скачать книгу бесплатно
– Считай, что обе: они – сёстры, – по-хитрому ответил Арминий. – Но если ты тоже хочешь на них жениться – давай женим и тебя. Мне не жалко, ты же знаешь, как я люблю тебя, люблю даже за твоё варварство. Ведь ты, по сути, ещё больший варвар, чем мы, германцы.
– Я-то хоть выгляжу цивильно, хотя в душе, ты прав, варвар, а это что за хрыч там такой непрезентабельный – с усами – во главе стола справа сидит? – шёпотом спросил Аркаша.
– Эта морда – мой тестюшка, Сегест, – шепнул Арминий в ответ, – редкая по гнусности личность. Он будет рассказывать про меня гадости – не верь ему. Он тут на днях разоблачил мой заговор против Рима – можешь себе такое представить? Слава богу, Квинктилий не поверил в подобную чушь. Ну его ты знаешь, должно быть, сам: вот он, слева от Сегеста – Квинктилий Вар[66 - Квинктилий Вар – в то время – главнокомандующий римскими войсками в Германии и не слишком удачливый реформатор тамошней системы налогообложения.].
– Секстилия[67 - Квинктилий, Секстилий – на латыни quinque означает 5, sex – 6.] я знаю, – произнёс Аркаша с придыханьем – как говорят об очень важных персонах. – Кто не знает Секстилия? Вот Секстилий – не варвар, Секстилий – достойный, знатный римлянин, твой, кстати, начальник.
– Затрахал твой Секстилий, тоже мне, блин, начальник – деньги из нас вытрясать, – возмущённо шепнул Арминий. – А ты сделай так, чтоб мы сами захотели вам налоги платить.
– Неужели не делает? Никогда б не подумал, – возмутился Аркаша, сокрушённо покачал головой и пошёл на своё почётное место – между Сегестом и Варом.
Вокруг них суетились херуски с амфорами и горшками, то подливая первача, то подсыпая закуски.
– Ты чего такой угрюмый? – сразу спросил Аркаша Сегеста. – Тебе не нравится моё соседство? Я могу отсесть.
– Упаси Вотан! – Сегест даже поперхнулся куском кабанятины, и Аркаше пришлось молотнуть его кулаком по спине.
После этого Сегест ещё сильнее выпучил глаза и больше не проронил ни слова. Зато на редкость словоохотливым собеседником оказался престарелый римский полководец, он рассказывал Аркаше о скупости, упрямстве и несговорчивости местных князей. «Сколько их ни корми, – говорил Вар, – всё в свой дубовый лес смотрят». «Холодная страна, – говорил ещё Вар, – сентябрьские иды[68 - Иды – середина месяца в древнеримском календаре. Сентябрьские иды приходятся на 13-е сентября.] не наступили, а уж пора вести войско на зимние квартиры, в Алисон[69 - Алисон (Ализон) – римское укрепление в Вестфалии на р. Липпе.]». Аркаша слушал его вполуха.
«Кого же из двух сестёр мне хочется больше?» – таким вопросом мучился Аркаша. В итоге он понял, что Туснельду, сидевшую по правую руку от Арминия, ему хочется больше потому, что она – невеста и на данный момент недоступна, а Гризельду, сидевшую по левую руку, ему хочется больше потому, что она, наоборот, вполне даже доступна.
– Ну что ж, – тяжело вздохнул Аркаша, – придётся хотеть обеих.
Пока Аркаша разрывался от своих желаний на две половинки, правую и левую, хлебосольные херуски всё подливали ему мозельской бражки и подкладывали куски жареной кабанятины.
– Хорош! – сказал наконец Аркаша, вставая из-за стола. – Аркаша дозу знает!
– Аркаша, выпей ещё с нами! – кричали херуски. – Скушай с нами кабанчика!
– Не хочу кабанчика, хочу жениться, – упрямился Аркаша.
– На мне, на мне, – завизжали почти все бывшие за столом херусочки.
Они образовали вокруг вундеркинда хоровод, медленный ритм вращения которого позволял каждой из них демонстрировать Аркаше свои достоинства во всей их полноте. Печальным огненным взглядом обозрев хоровод, Аркаша убедился, что нет в нём ни Туснельды, ни Гризельды. Тогда со словами: «Хорошо, хорошо, хоть на всех сразу», он прорвал окружение в самом слабом звене и быстро-быстро залез на первый попавшийся дуб.
– Аркаша, спускайся к нам! – кричали, окружив Аркашин дуб, херусочки.
Аркаша сидел на ветке и кидался в них желудями.
– Поешьте желудей, – приговаривал Аркаша, – и ваше мясо станет сочным и ароматным – Вотан такое любит.
Что-то лёгкое, белое и прозрачное скользнуло по стволу и тёплой уютной ласточкой ткнулось в Аркашин бок.
– Вы крылаты? – усмехнулся Аркаша.
– Скорее когтиста, – усмехнулась в ответ Гризельда.
– Я думал, я окрыляю.
– Я с детства была когтиста. Рождённый когтистым не нуждается в крыльях.
– Да, – подтвердил Аркаша, после тщательной проверки, – у вас действительно нету крыльев. Мы будем любить друг друга или просто поженимся? Как, по-вашему, будет правильней поступить?
– Если прям сейчас – то я хочу любить, если же завтра – то можно и пожениться. Но какой любви ты от меня хочешь, Аркаша? Смогу ли я обеспечить тебя, Аркаша, достойной тебя любовью?
– А я-то воображал, что вся империя знает мои условия! А ведь они на редкость просты и удобны для заучивания и распевания хором: любовь ко мне не может не быть всепоглощающей – раз – и всеобъемлющей – два-с.
– Я согласна, милый, на твои условия! – воскликнула Гризельда. – Я уже люблю тебя более всепоглощающе, чем Вотана, и более всеобъемлюще, чем его же!
– Попробовала бы ты не согласиться, – пробурчал Аркаша. – Но мы будем спускаться на землю? Как у вас принято?
– Зачем? С тобой и на дереве рай.
– Тогда постараемся не упасть. Вся надежда только на твои когти.
– Люби меня, и ты никогда больше не упадёшь, а если и упадёшь, то не разобьёшься, а если вдруг решишь умереть, то умрёшь стоя, как мы, херуски!
– Или повиснув, как вы, херуски, что, впрочем, тоже неплохо, – пошутил Аркаша. – Но я готов любить тебя и за так, потому что мне нужно кого-то любить кроме себя. И мне хочется любить тебя по-настоящему: больше жизни – твоей жизни, конечно, и больше смерти – конечно, смерти врага Отечества.
И он полюбил её по-настоящему, по-русски. И она полюбила его по-настоящему, по-херусски. И они любили друг друга настолько по-настоящему, что так и не нашли времени на женитьбу.
Как и Аркаша, Арминий в эту ночь проявил себя молодцом. Но едва забрезжил рассвет, он оставил мирно посапывающее розовое тело Туснельды и, то на четвереньках, то ползком добрался до лужайки, где его уже ожидали заговорщики со следами тяжёлого похмелья на лицах и окружающем пейзаже.
– Вы больше похожи на общество анонимных алкоголиков, чем на могильщиков Рима, – приветствовал их Арминий.
– Поглядел бы ты на себя, – нелюбезно ответил один из заговорщиков.
– И то верно, – согласился Арминий. – Итак, Вар со всеми тремя легионами и со всеми вспомогательными войсками завтра выступает в поход и через неделю окажется в Тевтобургском лесу[70 - Тевтобургский лес – гряда низкогорий в Германии в районе среднего течения Везера.], где мы и будем его ждать, заранее устроив засаду.
– Ох, тяжело нам будет добраться туда раньше них, – простонал один из заговорщиков.
– Им будет не легче, – парировал Арминий, – мы устроим завалы на всём их пути.
– А если Вар вышлет разведчиков? – спросил один из заговорщиков.
– Не вышлет, – успокоил его Арминий. – Он стар и ленив, он – больше не воин, а сборщик налогов, и кроме того, полностью мне доверяет: ведь даже наветы моего тестюшки не смогли поколебать его веру в меня. А с тестюшкой я ещё посчитаюсь.
– Что будем делать с Аркашей? Не пора ли и с ним посчитаться? – спросил один из заговорщиков.
– Аркашу не трогать! Аркаша – он и не их, и не наш, он – над нами! Он настолько лучше и чище… – Арминий оборвал фразу на полуслове, едва не захлебнувшись от избытка чувств.
– Отдай ему свою жену, если он такой замечательный, – предложил один из заговорщиков с нехорошим смешком.
– Надо будет – отдам, и не только жену, – прокашлявшись, пообещал Арминий.
Через неделю ополчение херусков, бруктеров, марсов и хаттов[71 - Бруктеры, марсы, хатты – древнегерманские племена.], замаскированное под пни, стволы и кочки, расположилось в Тевтобургском лесу вдоль дороги на крепость Алисон.
С криком «Мочи макаронников!» Арминий первым спрыгнул с одного из завалов, преграждавших римлянам путь, и ринулся в бой.
С криками «Мочи макаронников!» германцы вместе с проливным дождём сыпались сверху и сбоку, спереди и сзади, вырастали из-под земли.
Когда на третий день молотилова почти всё уже было кончено, два воина подвели к Арминию Квинктилия Вара.
– Отпустите его, – приказал Арминий, глядя поверх головы своего бывшего руководителя. – Мы со стариканами не воюем. И мы не воюем с мытарями – мы воюем с солдатами.
Квинктилий Вар молча вынес это последнее прижизненное оскорбление.
Смерив Арминия взглядом от живота до шеи, он развернулся через левое плечо и строевым шагом прошёл по трупам. Победители, дружно обиравшие павших римлян, его не трогали. На опушке он подобрал ещё не оприходованный ими меч одного из своих воинов и сделал единственное, что ему оставалось.
Аркаша одним из первых подоспел на место побоища.
– Поднимите мне веки! – потребовал Аркаша, чуя недоброе, но поскольку никто не решился исполнить его приказ, векам пришлось подниматься самим, преодолевая неимоверную тяжесть прозрения.
Масштаб катастрофы стал ему ясен с первого взгляда. Поэтому найдя случайно труп Вара, Аркаша потребовал от него вернуть погибшие легионы.
– Квинктилий Вар, Квинктилий Вар, верни нам с Августом легионы! – теребил труп Аркаша.
Ничего Квинктилий Вар не отвечал, только страшно зенками вращал.
– Слышь, Квинктилий Вар, давай-ка, напрягись, возвращать всё равно придётся, счётчик включён, – предупредил Аркаша, приподнимая Вара за грудки. – Проследи, чтоб вернул, отвечаешь головой, – бросил он одному из сопровождавших его римлян, а сам направился далее в гущу порубленных тел, ещё надеясь отыскать там Арминия или хотя бы части его.
Весть о катастрофе приблизила кончину Августа. Не бритый, не стриженный, он, по наущению Аркаши, три месяца бился головой о стенку с криками: «Квинктилий Вар, верни легионы![72 - «Вар, верни легионы!» – зафиксированные современниками слова Августа: это было самое тяжёлое поражение римлян за всю эпоху его правления.]», но не помогло даже и это, казалось бы, проверенное средство.
Тогда на усмирение германцев был снова брошен старый верный Тиберий, усиленный Германиком[73 - Германик – племянник и приёмный сын Тиберия, полководец, после смерти Августа отверг провозглашение себя императором, усмирил германцев.].
– С таким именем, – нашёл в себе силы на шутку семидесятитрёхлетний император, – да с таким дядей, попробуй только не вернуть мне легионы!
Германик не попробовал не выполнить указание императора. Он нашёл место побоища и лично принял участие в захоронении легионерских костей – но это случилось уже после ухода Августа в лучший мир.
– Ну что, брат Сентябрий, – приветствовал Аркаша Тиберия, отозванного из Германии для престолонаследования, – пора, брат, принимать принципат, становиться, понимаешь, принцепсом. Только не говори, что тебе этого не хочется.
– Ах, Аркаша, – возразил Тиберий, – ты – вундеркинд, свободный поэт, всегда парящий над схваткой, ты не знаешь, какое это чудовище – власть.
– Так сразись с этим чудищем и победи его, и верни нам республику[74 - Верни нам республику – Римская республика была фактически упразднена Юлием Цезарем, первым императором стал Октавиан Август; последующие императоры были, за редким исключением, один тираничнее другого.], – предложил Аркаша, с любопытством глядя на названого брата.
– Чтобы вернуть нам республику, надо сначала стать императором, а императором я быть не хочу, как ты, Аркаша, уже, наверное, понял. Я солдат и счастлив только в бою, добывая для Родины очередную провинцию или подчиняя очередное непокорное племя.
– Тогда зачем ты припёрся в Рим – оставался б в Германии, – усмехнулся Аркаша. – Ведь ты давно уже всё для себя решил, ты даже окружил себе личной гвардией – тогда распусти что ли гвардию.
– Не могу, Аркаша, рад бы, да не имею права, – отвечал Тиберий, сокрушённо пожав плечами. – Ну представь себе: распускаю я гвардию, и тут же любой, да вот хоть ты, сможет лишить меня жизни. Да чёрт со мной: Тиберием больше, Тиберием меньше, но смута, которая наступит после этого, – она Рим погубит. Опять восстанут иллирийцы с паннонцами, а друг твой Арминий – так он вообще знает дорогу сюда не хуже своих болотных тропок.
– Ладно, уговорил. За Родину, за Сентябрюса[75 - За Сентябрюса – на Тиберии прервалась традиция называть месяцы в честь римских императоров (июль, август).]! – крикнул Аркаша, не обращая больше внимания на Тибериевы слова: как и простые плебеи, к старости даже Тиберий стал словоохотлив. – Вот так, брат Сентябрюс, я тебе присягаю. Веди нас в светлое будущее!
– В тебе-то я, Аркаша, ни минуты не сомневался, – отвечал Тиберий, тихо покачивая широколобой прыщавой головой. – Ну что ж, считай, почти убедил. Только ради тебя я и могу согласиться на это рабство. Но дай мне слово, Аркаша, если вдруг ты почувствуешь, что я начал злоупотреблять своей властью – ты скажешь мне это прямо в лицо, прям в рожу, как сейчас, и я немедленно сниму с себя все регалии и снова уеду на какой-нибудь Родос, а то и на Лесбос, где климат для стариков более благоприятен, чем здешний: ведь нет там клоак, подобных нашим.
– Зачем так далеко? – возразил Аркаша. – На твоём месте в следующий раз я бы уехал на Капри[76 - Я бы уехал на Капри – в 27-м году н.э. Тиберий воспользовался Аркашиным советом и переехал на Капри.].
– Спасибо за совет, – обрадовался Тиберий, – я обязательно им воспользуюсь – вот увидишь. Ты знаешь, втроём с тобой и Германиком мы непобедимы, нам не страшен ни один враг – ни внешний, ни внутренний. Не так ужасно вляпаться во власть, когда рядом такие друзья. Хотя Германик и не совсем рядом, я чувствую его поддержку – искреннюю, как и твою.
Обстановка в Германии благодаря Германику, оставленному там за старшего, менялась очень быстро и большей частью не в пользу германцев. С несколькими отборными легионами Германик шнырял по германским тылам, разоряя всё попадающееся под руку и подавляя в зародыше очаги возможного сопротивления.
И Туснельда, приехавшая погостить к отцу и показать ему внука, в один непрекрасный момент оказалась на территории, подконтрольной врагу.
Собрав небольшую дружину, Арминий отправился к тестюшке за женой и сыном, но старый недруг, недобитый только вследствие заступничества дочерей, организовал ему ожесточённый отпор.
Осаждённый в своём доме-крепости маленьким, но агрессивным войском Арминия, Сегест умело держал оборону, а кроме того, наловчился использовать камни, которыми забрасывали его нападавшие.
– Любимому зятьку! – кричал он, выбрав камень поувесистее и запуская им в сторону родственника.
– Нелюбимому тестюшке! – кричал тот в ответ, запуская в Сегестову сторону ещё более крупный булыжник. – Оса?жденный Сегест, извольте выпустить мою жену на счёт «три».
– На счёт «три» я выпущу твои вонючие кишки! – острил в ответ Сегест.
Вскоре, привлечённые звуками боя, в окрестном лесу замелькали римские разведчики. Почувствовав, что фортуна не в духе, Арминий, уже дважды битый римлянами, снял осаду и успел растаять в лесах. Он едва не нарвался на легион во главе с самим Германиком.
Сегест встретил римлян в дверях с поднятыми руками и зловещим блеском в глазах.
– Я, князь Сегест Первый и, видать, Последний, – рапортовал он Германику, – близкий родственник небезызвестного Арминия, решил явиться с повинной. Желаю передать себя в руки римского правосудия.
– Я слышу речь не херуска, но римлянина, – отвечал благородный Германик.
– Берите мою старую голову – и поделом ей будет – это я предупреждал Квинктилия Вара о вероломстве Арминия, но не сумел настоять, не хватило настойчивости, целеустремлённости и других качеств, присущих подлинным римлянам, – каялся Сегест.
– Такую повинную голову римский меч не сечёт, – успокоил его слегка озадаченный таким излиянием чувств Германик.
– Но правосудие должно свершиться! Арминий – враг Рима и, значит, – враг народа, – продолжил самообличения Сегест. – Он изменил Риму – и, значит, изменил Родине. За неимением самого изменника Родины я предлагаю передать правосудию членов его семьи – его жену, сына и тестя, которые скрываются в этом доме.
– Папенька, не выдавайте их! – взмолилась Гризельда, всё дожидавшаяся своего Аркашу в отцовском доме.
– Да им просто покажут столицу мира, а то весь век просидят в нашей дыре, – попытался успокоить её Сегест.
Но, чувствуя, что аргументы его не производят на неё впечатления, он закричал:
– Ты думаешь, мне не больно? Но ему, Арминишке, будет ещё больнее, так как он слабый, этот предатель, бьющий исподтишка, он слабее меня, и ради этого я готов терпеть свою боль – и ты претерпи!
– Дело не в вашей боли! – возмутилась Гризельда. – Сколько вам пообещали за сестру римляне? Скажите – Арминий даст больше.
– Дура! – рявкнул Сегест. – Смотри! Смотри, как мне больно, но ему будет ещё больнее! – и он ударился головой о стену, как бился недавно Август. – Смотри и ты, Туснельда, – добавил он, увидев тихо вошедшую старшую дочь.
И он бился о стену головой, оставляя граффити в виде клочьев седых волос и кровавых потёков, как от огромного раздавленного комара-кровососа.
– Дешёвка, – Германик сплюнул и вышел вон. – Отправьте в Рим женщину с ребёнком, старика оставьте – не доедет, – бросил он на ходу ординарцам.
– Неужели, Туснельда, ты думаешь, что я не люблю тебя? – упавшим голосом спросил Сегест, растерянно глядя вслед Германику. – Я хотел быть с вами, я хотел защищать вас…
– Мне всё равно, – холодно сказала Туснельда, глядя в окно. – Все меня любят, но сегодня меня и моего сына погонят в Рим как добычу.
– Эй вы! – крикнул Сегест сопровождавшим Германика римлянам. – С вами поедет королева. Кто вызовет её неудовольствие – будет иметь дело со мной, Сегестом!
