скачать книгу бесплатно
Второй после Солнца
Игорь Белладоннин
События этой многофигурной и многоплановой композиции, исполненной иронии – доброй и не очень, – разворачиваются на просторах мировой истории от эпохи Троянской войны до начала XXI века. В центре сюжета – сверходарённый г-н Глюков, проходящий путь от самодовольного любимца мирового бомонда до мизантропа, но сильное врождённое плутовское начало позволяет ему практически любую – даже самую печальную – жизненную ситуацию оборачивать в декорацию для демонстрации искромётного фиглярства. Наедине же с собой герой подвергает анализу патологические черты своей личности, копается в себе – местами больном и испорченном, – и извлекает крещендо на суд божий сюжеты от абсурдистской исповеди безобразника до реквиема по останкам души современного обывателя. Роман выведет вас из равновесия, пробудит сильные эмоции: от отвращения к автору, героям, роману и жизни в целом до восхищения (ими же).
Содержит нецензурную брань.
Игорь Белладоннин
Второй после Солнца
Найдите мне на любом языке и в любой отрасли знания книжку, которая обладала бы такими же свойствами, особенностями и преимуществами, и я куплю вам полпинты требухи. Не найдёте, милостивые государи, не найдёте! Это книга в своём роде единственная, равных себе не имеющая и беспримерная. Я готов утверждать это под страхом любой кары, вплоть до костра, но только не включительно, а исключительно. Те же, кто будет утверждать обратное, суть предопределенцы, отщепенцы, совратители и соблазнители.
Франсуа Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»
1. Под звенящей звездой
Аркаша стоял на краю плато и знал, что, сделав шаг вперёд, не разобьётся, а полетит – закружит над телами перебитых накануне во множестве и не убранных ещё итальянцев и фалангистов.
Стаи мартовских бабочек необычайной красоты уже роились над ними, и огромная птица – кастильский родственник рухха[1 - Рухх (рух) – описанная в «Книге тысячи и одной ночи» сказочная птица огромных размеров.], – наматывая над гвадалахарскими полями[2 - Над гвадалахарскими полями – в марте 1937 г. присланные на помощь франкистам итальянские войска были разгромлены республиканцами на Мадридском фронте под Гвадалахарой.] круг за кругом, стенала по убиенным нечеловеческим голосом.
– В краю, где небо так безоблачно[3 - Считается, что фраза «Над всей Испанией безоблачное небо», употреблённая 18 июля 1936 года в передаче радиостанции, расположенной в испанской Северной Африке, послужила сигналом к началу военного мятежа против испанской Второй республики.], родится от Солнца зачинавшееся племя, которому нетрудно умирать! – стенал вслед за нею Аркаша, простирая над полем брани свои могучие руки-крылья.
И тут же мысль Аркашина переходила, как обычно, от частного к общему, венцом которого был, несомненно, он сам – всепланетный любимец.
– Время! Стой! Подожди! – кричал Аркаша под взмахи рук, обращаясь ко времени как равный к равному. – Ты слишком! Быстро! Течёшь! Дай! Насладиться! Этим! Триумфом! К которому! Я…
– Неосторожно приложил свои могучие руки-крылья, – подхватил за его спиной насмешливый женский голос.
Аркаша сразу даже не нашёлся с ответом на такой хук сзади, пропущенный от довольно симпатичной иностранки, говорившей по-испански с едва заметным акцентом. «Блин, подловили, как школьника», – только и оставалось мысленно констатировать вероломно атакованной стороне.
– Время, стой, раз-два! Равняйсь, смирно! – отвесила на прощанье насмешница и пошла обратно к машине, возле которой ожидал её высокий худой мужчина в штатском, по виду – тоже нездешний.
Аркаша с любопытством отметил, что в движении обидчица распалась на две части, шарнирно соединённые в районе талии. Нижняя часть казалась наклонённой слегка вперёд, верхняя – слегка назад и, предоставленная самой себе, как бы парила над нижней. Вся эта конструкция напомнила Аркаше парус, поймавший попутный ветер. Было ли это природной особенностью фигуры или удачной находкой модельера, Аркаша пока не знал, но не запасть на подобный феномен не мог.
А иностранка подошла к своему мужчине и, видимо, рассказала об Аркашиных проблемах. Они оба явно развеселились и, не махнувши даже Аркаше ручками, уехали, чтоб смаковать своё веселье вдвоём, добавляя к нему по мере необходимости всё новые забавные эпизоды.
«Ну что ж, – беззлобно подумал Аркаша, – кому-то я поднял настроение, кому-то стало весело… Их бы туда – вниз, к бабочкам – на денёк-другой, посмотрел бы я тогда, как бы они веселились!»
Ему пора было в Мадрид. В Мадриде его тоже ждал мужчина и тоже не местный: молодой высокий красивый гринго по имени Эрнест.
– Слышь, Эрни, – попросил его Аркаша, впервые столкнувшись с Хемингуэем в Испании месяца три назад, – ты уж не выдавай меня тутошним, для них я здесь – просто Кецалькоатль[4 - Кецалькоатль – Пернатый Змей, один из верховных богов (бог познания и ветра) тольтеков, а впоследствии – и ацтеков.].
В самом начале Гражданской войны он прибыл в Испанию с документами на имя полковника Кецалькоатля, а густая борода с усами и бакенбардами и срезанная под корень шевелюра вкупе с тёмными очками до известной степени помогали маскировать его всемирно знаменитую личность. «И чтоб никто не догада-ался», – пел по этому поводу сам Аркаша.
Французы-пересмешники переиначили его в полковника Пантагрюэля[5 - Пантагрюэль – герой романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».]. И впрямь, Аркаша был неуёмен как в подвигах застольных, так равно и в ратных, а уж про альковные было нечего и говорить.
Вечером того же дня в Аркаша прибыл в бар «Чикоте»[6 - «Чикоте» – любимый (из мадридских) бар Хемингуэя.], где уже ждали его Хэм и Марта[7 - Марта (Марта Гельмхорн) – американская журналистка, подруга Хемингуэя, впоследствии ставшая его третьей женой.] – последнее Хэмово увлечение.
Изрядно приняв – Аркаша пил нередко, но на свои, – он философствовал:
– Это наполняет нас грустью и томлением – любовь красивой женщины, которую она дарит другому. Почему она растрачивает на него то, что по праву (и по совокупности достоинств) должно принадлежать нам? Почему она отдаёт ему своё прекрасное тело, которое мы ласкали бы по крайней мере не хуже? Почему она думает о нём, а не о нас? Почему он может сделать ей больно, а мы – нет?
Аркаша остро переживал несправедливость ситуации, когда такая красивая (а красивой Марта казалась ему только после семи стаканов коктейля) женщина живёт с другим, пусть даже и с самим Хэмом.
«Ему принадлежать должны все женщины страны», – таков был один из девизов, сочинённых Аркашей, чтобы шагать с ним по жизни. В баре Аркаша припомнил этот девиз и с хитрой улыбкой распевал на разные мотивчики, указывая при этом то на себя, то на Хэма.
И всё равно Хэм практически боготворил его со всеми его гнусными шуточками, кривляньями и комплексом сверхполноценности: ведь мало кто знал Аркашино творчество так же глубоко, как Хэм. Аркаша тоже прочитал и даже похвалил одну или две Хэмовых книжки. Но несмотря на такие заслуги перед Хэмом и несомненное вокальное мастерство, отбить Марту у Хэма ему пока не светило.
– Прости, старичок, прости, Марта, – вдруг встрепенулся Аркаша, – я непременно должен законтачиться с этими молодыми людьми, – он увидел, как в бар вошли давешняя грубиянка и её иностранный мужчина.
– Позвольте представиться, – расплылся в улыбке Аркаша, подходя к ним, – полковник Кецалькоатль.
Он даже снял тёмные очки и втайне надеялся, что несмотря на всю его оставшуюся маскировку хотя бы девушка опознает в нём теперь любимца прогрессивной общественности.
– Пер, – сухо сказал мужчина, протягивая руку.
– Анита, – представилась девушка. – А где-то я вас видела раньше.
– Я – известный киноактёр, – соврал, не краснея, Аркаша.
– А, я вспомнила, вы играли Дракулу! – радостно, как ему показалось, воскликнула Анита.
– И не только Дракулу, но ещё и Чёрта, причём без грима, – потупив глазки, признался Аркаша. – А вы, наверное, шведы? – предположил он, переходя на шведский.
– Да, – в один голос подтвердили оба шведа, обрадованно переглянувшись.
– Бывал я в вашей Швеции, – Аркашу понесло. – В озере Турнетреск[8 - Турнетреск – крупное озеро на севере Швеции.] браконьерил – ловил лосося, в озере Стуршён[9 - Стуршён – пятое по величине озеро Швеции, расположено в центре страны, по преданию в нём обитает озёрный монстр – Стуршёдюрет.] тоже браконьерил – ловил чудовище Стуршёдюрет, в озере Ельмарен[10 - Ельмарен, Веттерн – четвёртое и второе по величине озера Швеции, расположены на юге страны.] почти браконьерил – ловил раков, в озере Веттерн браконьерил совсем слегка – ловил русалок, а ваш Стокгольм – мне вообще как родной и почти что любимый.
Аркаша на минуту замолк, чтоб не мешать дружным возгласам, если пока не восхищения, то хотя бы одобрения, которые должны были последовать со стороны темпераментных скандинавов.
– А скажите, полковник, осталось ли, в принципе, в Швеции место, где вы ещё не браконьерствовали? – спросила Анита, посмотрев куда-то в сторону Хэма с Мартой.
– Да, есть такое место – это сердце прекраснейшей из шведок, – принял Аркаша пас, нимало не смущаясь присутствия Пера. – Да, да, это ваше сердце. Но я заберусь и в него – причём в ближайшее время и с самыми браконьерскими намерениями. Пойдёмте-ка потанцуем, зачем оттягивать неизбежное.
– Вам не удастся реализовать ваш злодейский план, – усмехнулась Анита, – хотя бы потому, что здесь не бывает музыки.
– Ничего, я наиграю вам мелодию на ваших губах, – невозмутимо парировал Аркаша.
Анита посмотрела на Пера. Пер утвердительно кивнул.
– Почему вы не спросили разрешения у моего спутника? – осведомилась Анита, когда они уже кружились вдоль стойки под изумлённые взгляды посетителей бара.
– Потому что я хам и делаю то, что хочу. А хочу я тебя, – объяснил Аркаша, привлекая к себе Аниту.
– Бывает, – заметила Анита, но отстраниться не попыталась.
– Нет, не бывает. Со мной такого давно уже не бывало. Он – твой любовник?
– Да, он – мой любовник.
– Это поправимо. А кто он?
– Профессор Стокгольмской академии, приехал по зову сердца помогать испанцам, сейчас – советник при генштабе. А я – его переводчица. А вы, полковник, или кто вы там, я надеюсь, не шпион?
– Поздно спохватились, теперь вы – мой агент, и я буду вытягивать из вас всё новые сведения. Он тебя любит?
– Возможно.
– А ты его любишь?
– Да, я его люблю.
– Ты была неискренна в ответе на последний вопрос, – чутко подметил Аркаша.
В этот момент он перехватил восторженный взгляд Хэма.
– Это мой друг, Хемингуэй, – шепнул Аркаша. – Теперь можно сказать: наш друг. Ты ему явно понравилась.
– Я узнала его, конечно, – шепнула Анита. – Это великий писатель. Я читала, наверное, всё, что он написал.
– Если у меня такие великие друзья, может, и я чего-то да стою? – не без иронии спросил Аркаша.
– Уверена, вы стоите немало, – согласилась Анита, – но мне пора, а то Пер рассердится.
– Вы прекрасно танцуете, – ободрил её напоследок Аркаша, – почти как я. Мы хорошо смотримся и вообще идеально подходим друг другу.
Он вернул Аниту Перу и мило извинился за несанкционированное похищение. Загадку её фигуры в этот вечер он разгадать ещё не успел, но сделал длинный шаг, даже прыжок, в правильном направлении.
Возвратившись к американцам, он заметил, как Хэм что-то быстро записывает на салфетке.
– Пиши-пиши, Эрни, – подбодрил его Аркаша, – вот она тебе – моя жизнь, во всей её красоте и омерзительности.
Вначале казавшаяся почти нелепой, информация о разрушении Герники вскоре стала подтверждаться из разных источников. Приказ о бомбардировке городка германским легионом «Кондор»[11 - «Кондор» – германский авиалегион, откомандированный Герингом в помощь франкистам.] исходил из штаба генерала Эмилио Молы[12 - Мола, Эмилио – генерал фалангистов, командовал Северным фронтом, отдал приказ о бомбардировке Герники 26.04.1937 г.], руководившего мятежом тридцать шестого года, а теперь уничтожавшего Страну Басков с маниакальностью вполне генеральской.
Пышный, как его женщины, и роскошный, как его девушки, Мадрид забурлил. Митинги возникали и сами по себе, и не сами по себе. На одном из митингов второго типа уговорили выступить Аркашу. Недолго поломавшись, он залез на бронемашину перед королевским дворцом, поднял руки-крылья и в многоцветье толпы увидал Аниту. Анита стояла в первых рядах и глядела на Аркашу, как ему показалось, не скрывая насмешки.
– Гений и злодейство – две вещи несовместные! – рявкнул Аркаша, почти раскрывая ради Аниты своё инкогнито. – Злодейство в Гернике ставит вопрос ребром: или я, или они – мы несовместны!
Он прикрыл на минуту глаза и через свои длинные ресницы провидел, как, подхваченные волнами взрывов, пронеслись над площадью и обратились в прах саблезубые кони, безутешные матери, искорёженные отцы. Толпа затихла на выдохе: каждому, настроенному на его волну, Аркаша телепатировал своё страшное видение, более убедительное, чем все газетные строки. Он выдержал паузу, не большую и не маленькую – достаточную для того, чтобы прониклись все, даже Анита.
– Я приговариваю Молу к смерти! – грозно заявил Аркаша, опустив кулак, и все поняли: Моле – хана, и пелена скорби на время сменилась в их сердцах мулетой[13 - Мулета – кусок алой ткани, используемый матадором, чтобы раздразнить быка и продемонстрировать своё искусство.] восхищения перед мужеством и верой этого громадного чужеземца.
– До конца года один из нас умрёт: или я уничтожу его, или утоплюсь на Рождество в Мансанаресе[14 - Мансанарес – главная река Мадрида, крайне маловодна.]! – грозно продолжил Аркаша, и испанцы вскидывали вверх кулаки и сочувствовали Аркаше: убийство Молы казалось трудной задачей, но утопиться в Мансанаресе даже зимой по причине его тотального обмеления было не проще.
Аркаше на миг показалось, что Анитины глаза увлажнились.
– Враг снопасаранит! – закончил он свою пламенную речь. – Победа будет за нами!
Как любой великий артист, Аркаша работал не для себя, а для поклонников и, конечно, поклонниц. Аркашу проводили овацией, мужчины пожимали ему руку, женщины целовали взасос. Терпеливо выстояв очередь, к Аркаше подошла и Анита со своим Пером. Аркаша зажмурился и вытянул губы для поцелуя.
– Вы должны победить. Желаю вам успеха, – сказал Пер, сосредоточенно глядя мимо Аркаши на пышный медный хвост кобылы Филиппа Четвёртого[15 - Филипп IV – король (1621–1665 гг.) Испании, его конная статуя установлена напротив королевского дворца.].
– Как жалко, – вместо поцелуя сказала Анита, – что до Рождества ещё восемь месяцев – восемь месяцев ждать вашего омовения! Ведь вы не позабудете о своём обещании насчёт купания в местной речке?
– Я ни за что не лишу вас такого шикарного рождественского подарка – синего, распухшего Кецалькоатля с вывалившимся языком, – пообещал Аркаша, втягивая губы на место.
«Зачем жить на свете, если есть женщина, которая меня не любит? – невесело думал Аркаша, подходя ко дворцу. – Или всё же любит? Нет, любит, конечно! Или не любит?»
В огромном, окружённом цветущими садами, на полкорпуса вросшем в землю королевском дворце располагался штаб второго мадридского корпуса.
– Эй, полковник, это по вашей части, – окликнули Аркашу в штабе. – Мола интересует?
– Как мужчина – не очень, – отвечал Аркаша, – но как объект для возмездия – весьма.
– Тогда радиоперехват – как будто прямо для вас: «Бургосу[16 - Бургос, Саламанка – на тот момент главные фалангистские города.] из Саламанки, первое июня, 20-40: Готовьтесь к встрече Молы. Третьего июня прилетает из Памплоны через Виторию».
– Думаешь, провокация? – спросил Аркаша по-русски.
– Думаю, провокация, – согласился стоящий неподалёку советник штаба И. И. Иванов, известный врагу как Ванино Ванини.
– А я думаю, нет. Я думаю, генералиссимус Франко тоже не любит генерала Молу – ни как мужчину – да и за что его любить: длинный тощий очкарик, ни как генерала, ни как соперника в борьбе за власть в своём генеральском зверинце. Грех не воспользоваться такой наводкой. В худшем случае потеряете самолёт, меня и пилота, только и всего.
– Что ты замыслил? – спросил Ванини.
– Осталось два дня. Истребитель – итальянский или немецкий, трофейный, я беру на себя, как и всё остальное; вы же мне, главное, самоволку не клейте. Да ещё не сбейте при пересечении линии фронта, а я планирую пересечь её дважды, если вы не против, – сказал Аркаша и изложил свой план.
Достать Молу было удобней из Барселоны, следуя вдоль Эбро. Аркаша срочно вылетел в каталонскую столицу.
Кабина трофейного немецкого бомбардировщика Ю-87 оказалась тесновата для могучего Аркашиного тела.
– Я знаю эти места, – сказал пилот-баск, вовлечённый Аркашей в план мести. – Там между Алкосеро и Кастилом, как раз на полпути от Витории к Бургосу, есть гора, у подножья которой фалангисты хоронят казнённых.
– Классно, – обрадовался Аркаша, – вот там мы его и будем брать – тёпленьким и расслабленным после очередного злодейства.
– Да, там и будем его ждать, будем кружить над горой, пока не кончится горючка, – предложил баск.
– Когда кончится керосин, спикируем на вражеский эшелон, – героическим тоном, как и положено интербригадовцу, контрпредложил Аркаша.
Небо после дозаправки в Лериде было не столь безоблачным, как в июле тридцать шестого, поэтому линию фронта миновали без проблем.
– Где мы? – спросил пилот Аркашу, исполнявшего по совместительству функции штурмана.
– Похоже, пролетели Логроньо. Пора уходить налево, на Санто-Доминго.
Видимость ухудшалась, но долго кружиться им не пришлось.
– Вижу цель! – воскликнул Аркаша, с трудом подавляя волнение. – Уверен, это наш кровник.
– Я тоже её вижу, – сказал пилот. – Атакуем?
