Гадюка

Он закатил глаза.

– Может быть, потому что все они принадлежат к другим расам? На том же языке говорили их предки. Люди, живущие в других странах, на других континентах, придерживаются своей культуры, говорят на своих языках. Будто ты не знаешь… Я чувствую себя идиотом, объясняя тебе эти банальные вещи. – Он беззаботно рассмеялся, и его смех был подобен ядовитому цветку.

Я нахмурилась. Раз здесь нет Турции, значит, не должно быть и других стран. Но, как я поняла, местные люди говорили на языках других стран. Я завела саму себя в тупик.

– Окажись ты на моем месте, то понял бы, что сейчас чувствую я, – сказала я.

– Я бы не тупил как ты, – спокойно ответил он.

– У кого-то мания величия, – сказала я, и Эфкен, облизав губы, сделал еще одну затяжку.

– Величие живет и во мне, и в моих словах.

Мне захотелось сломать его прекрасный нос. Если бы мы встретились при нормальных обстоятельствах и он бы заговорил со мной подобным тоном, я бы, конечно, воплотила эту мысль в реальность, но наши обстоятельства не были нормальными. И признаться, я понятия не имела, каким будет его следующий шаг.

– А ты всегда такой грубый? – Хотя мой голос звучал мягко, я была уверена, что этот вопрос больно кольнул его самолюбие. Он сердито зыркнул на меня.

– Я тебя кормлю, и ты так меня благодаришь? – Его слова уязвили меня. Я посмотрела в его глубокие синие глаза, не скрывая своего гнева, который разгорался во мне подобно огню.

– Гордишься тем, что накормил пленницу? Это ты удерживаешь меня здесь против моей воли, поэтому и должен кормить меня. И я не обязана тебя за это благодарить.

Заинтригованный моим дерзким выпадом, он нахмурил густые брови и всмотрелся в мое лицо.

– Ты меня не знаешь, – произнес он, и я удивленно уставилась на него. – Только сумасшедший человек – из тех, кто знает меня, – отважился бы вот так стоять и говорить со мной, дерзить мне в лицо и бросать вызов. – Я прищурилась и тяжело сглотнула. – Может, ты и правда сумасшедшая. Ты не ведешь никакую тайную игру, ты просто ненормальная.

– Я не веду никакие игры, – твердо сказала я. – И я и не сумасшедшая. До того как ты похитил меня, я была самым обычным человеком, живущим самой обычной жизнью и обладающим совершенно здоровой психикой. – Я глубоко вздохнула. Теперь и у меня начали появляться сомнения, не помутился ли мой рассудок. – Но сейчас… сейчас я правда ничего не понимаю.

Поднявшись со стула, я почувствовала на плечах какую-то небывалую тяжесть. Что бы я ему ни говорила, он не слушал меня. Мне нужно было самой разобраться, что здесь происходит, иначе… Я даже представлять не хотела, что тогда со мной будет.

– Если будешь пытаться во всем разобраться, то пострадаешь только ты сама, – медленно произнес Эфкен, и от этих слов у меня на душе стало еще тяжелее. – Я лучше умру, чем начну искать смысл. – Он скривился и покачал головой.

– Никто не спрашивал твоего совета, – невольно вырвалось у меня. Мои нервы были натянуты как пружина. – Я просто хочу домой.

– На твоем месте я бы не стал храбриться, – сказал он, и я тяжело сглотнула, внезапно вспомнив, как сильно отражающиеся в его глазах чувства напоминали мне о смерти. – А теперь тебе пора идти спать.

Чувствовать его жесткий взгляд на себе было все равно что касаться пальцами адского огня.

– Отпусти меня, – прошептала я с болью в голосе. – Моя мама, должно быть, опустошена.

В его глазах что-то надломилось и посыпалось словно домино. Он отвернулся от меня и уставился на стол. Когда я поняла, что он игнорирует меня, как будто я ничего не сказала, как будто меня вообще здесь не было, мои плечи опустились, но уже не от страха, а беспомощности.

– Ты ужасный человек, – направившись к кухонной двери, сказала я так тихо, чтобы он не услышал. Но в тот момент, когда слова сорвались с моих губ, я почувствовала его дыхание на шее, и страх снова вонзился мне в спину подобно осиновому колу. Мои глаза расширились, когда Эфкен развернул меня к себе. Не успела я осознать происходящее, как сердце уже бешено заколотилось в груди, будто желало выпрыгнуть наружу.

Его убийственные глаза вонзились в меня.

Он схватил меня за руки и прижал к стене; его горячее, яростное дыхание обрушилось на мое лицо, словно пепел, падающий с раскаленного неба.

Страх. Самым ярким чувством, которое я когда-либо испытывала, был страх, возникающий снова и снова. Страх… Я ни на мгновение не могла отвести кроваво-карие глаза от его льдисто-синих глаз, напоминавших мне о смертельном холоде. Казалось, он мог одним легким движением оторвать мне голову.

В его глазах словно проигрывалось целое театральное представление, но стоило его ресницам опуститься, и я понимала, что все это вовсе не спектакль, что его глаза действительно несут смерть, а ресницы – решетки клеток, разящих кровью.

– Я ужасный человек, да? – От его дыхания веяло ненавистью. Я чувствовала себя так, будто он навел на меня дуло пистолета со взведенным курком. Его взгляд проникал в самую душу. – Ты не знаешь меня. Ты сама это сказала. Уверяю тебя: даже когда ты узнаешь меня по-настоящему, то не изменишь своего мнения, но ты будешь так напугана, что убедишь себя в том, что я совершенен. Ты не представляешь, как меня тошнит от жалких трусливых людишек вроде тебя, которые хватаются за свою жизнь. Да, я совершенен, а ты выглядишь настолько посредственно, что готова поверить в это.

Я думала, что его слова разозлят меня, разожгут во мне огонь ярости и заключат мой разум в темницу пламени, но ничего из этого не случилось. Я увидела, как дергаются его зрачки на фоне светлой радужки. Его глаза походили на покрытое снегом озеро, в котором отражалось яркое синее небо, а зрачки были темной душой, запертой в этом льду.

– Почему ты так зол? – спокойно спросила я, нахмурив брови. Эфкен ни на мгновение не отводил от меня взгляд. Мое спокойствие удивило его, но он не отступил. – На кого, на что? Или на себя?

Каждый раз, когда его зрачки расширялись, темная душа пытался прорваться сквозь толщу льда. Каждый раз, когда они сужались, его душа медленно опускалась на дно озера, погружаясь все глубже и глубже, словно собираясь утонуть.

– Иди спать, – сказал он, и я заметила, что его зрачки снова расширились. Он глубоко вздохнул и наконец-то отвернулся от меня. – Уходи.

Я ничего не сказала, знала, что не должна давить на него, по крайней мере сейчас. Я должна была хотя бы сохранять спокойствие и просто наблюдать за развитием ситуации, а уже потом предпринимать соответствующие действия. Любой мой неверный поступок мог привести к тому, что монстр внутри этого человека подберется ко мне еще ближе, и смерть заполнит его глаза.

– Подожди, – сказал он, как только я отошла от стены и направилась к выходу из кухни. Затаив дыхание, я остановилась, но не повернулась, чтобы посмотреть на него. – Твоя цепочка… – Мое сердце забилось с удвоенной силой, когда я вспомнила, что у меня на шее висит цепочка. – Кто тебе подарил ее?

– Подарок отца, – сказала я, не глядя на него. – Ты же не думаешь, что я и ее украла?

– Ты знаешь, что за камень в кулоне?

– Лунный камень, – ответила я, и между нами повисла неловкая тишина. Мне очень хотелось посмотреть на него, но я не стала – не желала снова встречаться со взглядом демонических глаз.

– Иди спать.

– А что, если их больше, чем ты думаешь? Что, если они не лгут? – услышала я голос, который задавал вопросы, которые снова и снова крутились у меня в голове. Он звучал так яростно, что я даже нахмурилась во сне. – Ты всегда думаешь, что знаешь все лучше всех. Дело в картах? – Ах да, теперь я вспомнила. Голос принадлежал Ярен. Мой и без того беспокойный сон прервался, как будто его разрезало ножом, а сны собрались в кровавую кучу, из которой я с трудом вырвалась в реальность. – Ничего ты не знаешь, брат!

– Прекрати, – сказал другой голос, и хотя он звучал спокойно, во мне поселилась тьма. Ресницы были такими тяжелыми, что я не могла разлепить глаза, будто кто-то залил их горячим воском.

– Нет, не прекращу. Почему ты продолжаешь игнорировать тот факт, что Ибрагим может быть прав? Почему ты превращаешь мою жизнь в ад только из-за того, что я встретила его? Разве я недостаточно одинока? Недостаточно страдаю? По эту сторону берега существуют тысячи загадочных легенд. Почему ты не веришь Ибрагиму?

– Это просто легенды, Ярен, – процедил Эфкен, и хотя я его не видела, очень хорошо представляла, как он стискивает зубы.

– Легенды, – хрипло прошептала я, и чары сна окончательно развеялись. Я отпихнула ногой мягкое одеяло и медленно села, задержав взгляд на уличном фонаре, а потом посмотрела на дверь. Темную комнату освещал лишь тусклый оранжевый свет, который плавно просачивался сквозь окно и падал на пол. Тусклым он был потому, что уличный фонарь находился достаточно далеко. Наверное, по ночам улица совсем не освещалась. Иногда мне казалось, что здесь так темно, потому что наступил конец света.

– Но та девушка говорит то же самое, что и Ибрагим. Как два человека могут не сговариваясь придумать одну и ту же сказку? Они ведь даже незнакомы!

– Ярен, я не знаю, кто та девушка, что она задумала и почему украла мою карту. Но одно я знаю точно: Ибрагим – идиот, и вся эта история слишком затянулась. Я начинаю злиться, а ты, сестренка, этого не хочешь.

Внезапно в порыве неконтролируемой ярости, нараставшей из-за прерванного сна, я резко распахнула дверь и выкрикнула:

– Я ничего у тебя не крала! – От моего дерзкого выпада все звуки в гостиной тут же стихли, а огонь в камине вспыхнул яркими пламенем, сжигающим темноту в коридоре передо мной. – Никакая я не воровка.

Когда я вошла, Эфкен стоял на коленях перед камином, держа охапку дров для растопки, и через плечо смотрел на меня. Я заметила, что Ярен, сидевшая в единственном кресле, украдкой вытирает слезы. На мгновение мне стало жаль ее, но я не подала виду.

– Ты подслушивала? – Эфкен нахмурил брови и пристально посмотрел на меня. Я гордо вскинула подбородок, хотя мои руки похолодели от страха. – Ты такая храбрая, потому что знаешь, что я не причиняю вреда женщинам и детям? – Взявшись двумя руками за древесину, он сломал ее пополам, и я втянула голову в плечи. Я тяжело сглотнула. – Не думаю, что тебе стоит увлекаться этим. Потому что я вижу того, кто любит дышать, не так ли, Медуза?

– Я не поведусь на твои угрозы, – сказала я, задрав подбородок еще выше, и с вызовом посмотрела на него. – А знаешь что? Я прямо сейчас уйду отсюда, и ты ничего мне не сделаешь!

– Правда? – язвительно спросил Эфкен, и на мгновение мне показалось, что он сейчас рассмеется. – Ну-ну.

– Нет, – прошептала Ярен. – Нет, ты не хочешь этого делать. Особенно когда он считает тебя преступницей.

– Я сделаю, – сказала я. – Возьму и уйду из этого дома.

Я увидела, как Ярен качает головой, но не понимала, в чем причина.

– Если хочешь уйти, уходи сейчас, – сказал Эфкен и повернулся к камину, словно ему было все равно на меня. Треск огня, напоминающий звуки ломающихся одна за другой костей, заполнил мой разум. Я не понимала поведение Эфкена. Может, это предвестник опасной игры?

– Если ты выйдешь на улицу в такой час, они разорвут тебя на куски, – сказала Ярен голосом, полным страха, и перевела взгляд на брата. – Ты что, совсем спятил? Если собираешься отпустить ее, то хотя бы отпусти, когда забрезжит первый свет. Отпускать сейчас – все равно что посылать на верную смерть!

– Что ты имеешь в виду? – спросила я, чувствуя, как страх обволакивает меня точно вторая кожа. – И что значит, когда забрезжит первый свет?

– Каждое живое сердце сейчас заморожено, – ответила Ярен, глядя на меня заплаканными глазами. – За исключением расхитителей.

– Расхитителей? – Я сделала еще один шаг, и Ярен тяжело сглотнула. – Кто это такие?

– Расхитителями зовут тех, кто несет смерть или увечья. Называй как хочешь.

– И кто они? – не унималась я.

– Волки.

Катушка с истерзанной пленкой начала вращаться, пока я стояла перед дверью кинозала и смотрела на лица, отражающиеся на белом экране. Все кресла пустовали, но я сжимала в ладони кассеты с моим прошлым и продолжала наблюдать за лицами, словно они могли в любой момент исчезнуть. Когда изображения на экране начали сливаться воедино, окрашивая хожу в холодный цвет, мое сердце забилось быстрее, а дыхание перехватило. Внезапно у меня перед глазами возникло замерзшее озеро, дно которого выглядело черным, а лед местами потрескался, раскололся или вообще отсутствовал.

– Это всего лишь легенды, – бесстрастно сказал Эфкен.

– А как ты объяснишь смерти?

– Ну… – Эфкен выпрямился и отряхнул руки, унизанные крупными перстнями. – Голодный волк всегда свиреп, и разве большинство упомянутых смертей не случились на пустырях? Животные по-своему борются с голодом и холодом. Конечно, они будут нападать.

– Но они никого не съели, просто растерзали и оставили. Как ты это объяснишь? – В вопросе Ярен крылось что-то странное. – Это не просто какие-то голодные волки, это нечто иное.

– Романтикам вроде тебя все это может показаться чем-то ужасным, но для дикой природы – вполне естественно, – бесстрастно сказал Эфкен, глядя Ярен в глаза. Я не моргая наблюдала за ними обоими. Волки… Образы были очень неясными, но где-то в глубине сознания крутился этот звук, будто записанный на кинопленку…

Волчий вой…

– Если ты хочешь отпустить ее, пусть уходит, когда забрезжит первый свет, – снова повторила Ярен. – Она невиновна, я ей верю.

Когда забрезжит первый свет… Что она имеет в виду? Я никогда раньше не слышала столь странных таких фраз. Я спрятала озябшие руки в рукава свитера, который мне одолжила Ярен, и тяжело сглотнула. Мне хотелось воспользоваться разрешением Эфкена и уйти, но что я буду делать, если на улице действительно разгуливают волки и я повстречаю одного из них?

– Ну что? – сказал Эфкен, снисходительно глядя на меня, как будто понимал, что я все равно никуда не уйду. Мое сердце наполнилось гневом. – Уходишь? Я не держу, несмотря на совершенное тобой преступление.

– Ты просто хочешь, чтобы я умерла, – прошептала я.

Наши взгляды встретились. Эфкен будто смотрел сквозь меня, проникая под ребра, где от него пряталось сердце. Внезапно я поняла, что любая защитная стена бесполезна, и тень страха закралась в мою душу.

– Как далеко ты зайдешь босиком по снегу, да еще и без куртки? – Жестокий вопрос Эфкена застал меня врасплох. Он просто стоял там, такой высокий и широкоплечий, осознающий свое превосходство и несущий опасность. Ярен встревоженно посмотрела на меня, но я не обращала на нее внимания, потому что не могла отвести глаз с Эфкена. В его глазах я увидела нечто такое, что заставило меня усомниться в том, в каком времени я нахожусь. – Даже если ты выйдешь на шоссе, то не встретишь там ни одной проезжающей машины. А если вдруг найдешь, то водителями окажутся не самые приятные люди. Чудо, если ты вообще доберешься до дороги. За окном водятся голодные хищники, готовые к нападению. Возможно, Ярен права.

– Ты просто пытаешься напугать меня, – сухо ответила я, не желая верить ни единому его слову, потому что это могло стать причиной моей гибели. Я не хотела, освободившись из его плена, сразу погибнуть.

– Хочешь сказать, мне не удалось? – Эфкен склонил голову набок. – Ты так мне ничего и не объяснила. Поэтому ты никуда не пойдешь, пока я не пойму, что с тобой делать, Медуза.

– Перестань меня так называть, – сказала я, и Ярен удивленно посмотрела на брата. – Я не твой питомец, чтобы давать мне прозвище. Ты не можешь меня запугивать, не можешь держать в заложниках.

– Вообще-то может, – обеспокоенно сказала Ярен. Казалось, она пыталась остановить меня. – Ты говоришь так уверенно, потому что не знаешь его, но если бы ты знала, что он за человек, то поняла бы, что твои слова – это не просто слова. – Ярен поднялась с кресла и вытерла слезы тыльной стороной ладони. – Он только заставляет поверить в то, что освободит тебя, но потом загонит в плен, какой ты даже не представляешь. Вот каков мой брат. Если что-то идет не так, как он хочет, он готов нарушить все запреты.

Слова Ярен вонзились в мою душу подобно мечам.

Все это время Эфкен равнодушно взирал на Ярен, не говоря ни слова. Просто смотрел на нее, как на мрамор, стену или заледеневшее озеро.

– Ты слышала ее, – наконец сказал Эфкен. Я вдруг подумала, что если бы лед мог говорить, то у него был бы голос Эфкена. – Она права. Я так и сделаю.

– Ты губишь меня, – сказала Ярен, качая головой, а потом развернулась к двери. – Ты губишь меня и всех, кто тебя окружает. Так же, как когда-то погубил себя.

Я ожидала увидеть на лице Эфкена хоть что-то, хоть какую-то тень эмоций. Может быть, сожаление. Гнев или обиду. Но его лицо ничего не выражало, как и взгляд. Он выглядел совершенно равнодушным, как будто смотрел в необъятную пустоту, на могилу, утратившую значение, на человека, о существовании которого со временем все забыли. Как будто его лицо и правда было сковано льдом, и если бы я коснулась его смуглой кожи, то обожгла бы пальцы, как может обжигать лед.

– Иди в свою комнату, – сказал Эфкен.

– Как будто мне есть куда идти.

– Сейчас же. – Эфкен перевел взгляд с Ярен на пылающее пламя в камине.

– Как бы я хотела, чтобы однажды ты сказал мне покинуть этот дом. – В словах Ярен слышался не просто упрек. Она словно обрушила кулак на лед, который приняла за стекло, но оно оказалось лишь тонкой ледяной коркой, замерзшей водой. Она разбила ее вдребезги и даже ничуть не пострадала. Когда Ярен вышла из гостиной, в воздухе повисла напряженная тишина. Эфкен повернулся лицом к камину, и мне осталось лицезреть его голую спину, похожую на возвышающуюся надо мной каменную стену. Я увидела, как он засунул свои большие, сильные руки в карманы брюк. Если бы его плечи не поднимались в такт спокойному дыханию, я бы сочла его мертвым.

– Между вами всегда такие дерьмовые отношения?

Эфкен некоторое время молчал, хотя от моего вопроса его спина болезненно содрогнулась.

– А тебе-то что? – наконец спросил он, запрокинув голову и уставившись в потолок.

– Ты можешь хоть минуту поговорить как человек? – Я нахмурила брови и покачала головой. – Невозможно с ней не согласиться.

Он покачал головой и рассмеялся, резко выдохнув через нос, отчего у меня волосы встали дыбом.

– Она – единственная во всем мире, кому я никогда не причиню вреда.

– Но ты причиняешь ей боль, – прямо сказала я. Я думала, что это разозлит его, но он продолжал молча стоять, повернувшись мне спиной и засунув руки в карманы. Через какое-то время он сделал глубокий вздох, звук которого заполнил мое сознание. Я медленно направилась в его сторону, и с каждым шагом мое сердце начинало колотиться все сильнее. – Мне кажется, ты слишком опекаешь ее, и это причинят ей боль.

– Какое тебе дело? – Он бросил на меня грозный взгляд через плечо, и я вздрогнула. – Почему ты так переживаешь? Допустим, я причиню ей вред своей опекой, но кто ты такая, чтобы давать мне советы? Разве я давал тебе такое право?

– Используй свою броню против меня, – сказала я, едва сдерживая свое раздражение. – В конце концов, это нормально, ведь я чужой человек. Но это нечестно по отношению к Ярен. Не знаю, что между вами происходит, но, когда я смотрю на нее, вижу лишь сломленную девушку. А ты, вместо того чтобы помочь ей исцелиться, ломаешь ее еще больше.

– С таким же успехом можешь выписать мне транквилизаторы, – сказал он едким голосом. – Хочешь уйти? Смотри, дверь там. Убирайся, мне плевать, даже если тебя разорвут на части дикие звери или ты попадешь в руки злобных придурков.

– А если я уйду на рассвете?

– Когда забрезжит первый свет, даже мертвые не покинут этот дом, – мрачно произнес он.

Я сделала еще один шаг к нему, бросая вызов всему – даже страху, который он внушал мне. Словно не ожидая этого, он нахмурил густые брови и уставился на меня своими льдисто-синими глазами, в глубине которых виднелись трещины. Он по-прежнему стоял ко мне спиной, повернув ко мне только голову. Я видела лишь, как пульсирует вена на его шее.

– Знаю, ты ненавидишь, когда я задаю тебе подобные вопросы, – прошептала я, и он тут же прищурился. – Но что значит «когда забрезжит первый свет»?

Он поморщился, как будто я застала его врасплох.

– Ты и этого не знаешь? Серьезно? Ты что, никогда в окно не смотрела?

– Здесь это тоже означает, что наступило утро?

Эфкен втянул воздух через нос, а потом закрыл глаза и стиснул зубы, словно молясь о терпении.

– Варта, то есть это место, разделено на два берега. – Он снова повернул голову к камину, и я больше не видела его лица, но была почти уверена, что его ядовито-синие глаза смотрят на огонь. – На другой стороне, на Красном Берегу, всегда светит солнце. Ночью, когда кругом темнеет, солнце перестает светить, но не сходит с небес. Здесь же, на Синем Берегу, солнце никогда не восходит, его нет, как будто никогда не существовало… На этой стороне оно просто не светит. Ночью, когда луна поднимается на небо, везде темнеет, но как только ночь заканчивается, рассвет так и не приходит – лишь оставляет после себя серебристую синеву. Небо почти всегда либо белое, либо голубое. Луна никогда не уходит.

Услышанное повергло меня в шок. Только когда Эфкен повернулся ко мне и увидел мое потрясенное лицо, я поняла, что стою с открытым ртом. Он вопросительно приподнял бровь, отчего шрам над ней стал еще заметнее.

– Это невозможно… – Я тяжело сглотнула и замолчала, пытаясь свыкнуться с этой мыслью, но получилось с трудом. – Это противоестественно, нереально. Солнце и луна не могут всегда быть на небе.

– Ты никогда раньше такого не видела, – сказал он с растерянным выражением лица. Это был один из тех редких моментов, когда он действительно поверил мне, но вместо того, чтобы радоваться этому, я сделала шаг к нему, не скрывая своего потрясения.

– Я никогда не видела ничего подобного, потому что это невозможно, – прошептала я, прикрыв глаза. Все происходящее казалось мне сверхъестественным, а это чертовски пугало. Почувствовав покалывание у основания ресниц, я открыла глаза и посмотрела на Эфкена.

– А расхитители, так, кажется? Волки. Как давно они появились?

– Эти легенды ходили всегда, я не помню ни истоков их происхождения, ни места, ни времени, – задумчиво произнес он. – Просто несколько голодных диких животных.

– Но должна же быть причина, почему их называют расхитителями.

– Потому что они никогда не отпускают жертву, пока не оторвут все конечности, – сказал он. – Особенно сердце. И они никогда не отступают.

Я вдруг осознала, что отреагировала слишком спокойно на пугающие рассказы Эфкена. На самом деле страх был так велик, как будто кто-то влил в меня бензин и поджег душу, но моя душа, привыкшая гореть, оцепенела и больше не отзывалась. Он ожидал, что я в страхе отступлю назад, но я оставалась на месте.

– Я вижу, что ты не врешь мне, – сказал он, и я от неожиданности подняла глаза, чтобы внимательно посмотреть на него. Боже, его глаза и правда были синими как сама бездна, а смертоносные темные линии – словно трещины на дне замершего океана у подножия скалы. – По крайней мере, сейчас. Я верю, что ты никогда не была здесь раньше.

– Правда? – пробормотала я.

– Правда, – ответил он, но сразу добавил: – Но это не значит, что я готов тебя отпустить.

Черт возьми, так и знала, что он меня не отпустит. Даже когда я смотрела в его глаза, то видела лишь темный подвал с застывшими цепями, а я находилась в его самом сердце.

– Я не крала карту, – сказала я, словно отчаянно нуждалась в том, чтобы он мне поверил. – Клянусь, я не крала карту. Бабушка подарила мне ее как закладку для книги.

– Закладка? – Он странно посмотрел на меня. – Я задам тебе очень серьезный вопрос, Медуза, – сказал Эфкен, и, услышав это обращение, я почувствовала, будто нахожусь за тысячи световых лет от прошлого, хотя от прошлого меня отделяло всего несколько мгновений. – Могла ли твоя бабушка завладеть картой Жрицы? Много лет назад…

– Зачем ей брать чужую вещь? Тем более моей бабушки здесь нет. Она в Стамбуле.

Хотя Эфкен сейчас выглядел гораздо спокойнее, я знала, что затаенная злоба обвивает его сердце подобно ядовитому плющу. Мне почему-то казалось, что он никогда по-настоящему не улыбается. Он всегда хмурится или смотрит безучастными, холодными глазами. Его взгляд либо обжигал, либо сковывал и леденил душу.

– А эту цепочку, – спросил он, указав пальцем мне на шею, – тебе подарил отец, верно?

– Да, – пробормотала я, сжимая пальцами кулон. – А почему ты спрашиваешь?

– Так, из праздного любопытства, – ответил Эфкен, не отрывая взгляда от лунного камня в моих руках. Когда он снова посмотрел на меня, в его глазах будто закружила вьюга. – Пока я не узнаю о тебе всю правду, веди себя хорошо. Если будешь соблюдать мои правила и слушаться, я не причиню тебе вреда, но если ты попытаешься укусить меня, как змея, то я укушу в ответ. И уверяю тебя, мой укус не идет ни в какое сравнение с твоим. Ты отравляешь, я убиваю.