скачать книгу бесплатно
Андрей вернулся в свою комнату, уложил продукты в рюкзак. Можно было идти, но он все медлил, словно ожидал, что это наваждение развеется (куда делась вся его радость и торжество по поводу неожиданно появившегося чудесного дара и первых минут полета). Затем решил посидеть, как это принято, перед дальней дорогой… неведомо куда. Неожиданно, когда он присел на краешке кровати, у него возникло странное чувство, что он что-то очень важное здесь оставляет, настолько важное, что вся их затея не удастся, если это нечто здесь оставить. Андрей удивленно огляделся: вроде бы ничего такого ценного у него в Трускавце не было, а все свои личные вещи он собрал в рюкзак, даже свою любимую на данный момент книгу «Солярис» Станислава Лема, хотя совершенно не понятно, где и когда он там будет читать.
Тут он почувствовал что-то вроде зуда, но как-то странно, на некотором расстоянии от тела, и скоро этот зуд сменился едва слышным звоном, словно в воздухе рассыпались миллионы маленьких колокольчиков; и звон этот имел свой источник: прежде, чем рассыпаться по комнате, он явно исходил из-под подушки. Андрей недоуменно приподнял подушку и уставился на изголовье кровати: на простыне лежал небольшой блестящий предмет размером с наперсток. Это был тот самый золотой самородок в форме коронетки-медальона.
«Вот так…», – только и сумел пробормотать Андрей: что это был именно этот самородок из сна, у него не было никакого сомнения, картина стояла перед его глазами как живая, и вот новая неожиданность: коронетка немыслимым образом из сна перешла в реальность… он даже не слышал о таком! А впрочем, не удивительней всего остального, Аня сказала, что прежняя реальность закончилась, и в этой новой реальности люди летают, разговаривают с деревьями и, как теперь выяснилось, получают материальные послания из сновидений. Разумеется, это добрый знак, ведь перед ним уменьшенная копия короны Меровингов, потомков главного носителя света на земле, и очень важно, что он, Андрей, не оставил ее здесь, ведь нет случайно ему послали этот талисман. А впрочем, получается, что он сам себе его послал из собственного сна.
Андрей протянул руку, чтобы взять удивительный предмет… пальцы захватили пустоту, оказалось, что столь натурально выглядящий самородок – всего лишь бесплотный образ, голограмма.
«А чего удивляться, – сам себе сказал Андрей, – мой ментальный образ запечатлелся в пространстве и стал видимым. Вот если бы он превратился в настоящий кусочек золота, – вот это было бы удивительно, а так – обычный эйдос, проявленный моей сверхмощной ментальной энергией. Не удивлюсь, если после очередного сна, да еще такого реалистичного, как сегодняшний, в воздухе будут плавать всякие образы из эктоплазмы. Наверняка, этот подарок из сна не случайно напомнил о себе, иначе я бы просто ушел, так и не узнав, что под подушкой у меня лежит кусочек иного измерения. Сомнения нет, он для чего-то необходим нам в предстоящем путешествии. Что же с ним делать, он явно намекает на то, чтобы я взял его с собой, а пальцами захватить его невозможно».
Тут у Андрея мелькнула еще одна картинка: его взрослый двойник продевает через дырочку в самородке кожаный шнурок и вешает себе на шею. В тот же момент самородок-голограмма на мгновение исчез, а затем Андрей ощутил невесомое прикосновение к груди и, расстегнув ворот ковбойки, увидел, что коронетка так же обзавелась голографическим шнурком и висит у него на шее, таким образом, решив вопрос своей дальнейшей транспортировки.
«Значит так надо, – удовлетворенно подумал Андрей, – значит, я получил благословение от самого Логоса Шаданакара, – (многие термины из „Розы Мира“ стали естественной частью его лексикона, хоть этот, тогда никому не известный труд Даниила Андреева он никогда и в глаза не видел)), – а значит, я должен, не раздумывая, отправляться на исполнение той, пока непонятной миссии, которая на меня возложена. Вернее, на нас с Аней, – мысленно поправился Андрей, вспомнив, что вообще-то это не его инициатива. – Теперь все должно пройти успешно, по-видимому, я должен отработать дар, который чудесным образом получил, мне же его не за красивые глаза вручили, а для того, чтобы я что-то архиважное совершил. Вот только, почему Аня знает, куда мы направляемся и зачем, а я не знаю? Спасение человечества – это слишком расплывчато, непонятно, в чем это спасение состоит, и что для этого необходимо предпринять! Ладно, не буду себя накручивать, скоро все должно разъясниться, и первый добрый знак на пути уже получен!»
Приободрившийся Андрей, чувствуя, что энтузиазм, появившийся с момента обнаружения удивительного талисмана, просто переполняет его душу, взвалил рюкзак на плечи и вышел из комнаты, затем снова приоткрыл дверь в мамину коморку, убедился, что мама спокойно и глубоко спит, как-то даже слишком спокойно для утреннего сна, и подумал, что, пожалуй, не будет дожидаться, когда Аня даст ему необходимый сигнал, чтобы вместе запустить загадочный процесс рассинхронизации временных потоков. А, собственно, почему «загадочный»? Андрей обратился к чудесной «вставке» и отчетливо увидел, как это возможно сделать. Тут же в голове его возникли необходимые теоретические предпосылки.
ОБОСНОВАНИЕ ПРИНЦИПА ФРАКТАЛЬНЫХ КОРИДОРОВ. «МАШИНА ВРЕМЕНИ».
В момент Большого Взрыва, когда возникла физическая вселенная, был запущен феномен времени, как такового (что было «до» этого – сказать невозможно), и если говорить о его природе, то это нечто, в основе чего лежит энергия частотности, причинности и событийности – духовная кармическая энергия. Время вместе и неразрывно с Пространством ваяло вселенную, пребывало в основе всего сущего, и как все сущее, так же имело свой первичный элемент, некий строительный кирпичик, первичный кармический цикл, основную частотность, через принцип фрактальности воспроизводящее все и вся. В начале времен распределение этой пространственно-временной первичной частотности – ПЕРВИЧНОГО ФРАКТАЛА – было равномерным, затем начали возникать сгустки, вихри, протуберанцы и флуктуации первого, второго, третьего и далее порядков этой самой пространственно-временной Прадханы. Из этой первичной неравномерности и начала формироваться современная вселенная со своими звездами, планетами и полевыми структурами, и в основе этой мировой неравномерности лежит разная степень кармической насыщенности каждого объекта, то есть, возникая и формируясь во вселенной, любой объект проживает свою индивидуальную судьбу, свою карму, неразрывно связанную со временем, каждый имеет строго свое, определенное число первичных, вторичных – и так далее – циклов, то есть имеет свое ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ТВАРНОЕ ЧИСЛО, по сути, – СВОЕ СОБСТВЕННОЕ ВРЕМЯ, как бы законсервированное в данном объекте. В масштабе Мега-мира вселенной эта временная неравномерность и дискретность действительно заметна, но в масштабах земного Макромира все объекты тесно переплетены, нет ничего, что не состояло бы в тесной либо второстепенной взаимосвязи с чем-то другим, поэтому кажется, что земное время и пространство одно на всех. Это отчасти действительно так, поскольку каждый земной объект является элементом, частью земного целого, и носит на себе печать этого обобщения, охвачен некой объединяющей силой (в буддизме она называется «Пратитья Самутпада»), которая по сути дела и есть одно из цементирующих качеств пространства-времени. Но в действительности это иллюзия, каждый элемент-фрактал теоретически можно выделить из окружающего, и если это удастся сделать, то его существование будет осуществляться в потоке его собственного времени, основанного на его индивидуальной причинностной насыщенности, на его индивидуальном ТВАРНОМ ЧИСЛЕ. Значит необходимо отделить один фрактал от другого, и сделать это можно с помощью все той же универсальной ментальной или мысленной энергии, если же, конечно, она достигла определенной мощности, поскольку мысль – единственная категория, существующая вне пространства и времени. Если очертить вокруг нужного фрактала определенный экран из ментальной энергии, то фрактал будет существовать в изоляции, как бы в своем времени, отделенного от общего. Но и это не все. Чтобы ускорить или замедлить индивидуальное время фрактала, нужно использовать принцип относительности: если придать ментальному экрану определенное качество, допустим качество Черной дыры (из ментальной энергии можно сформировать любое качество), то тогда с категорией времени можно делать все, что угодно, окружающий мир для гипотетического существа, находящегося внутри этого экрана-тоннеля, как бы остановится. Как остановлено время внутри черной дыры для наблюдателя извне, так и для наблюдателя изнутри черной дыры, время во внешнем мире остановится. Это означает, что наблюдатель, находясь внутри черной дыры, может заниматься чем угодно, переделать массу дел, прожить большую жизнь, но в мире за границей этого экрана ДЛЯ НЕГО не пройдет и мгновения. Из этих экранов можно выстраивать коридоры, и преспокойно перемещаться по этому остановленному миру, для которого все, что находится внутри экрана перестает существовать. Таким образом, попутно реализуется феномен человека-невидимки.
Вся эта хитрая концепция, достойная старины Эйнштейна, мгновенно пронеслась в сознании Андрея, было даже обидно, насколько легко рождались в его разуме эти бесценные идеи, способные перевернуть фундаментальные представления человечества, но он знал, что, увы, ни с кем поделиться своими озарениями он не вправе, и, скорее всего в обозримом будущем у него не будет такой возможности. Мало того, помимо теоретической предпосылки, ОН ЗНАЛ, и как сделать этот фрактальный экран и фрактальный коридор: нужно только перевести свою чудесную точку сборки в диапазон частотности первичных временных фракталов, и создать некий мыслеобраз, и поможет ему в этом его дар сакрально-стихотворной импровизации.
Андрей сместил точку сборки в зону необходимых параметров и почувствовал, что сознание его погружается во времена первичного вселенского бытия, когда еще не было ничего, кроме пространства, времени и мысли… БОЖЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ. Это невозможно было передать никакими словами и понятиями, Андрею казалось, что он словно бы внедрился всем своим существом в структуру вечности, но одновременно, неведомым образом, сохранил кусочек сознающего разума, способного воспроизводить человеческие мысли и слова, и из этих мыслей и слов стало формироваться стихотворное заклинание.
Исступление истекает,
Угасает последний бит.
Все стихает… стихает… стихает…
Город спит… город спит… город спит….
Уж предвестники вечного утра
Задремали на мраморе плит,
Стынет башня в величие мудром,
Город спит… город спит… город спит…
Все! Чудовище черного солнца
Проступает сквозь неба гранит,
Только легкий дымок из оконца.
Время спит… время спит… время спит…
С последними строчками этого стихотворного заговора обычное мировосприятие вернулось к Андрею: казалось, ничего не изменилось в комнате мамы, в которую он смотрел через полуприкрытую дверь. Господи, – подумал Андрей, – такой трагически-торжественный момент, а все вокруг так по-будничному!»
Хотя нет, общий фон стал какой-то другой, словно это и не утренний свет, пробивающийся через окно, проявляет предметы, а какая-то их собственная опалесценция – и их и воздуха. Андрей припомнил, что примерно так выглядит мир в астральном пространстве: словно бы и сумерки, но все отчетливо и контрастно.
«Ах да, – подумал Андрей, – физический свет для меня теперь чудовищно замедлен, значит, я вижу мир в каком-то ином, не солнечном освещении, это, скорее всего, какой-то астральный, первичный протосвет, фрактальность которого я не затрагивал, поскольку останавливал только физический мир. Вот, значит, что такое кастанедовский принцип остановки мира. Кстати, а кто такой Кастанеда? Ну, конечно, я же увлекался его книгами в другой жизни! Однако, хорошо, что есть этот протосвет, а иначе бы мир для меня погрузился в абсолютную тьму!»
Андрей уже без особого интереса посмотрел на ходики с кукушкой, маятник которых застыл в неестественно отклоненном положении. На часах остановилось время – без пяти восемь – и Андрей подумал, что, вернись он сюда через сто лет, на них останется почти то же самое время, и здоровенная синяя муха, застывшая в воздухе посреди комнаты, ни на сантиметр не изменит своего положения, и мамина полуулыбка во сне – очевидно ей что-то приятное приснилась – так и останется для него неизменной и через сто, и через двести, и через тысячу лет, в ее же времени не пройдет и мгновения.
Андрей, с рюкзаком за плечами, вошел в комнату, он знал, что теперь можно и топать, и шуметь, мама не проснется, даже если он начнет внутри своего фрактального коридора палить из пушки, и щелкнул по зависшей в воздухе мухе – он не хотел, чтобы та своим противным жужжанием разбудила маму – в ее мире и в ее времени – тем самым, сделав ей последний маленький подарок – лишние полчаса сна (нормально спать, когда по комнате летает эта синяя навозная гадость, да еще пытается сесть на лицо, невозможно), но из его затеи ничего не вышло: палец прошел сквозь муху, не причинив ей никакого вреда.
«Ах да, – подумал Андрей, – чего ж тут удивляться, я же фактически не только для здешнего времени, но и для здешнего пространства не существую, я здесь и пылинки с места сдвинуть не смогу», – и это было тем более странно, поскольку, ощупав себя, он почувствовал вполне обычную свою материальность и плотность. Повинуясь внезапной догадке, Андрей расстегнул ворот рубахи и дотронулся до золотой коронетки на груди; теперь он ощутил холодную плотность гладкого металла, хотя еще недавно этот импровизированный медальон был для него бесплотной голограммой.
«Что ж, и это понятно, – подумал Андрей, – очевидно, теперь мы с ним в едином фрактальном звене, а значит, он стал восприниматься мною на сто процентов».
Зная, что ни разбудить, ни потревожить маму он теперь не сможет, даже если захочет, Андрей подошел к кровати и коснулся маминого лба. Увы, прикосновения не получилось, губы легко прошли сквозь ее чело, и Андрей понял, что прощального поцелуя не получится. Это ведь теперь для него не живая, теплая мама, а бесплотный призрак, обитающий в своем пространстве-времени, хотя, с ее точки зрения, если бы она могла сейчас видеть и размышлять, призраком был бы именно он, хотя, даже не призраком – просто ничем.
С тяжелым сердцем, словно бы он только что целый живой мир превратил в холодный памятник… даже не памятник, голограмму этого памятника, Андрей покинул мамину комнату. Последний раз он окинул взглядом полутемный, но отчетливо видимый коридор, и прямо сквозь закрытую входную дверь вышел на крыльцо: он понимал, что открыть дверь своего дома теперь не сможет, зато легко сможет пройти сквозь любую преграду. Сад, как и комната, был погружен в контрастный астральный полумрак. В воздухе разноцветными кляксами то там, то здесь неподвижно висели пчелы, бабочки и шмели; Андрей обратил внимание на то, что цветовая гамма, в которой он еще совсем недавно наблюдал мир, сильно изменилась, словно бы сдвинулась в фиолетовую часть спектра, и когда машинально он посмотрел на небо, то с удивлением обнаружил, что солнце стало черным, словно дырка на фоне неестественного серо-фиолетового неба. Все было, как в его импровизации-заклинании: черное солнце, неба гранит, – только дымка из оконца не видно, да и башни тоже, наверное, это так, для красного словца…
Итак, мир был остановлен, тем не менее, на фоне этой безрадостной статической картины, прекрасно воспринимались подвижные и даже резвые стихиали, элементалии, фейери и прочие эктоплазматические сущности, на динамике которых остановка мира никак не сказалась. К тому же раньше Андрей их отчетливо видел только, когда сдвигал точку сборки в соответствующий режим, теряя восприятие предметов физического мира, теперь же он видел оба пласта реальности.
«Интересно, – подумал Андрей, – вроде бы они параллельно физическому миру в реальном времени существовали, и в этом реальном времени взаимодействовали, тем не менее, физический мир остановлен, а они движутся, как ни в чем не бывало. Похоже, что они параллельно в двух временных потоках существуют! Что ж, вполне возможно, может именно этим определяется их свойство быть одновременно как бы и здесь, и как бы и не здесь…»
Вновь вступать в контакт со стихиалями и душами деревьев у него желания не было, Андрей присел на траву, ожидая Аню, но она все не шла и не шла, и мальчик забеспокоился:
«Чего она там так долго, – тревожно думал Андрей, – сама же хотела налегке ехать, или ее что-то задержало? Может, мама ее проснулась, и она теперь никак выйти с вещами не может?»
Андрей прождал ее еще минут пятнадцать (в своем временном исчислении: часы его отсчитывали время внутри фрактального коридора), затем решительно двинулся к хозяйскому дому, где жила Аня со своей мамой. Поднявшись на крыльцо (он мог бы увязнуть в нем по пояс, но машинально распространил на ступеньки фрактальный коридор), и тут же сообразил, что, используя этот прием, мог бы и поцеловать маму на прощание, правда, в этом случае, оказавшись во времени Андрея, она могла проснуться. Андрей хотел, было постучать, но сообразил, что в этом нет необходимости, и прошел сквозь дверь в темную прихожую. Ани там не оказалось, и Андрей начал разыскивать ее комнату, благо теперь это стало совсем безопасно. Для смеха он даже, оказавшись на кухне, прошел сквозь хозяйку, дородную хохлушку, которая замерла с вилкой напротив плиты с застывшем пламенем конфорки, и неподвижным облачком пара над кастрюлей, с так же неподвижно кипящей картошкой. Когда он, наконец, нашел Анину комнату и вошел, естественно сквозь дверь, не спросившись и не постучавшись, то ситуация стала ему понятной. Анина мама, словно спящая принцесса, застыла на кровати, а Аня, одетая по-походному, неподвижно застыла над уже собранной дорожной сумкой, очевидно застигнутая рассинхронизацией в тот самый момент, когда собиралась поднять ее с пола.
«Вот идиот! – хлопнул себя по лбу Андрей, – Аня-то из другого теста что ли? Временные потоки надо было вместе рассинхронизировать, а ты думал, что если вы сейчас в одной упряжке, и Аня такой же маг, как и ты, то на нее твое заклинание не подействует? Впрочем, беда поправима».
Андрей тут же распространил свой невидимый экран рассинхронизации на Аню, и она тут же ожила, словно на экране вновь запустили остановленную киноленту. Аня закончила движение, во время которого ее застигла остановка мира, то есть, подняла дорожную сумку, и тут увидела Андрея.
– Андрюша? – удивленно посмотрела она на него, – как ты здесь очутился? Дверь же закрыта!
– А ты ничего не заметила? – смущенно почесал нос Андрей.
– Что я должна была заметить?
– Ясно, – сказал Андрей, – значит, процесс рассинхронизации временных потоков происходит незаметно для внешнего наблюдателя. Дело в том, что я только что мир остановил, не сообразил, что ты с той стороны экрана осталась. Сначала ждал тебя в саду, а ты все не шла, так решил, пользуясь своим новым состоянием, зайти и поторопить тебя. Ну, а закрытые двери, сама понимаешь, для меня в таком состоянии не преграда!
– Ах, вот что! – покачала головой Аня, – опять самодеятельность! Не сомневалась, что это у тебя получится, но ведь мы договорились вместе! К тому же ты и энергии в два раза больше потратил, а она тебе в дальнейшем еще очень нужна будет!
– Да я и не чувствую, что слишком много ее потратил, – смутился Андрей, – самочувствие обычное.
– А это не та энергия, которую можно ощутить по состоянию самочувствия. Однажды она кончается в самый неподходящий момент, и хорошо, если в этот момент ты не будешь парить над облаками. Да, что я говорю, ты уже испытал это на себе.
– А ведь и, правда, – смутился Андрей, – ну, и что теперь делать?
– Да, ничего, энергию, потраченную, назад не вернуть, и дважды остановить мир невозможно, так что, считай, что я твоими услугами воспользовалась. Ладно, пойдем, нам здесь делать больше нечего.
Ребята просочились сквозь ставшую проницаемой дверь и вновь оказались в остановленном саду.
– Теперь, сказал Андрей, – дело за тобой. Когда полетим? Где твой грозовой динозавр? – После остановки мира с помощью всего лишь одного коротенького стихотворения, появление в саду ручного динозавра его уже нисколько не удивляло, скорее, его удивило бы, если бы у них ничего не получилось. – Кстати, ты ничего не напутала насчет диплодока? Диплодоки же не летали, по-моему, для этих целей лучше бы птеродон подошел, у него размах крыльев двенадцати метров достигал.
– Птеродона предложить не могу, – улыбнулась Аня, – должок у меня именно к диплодоку имеется, и он теперь прекрасно летает, ведь он превратился в грозовую стихиаль Ирудрану, поэтому он нынче, наоборот, по земле передвигаться совершенно не способен.
– Да, кстати, – спохватился Андрей, – должник твой, как я понимаю, не имеет плотного тела, так как же он нас понесет? Мы-то с тобой во плоти находимся, это для внешнего мира мы бесплотны, но диплодок-то нас должен в нашем времени, в нашем фрактальном тоннеле переносить! – Для убедительности Андрей ущипнул себя за руку, как бы демонстрируя, что он, по крайней мере, не какой-то там бесплотный дух.
– Я, толком, не знаю, – смутилась Аня, – думаю, особых проблем не будет, я ведь один раз на нем уже летала перед тем, как свою знающую половинку потерять, и тогда также в физическом теле находилась, а он – в астральном, его физическим телом на тот момент ящерица была, и он это тело оставил. Правда, скорее всего, мое тело находилось в ином агрегатном состоянии, ведь я в нем, каким-то образом, до горячих магм изнанки сумела добраться, у меня ведь тогда в руках Перунов цвет был… но это отдельная история, я тебе ее потом расскажу.
– Скорее всего, – сказал Андрей весомо, – ты тогда для остального мира была, как мы сейчас, после рассинхронизации, мы ведь сейчас тоже сквозь плотные предметы проходить можем.
– Наверное, – сказала Аня, – правда я тогда специально мир не останавливала, да и не умела еще, скорее всего это Перунов цвет устроил.
– Что ж, – сказал Андрей, – думаю, с этим проблем не возникнет. Будем вызывать твоего динозавра? Я так понимаю, придется опять каким-то заклинанием воспользоваться?
– Знаешь, – сказала Аня, – я тут подумала, наверное, сюда его все же не стоит вызывать. Во-первых, околоземный слой – не его вотчина, ему здесь будет сложно проявиться и сформироваться, а потом, если у него даже и получится, то он может сильно навредить хрупким околоземным стихиалям, – у них другой масштаб, другая энергия, а, значит, и сад этот, и окружающая природа могут пострадать. В мире же все четко разграничено, что с чем может пересекаться, а что – нет.
– Так что же, тогда, делать будем? – недоуменно посмотрел на нее Андрей, – эти стихиали – повсюду здесь, куда бы мы ни пошли. Они везде пострадают.
– Я думаю, нам надо взлететь километра на полтора над землей, где грозовая облачность формируется. Там он будет в своей стихии, и никому вреда не причинит.
– Ты же говорила, что раньше не летала никогда в физическом теле!
– Думаю, теперь у меня это получится, – сказала Аня, посмотрев в небо. – Я многого раньше не делала, но, за время изолированного существования моей знающей половинки на изнанке земли, значительно нарастила свою личную силу. Это ведь, как отшельничество, – за время изоляции происходит накопление энергии. Давай, на счет три – взлетаем до ближайших облаков, только, чур, не теряться! – и на счет «три» ребята взмыли в серо-фиолетовое небо.
На этот раз Андрей постарался не торопиться, памятуя, как от резкого ускорения потерял сознание и чуть не погиб. Аня, очевидно, также учитывала этот фактор и не рвалась вверх, умело и медленно наращивая скорость, словно полеты были для нее привычным делом. Тем не менее, на всякий случай, Андрей приблизился к ней и взял за руку. Подъем был неспешный, приятный, рюкзак за плечами Андрея перестал ощущаться сразу после того, как он «обезвесил» свое тело, и мальчик подумал, что мог бы без труда поднять в воздух гораздо большее количество вещей. Он смотрел вниз на медленно уменьшающиеся в размерах два дома, в которых проживали они с Аней, огороженный частоколом прямоугольный участок с фруктовым садом и огородом, соседние улицы, превратившиеся в тоненькие ленты, и думал о том, удастся ли ему увидеть еще эти края, где обычный летний отдых превратился в невообразимое приключение, которое еще Бог знает, куда заведет. Но идти на попятную уже поздно. Андрей не боялся, что в этот раз их кто-то заметит, – город превратился в спящее королевство, которое, для пущей убедительности, было погружено в слабо опалесцирующий астральный полумрак. Вчера, во время полета, город, хоть и казался с такой высоты игрушечным, но продолжал жить своей жизнью: по улицам резво сновали игрушки-машины и медленно ползали игрушки-люди, а до слуха доносились отдельные звуки, то теперь подъем происходил в полной тишине, и город разворачивался внизу, как огромная картина с застывшими автомобилями и пешеходами. Отличие состояло и еще в одном: например, с подъемом вверх не становилось ощутимо холоднее, как в прошлый раз, очевидно, Андрей захватил с собой тот микроклимат, который оказался внутри фрактального коридора. Застывшие в воздухе случайные птицы на этот раз не шарахались от удивительных летунов, они были в иных пространствах и временах, и только прозрачная, напоминающая весело колышущееся на ветру покрывало, стихиаль летних ветров Вайита, обитающая в самых нижних, околоземных слоях атмосферы, какое-то время поднималась вместе с ними, кружась в нескончаемом вальсе. Она, наверное, была весьма удивлена тому, что неуклюжие существа физического слоя оказались способны преодолеть земное тяготение. Среди кладок и волн ее струистой материи время от времени возникало удивленное личико, и в сознании Андрея непроизвольно стали складываться строки, которые в случае необходимости могли бы дать ему ключ к управлению этой стихиалью.
Мы духи Вайиты,
Ласкаем ланиты,
Ерошим холмы
И качаем ракиты,
Сгущаем дымы
Луговых ароматов
И носим эскадры
Косматых фрегатов.
Мы те, кто не знает
Размера и формы,
Но нам животворные
Ветры покорны,
Не ищут покоя
От вечной ловитвы
Прозрачные, быстрые
Духи Вайиты.
Пернатым не чужды
Воздушные музы:
Заоблачной дружбы
Им ведомы узы,
Прислушайтесь: В щебете,
Чеканье,
Клике
Вершится симфония
Нашей музыки —
Летит над землею
То – в вихре,
То – плавно,
Так благослови ж нас,
Пресветлая Навна.
«Опять Навна, – подумал Андрей, словно не он сам только что сочинил это стихотворение, – почему в этих стихах-заклинаниях постоянно Навна присутствует?»
Размышления он не закончил, поскольку услышал голос, словно бы проступающий сквозь порывы ветра:
– Привет, далеко летим?
– Привет, – в один голос ответили Аня и Андрей, и смущенно посмотрели друг на друга; тогда Андрей замолчал, вежливо предоставив возможность отвечать даме.
– Да, вот, к приятелю одному в гости слетать решили, – сказала Аня от имени обоих, – ты, наверное, с ним знакома. Хотя, если судить по имени, это, скорее, «она», Ирудрана.
– Как же, как же, – зашелестела, словно простыня на ветру, Вайита, – мы, в какой-то степени, дальние родственники. Хотя, честно говоря, я к подобным родственникам стараюсь не приближаться, она всех в свое жерло поглотить норовит! А, в общем, без нее тоже нельзя, что за лето без грозы! Ну, а как вы этого своего приятеля, вернее приятельницу, вызвать задумали?
– Да, есть у нас для этого дела заветное заклинание, наша общая песенка, – включился в разговор Андрей, чувствующий себя главным докой по части извлечения стихиалей из их пространственных локусов.
