. В голосе Спайка звенел ужас. – Быстрей! Хватай всё самое сильное! Новенький… он умирает! – выдохнул мальчишка и вылетел из кабинета, как пуля.

 Медик подскочил. Сердце грохотало. Он метнулся к стеллажу, на ходу накидывая халат. В руку легли ампула с адреналином, бинты, горсть таблеток в разноцветных флаконах. Уже на пороге он замер. Шкафчик. Рывком распахнул дверцу и выхватил маленькую склянку с густой тёмной жидкостью. Кровь. Его кровь. На крайний случай. Он прижал её к груди и рванул вниз, перескакивая ступени – минус пятый этаж, туда, где каждая секунда могла стать последней. У школы были свои правила. Не прописанные – выстраданные. У каждого цикла – свой ритм. У каждого демона – своя цена. Но в тот день всё пошло наперекосяк. И вся тяжесть – рухнула на плечи Седьмой.

       Она стояла на коленях. Перед ней – тело. Совсем молодой парень. Лет двадцати. Обугленная кожа, запёкшаяся кровь. Пульса почти нет. Пальцы Седьмой дрожали. Она приложила их к его запястью, будто надеясь – вдруг сердце ещё шепчет?

– Ну же… – прошептала она. – Живи…

 Глаза метались. Паника боролась с решимостью. Она больше не выглядела руководителем. Только женщиной. Измотанной. Оставленной наедине с ужасом. – Вы думаете… – выдохнула она сквозь зубы, – я ради этого заключала договор с высшим демоном? В голосе дрожала не злость – отчаяние. Но вот голос взорвался: – Я тебе даю тех, кто боится! Ты даёшь нам защиту и схрон! Никогда мы не договаривались, что ты будешь калечить людей, больная сука!

Её крик отозвался в стенах гулким эхом. Пустота молчала. В этот момент вбежал Медик, запыхавшийся, за ним – Спайк. Мальчишка испуганно вглядывался в лежащего на полу, будто в старшего брата, которого не должен был увидеть вот так.

– Все вон! Кроме тебя, Медик! – рявкнула Седьмая. Стражи, молча, словно тени, потянулись к выходу. Один из них подхватил Спайка за плечо, уводя прочь. Тот сопротивлялся, но взгляд не отрывался от тела. Когда дверь закрылась, Медик опустился рядом.

Глянул на то, что осталось от юноши.

– …Бог ты мой. Что с ним?..

 Седьмая потерла висок, голос её сорвался. – Я не знаю. Его нашли у входа к Лилит. В таком виде. Она будто пыталась его убить… – Вводи его в кому. Он не выкарабкается, – сказала она. Глухо. Не как приказ, как приговор самой себе.

Он вскинул взгляд. – Ты так легко просишь меня… убить человека? Своими руками?

– А ты, – резко парировала она, – что, перевяжешь его – и он встанет? Улыбнётся и пойдёт?

Он будет умолять, чтобы его прикончили. От такого… не возвращаются. Медик молчал. Его рука медленно потянулась в карман. Пальцы сомкнулись на чём-то холодном. Он вытащил склянку. Золотая кровь вспыхнула в тусклом свете, как капля солнца среди мрака.

 Глаза Седьмой расширились. – Ты… – она сделала шаг вперёд. – Ты всё это время держал при себе… кровь Высшего?!

 Молчание окатило помещение. – Ты же понимаешь, что с тобой сделают за это?.. Да будь ты кем-то другим – тебя бы уже бросили в карцер на месяц циклов. Только потому что ты ещё полезен – ты стоишь здесь, а не на цепи.

 Медик чуть отвёл взгляд. Почти шепчет: – Она принадлежала ему. Я просто… сохранил.

 Медик подошёл ближе. Опустился на колени, держа склянку в руке. Кровь внутри словно жила своей жизнью – густая, золотистая, текучая, как расплавленная медь. Она светилась. Дышала.

– Всего… пять капель… – пробормотал он, разглядывая содержимое.

– А, чтобы это залечить, он, сука, весь должен в ней искупаться! – сорвалось с языка Седьмой. Голос дрогнул, нервы на пределе.

– Есть идея, – произнёс Медик. Тихо. Как будто сам себе. Он наклонился над телом, аккуратно приоткрыл парню рот… и замер.

– Ты совсем с ума сошёл?! – взорвалась Седьмая. – Она может подчинить его, убить, обратить! Ты что, пророчества не слышал?! Это кровь ВЫСШЕЙ! Это не лекарство, это оружие!

 Медик не отрывал взгляда от юноши. – Не думаю, что ему может стать хуже, чем сейчас.

 Одним резким движением он влил кровь.

– СТОЙ! – вскрикнула Седьмая, пытаясь схватить его за руку.

 Но было поздно. Кровь уже стекала по горлу. Прошла минута. Слишком долгая. Слишком безответная. Медик бросил взгляд на Седьмую. Та молчала, как будто молилась без слов. Он сглотнул.

– Похоже, запрет был не просто так, – хрипло выдохнул он. – Добро перевели… в какую-то жуткую альтернативу.

       В этот момент тело дёрнулось. Судорога. Вторая. Потом третья – сильнее. Как будто невидимые цепи начали разрывать его изнутри. Из горла хлестнула кровь. Свет. Резкий, как взрыв. Над его головой появился нимб – сияющий, белоснежный, как лезвие, вращающийся, как солнечный диск. Он вспыхнул, ослепляя, будто световая граната в ночи.

 Седьмая зажмурилась, заслонив глаза. Медик отшатнулся, прикрываясь рукой.  И в ту же секунду – трещина. Нимб раскололся пополам, будто зеркало, брошенное на камни. Осколки посыпались вниз и испарялись, тая, как снег на чёрной плите. Половина осталась, паря над телом, пульсируя мягким белым свечением.

– О боги… – прошептала Седьмая. Лоб юноши начал вспучиваться. Кожа треснула, разъезжаясь в стороны, как смятая ткань. Из раны вышла кость. Острая. Изогнутая. Кровь стекала по виску. Рог. Огромный, как у зверя, которого никогда не показывали в священных книгах.

– Он… он обращается! Зови стражу! – вскрикнула Седьмая.

– Погоди. – Медик схватил её за запястье.

– У нас договор. Если он действительно обратится – она тут же заберёт его душу. А мы… на её территории. Пока он в этом теле, у нас ещё есть шанс.

 Седьмая дрожала. Не от страха за себя. Она сжимала кулаки – белые костяшки, стиснутые зубы. Это был страх… за своих. Все сто душ в этом проклятом месте были её детьми. Каждого она защищала, как могла. И каждый новый потерянный – прожигал дыру в груди.

Тело продолжало меняться. Глаза распахнулись – резко, будто от толчка. Один – горящий голубым, неестественным светом. Второй – наливался кровью, зрачок расползался, белок чернел. Пальцы вытягивались. Суставы трещали. Ногти – удлинялись, чернели, словно кости прелого дерева. Он сорвал с себя пуговицы – костюм рассыпался. На груди – вспышка жара. Символ. Вырастающий изнутри. Не просто круг – пентаграмма, но… искажённая, сложная, многослойная, будто сама структура иной реальности. Она горела на коже. Жгла. Пульсировала. Седьмая всматривалась в выжженную пентаграмму на груди. Символы пульсировали, словно дышали.

– Она запечатывает его… – прошептала она. – Если не остановится – он умрёт как демон.

 Пламя в знаке дрогнуло и потухло. Пентаграмма медленно исчезала, будто впитываясь в кожу. Свет на лбу погас. Рог, торчавший из рассечённой кости, начал втягиваться обратно, скрываясь под кожей.

 Глаз – тот, что сиял холодным голубым – мерк. Второй, налитый кровью, постепенно обретал белок. Дыхание стало ровнее.

– Всё… – выдохнула Седьмая. – Всё уходит…

 Но в следующую секунду – вспышка. Вторая. На груди выжигался новый символ. Уже не круг, не пентаграмма. Треугольники. Символы. Углы. Геометрия, чуждая человеческому восприятию. Как будто сама материя делала надпись. Нимб над его головой задрожал. Посерел. И начал сыпаться осколками, исчезая, словно выдох пепла в ночи. Тело расслабилось. Форма стала прежней. Руки – человеческими. Кожа – ровной. Символы растворились. И вдруг – вдох. Он открыл глаза.

Мир плыл. Цвета и формы сливались в безмолвие. В груди жгло. Будто глотнул раскалённого воздуха. Он попытался пошевелиться – пальцы дрожали, мышцы наливались тяжестью. – Живой… – донёсся до него чей-то голос. Он вдохнул ещё раз. И ещё. Рот приоткрылся, но язык не слушался. Мысли сбивались, но внутри… внутри пульсировало одно слово. Одно имя. Оно всплыло не из разума – из глубины.

– Даниил… – прошептал он. Меня зовут… Дэни.

– Твою мать… знал бы ты, как нас напугал. – Медик выдохнул, опускаясь на пятки.

– Мне даже ад отказал в смерти… из-за вас. – прохрипел парень, с трудом дыша.

 Седьмая и Медик переглянулись.

– То есть… спасибо, – добавил он после паузы, с тенью издёвки.

 Седьмая фыркнула, спрятав облегчение за язвой: – Ты тут день от роду – а уже шороху навёл на весь цикл.

– Имя вспомнил? Или хоть что-то ещё? – спросил Медик, подаваясь ближе.

– Нет. Только имя. Оно будто выжигалось у меня в сознании. А что вообще произошло?

– Ты совсем ничего не помнишь? – уточнила Седьмая.

– Помню… Жжение. Боль по всему телу. И… я вошёл в Диабло.

 Медик нахмурился. – В бар?

– Нет. Огромный отель. Мне там даже костюм выдали. Я… смутно помню, но… я почти поел. – он скривился, будто проговорить это было стыдно.

– Всё-таки дело не в баре… – пробормотала Седьмая.

– А что это вообще за “дело” с этим Диабло? – спросил Дэни, приподнимаясь.