Гадюка

– Что?

– Теперь тебя зовут Медуза.

Мне хотелось, чтобы сердце остановилось.

– Я от тебя не имя хотела, а свободу.

Он смотрел на меня, смотрел и смотрел…

Смотрел на меня так долго, что мог бы заставить даже Бога забыть мой лик, но он сам никогда не забудет мое лицо.

– Отныне твоя свобода скрыта за скалами, которые ты возводишь вокруг себя, но ты заперта в них вместе со мной.

HAVE A NICE LIFE, BLOODHAIL

ЭФКЕН КАРАДУМАН

Единственным компасом в моей темной жизни был гнев.

Как слепой привыкает жить в темноте, так и я привык жить во тьме своего собственного гнева и научился управлять им. Даже кровь, пульсирующую по венам и поддерживающую в моем теле некоторое подобие жизни, я считал чистейшим ядом.

Я не чувствовал холод.

Я чувствовал одну лишь кровь.

Влажные стены узкого темного коридора были покрыты пятнами засохшей крови, но они тоже скрывались в тени, потому что сюда не проникал солнечный свет. Струйки крови, стекавшие по моему обнаженному телу, были похожи на горячие слезы на безупречном женском лице. Или на капли дождя на лобовом стекле автомобиля… В общем, без разницы.

Я пришел сюда, потому что мне нужно было слышать крики людей. Я был здесь потому, что кровь невинных запеклась под ногтями ублюдков, которые не боялись даже Бога, но тряслись от страха передо мной.

– Не боюсь, – сказала она. Я знал, что это ложь. Мой взгляд сам собой опустился на ее губы, и я удивился. Мне казалось, что компас вот-вот выскользнет из моих рук. Я не желал этого, я всей душой ненавидел это. Я снова посмотрел в ее кроваво-карие глаза.

Посмотрев в ее кроваво-карие глаза, я снова оказался в том туннеле, вот только с потолка падали не капли воды, а кровь, чужая кровь, покрывающая мое обнаженное тело. И от этого ощущения я напрягся. Я прекрасно знал, что след от ее зубов не сохранится на моем пальце надолго. Цвет ее глаз напоминал кровь, которая стекала по моей коже. Цвет ее глаз напоминал кровь, обагрившую мои руки. Ее глаза словно открывали портал во времени и пространстве и перемещали меня в этот самый момент.

Когда я сжал руку в кулак, внутренняя сторона ладони окрасилась кровью, пятнавшей кончики пальцев. В одной руке я хранил жизнь, а в другой – саму смерть. И сегодня использовал ту, на которой было выведено «умри». Я поднял руку и вытер нос тыльной стороной ладони, словно хотел избавиться от металлического запаха крови, от которого закладывало ноздри и ускорялось сердцебиение.

Я молчал.

Если бы хранить тишину можно было вечность, то я дал бы обет молчания до конца времен.

Запах смерти усиливался.

Смерть застилала ее кроваво-красные глаза, в которых полыхало адское пламя.

Я видел свое отражение в ее глазах. Как будто я находился вне времени и пространства, как будто я давно умер. Время было подобно сосулькам, которые вонзились в мое растерзанное тело, и моя кровь стекала с их холодной поверхности.

– Боишься.

– Нет, – выдохнула она. Ее прекрасный голос таял во времени, и я лишь усилием воли не позволял себе смотреть на ее губы. Мой компас почти выскользнул из ладони, и я сжал его еще сильнее, пытаясь сдержать гнев. Гнев был здесь, со мной. И я не должен его отпускать.

– Ты боишься меня.

Грудная клетка содрогнулась, словно напоминая о посеянной мною смерти, земля под ногами задрожала, а небо обрушилось на землю. Я крепче сжал компас. Казалось, он вот-вот упадет и исчезнет. Но я не мог этого допустить.

– Нет, – повторила она. Она могла бы убежать, но жить ей хотелось гораздо больше. Как и всем остальным… Меня не должно было волновать, выживет она или умрет. Она могла уйти и погибнуть, я мог бросить ее на произвол судьбы, и это был бы самый разумный поступок, чтобы защитить и сохранить компас. Но я не хотел, чтобы она уходила.

Я сделал еще один шаг к ней. Компас повис на кончиках моих пальцев. Я обхватил ее за талию, коснулся ее, не желая отпускать. Я не хотел, чтобы она уходила.

– Ты напугана, – прошептал я, и в этот момент компас наконец-то сорвался и упал на пол. Но мне было плевать. – Сейчас ты выглядишь такой чистой и невинной, что смогла бы одурачить даже смерть, если бы та пришла за тобой.

Глава 3

Дьяволица

LORN, ACID RAIN

Вот тот темный час, когда добрая душа превращается в злую…

В самые тихие минуты ночи женщина со слезами на глазах продала свою светлую душу злу, потому что ее крики о помощи не были услышаны. Той темной ночью, когда добрые мысли, живущие в прекрасном человеке, отступают перед злом, что таится за прекрасным ликом…

Медуза была ангелом, который мог заставить даже дьявола возжелать рай, и она же стала демоном, заманившим Бога в адские пучины.

Если раньше те, кто смотрел ей в глаза, касались морей, вдыхали запах дождя и ступали на землю, то теперь все они превращались в камень, как ее сердце, и вкушали смерть.

Ее яд стал лекарством для нее самой и чумой для других.

Я лежала на большой кровати с холодными, мягкими и непроглядно-черными простынями, как дышащий труп, обнажая все уязвимые частички моей души. Ночная тьма – такая же мрачная и черная, как простыня подо мной – окутывала комнату, в которой я сейчас находилась. Меня мучила бессонница. Тело устало, но разум по-прежнему активно работал. Хотя единственное, что его переполняло, – это чувство беспокойства.

Я до сих пор не знала, где именно нахожусь. Что-то не сходилось в этой истории, части головоломки не складывались воедино, а каждый ответ казался неправильным.

Я очень хотела есть, напоминая голодного волка, спустившегося с горы в полнолуние и отчаянного ищущего пропитание в городе. Не в силах сопротивляться настойчивому урчанию в животе, я наконец встала с кровати, и сильная боль снова прострелила голову. Я знала, что Эфкен в гостиной – изредка слышала его покашливания. Я вела себя так тихо, что звук его дыхания просачивался внутрь и обрушивался на меня подобно ночи.

Моя комната находилась недалеко от гостиной, прямо в центре темного коридора. Мой пульс участился, когда я вышла за дверь и маленькими шажками начала продвигаться сквозь темноту, раскинувшуюся словно шкура дикого зверя. Я услышала шелест бумаги и, посмотрев в сторону гостиной, увидела Эфкена, который внимательно рассматривал лежащие перед ним карты Таро. Он сидел на полу, скрестив ноги, в одних черных спортивных штанах и с обнаженным торсом. Его бронзовая кожа в полумраке комнаты переливалась как бриллиантовый водопад. Я знала, что он чувствует мое присутствие, но он не отрывал взгляда от карт.

На полу перед ним лежали семь карт, лишь три из которых были повернуты рубашкой вверх. В тусклом свете я не могла разгадать изображения, но все равно попыталась. Сосредоточенность Эфкена показалась мне немного жутковатой, а в темноте за его спиной будто бы притаилось чудовище, готовое вот-вот вцепиться мне в шею.

Я перевела взгляд на его лицо; длинные черные ресницы скрывали его глаза, пока он изучал карты. Но я не видела его взгляд. Его пухлые губы были слегка надуты, отчего скулы заострились еще больше, как будто их одухотворила тьма, а выражение лица было мрачно прекрасным, словно каменное надгробие. Мой взгляд скользнул по его широким плечам, лоснящимся так, словно их намазали маслом, а смуглая кожа выглядела гладкой и шелковистой. Когда я начала изучать его мускулистые руки с выступающими венами, сияющими даже в ночи, мое сердце начало выстукивать неведомый мне ритм.

Я не сомневалась, что он знает о моем присутствии, ведь у него были прекрасно развиты органы чувств, но по какой-то причине игнорировал меня. Мне стало интересно, откуда у него такой интерес к картам. В конце концов, разве не ради карт он меня сюда заманил?

Как только эти мысли заполнили мой разум подобно темному удушающему дыму и начали душить его, он поднял на меня глаза цвета морского яда. Каким бы отстраненным и безучастным он ни выглядел, он сеял во мне эмоции, способные разрушить мое сознание.

Когда его ядовитые глаза смотрели на меня, я чувствовала себя так, словно стою на краю бездны. В его глазах отражались темные тени чудовищ, которые надвигались на меня.

– Ты выглядишь так, как будто никогда в жизни не видела сексуальных мужчин, – произнес он, в его голосе слышалась насмешка, а на губах играла сардоническая улыбка.

Он многого не знал обо мне. За двадцать один год жизни мне ни разу не доводилось рассматривать мужчину вблизи. Я не знала, что именно он прочитал на моем лице, но все так и было.

Я промолчала, продолжая наблюдать за ним, и он бросил на меня полный нетерпения взгляд.

– Почему ты вышла из комнаты? – спросил он, и его голос был подобен граниту – такой же твердый и холодный.

– Проголодалась, – ответила я, уставившись на него.

Он перевернул еще одну карту лицевой стороной к себе, с силой прижал ее к полу и уставился на изображение. Он на мгновение замер. Потом поднял свои бесстрастные глаза на меня. Я наконец вошла в гостиную и сразу почувствовала, как напряглось его тело. Мне стало любопытно посмотреть на карту, которая так взволновала его. Как только я увидела карту, прижатую пальцами к полу, мое сердце ушло в пятки, а пульс даже не участился.

Это была та самая карта, в краже которой меня обвиняли и которую он присвоил себе.

Верховная Жрица.

– Эта карта…

– Кто ты такая? – Его вопрос ошеломил меня. Я посмотрела на Эфкена, как на ненормального. Я и сама чувствовала себя как чужестранка, сбившаяся с пути и оставшаяся без единой монеты в кармане.

– Почему ты постоянно спрашиваешь меня об этом? – спросила я.

Он бросил взгляд на карту, а затем снова посмотрел на меня. Смотрел так неистово, что мне показалось, будто он снова схватил меня за запястья и прижал к спине, хотя и пальцем не коснулся.

– Я узнаю, кто ты такая, – сказал он, и решимость в его голосе заставила меня нахмурить брови еще сильнее. Но мне нечего было возразить; если я сейчас скажу что-то неправильное, он и правда может разозлиться и причинить мне настоящую боль. Он достаточно долго и очень внимательно изучал мое лицо, каждую мелкую черту. Потом сложил карты в колоду, поднялся на ноги и направился в мою сторону, не отрывая взгляда льдисто-синих глаз. С каждым шагом, приближающим его ко мне, боль в животе только усиливалась, но я старалась не показывать виду и сохранять бесстрастное выражение лица. Он остановился в двух шагах от меня и, наклонив голову, продолжил сверлить меня взглядом. Из-за нашей разницы в росте мне даже пришлось задрать голову.

– Пока не выясню, кто ты такая, я будут звать тебя Медуза.

– Перестань меня так называть, – пробормотала я, и мое сердце сжалось от страха.

– Ты будешь той, кем я скажу. – Его голос звучал механически, а взгляд пронизывал меня насквозь, как острый нож. – Ты будешь такой, какой я хочу тебя видеть. Ты забудешь свою сущность.

– Ты не в себе, – сурово отозвалась я. – Я не обязана быть такой, как ты хочешь. И не буду.

Я чувствовала его обжигающее дыхание у себя на лице. Мне казалось, что кто-то исколол мои подушечки пальцев и моей же кровью вывел на страницах буквы его имени. Мы не сводили друг с друга взглядов. В его глазах я отчетливо видела, что он способен на все что угодно, но, поскольку он еще не приступил к физической расправе, я решила сопротивляться до конца.

– Я могу свести тебя с ума, Медуза.

– Ты ничего не можешь со мной сделать, – ответила я в приступе случайной отваги. – Не знаю, как ты держишь всех в узде, но я тебя не боюсь, даже если ты приставишь к моей голове пистолет.

Его губы дрогнули, как будто он пытался сдержать смех, но то была лишь издевательская усмешка. Затем выражение его лица снова стало беспристрастным. Он напоминал глухой сейф, который невозможно ни вскрыть, ни разбить, ни поджечь, – сейф, который опасен даже в закрытом виде.

– Поэтому у тебя дрожат коленки передо мной, хотя ты ничего обо мне не знаешь? – Его вопрос застал меня врасплох. Я замерла, продолжая молча смотреть на него. – Если бы ты знала, на что я способен, то была бы напугана до смерти, Медуза. Ты была бы так напугана.

До сих пор он только угрожал мне расправой, но что-то внутри меня подсказывало, что он может сделать больше, чем обещает. Гораздо больше.

– И на что же ты способен? – внезапно спросила я, чувствуя, как любопытство одолевает меня, разрастаясь словно яма.

Интересно, что сделали мои родители, когда я пропала? Вот о чем я думала, пока Эфкен пытался навести на меня ужас. Но именно эти мысли изматывали меня больше всего. Папа, вероятно, выбился из сил, пытаясь найти меня, а что же мама? Даже несмотря на то, что наши с ней отношения были далеки от идеала, я почему-то представляла, как она плачет, содрогаясь всем телом, в темном уголке. Отец, скорее всего, не смог усидеть на месте и отправился на мои поиски вместе с полицией. А мои братья? Махзар учился в другом городе, так что он наверняка узнал о случившемся последним. Миран, вероятно, никак не мог оправиться от шока, а вот Мирач… рвал и метал. Из обоих близнецов он был сильнее привязан ко мне, а нрав у него горячий. Мама часто говорила, что только я могу усмирить его. Но сейчас меня не было рядом, и никто не мог справиться с его гневом, никто не мог сдержать его.

– Со временем узнаешь, – равнодушно ответил Эфкен. Он уже хотел отвернуться, но я неожиданно взревела:

– Со временем? И как долго ты собираешься держать меня здесь? Они придут за мной. А тебя отправят в тюрьму.

– Продолжай мечтать, – сказал он, улыбаясь безрадостной, слабой улыбкой, совсем не похожей на настоящую. – Но не забывай: твои мечты сгниют в могиле моей реальности, Медуза.

– Избавь меня от своих фантазий, – сказала я. – Когда отец найдет меня, я сделаю все возможное, чтобы ты получил самое суровое наказание. Я превращу твою жизнь в ад.

– Это никому не под силу.

– Ошибаешься, – твердо сказала я. – Я стану той, кто погубит тебя.

Его прекрасное лицо ожесточилось. Я ощутила, как его дыхание, разбивавшееся о мою кожу, участилось. Он сделал еще один шаг, сокращая расстояние между нами.

– Твой чертов рот…

– Не смей так говорить со мной, – выкрикнула я, не дав ему закончить предложение. – Еще раз оскорбишь меня, и я заставлю тебя пожалеть об этом, даже если мне придется расплатиться собственной жизнью.

– На что ты рассчитываешь? – Вопрос Эфкена внезапно привел меня в замешательство. Его взгляд впился в меня, как крючок, и кровь хлынула из моей души. Эфкен выглядел удивленным, видимо, не ожидал от меня такой реакции. А чего он ждал? Что я буду рыдать и молить его о пощаде или во всем ему угождать? Он ожидал слишком много. И все же я не чувствовала себя в полной безопасности.

– Я…

– Только такие трусихи, как ты, не умеют брать ответственность за свои слова, – сказал Эфкен. – Ты можешь только представлять, что я с тобой сделаю, но по-настоящему ты об этом узнаешь, когда прочувствуешь все на себе. – От его угроз внутри меня все затрепетало.

– Ты выдумываешь, – сказала я.

– Если я начну выдумывать, ты перестанешь дышать, – произнес он. У меня в животе все похолодело, и я испуганно прищурилась.

– Дерзко, – прошептала я.

– Если снова попытаешься дерзить мне, я тебя уничтожу, не физически, а ментально, – сказал Эфкен; его льдисто-синие глаза пылали яростью. Он словно знал, что именно слова ранят меня больнее всего. Да, так все и было. – А теперь убирайся с глаз моих. Кухня дальше по коридору, бери все, что хочешь, но если ты еще раз откроешь рот без моего разрешения, то я тебе его зашью.

Я с отвращением посмотрела на него. И с каким-то неудержимым отчаянием. Если бы мой папа узнал, как он со мной разговаривает, то надрал бы ему задницу. В буквальном смысле. Наверное, он бы освежевал его, как двухметрового медведя, и сшил из него пальто. Если бы мой папа узнал, как он со мной разговаривает, то спустил бы с него шкуру.

На минуту я даже представила, что мой отец превзошел Эфкена.

Эта мысль ненадолго успокоила меня.

Чувствуя дрожь в руках, я вышла из гостиной и пересекла темный коридор. Медленно открыла дверь, которая, как я предполагала, вела на кухню. У меня в горле пересохло. Свет, исходивший от индикатора большого двухдверного холодильника, немного освещал помещение. С одной стороны стоял стол, а с другой – окно, которое наполовину прикрывала тюлевая занавеска. Стекло запотело от холода. Лунный свет слабо освещал темную лесную чащу. Я медленно прошла по кухне.

Я чуть ли не падала в обморок от голода и знала, что мне надо срочно перекусить. Открыв дверцу холодильника, я сунула внутрь голову, и мои глаза расширились от удивления. В нем не было привычных мне продуктов. На полках стояли лишь консервы и готовая еда – наверное, из-за того, что здесь жили всего два человека. Овощей и фруктов я не увидела, зато там было полно разных соусов: острый соус, соус барбекю, майонез, горчица. Когда я потянулась за банкой фасоли, у меня в голове раздался звук, похожий на сирену, заставивший меня оцепенеть. Я не могла пошевелиться и просто стояла, склонившись к холодильнику и держа банку консервов в руке. И только глаза еще слушались меня.

Порыв ветра растрепал мои темные волосы, отбросив их назад, и я почувствовала боль от того, как неестественно выгнут позвоночник. Но тут мои губы раскрылись.

Я задыхалась, в голове выла сирена, а ветер трепал мои волосы, хотя окно было закрыто.

– Тебе не сбежать, – прошептал бесцветный, безликий, бесполый голос, эхом прокатившийся в темноте. В глазах внезапно потемнело, тело обмякло, но мне удалось схватиться за дверцу холодильника и удержаться на ногах. – Тебе не избежать этой участи.

– Что?

Ответа я не услышала, зато руки снова начали слушаться, и я в страхе попятилась назад, оглядываясь по сторонам. Консервная банка, которую я держала в руках, с грохотом упала к моим ногам.

– Что происходит? – внезапно раздался мужской голос, идущий будто из глубин моего сердца. Я испуганно вздрогнула и повернулась, увидев лишь Эфкена. Но я на сто процентов была уверена, что минуту назад со мной говорил не он. Словно заметив в моих глазах страх, он на мгновение замер и посмотрел мне в лицо, затем его взгляд переместился на открытую дверцу холодильника и на окно. Я не понимала, что происходит.

Когда Эфкен снова посмотрел на меня, у меня свело руки.

– Что с тобой?

– Ничего, – пролепетала я. Услышав, что я заикаюсь, он нахмурился и стал еще более подозрительным.

– Ты бледная как мел, – напряженно сказал он. – Что значит «ничего»? Ты что-то скрываешь от меня?

– Нет, – удивленно пробормотала я. – Я испугалась, только и всего.

– Меня ты не боишься, а от темноты дрожишь, – насмешливо произнес он. – Какая глупость.

– Просто… – Я замолчала, не решаясь закончить предложение, а Эфкен смотрел на меня в ожидании. Под его пристальным взглядом я подобрала с пола банку, подошла к столу и села. – Можешь подать мне вилку?

Казалось, он удивился моей учтивости, но виду не подал. Большими шагами он пересек кухню, подошел к столешнице и выдвинул один из ящиков. Шумно порывшись внутри, он выудил вилку и протянул ее мне. Все это время я молчала. Я несколько раз попыталась открыть банку, но у меня ничего не получилось – мои ногти были слишком длинными и просто не хватало сил. От осознания того, что он наблюдает за моими потугами, мне стало еще труднее.

– Дай сюда, – холодно приказал Эфкен. Когда он забирал у меня банку, его пальцы коснулись моей руки, и жар его кожи заставил меня вздрогнуть. Он вскрыл ее одним легким движением и поставил передо мной. – Несмотря на довольно подтянутое тело, – произнес он, – ты очень слабая, хилая, я бы сказал.

– Почему у тебя такая горячая кожа? – не удержавшись, спросила я.

Он с удивлением посмотрел на меня, как будто не ожидал вопроса.

– А у тебя холодная, и что дальше? Я же не спрашиваю тебя, почему так. – Он безучастно посмотрел на меня, а затем указал подбородком на банку. – Ешь, и хватит уже задавать глупые вопросы. От голода у тебя совсем крыша поехала.

– У меня холодная кожа? – переспросила я.

– Да, – ответил Эфкен, в неверии глядя на меня.

– Папа говорил, что в детстве у меня была анемия.

Эфкен выглядел удивленным. Он явно не ожидал, что я буду обсуждать с ним такие темы.

– У тебя и правда есть семья. – Его слова удивили меня так же, как мои слова удивили его. Я подняла на него взгляд. Несмотря на полумрак, я увидела, как в его глазах медленно вращаются ветряные мельницы, чьи длинные лопасти, точно острые ножи, перемалывали в пыль его прошлое.

Казалось, он погрузился в раздумья.

– Да, у меня есть семья.

Ядовитый плющ в его глазах походил на змей, обвивающих дерево.

Когда он отвернулся от меня, в моей памяти ярко ожила история, которую рассказала Ярен. Когда-то у него было все, но потом он все потерял, и в его жизни осталась только Ярен. И хотя я по-прежнему злилась на него, во мне также проснулось и сострадание, которое я не могла подавить. Из-за этого я чувствовала себя обезоруженной, и меня это бесило.

– И сколько вас в семье? – спросил он с напускным равнодушием, садясь напротив меня. Он достал белую сигарету из металлического портсигара, лежащего на краю стола; внутри лежала темно-серая зажигалка. Он зажал кончик сигареты между губами, и мое сердце учащенно забилось. Потом он поднес зажигалку и быстро прикурил. Мы встретились взглядами.

– У меня три брата, – ответила я, – мама, папа и я.

– Три брата, – кивнул он, затягиваясь сигаретой, кончик которой зарделся оранжевым. – Ты самая старшая?

– Да, – сказала я, не понимая, для чего он это спрашивает. Мне не верилось, что ему просто не безразлична моя судьба.

– А твои родители знают, что ты воровка?

Стиснув зубы, я с яростью вонзила вилку в фасолины, отправила их в рот и начала медленно пережевывать, не сводя с него глаз. Эфкен, казалось, говорил вполне серьезно.

– Они живут на этом берегу?

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Ты правда не понимаешь? Я не знаю, где находится этот берег. Моя семья живет в Стамбуле.

– Почему ты так отчаянно веришь в эту чушь? – Хотя его вопрос возмутил меня, виду я не подала.

– Знаешь, что такое чушь? – спросила я, глядя на него. – То, что ты удерживаешь меня здесь словно трофей. То, что ты продолжаешь утверждать, что я украла у тебя карту, которую мне на самом деле подарили. – Я прищурилась и посмотрела на консервы. – Более того, вы якобы не знаете о существовании Турции, хотя говорите на нашем языке.

– Очевидно, ты выдумала некую страну под названием Турция, опираясь исключительно на язык, который мы используем. Это просто плод твоего воображения.

Впервые за время нашего знакомства Эфкен говорил по-настоящему серьезно, а не насмехался надо мной.

– Какая у вас религия?

– У меня нет религии, – ответил Эфкен. – Меня окружают иудеи, христиане, мусульмане и люди многих других конфессий.

– Ты используешь турецкий язык, а значит, ты – турок. Но как ты можешь не верить в существование Турции?

– Говоришь как Ибрагим, – мрачно отозвался Эфкен. – Если бы я знал, что его интеллект способен на такие схемы, то решил бы, что это он подослал тебя ко мне. Нет никакой Турции. Хватит уже выдумывать.

– Откуда, по-твоему, взялись слова «турецкий» и «турок»? – спросила я, пристально глядя на него.

– Не знаю, – сказал он со скучающим видом. – Никогда не изучал происхождение слов. А ты что, из тех сумасшедших, которые любят докапываться до сути?

– Это бессмыслица какая-то, – сделав глубокий вдох, ответила я.

– Да, именно так я думаю, когда смотрю на тебя.

Я бросила на него резкий взгляд, а потом снова вернулась к еде, больше не задавая вопросов. Я понимала, что меня водят за нос и обманывают – другого объяснения я не видела. Раз уж инопланетяне явно не могли похитить меня и перевезти на другую планету, значит, это была ловушка. Я пыталась сохранить самообладание.

Но почему я не смогла дозвониться до папы? Я вздохнула. Может быть, я находилась в другой стране, и поэтому не могла дозвониться? В голове царила полная неразбериха.

Дым, стекающий из его сигареты, извивался между нами, словно бледная проститутка. Наконец я не выдержала и спросила:

– А здешние люди говорят на других языках? – Мне и правда было интересно, как обстоят дела в этом утопичном мире, который они придумали. Где-то должны были быть пробелы.

– Некоторые люди говорят на английском, немецком, арабском, французском.

Я уставилась на него как на дурака.

– Так почему же они говорят на разных языках?