Белоносочники. Посвящается Витьке Джексону

Мы с Джаником завороженно наблюдали, как Витька и его команда отрабатывали сложные связки в стиле, который тогда называли «фанк дэнс». Их ноги скользили по бетону с невероятной точностью, руки вычерчивали чёткие линии в воздухе.

В тот момент я впервые понял разницу между нашими неуклюжими попытками и настоящим мастерством. Витька не просто копировал Джексона – он жил этой ролью. Говорил тихо, с паузами, улыбался загадочно. Когда он двигался по залу, люди невольно оборачивались – настолько убедительной была иллюзия.

Виктор прищурился, как будто солнце било прямо в глаза, посмотрел на нас с лёгкой ухмылкой и подал знак одному из своих – парню из брейкданс-группы.Организатор конкурса подошёл к Виктору, что-то сказал ему вполголоса и, словно нехотя, кивнул в нашу сторону.

– Это Виктор и Равшан, руководители студии "Альт Хаос", – прокомментировал организатор, обернувшись. – Они посмотрят, что вы подготовили.

Мы с Джаником переглянулись – как перед прыжком в воду: поздно отступать. Сбивчиво выдохнув, мы вышли в центр площадки. В животе – что-то вроде лёгкого шторма, в голове – белый шум.

Двигались в ритме, придавая шагам вес, будто не просто танцуем – а ухаживаем. Перед кем? Перед городом, перед их уличной культурой, перед ними – улыбающимися, модными, как с обложки журнала.То, что мы показали, после всех этих закрученных па и эффектных заморочек других команд, казалось… ну, почти сельским свадебным хип-хопом. Но мы старались держаться, как умеем. Не ломались.

Я краем глаза видел, как на нас смотрят ребята и девчонки из группы Виктора и Равшана. Они переглядывались, кто-то хихикал, кто-то скептически улыбался, как будто думал: "ну-ну, деревня приехала."

А Равшан держал лицо серьёзным – почти важным – как судья на районных соревнованиях. Может, он и правда вслушивался в наш ритм, а может, просто изображал интерес, чтобы потом всё обсудить за кулисами.Виктор стоял с прищуром хищника, вроде бы не особо впечатлённый, но явно что-то отмечал про себя.

Но в тот момент мы выкладывались. Мы не просто танцевали – мы будто заигрывали. Как деревенские парни в застиранных кроссовках, которые решили, что могут очаровать город.

– Хорошо… даже неплохо, – первым отозвался Равшан. Он захлопал в ладоши и выразительным взглядом дал понять своей команде: поддержать. Послышались вялые хлопки.

– Кар-Мен – это круто, – продолжил он. – Но моя команда больше по брейкдансу. Это, наверное, к тебе, Витя.

Он сделал приглашающий жест в сторону Викторовой группы и быстро ретировался к своим ребятам, чтобы продолжить тренировку.

Виктор вздохнул, подождал, пока мы подойдём ближе. Мы шли осторожно, но старались держать вид лихих и независимых.

– Вы, парни, неплохо двигаетесь, – сказал он тихо. Было видно, что он подбирает слова, стараясь не задеть. – Но… программа конкурса уже забита. Хотя… мне нужны ребята в команду. Надо больше толковых танцоров.

Мы с Джаником переглянулись. Конечно, было обидно за наше творчество – за всё, что мы сочиняли и репетировали. Но Виктор явно намекал на приглашение в свою группу.

– Давайте вы посмотрите, что мы танцуем, и подумаете – стоит или нет, – он чуть надменно усмехнулся. – Может, вы и не потянете?

Одним движением Виктор поднял свою команду с пола. Те моментально выстроились перед зеркалом в чёткую линию. Ни суеты, ни разговоров – только сосредоточенность и тишина перед бурей. Девушка у магнитофона кивнула, нажала на кнопку – и зал прорезал ударный бит Smooth Criminal.

Сначала – закивали головы, будто включились механизмы. Руки, как пружины, выбросились в стороны. Плечи заиграли в ритме, словно у кукол на невидимых нитях. Каждый двигался точно, в темп, будто встроенный в ритм на уровне ДНК. Виктор стоял в центре, и уже в первом же движении было видно – он не просто лидер, он дирижёр этого тела из шестерёнок и молний.

Он скользнул вперёд, сделал пируэт на пятках, будто кружился на воздухе. Его руки – острые, чёткие, как лезвия, – рассекали воздух. То резко вздрагивал всем корпусом в микро-шоке, то замирал в абсолютной статике – точно как Майкл. За ним с идеальной синхронностью повторяли всё трое – двое парней и три девушки. Они не просто танцевали – они дышали в его такт.

Затем – подобие «антигравитации». Виктор плавно наклонился вперёд, нарушая все законы физики. И зал, даже без аплодисментов, наполнился немым уважением. Его движения не были копией – в них была суть. Он не подражал Майклу, он говорил с ним на одном языке, добавляя в хореографию уличную грубость и точность, словно Джексон вышел из подъезда на Юнусабадском базаре.

Он хлопнул по полу каблуком – и вся команда взорвалась серией pop and lock – коротких, дёрганых акцентов, будто вспышек стробоскопа. Один шаг – и он уже вращался, словно на подшипниках, пятка плавно скользила, оставляя воображаемый след на паркете. А когда он замер в финальной позе – на полусогнутых, с рукой, вытянутой вперёд, и острым взглядом из-под лба – стало понятно: это был вызов. Красивый. Уверенный. По-мужски дерзкий.

Мы с Джаником молчали. Просто смотрели. Я понимал – нам надо расти. Но именно в этот момент внутри уже что-то щёлкнуло: «Я потяну. Обязательно потяну. Даже больше».

И вот уже сорок минут мы повторяли одну и ту же связку за танцорами впереди. Не выходило. Вообще. Совсем. Как будто тело не моё. Как будто кто-то подменил мне ноги – ватные, тупые, неуправляемые. Руки запаздывали, мысли – тоже.

Что-то получалось, конечно, но Виктор выщелкивал ошибки с такой точностью, будто в нём встроен рентген. Сканировал взглядом – и сразу бил словами, не давая отдышаться:

– Ритм! Где твой ритм, ты опять отстаёшь, слышишь?!

– Пять, шесть, семь, восемь! – Руки кривые!

– Ноги! Шире поставь, ты танцуешь или обоссался?!

Каждое его замечание было как удар по самолюбию. Ты ещё не успел закончить движение – а он уже увидел, уже ткнул. Всё внутри сжималось: вроде ты стараешься, вроде двигаешься – а ощущение, будто топчешься на месте и тебя наблюдают под микроскопом.

С каждой репликой я сжимался всё глубже внутрь себя. Удар за ударом по самолюбию. Я же думал, что умею танцевать. Думал, что чувствую музыку. А теперь стою тут – как позорная пародия на движение, без малейшей грации.

Рядом пыхтел Джаник. Тоже не шло. Он уже психовал – я слышал, как сквозь зубы матерится. И всё равно – двигался. Мы оба двигались. Как бы коряво это ни выглядело.

Два часа. Два часа ада ради какой-то "восьмёрки" – восемь тактов, жалкие четыре секунды танца. Но именно на этих четырёх секундах рушился весь мой миф о себе. О том, что я что-то стою.

Паркет под ногами был скользким от пота – нашего, чужого, общего. Мне хотелось бросить всё к чертям, развернуться и уйти. Послать Виктора, эту проклятую восьмёрку и себя – особенно себя – вон из зала.

Но я не ушёл. Просто стоял, глотал обиду, и ждал следующей команды. Потому что что-то внутри – упрямое, злое, обиженное – всё ещё не хотело сдаваться.

Мы с Джаником ехали в метро, оба выжаты до последней капли. Уставшие, молчаливые. Как будто даже разговор был бы предательством этой тишины – оглушительной и липкой, как пот на паркете. Мы смотрели в пол, словно искали там свои упавшие силы.

На пересадке он кивнул мне, не сказав ни слова, и ушёл в сторону своей ветки. А я поехал дальше – с пустотой внутри и дрожью в ногах, которую никак не могли объяснить усталость или метро.

Дома я рухнул на кровать, но тело не могло отключиться. В голове – заевшая пластинка: та самая связка. Как будто мини-человечек внутри моего черепа крутился без остановки, не сбавляя ритм. Танцует и смотрит на меня с укором: «Ну, ты же должен, должен это выучить…»

Я поднялся и снова начал. Перед зеркалом вещевого шкафа, в пижаме и носках. Повторял поворот – и снова врезался в ножку кровати. Снова и снова. Чувствуя, как раздражение и отчаяние пульсируют в висках.

В нём связка ожила и стала кошмаром. Витька – смеялся, громко, почти истерично. Равшан ухмылялся, как будто только и ждал, когда я снова собьюсь. А остальные из команды стояли в полукруге, как судьи. Не люди – силуэты, ритмичные, танцующие, осуждающие.А потом – сон. Но даже он не был избавлением.

Я проснулся в поту. И всё, чего мне хотелось – чтобы этот чёртов танец наконец ушёл из моей головы. Но он уже там. Как вирус. Как проклятие.

Глава 5

Это было просто огонь! Уже после первой тренировки нас пригласили танцевать в «Альт-Хаос»! Ну, как «пригласили»… Витек поставил условие: если разучим две постановки и отработаем их до идеала к концерту – нас выпустят на большую сцену.

И это ещё не всё! Главное – концерт покажут по одному из самых популярных молодёжных каналов Узбекистана! Камеры, свет, тысячи зрителей…

Я летел на тренировку с упоением, будто весь день ждал этой единственной искры, чтобы не сгореть в рутине. После смены – никакой отдышки, никакой жалости к себе. Только жажда сцены, музыки и движения.

Каждый раз приходилось выкручиваться перед бригадиром: то притворялся, что прихворал, то лепил сказки про сломанный кран или срочные дела дома. Он, конечно, не дурак – сначала ворчал, потом начал выносить предупреждения, а потом и вовсе влепил штраф. Не один. Рабочая дисциплина – не место для танцев.

Но разве меня это волновало? Да плевать! Когда в груди гремит бит, а ноги сами хотят в бой, никакие выговоры не остановят. Я ехал через весь город, трясся в метро под монотонный голос диктора, выскакивал на станции как пуля – и бежал на репетицию. Не шел. Не плелся. Бежал. Потому что там – жизнь, а здесь – просто выживание.

И каждый раз я оставлял на паркете литры пота, будто выжимал из себя всё до последней капли. Уходил на дрожащих ногах, с гудящими мышцами и головокружением, но – с горящими глазами. Мы с Джаником постепенно вросли в ритм, в команду, в сам дух «Альт-Хаоса». Познакомились со всеми – от подопечных Виктора до бешеных брейкеров Равшана.

Джаник, зараза, умудрялся тренироваться и у Равшика, и у Витьки. Прыгал туда-сюда, как заведённый. У него было больше свободного времени, он мог себе это позволить. А я – нет. Я вырывался на репы через день, на пределе, жонглируя между стройкой и танцами, как факир с горящими факелами.

На стройке стояло пекло. Лето выжимало из нас последние соки. Бетон плавился под солнцем, как сыр под утюгом. Воздух дрожал, как в духовке, пыль липла к коже, а одежда моментально превращалась в мокрую тряпку.

В перерывах мы сидели в тени самодельного навеса, пили тёплую воду из грязной пятилитровки, и слушали, как бригадир рычит:

– Кто вчера армопояс криво залил?! Опять твои "танцульки" в голове, артист?

Сосед по работе, бывший зэк с наколками и тяжёлым взглядом, жевал сигарету и бурчал:

– Ты чё, Майкл Джексон, в бетономешалке репетируешь?

Я молчал. Глотал пыль, обиду и усталость. Но внутри – жила сцена, пусть пока и воображаемая. И с каждой тренировкой она становилась всё реальнее.

Уволиться было нельзя – деньги со стройки хоть как-то помогали семье держаться на плаву. Пока я месил бетон, таскал мешки и варился в котле этой жизни, мечта ждала меня в зале. А я – возвращался к ней, как возвращаются к дыханию после нырка.

Во время репетиций я сблизился с одним парнем, младше меня на год. Худощавый, с бакенбардами и длинной челкой, он выглядел так, будто только что сошёл с обложки модного музыкального журнала. Закатанные джинсы, чёрные туфли лодочки, джинсовая рубашка, а поверх – белые подтяжки, натянутые с вызывающей уверенностью. Шёл как будто под собственный саундтрек.

Сначала я подумал, что он – солист какой-то популярной ташкентской группы. И чуть не спросил, где ближайший автограф. Но потом понял – обознался.

Парня звали Ричард.

– Ричард? – переспросил я, прищурившись, как на солнце. – Это ты придумал, или тебя так мама с папой в ЗАГСе окрестили?

Он засмеялся, но было видно, что его задело мое сомнение:

– Можешь на "Рич" звать. Но имя настоящее. Хочешь – принесу паспорт. Хоть завтра.

Голос у него был лёгкий, с искрой. Я сомневался, конечно, – ну какой Ричард, в Ташкенте? – но махнул рукой. Пускай будет хоть Лорд Байрон, лишь бы не мешал репетировать.

А он, наоборот, помогал. Без понтов, спокойно и точно. Когда мы отрабатывали связки, он подходил, поправлял корпус, подсказывал акценты, показывал, как мягче входить в движение. Не лез с советами, но, когда говорил – хотелось слушать. Парень знал, что делал.

Мы сдружились быстро. Как будто просто вспомнили, что уже давно знакомы – где-то на другой репетиции, в другой жизни. Он оказался человеком с редкой энергетикой: в нём не было показной крутизны, но было что-то притягательное, тихо светящееся.

На репетициях я с интересом наблюдал, как Джаник тоже не терял времени даром. Он, как всегда, успевал везде – уже перезнакомился со всеми, обаял кого надо, и даже уговорил пару-тройку ребят из команды Равшана подготовить с нами наш старый номер – танец под "Звуковой агрессор" группы Кар-Мэн.

Когда я это услышал, чуть не уронил бутылку с водой.

– Опять этот танец?.. Серьёзно?.. – пробормотал я себе под нос.

Я терпеть не мог этот трек. И не из-за музыки – музыка-то качала. Просто… Сергей Огурцов. Не нравился он мне. Был в нём какой-то глянцевый пафос, от которого у меня чесались руки и душа. Он казался мне таким картонным, каким-то сам себе поп-звезда, и от этого всё внутри протестовало.

Но спорить не стал. Концерт – дело общее, и времени было впритык. К тому же, танец был довольно простой.

Ребята из команды Равшана схватили его на лету – буквально за пару реп – и отработали с таким драйвом, что я даже невольно проникся. В какой-то момент словил себя на том, что киваю в такт – не "Звуковому агрессору", нет, а их энергии.

И всё равно… каждый раз, когда включали вступление, я закатывал глаза и думал:

Вот уж что-что, а фанатом Огурцова я точно никогда не стану.

Вот он – день генерального прогона.

Все ходили напряжённые, как перед прыжком в пропасть. Шорохи репетиций, нервные смешки, глухие стоны из-за забытых движений – всё это сливалось в один тяжёлый фон. У кого-то дрожали руки, у кого-то пересохло горло, а у меня – всё сразу. Адреналин гулял по венам, как подземный ток, голова гудела от перегрузки. Горло сжимала невидимая удавка. Хотелось закричать – и тут же провалиться сквозь землю.

Ледовый дворец был не узнать.

Вместо льда – сцена в несколько ярусов, затянутая белой тканью, как гигантское облако, на которое обрушился ураган света. Синий, красный, жёлтый – вспышки били по глазам, обжигали, кололи зрачки. Стробоскопы рвали пространство, как судороги под кожей. Для того времени это было невероятно – прямо клип MTV вживую. Космос. Гремучий, необузданный, яростный.

Мы репетировали в холодном фойе, промерзшем насквозь, будто заброшенный склад. Воздух пах пылью, потом и страхом. Каждый вздох давался тяжело, каждое движение – через ломоту в мышцах. На сцену нас пускали редко, всего на час-два в день. За это короткое время надо было впиться в музыку, врезаться в каждый акцент, почувствовать изгибы сцены ногами, запомнить свет, чтобы не вылететь из прожектора, не оступиться в темноте.

Вокруг нас сновали другие участники – молодые вокалисты, танцевальные команды.

Их имён мы не знали, но понимали одно: они здесь не впервые.

Дорогие костюмы, ленивые уверенные движения, спокойные лица, в которых читалось:

"Мы уже артисты. А вы – попробуйте выжить."

А мы…

Мы были зелёными новичками.

Но горели так, что, казалось, могли вспыхнуть от одного искры.

Наши костюмы – тёмные брюки, белые рубашки нараспашку, обтрепанные майки под ними. Простота на грани бедности: чёрное и белое, два полюса одного удара сердца. Шляпы – кто в федоре, кто в широкополой, чёрные перчатки без пальцев, белые подтяжки, натянутые через плечи. Мы не были "одеты" – мы были заряжены. Снаряжены, как бойцы перед первым боем.

А они…

Они выглядели, будто вышли с другого уровня реальности.

Восточная роскошь: шаровары, расшитые золотом, тяжёлые тюрбаны, блестящие короны. Каждый их жест был отточен веками. Каждое движение – как приказ судьбы. Они сверкали, как драгоценности под прожекторами, и казались непобедимыми ещё до начала сражения.

И всё равно – мы шли против них, как безумцы идут на шторм с голыми руками.

Вокруг кипела жизнь. Шоу-балет, вокалисты, именитые звёзды и такие же безымянные, как мы. Мы подтанцовывали двоим начинающим певцам, которых никто не знал, кроме их мам и продюсеров. Но это было всё равно. Мы были в игре. Мы были на сцене.

И вот настал день концерта.

Тот самый.

Мы, нарядные как бродячие артисты на последнем аккорде гастролей: белые рубашки, чёрные брюки, подтяжки, шляпы, обрезанные перчатки. Где мы всё это наковыряли – загадка, достойная отдельной баллады. Перчатки были не у всех – кто успел, тот стал счастливчиком. Остальным приходилось шутить, что "настоящая перчатка – в сердце".

Под ложечкой тянуло странно, противно, как будто там завёлся маленький, голодный крокодильчик. Пятки чесались пуститься в пляс. Голова гудела от волнения. Сердце молотило, как кузнечный молот.

А Витёк – наш тренер, наставник, палач и спаситель в одном лице – гонял нас в фойе до седьмого пота. Он вытачивал мутные куски танца, доводил до автоматизма шаги, орал так, будто судил финал мирового чемпионата по жизни.

И мы – с рваными лёгкими, с колотящимися сердцами, с руками, сбитыми до судорог, – снова вставали в рваную шеренгу.

И снова.

И снова.

И снова.

– Ваш выход, – голос администратора раскатился по холлу, как удар колокола. – Витёк, где твои ребята? Готовность – пять минут. Потом – вы.

Витёк коротко махнул рукой. Мы двинулись к кулисам, будто шли на бой. Сердце билось где-то в горле, ноги казались ватными, но внутри всё горело. Было страшно до рвоты. И одновременно – чертовски классно. Как будто именно здесь и нужно быть.

Мы сбились в кучу на выходе, как стая птиц перед бурей.

Песня предыдущего исполнителя уже доживает последние секунды: второй припев… куплет… ещё один припев… бридж…

Слушаю и думаю: «Скоро. Сейчас. Ещё чуть-чуть – и всё».

Или начнётся, или всё развалится.

Ведущий называет нас.

My Name Is Prince – говорит он. Как будто даёт добро на запуск ракеты.

Свет гаснет.

Сцена чёрная, как омут.

Мы выходим в темноту. Я на автомате – два шага влево, полшага назад. Кажется, правильно. Но страх всё ещё дышит в затылок: «А если ты не там? А если ты забудешь движение?»

Не думай. Просто не думай.

Слышу первые аккорды.

Всё. Поехали.

Тело знает, что делать. Оно давно уже не моё – я просто пассажир.

Я двигаюсь, чувствую ритм.

Мозг кричит: «Не сбей счёт! Не сбейся! Не порть всё!»

Я ловлю боковым зрением Витька – он в центре, уверенный, как скала.

Вижу своих – все на месте.

«Держим строй. Мы – один организм».

И вдруг – щёлк.

Что-то переключается.

Страх уходит.

Есть только движение. Музыка. Свет.

Кажется, я лечу.

Я часть ритма. Я – сам ритм.

Нет времени. Нет зала. Есть мы и эти четыре минуты, как целая жизнь, от вздоха до аплодисментов.

Последняя восьмёрка. Последний шаг.

Поза.

Замерли.

Мгновение без дыхания.

Тишина.

И потом – будто кто-то взорвал зал.

Крик. Овации.

Электричество по коже. Ноги – невесомые.

Мы кланяемся.

Я улыбаюсь – впервые за всё время.

Мы уходим.

Но сцена ещё пульсирует внутри.

Кулисы позади, и нас сразу встречают – будто тёплая волна после холодного озера. Администратор и ребята из группы Равшана уже здесь, рядом. Кто-то хлопает по плечу, кто-то смеётся, кто-то говорит: «Вот это выжгли!» – а мы стоим, как будто не верим, что всё это – о нас.

Я вижу лица. Улыбающиеся, восторженные, будто мы только что вынесли не номер, а кусок чего-то важного, живого. В глазах – признание. И мы, покрасневшие от ещё неостывшего жара, улыбаемся в ответ, как дети после шалости, за которую вдруг похвалили.

Незнакомцы хлопают нас по плечам. «Круто было!» – говорят. Мы киваем, молчим, и идём куда-то – просто идём. Назад в холл. К воде. К окну. К воздуху.

Холодный воздух встречает нас, как старый друг. Пьём воду, как будто она промывает не горло, а мозг. Дышим, будто только научились.

Мы не разговариваем – не потому, что нечего сказать, а потому что слова сейчас мешают. Всё и так ясно. Было страшно. Было круто. Мы сделали это.

И пока тело дрожит от усталости и эйфории, в голове крутится одно:

«Я хочу снова. Пусть всё повторится. Пусть никогда не кончается сцена».

– Не расслабляемся, – Витёк вытирает пот полотенцем, делает глоток воды и обводит нас взглядом. – Через три песни – снова наш выход. Все помнят танец?

Мы киваем. Кто тяжело дышит, кто присел на корточки, кто-то ходит по кругу, как загнанный волк. Один уставился в окно, будто там ответы. Но мы все – как бойцы в перерыве между раундами. В теле – усталость, в глазах – напряжение. Второй бой будет жёстче. Там уже не новички – нас теперь запомнили.

Сумки шуршат. Достаём реквизит. Шляпы, перчатки. Кто-то рвёт липучку, кто-то шепчет счёт под нос. Витёк переодевается – натягивает кожаный наруч, длинный, как у Джексона, обшитый цепочками, значками. Самоделка из голенища женского сапога, если честно. Но – с душой. Он сам всё сделал. И это чувствуется: в блеске металла, в строгой посадке, в его взгляде.

Он пристёгивает пояс, надевает серую шляпу. Выглядит круто.

Я, глядя на него, поправляю свою. Скромно. Почти робко. И белую перчатку тоже – она чуть съехала, и это важно. Сейчас всё важно.

– Витя, готовность – пять минут, – снова голос администратора. Чёткий, как отсчёт перед прыжком.

Мы молча двигаемся к сцене. Без слов, без команд. Всё понятно. Всё уже повторяется – только без мандража. Но сдержанная сосредоточенность осталась. Лица напряжённые, серьёзные. Мы должны станцевать лучше. Лучше, чем в первый раз. Потому что теперь нас смотрят по-другому.

Ведущий объявляет:

– Michael Jackson. Smooth Criminal.

Зал гаснет. Темнота плотная, как бархат. Мы встаём на места. Правые руки опущены – шляпы касаются колена. Молчание. Только дыхание.

Удар.

Шляпы – вверх. Резко, синхронно.

Рука опускается медленно, будто по замедленному кадру.

Музыка начинает свой бег.

Мы в танце.

Я чувствую движение Витька рядом и вдруг понимаю – это уже не он. Это Майкл.

И я – не Бахтик. Я его танцор, тень великого, часть ритма.

Нас не видно поодиночке. Мы – один.

Шляпа закрывает обзор, но я вижу ноги. Ноги Витька. Ноги слева, справа. Всё синхронно. Ничего не сбилось.

Ритм – точный.

Эмоции – на пике.

Руки, ноги, акценты, паузы – всё работает.

Я в раже.

Мы в раже.

И, если бы кто-то сейчас закричал «Стоп!», я бы не услышал. Потому что всё остальное исчезло. Осталась только сцена и танец.

И – бац. Финал.

Мы замираем в позе. Тишина. Пауза – короткая, натянутая, как тетива.

И вдруг – взрыв.

Овации. Громкие, искренние, раскатистые.

Кричат. Свистят. Хлопают.

Кто-то встаёт. Кто-то стучит ногами.

Это не просто аплодисменты – это признание.

Мы стоим в этом шквале звука, и я чувствую: ноги вдруг стали лёгкими, как будто вместо мышц – воздух. Мы кланяемся и уходим, и сцена за спиной гаснет, как звезда после вспышки.

Прошло больше тридцати лет.

И только теперь я понимаю – тот номер был глотком настоящего Запада.

Того самого загадочного, запретного, магнитного.

Король поп-музыки вряд ли когда-нибудь приехал бы в Ташкент.

Но в тот вечер он всё же был здесь.

Пусть на порядок хуже.

Пусть не в том костюме.

Пусть без огней Лос-Анджелеса.

Но это был Майкл Джексон. И его команда.

И весь зал это почувствовал.

Глава 6

Концерт закончился, но эйфория ещё держала нас – мы, будто под кайфом успеха, бродили по Ледовому дворцу, не в силах просто разойтись. Рабочие внизу уже демонтировали сцену, спонсоры и организаторы что-то обсуждали с артистами, и среди них – Витька. А мы, пританцовывая от избытка эмоций, болтали друг с другом, делились впечатлениями, ощущениями, как будто только что вернулись с другой планеты.