Бог хочет видеть нас другими

Перед моим носом проплыла волосатая рука с заскорузлыми ногтями. Ладонь сжимала пластиковую термокружку. Пахло, как ни странно, хорошим вискарём.

– Тимуру тоже налей, – скомандовал бритый.

Этот постоянно форсил свои идеи, считал себя командиром, но я-то не собирался фолловить. Но как отказаться от вискаря, если ты действительно собрался чилить до самой встречи с Еленой Петровной?

– Я не пью. У меня аллергия на алкоголь. Если только у вас есть безалкогольное пиво.

Один из лежащих на верхних полках хохотнул. Другой издал зашкварный рыгающий звук, словно собрался блевать.

– Странный ты, – проговорил бритый. – Собрался бежать в Грузию и сел на ростовский поезд вместе с мобилизованными. Выражаясь твоим языком, я испытываю кринж.

– Не бежать, а отдыхать, – огрызнулся я. – Могут быть у человека дела в Грузии?

– Могут, – отозвался Цикада. – Но и нам, в ДНР, ты тоже вполне сгодился бы. Ты крепкий и борода у тебя, как у библейского патриарха. Ты – мужик и обязан защищать родину.

Вонючки на верхних полках сначала закашлялись, а потом заржали. Послышался треск, запахло выхлопом. От такого зашквара я окончательно оторопел.

– Так дела или отдыхать? – допытывался бритый.

Пристроив под голову жидкую и влажную железнодорожную подушку, я прилёг и сделал вид, будто накрываюсь нирваной.

Они собирались на меня наседать, но бритый, судя по всему, являвшийся у них заводилой, почему-то отключился от хараса. Приоткрыв украдкой правый глаз, я приметил, как он чекает что-то в своём айфоне. Также я заметил обручальное кольцо на безымянном пальце его правой руки. Тогда я опять, в который уже раз за этот вечер, испытал жесточайший кринж. Крутой пацан, женатый, а юзает гаджет стоимостью 60 косарей. О, майгадабал!!! Да я и сам юзаю точно такой же аппарат!

После отключения предводителя обитатели нашего дурно пахнущего отсека словно вовсе позабыли обо мне, целиком сосредоточившись на вискаре. Я исподволь наблюдал, как с верхних полок свешивалась то одна, то другая простоватая рожа. Они казались мне на одно лицо – космачи в неухоженных бородах. Цикада отличался от других. Его маленькое личико обрамлял какой-то невнятный пушок. Пожалуй, он ещё слишком юн для настоящей бороды. Пожалуй, лет на пять моложе меня, а пьёт как сивый мерин. И эти разговоры. Матери они не понравилось бы. Мои соседи по купе рассуждали о войне, о фронтовой связи, о пьянстве в окопах и его печальных последствиях, о том, как непросто вытащить раненого из-под обстрела и искалеченные, истекающие кровью люди валяются где-то на земле сутками без медицинской помощи. О, майгадабал! Я и не думал, что война настолько плохо организованный сумбур. Напротив, военные всегда казались мне очень упорядоченными людьми. Лево, право, равняйсь и всё такое.

Из всего сказанного Цикадой о войне я понял, что в его роте состояло достаточно опытных и смелых бойцов, но ведение боевых действий не было планомерным, с мудрёными тактическими замыслами и кропотливой штабной работой. Видимо, южноказачий менталитет этих людей предполагал питьё самогона, веселье в любых его форматах, занятия хозяйством (среди прочего, Цикада поведал нам, что на КП их батальона разводили овец и свиней). Ну, иногда можно и повоевать. При этом любая операция обязана иметь удалецкую составляющую. Подкатываться к противнику, занимать выгодные тактические рубежи – всё это дело западных мозгов. «Русские воюют сердцем» – именно так выразился Цикада.

Мимо нас по проходу сновали пассажиры. Большинство – люди в военной форме. В основном мужчины, но попадались и женщины, как правило не молодые и не очень красивые. Тогда я пришёл к выводу: военная форма не красит женщин. Дверь туалета беспрестанно хлопала, а я жалел, что не принял идею матери о такси. Ехал бы сейчас по трассе «Дон» в сторону Пятигорска на чилле, а так ловлю хейт.

За окном стемнело. Сразу после пятиминутной остановки в Рязани Цикада принялся форсить идею игры в нарды, но вояки с верхних полок, посетив предварительно туалет, намертво отрубились сразу после того, как поезд отвалил от платформы. Мой бритый душнила тем временем всё таращился в тёмное окно, словно мог увидеть там что-либо кроме собственного отражения. Мне удавалось имитировать лёгкую дрёму до остановки в Мичуринске, и странное дело, никто из этих бесцеремонных и простоватых людей не пытался меня абъюзить, мешая спать. Наоборот, они относились к моей усталости с уважением, говорили вполголоса или шепотом, старались не садиться на мою полку.

О, майгадабал! Какая низость! Я пал до самого плацкарта, потому что все поезда, проходящие через Ростов-на-Дону катятся по курортным местам и все они адски переполнены, в то время как южные аэропорты все, кроме Сочи, закрыты из-за войны.

В конце этого тяжёлого дня меня ждало ещё одно потрясение.

Сквозь прижмуренные веки я наблюдал не только за бритым чуваком на полке № 34 (этот также принял горизонтальное положение после Мичуринска, но сон к нему не шёл и он чатился с кем-то ещё очень долго), но и за Цикадой тоже. Этот улёгся последним, когда собутыльники на верхних полках уже захрапели. Рядом с собой на полку он уложил свою трость. Так перевозбудившийся после длительного воздержания любовник трамбует на ложе предмет своего вожделения. Потом, оглядевшись по сторонам, словно не желая быть застигнутым за этим занятием, принялся осторожно отлеплять липучки своих ортопедических ботинок. Вот он снял их. Вот, помогая себе руками, как это часто делают старики, закинул ноги на полку. Правой ногой он задел пластиковую перегородку, и я услышал характерный стук. Такой стук бывает, когда твёрдый пластик соударяется с чем-то не менее твёрдым. Цикада долго, с задумчивым интересом смотрел на свои носки со снеговиками, а потом он просто снял их. Если бы я вскрикнул или выругался, то раскрыл бы тем самым своё инкогнито, а так я, закусив бороду, рассматривал эргономические протезы голеностопов Цикады. Протезы были разные, но оба впечатляли сложностью конструкции. Левая его ступня была ампутирована довольно низко, сохранилась почти вся лодыжка. Правая же повыше, почти до колена. Несколько минут и в полной тишине я наблюдал, как Цикада расчехляется на ночь. О, майгадабал!!! Зачем он это делает? А если придётся подниматься по тревоге и куда-нибудь бежать? А если случится авария поезда и надо будет спасаться? Что в таком случае станет делать Цикада? Он будет ползти, цепляясь руками? Или он станет на колени и будет передвигаться так? Или… Нет, конечно же, если что-нибудь внезапно случится, я, Тимур Помигуев, не дам Цикаде пропасть. В конце концов я могу предоставить герою войны свой гироскутер. Впрочем, нет, такой зашквар нам не подходит. О, майгадабал! Человек без обеих ног не может пользоваться гироскутером. Как же быть? Как я могу помочь ему? Цикада не будет ползти один, потому что Тимур Помигуев поможет ему, взвалит его лёгкое тело на свои мощные плечи и…

Я лежал на спине. Медленные слёзы катились по моим щекам, смачивая бороду. Вспомнилась мать с её обычными похвалами её «доброму мальчику». Да, я действительно добрый, потому что плачу от жалости к этому искалеченному человеку. Подумать только, жизнь без обеих ног! А я-то бегу от войны, в то время как этот Цикада воюет без обеих ног!

Сон не шёл, и я продолжал своё, как мне казалось, незаметное наблюдение. Я заметил, как изменилось, расслабившись, лицо Цикады, после того, как он снял протезы, каким оно сделалось детским. Наверное, два протеза не сахар, и он испытывает боль при ходьбе на них. Но он не ноет, не жалуется. Наоборот! Увечье – это его интимная тайна. Он не выпячивает своё геройство, а самостоятельная ходьба на двух протезах – это настоящее геройство!

Засыпал я под бубнёж бритого товарища на полке № 34, который около часа разговаривал со своей матерью. Не мама, не мамочка, не мазер, не мамуля. Он называл свою родительницу именно мать, то есть так же, как я. Вот только обсуждали они не аллергию и не здоровое питание, а успеваемость в начальной школе маленького мальчика, который, к несчастью, остался без мамы и на попечении бабушки. Из разговора, ведшегося напряжённым шепотом, я понял: мама мальчика сбежала за границу и живёт там прекрасной половой жизнью с каким-то нечестно разбогатевшим хохлобаном. Мать моя права относительно моей доброты. Являясь добрым человеком, я не злорадствовал, слушая всё это. Напротив, на данном этапе мне стало жалко бритого, и я простил ему сегодняшний абъюз.

Последняя моя мысль в тот день была, к сожалению, о герлах. Вернее, о том, что связываться с ними узами брака не стоит. В пятом часу утра я заснул.

Глава 5

Городская деревенщина

– Как ты, Снежок?

– Та хреново…

– Пособие получила?

– Та получила.

– Поселили?

– Поселили с двумя какими-то проститутками с Харькова. Такая быдлота. Та они и не с Харькова. В Харьков понаехали накануне войны с какой-то дыры из-под Винницы. Поселили в одной комнате, потому что все мы жёны украинских воинов и все бездетные…. Как в общаге. Помнишь старый русацкий фильм «Девчата»?

– Не-а…

– А мои мамка с папкой любили его смотреть…

Снежок сглотнула слезу.

– Как они?

Собеседница Снежаны, Яна Тимченко, случайно встреченная на чужбине одноклассница, выглядела вполне процветающей, вероятно потому, что отлично знала немецкий и французский языки и успела ещё до войны перетащить своих из Запорожья в Европу. Яна и в прошлой жизни была отзывчивой девушкой, а уж теперь, когда многие потеряли всё, она безотказно угощала всех своих знакомых в кофейнях австрийского Лаа-ан-дер-Тайа и не скупилась на сочувствие.

– Та если б я знала за родителей. Запорожье бомбят. – Снежок всхлипнула. – Крайний раз две недели назад мамка писала, как они чуть ли не двое суток в подвале просидели. А теперь и связи нет. Такое вот говно!

Сочувственно кивая, Яна пододвинула поближе к Снежку тарелку с бриошами.

– А что твои сожительницы? Ну, эти жены… У них как-то так же или всё же получше?

– Та какие с них… жёны. Говорю же, проститутки. Та одна из них уж овдовела, а овдовев – запила. Такая…

Снежана остановилась, припоминая понравившееся ей ругательное слово, но оно никак не шло на ум. Разговаривая с кем угодно, Снежана или Снежок, как называли её родственники и подруги, избегала матерных выражений. Она считала себя девушкой начитанной и употребляла только допустимую в литературе брань. Собравшись с духом, она выпалила:

– Лаа-ан-дер-Тайа – деревня. Причём деревня говённая. Мужики жадные, как жиды, но при этом жидов ненавидят. Бабы – ведьмы. Страшные и злые. В шесть часов все ложатся спать. Вечером женщине пойти некуда. Негде свою красоту показать, та и не к чему – местные от зависти полопаются. Тут красивых ненавидят. Вот так, если коротко.

Яна округлила глаза и приложила указательный палец к губам, и Снежок притихла, заозиралась – не заметил ли кто её гнева?

Мимо их столика проходили люди, иные покачивали головами, словно сокрушались относительно вспышки Снежка, но ни один из них, по счастью, не понимал по-русски.

– Как на пособие прожить? Ума не приложу! – вздохнула Снежок.

– Тут многие на пособие живут. Ради него и едут. Не ради работы.

– Я так не могу. Пособие – это стыдно. Я привыкла работать. Да и мало мне пособия…

– Ты же вроде в Херсон замуж вышла?

– Та да.

– Муж в Херсоне богатый был? Как же он от армии не откупился?

Снежок снова вспыхнула:

– Та он и не думал откупаться! Пришла повестка – пошёл служить, потому что агрессор напал. Родину должен же кто-то защищать? Та не богатый он. Да! Зато работал. Мы привыкли работать, понимаешь, Яночка? А пособие – это стыдно.

Яна ответила после недолгого раздумья:

– Ты помнишь Марго Потапенко?

– Кто такая?

– Это которая Пожез.

– Та, что за москаля замуж вышла? Из восьмого «Б»?

– Да. Только не за москаля, а за армянина, но из Москвы.

– Та да. Армянин – москаль.

– Пусть так. Так вот. Она сейчас в Лаа-ан-дер-Тайа…

– В какой гостинице живёт?

– Пойдёшь москалей бить? – усмехнулась Яночка, пододвигая Снежку тарелку с пастой.

– Та не. Просто так спросила.

– У Марго здесь дом. Её мужик купил. Я там была. Круто. Восемь комнат. Винный погреб…

– Это в Лаа-ан-дер-Тайа? Здесь крутых домов нет. Деревня. Говённая деревня!

– Можешь сама убедиться. Это буквально здесь за углом. Мы на Нордбанштрассе, пятнадцать, а Марго…

Яночка справилась в смартфоне и объявила:

– …а Марго живёт на Нордбанштрассе, четыре. Это недалеко от ратуши. Дом старинный, чудом уцелел во время войны. Думаю, муж Марго богат…

– …москали не бывают богачами. Та они даже не моются.

– А вот пойдём и узнаем. Может быть, Марго нужна помощница по хозяйству. Тогда у тебя есть шанс. Айда!

Яночка подозвала официанта и расплатилась.

Снежок молча и сосредоточенно, мрачнее тучи, наматывала на вилку остывшую пасту.

– Подожди. Дай доесть. Еда не должна пропадать…

– Конечно! В Запорожье люди голодают.

–Та не голодают они там!– Снежок взвилась, бросила вилку в полупустую тарелку.– І Чому ти завжди, ну ось завжди говориш тільки російською? Мови для тебе не існує! Через таких, як ти, і вибухнула ця війна! Як же по-іншому, якщо половина громадян говорить мовою агресора?[17]

Снежана горячилась. Яночка стояла над ней в немом отупении. Посетители кафе смотрели на них кто с ухмылкой, кто настороженно.

–Die russische schwört mit einer Keule. Es wird jetzt ein guter Kampf werden. Ich setze auf die Ukraine, und du bist Klaus?[18] – проговорил кто-то.

–Soll ich einen Kölner anrufen oder sofort die Polizei rufen?[19] – ответили ему.

– Снежок!..

Снежана молча проглотила остатки пасты и вытерла рот салфеткой. В её стакане оставалось ещё немного безалкогольного пива, и она проглотила напиток залпом. Так пьют горилку или любой другой крепкий напиток.

–Ненавиджу москалів! Гірше них тільки кацапи![20] – выдохнув, проговорила она.

Перед витринным окном кафе остановилась полицейская машина.

– Пойдём же, Снежок! – прошептала Яночка, хватая подругу за плечо.

Полицейские выбрались из авто наружу. Водитель – огромный дядя, косая сажень в плечах, с дубиной и электрошокером на ремне. Женщина, его напарница, тоже вооружена по австрийскому уставу и крепкого телосложения. Снежана окинула их оценивающим взглядом.

– Чёрт с тобой. Пойдём. Лучше у москалей лестницы мыть, чем на их пособие жить, – проговорила она.

Полицейские зашли в кафе, огляделись. Кто-то из посетителей указал им на столик Снежаны и Яночки. Полицейские решительно двинулись к ним. Снежана вскочила, прижалась к Яночке плечом к плечу. Втянув голову в плечи, она уставилась в пол.

–Wir haben die Rechnung bezahlt. Alles ist in Ordnung, meine Herren…[21] – пролепетала Яночка и ещё раз на всякий случай повторила эту же фразу по-английски.

–Streitet euch nicht![22] – проговорила женщина-полицейский, грозя им пальцем.

* * *

Им позволили удрать. Путь от Нордбанштрассе, 15 до Нордбанштрассе, 4 подруги проделали в полном молчании и трусцой. Никто их не преследовал. Никто не обращал ни малейшего внимания на разряженную в пух и прах Снежану (дорогая сумочка, туфли на высоких каблуках, короткая юбка, демонстрирующая миру цветные татуировки на ногах, кофточка с низким декольте, толстая цепочка жёлтого металла). Неброская внешность Яночки гармонировала с обликом обывателей Лаа-ан-дер-Тайа, предпочитавших резиновые шлёпки и обычные, китайского пошива, шорты. И никто не обращал внимание на болтающиеся в вырезе обильные прелести Снежаны, что вызывало досаду.

Девушки остановились у какой-то двери. Дубовые филёнки, бронзовая ручка в виде львиной головы, бронзовый же дверной молоток. Богато. Снежана заартачилась.

– Что это за фигня? Зачем молоток? Здесь живут старые немцы? Не хочу! Не стану ухаживать за каким-нибудь маразматическим дедом! Я нанимаюсь на уборку и… Отпусти руку! Больно!!! Яна, ты чтооо!!!

Снежок хотела вырваться, но Яночка крепко держала её за татуированное плечико.

– Не вздумай выпендриваться в доме Крутакова. Говори по-русски, слышишь?!! Только по-русски!!!

Левой, свободной рукой она взялась за бронзовый молоток и три раза стукнула им по бронзовой пластине. Металлический звон разнёсся по округе. За дверью послышались быстрые шаги, она распахнулась и в вырез Снежаны уставились нащуренные хищные глаза. Наконец-то хоть какое-то внимание к женщине! Дочерна загорелый, в драных джинсах и швейцарских часах Крутаков вполне соответствовал своей фамилии. Снежана в первую же минуту отметила все его особенности: и тощую косичку седых волос на затылке, и витиеватые татуировки, покрывавшие предплечья, и пронзительно серые глаза, и хорошо тренированную фигуру. Крутаков из тех старичков, что идут по жизни легко, оставляя за спиной шлейф нечаянно прижитых младенцев. Может быть, и Марго уже беременна?

– Что это, Яночка? Кто это? – Крутаков указал подбородком на Снежану.

Та зарделась.

– Это я нашла для вас прислугу, – быстро ответила Яночка.

– Это?!! Прислуга?!!

Крутаков окатил Снежану обидно оценивающим взглядом.

– Вернее, компаньонка. Муниципалитет не смог предоставить ей отдельного жилья. Поселили в хостеле…

– Мы не сдаём комнат. Впрочем, проходите. Надо поговорить с Ритой.

* * *

Внутри дом оказался намного больше, чем представлялось снаружи. Они прошли через богато обставленный холл. Каблуки Снежаны зацокотали по каменному полу. Разуться им не предложили. Заметив её смущение, Крутаков произнёс:

– Не стесняйся. Не в мечеть пришла.

По лестнице морёного дуба они поднялись на галерею. Здесь каблуки Снежаны впились в дубовый паркет. Кроссовки Яночки ступали бесшумно, Снежана же топотала по-слоновьи. Звук взлетал к огромной, украшенной множеством хрустальных бирюлек бронзовой люстре. Они миновали несколько дверей и остановились в торце коридора.

– Марго там… – проговорил Крутаков.

Загадочно улыбаясь, он постучал в дверь.

В ответ знакомый голос послал их матерно прогуляться подальше.

Крутаков широко улыбнулся.

– Марго… – едва слышно пропищала Снежана.

– Все хохлухи такие. Наглые, как черти. Живёт в моём доме и меня же посылает.

Сказав так, Крутаков широко распахнул дверь, и они очутились в женском раю.

В большой, обильно обставленной мягкой мебелью комнате царил полный кавардак. В глазах рябило от разбросанных повсюду цветных тряпок и коробок, среди которых копошилась крошечная собачка. Сквозняк, тянувший из широко распахнутого окна, колебал цветные шелка на расставленных рядами вешалах. Хозяйку комнаты, крошечную худенькую блондинку, они обнаружили не сразу. Она нашлась в самом дальнем углу перед зажжённой кольцевой лампой. Марго вертелась, пританцовывая. Ужимки, прыжки, жесты рук и ресниц, повороты так и эдак, чтобы взметнувшийся подол юбки показал объективу видеокамеры верхнюю часть бёдер. Показ сопровождался завлекательным курлыканьем. «Сколько вас!», «Какие вы все хорошие!», «Что-то мало сегодня лайков. Давайте больше!», «Ах, вы мои лапочки!». Марго поочередно предъявляла камере отдельные предметы гардероба: бусы, сумочку, бейсболку. Сыпала наименованиями брендов. Снежана в растерянности уставилась на яркие лейблы. Марго не могла не заметить вошедших, но не переставала тараторить.

– У неё прямой эфир, – шёпотом пояснил Крутаков. – Реклама проплачена… – Он произнёс названия брендов. – Двести косарей зараз. Моя жена неплохо зарабатывает…

В этот момент Марго повернулась к камере спиной и лицом к вошедшим. Подол игриво взметнулся. Глаза сердито сверкнули. Она словно бы и не узнала ни Яночки, ни Снежаны. Ещё один пируэт, и вот она уже демонстрирует объективу пару белых кед с платковыми шнурками.

– В наши непростые времена радужная расцветка является самым актуальным трендом. Мой мушшш натурал, но и он одобряет…

Оказалось, Крутаков хорошо выдрессирован. Об этом можно было судить по тому, как быстро и ловко он запрыгнул в кадр.

– Hello! – вскричал Крутаков, обхватывая Марго за тонкую талию. – Привет, дорогие подписчики!

Теперь они вертелись перед объективом вдвоём, принимая различные игривые позы. Яночка и Снежана тихо ныкались за разноцветным тряпьём, которое и выглядело сногсшибательно и пахло опьяняюще. У Снежаны слегка кружилась голова, а тут ещё Яночка горячо шепчет в ухо:

– Блогершей быть выгодно. Посмотри, сколько у неё шмоток. А дом какой! Мне кажется, ты понравилась Крутакову. Ты не смотри, что она его шугает. Это так, для вида. Он ей позволяет себя шугать, вот она и шугает. На самом деле он тут главный. Он решает. Он тебя оставит.

– Ты говорила, её муж богат. Но он какой-то старый. Тебе не кажется?

– Крутаков – бандит. Все бандиты богаты… – едва слышно пролепетала Яночка.

А Марго тем временем закругляла свой стрим.

– Дорогие друзья! – воскликнула она, изящным жестом бедра выталкивая Крутакова из кадра. – Завершая наш прямой эфир, хочу сделать небольшое объявление! В следующий раз мы встречаемся на вечеринке. Да-да! Местная знать даёт бал в лучшем ресторане города! Сладкие немецкие вина и чёрная икра!..

– Сладкое вино! Фу! – Снежана надула губы.

В ответ Яночка лишь всплеснула руками, потому что Крутаков и Марго уже смотрели на них.

– Ну?!! – произнесла Марго с непонятным вызовом.

– Она не любит чёрную икру и сладкое немецкое вино, – широко улыбаясь, проговорил Крутаков. – В таком случае могу предложить… Анашу или каннабис? Что предпочитаете? Пыхнем?

– Та всё одно, конопля! – с излишней пылкостью воскликнула Снежана.

– Подождите! Не надо так! – вмешалась Яночка. – Марго, ты же помнишь Снежка?

– Чего?

– Снежок. Снежана Соломаха. Узнай же её. Ты искала прислу… помощницу. Вот Снежана ищет работу.

–Прекрасно!– Крутаков несколько раз хлопнул в ладоши.– Марго нужна такая… как это по-украински? Помічниця? Чи ні? [23] Она прекрасно будет смотреться в кадре. Ну-ка, ну-ка… – Он схватил Снежану за руку. – Мы тебя переоденем, переобуем и…

– Ещё надо тут убираться. Готовить тряпки и косметику к показу, – мрачновато заметила Марго.

– Снежок живёт в хостеле. Там неудобно… – мямлила Яночка.

– Поживёт у нас. Комнат много, – весело отозвался Крутаков.

– Можно с ней делать бьюти-видео. Она подходит. Волосы перекрасим, – сказала Марго.

– А деньги…

– Какие деньги? Ты же на пособии. Я тебя переодену. Станешь героиней моих видосиков…

– Героїня, – подсказал Крутаков.

– Ну-ка пойдём. Я покажу тебе твою комнату. Это на первом этаже за кухней. Она маленькая, зато отдельный вход с заднего двора. Ты даже можешь принимать там своих друзей. Я разрешаю. Правда, Крутаков?

Тот кивнул и добавил:

– Но сначала надо пыхнуть, а то я как-то устал.

И он достал из брючного кармана небольшую плоскую коробочку.

– Мне в туалет, – пискнула Яночка и выскочила из комнаты на галерею.

Сбегая вниз по дубовым ступеням, разыскивая уборную, а оказавшись в ней, поливая предплечья и личико холодной водой, она старалась утешиться. В этом большом доме, где комнат в пять раз больше, чем жильцов, Снежку будет лучше, чем в хостеле. Да, Крутаков не станет платить, но Снежок получает пособие, а условия жизни здесь намного лучше, чем в хостеле.

Потом она честно хотела вернуться, но на галерее уже курился сладковатый дымок каннабиса, и Яночка сбежала. Просто сбежала в собственную хорошо устроенную жизнь подальше от чужих проблем.

Глава 6

Cujus regio, ejus religio[24]

– Вот бусоль. Она направляет нас на цель. По рации говорят нам направление. Что там, Птаха?

– Воин идёт!

– Клоун, почему ты не откупорил ящик?

–Тому що я по-російськи не розумію. Мовою говори[25], – сварливо отозвался Игнатенко.– І взагалі, Тимофієм мене називай. Ми не на ХАЗі який-небудь, а в армії[26].

– Чегооо?!! – окрысился Соломаха.

– Солома! Наводи! Давай, ленивый чёрт!!! – проорал Воин, сопровождая этот свой первый посыл мощным залпом самых жарких матюков.

Клоун кинулся к ящику с минами.

– Двадцать пять пятнадцать!

Соломаха склонился над прицелом миномёта.

– Готово! – рапортовал он через пару секунд и тут же отпрянул, закрывая уши ладонями.

– Выстрел! – рявкнул Птаха.

Клоун подтаскивал ящик с минами.

– Выстрел!

Соломаха и Птаха присели.

Где-то вдалеке грохотали разрывы.

– Выстрел!

Над их головами трещали ветки. Противник крыл обильно, но мимо цели.

– Командир, меняем позицию? – спросил Соломаха.

– Не было такого приказа. Наводи, мать твою ленивую…

– Выстрел!

– Выстрел!!

– Выстрел!!!

Уши ломило. Нос забился пороховой вонью. Ответные залпы ложились всё ближе.

– Корректировка!

– Выстрел!

– Выстрел!!

Лесок стонал от грохота разрывов. Проклятое место, но лучше уж пороховая вонь, чем трупный смрад. Лучше грохот минных разрывов, чем вой и мольбы раненых, которым ты ничем не в силах помочь.