Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Гамида ханум с детьми и домочадцами, как правило, летом ездила отдыхать в Шушу. В 1907 году они намеренно поселились в армянской части города, в доме у Шакарянов. Это был её ответ на происходившие в тот период события. Её предупреждали, это может быть опасно, нельзя подвергать детей риску. Она возражала, ни со мной, ни с детьми, ничего не может случиться.

Что могло с ней случиться, она же из рода Джаваншир.

В Шуше она организовывала спектакли, приглашала представителей армянской интеллигенции. Они приходили, с интересом смотрели, ведь между ними не было языкового барьера. После спектакля дружеские отношения между азербайджанцами и армянами начали восстанавливаться. Гамида ханум подробно описывала эти события в письме к Мирза Джалилу.

В 1907 году в Баку проходил съезд, одной из задач которого было примирение азербайджанцев и армян. На съезд от Шуши была приглашена и Гамида ханум. Это было признанием её огромного авторитета, как среди азербайджанцев, так и армян.

Через несколько лет, когда Гамида ханум и Мирза Джалил возвращались из Персии домой, армянские беженцы из Карабаха, которых не пустили в вагон, именно Гамиду ханум попросили передать их родственникам в Баку и Тифлисе их письма. Гамида ханум не могла им отказать и выполнила их просьбу.

В 1918 году в Шуше цены на продукты сильно возросли. Бедняки оказались в страшной нужде. Гамида ханум написала об этом Мирза Джалилу, который был в это время в Баку. Он прислал две телеги с мукой. Часть муки (стоимостью приблизительно 300 манат) Гамида ханум и её сподвижники раздали бедным мусульманам. Такую же долю муки выделили для армянского населения. Но поскольку у них не было списка армянских бедняков, они решили, что из муки, выделенной для бедного армянского населения, порциями будут выпекать хлеб и раздавать его беднякам. Заранее сообщили, что будут бесплатно раздавать хлеб и нуждающиеся собрались во дворе церкви. Дочь и сын Гамиды ханум, вместе с женщиной, которая выпекала хлеб, направились в армянскую часть города, и во дворе церкви стали раздавать хлеб.

Как пишет Гамида ханум после этого, богатые армяне стали собирать пожертвования и помогать своим беднякам.

Своё отношение к армяно-азербайджанскому конфликту Гамида ханум выражает прямо и откровенно:

«Когда я услышал о событиях, которые произошли в Шуше и Ханкенди, мне казалось, что все они обезумели! Трудно представить себе, чтобы люди до такой степени потеряли человеческий облик! Это было огромным несчастьем, большой бедой».

Нет необходимости долго комментировать эти события, слова Гамиды ханум говорят сами за себя, но один вывод не могу не сделать.

Миротворчество далеко не сентиментальный акт, напротив, именно в миротворчестве проявляется высокое человеческое достоинство, требующее и мужества, и выдержки. Напротив силовые решения, только кажутся героическими, на самом деле за ними зачастую прячутся неврозы и неуверенность в себе.

Наверно, Гамида ханум не знала самого слова «миротворчество», но была истинным миротворцем.

…повседневная жизнь

Повседневная жизнь, каждодневная жизнь, будни, вечное настоящее. Здесь «небо» проходит испытания, порой мучительные, порой жесточайшие. Здесь болезни, потери близких, разочарования, всё то, без чего практически не обходится «земное». Парадокс, однако, в том, что если лишить «небо» испытания «земным», оно оказывается пустым и выхолощенным.

Уже говорил, повторю, Гамида ханум оказалась для Мирза Джалила женой в высоком значении этого слова. Долгие годы их общим делом оказались семья, дети, журнал, хозяйство в селе. Но думаю, что именно в повседневной жизни, в буднях, это «высокое» прошлое через самые серьёзные испытания. И возьму на себя смелость сказать, что именно в повседневной жизни, в буднях, Мирза Джалил и Гамида ханум стали близкими и родными людьми, настолько близкими и родными, насколько способны на близость два человека, у которых по определению разные темпераменты и разные «бэкграунды»[1035].

Вот это и постараюсь показать в этой последней главке о судьбе Гамиды ханум.

…деньги, имущество

Начну с самого болезненного, можно сказать, щепетильного, деньги, имущество.

В Иране, куда им пришлось переселиться в 1920 году женщины не могли скрыть своего изумления, когда узнавали, что Гамида ханум не только не закрывается платком в присутствии мужчин, но у неё есть своё имущество, она сама управляет своим хозяйством.

По-видимому, долгие годы так и было, у каждого было своё имущество, и каждый распоряжался им по своему усмотрению.

Деликатная Гамида ханум об этом не пишет, но по другим источникам не трудно судить о том, что многие годы она финансово поддерживала издание журнала «Молла Насреддин».

Но были и другие времена (по-видимому, после 1927 года), о которых пишет сама Гамида ханум, когда Мирза Джалил выделял 50–60 рублей в месяц на каждодневные расходы.

Гамида ханум пишет и о другом:

«несмотря на наши разногласия, взаимные обиды, он (Мирза Джалил) занимался документацией моих имущественных дел в Гяндже и Тифлисе».

Во всех случаях, деньги, имущество, не стали для них предметом размолвок и взаимных обид, никому из них и в голову не приходило, что можно подумать о личной выгоде в ущерб другому.

…Тебриз

События, связанные с переездом в Иран, Гамида ханум описывает с такой подробностью, с таким вниманием к деталям, и с такой эмоциональностью, что есть все основания говорить о её писательском таланте.

Не буду касаться политической подоплёки происходивших событий, но, так или иначе, в мае 1920 года сельчане Кехризли и соседних сёл были сильно перепуганы. Различные слухи и приближающаяся оружейная канонада рождали всеобщую панику. Гамида ханум и Мирза Джалил пытались успокоить сельчан, но в общем переполохе трудно было расслышать разумные слова. Брат Мирзы Джалила, Мирза Алекпер, предложил перебираться в Иран, где у него к тому же были хорошие связи, сельчане согласились. Гамиде ханум и Мирзе Джалилу не оставалось ничего другого, как присоединиться к ним. Погрузили на арбы имущество, которое в состоянии были взять с собой, оставшееся имущество и библиотеку Гамида ханум оставила на попечении старого садовника, который остался в селе один (Фирс!?[1036]).

Гамида ханум запомнила этот день на всю жизнь: 11 июня 1920 года, пятница, полдень, часа 2 или 3, очень жарко, тишина, как перед грозой.

Огромное кочевье сдвинулось с места, кто верхом на лошадях, кто на фаэтонах, фургонах, арбах, многие женщины плачут, бьют себя в грудь, мужчины погоняют домашний скот, который всё время расползается, по пути к кочевью присоединяются другие, кочевье продолжает расти.

Гамида ханум вспоминает, как она смотрела на стихийно возникшее кочевье, и вспоминала слова своего отца.

Он говорил:

«Кавказ – дверь между Европой и Азией. Проходит время, эпоха сменяет эпоху, каждые сто лет наш народ начинает стихийно двигаться то в сторону Севера, то в сторону Юга. По этой причине он такой дикий и бедный, не может прийти в себя, привести в порядок свои дела, своё хозяйство, поскольку каждый раз начинаются войны, люди вынуждены становиться беженцами. Всё население, взрослые и дети, со всем своим скарбом, убегают или в горы, или в Иран, или прячутся в пещерах».

…привожу эти слова Ахмед-бека, чтобы обратить внимание как изменилось за прошедшие сто лет наше самомнение. Мы мним себя не народом, который мечется из стороны в сторону, с Севера на Юг, с Запада на Восток, а народом, который способен сыграть цивилизационную роль, как культурный мост между Востоком и Западом, Севером и Югом…

Такое большое кочевье не могло не стать приманкой для грабителей, которые рыскали вокруг.

…не могу не вспомнить ситуацию Старика, Большой рыбы и снующих вокруг акул[1037]…

Были дни, особенно ночи, когда всюду их подстерегала опасность, и они не знали то ли двигаться вперёд, то ли повернуть назад, казалось, что можно не только потерять имущество, но и погибнуть самим.

…когда читаешь, как всё это кочевье, фаэтоны, фургоны, арбы, а за ними упирающийся домашний скот, который приходилось подгонять, переходил по старому мосту через бурный Аракс, их преследовали грабители, а сзади нарастали звуки орудий, невольно представляешь себе, что это эпизоды фильма, который мы не удосужились снять…

Но каким-то чудом, рассыпавшись по дороге на отдельные группы, растеряв изрядную часть своего домашнего скота, они невредимыми оказались сначала в Иране, а затем и в Тебризе.

Всегда думал о том, что следует побывать в Тебризе. Моё восприятие этого, столь важного для азербайджанцев города, всегда было противоречивым, с одной стороны мне казалось, что это буквально средневековье, не затронутое цивилизацией. А с другой, понимал, понимаю, это «вещь сама по себе»[1038], которой ещё предстоит раскрыться, а мне ещё предстоит сделать усилия, чтобы преодолеть привычное клише, и открыть для себя глубокую связь культуры Тебриза с тем, что для себя называю «шаль моей бабушки» как существенная часть моего азербайджанства.

Такое же противоречивое чувство оставляет Тебриз в описании Гамиды ханум, хотя отдаю себе отчёт, что всё дело в моём клише «образованного» и «не образованного народа».

Практически во всех семьях, в которых семья Мирзы Джалила и Гамиды ханум оказывались в Тебризе, их встречали с искренним гостеприимством и почтительностью к высоким гостям. Оказалось, что Мирза Джалил в Тебризе достаточно известен, и ему пришлось принимать большое количество посетителей. Сначала это были его давние знакомые, непосредственно связанные с распространением в Тебризе журнала «Молла Насреддин», потом читатели или просто те, кому было известно имя Мирзы Джалила. Эта известность радовала Мирзу Джалила, но в какой-то момент посетителей стало так много, что не успевали подавать всем традиционный чай. Количество посетителей встревожило полицию и у входных дверей они установили полицейский пост. Мирза Джалил постепенно стал уставать от большого количества посетителей, предпочитая оставаться одному, тем более необходимо было готовиться к продолжению издания журнала в Тебризе.

Многое Мирзу Джалила раздражало и в Иране, и в Тебризе.

Не успели они перебраться через Аракс, как к фаэтону приблизился конный, заставил остановиться, и, соблюдая почтительность, объяснил, что в одном фаэтоне запрещается находиться мужчине и женщине. Мирза Джалил ответил, что это не чужие для него женщины, одна из них его жена, другая – дочь. Конный ответил, что запрещено, даже если это близкие родственники. И добавил, показывая на 9-летнего Энвера, «даже этому мальчику запрещается ехать в одном фаэтоне вместе с женщинами». Мирза Джалил опешил, даже подумал, что этот конный шутит, узнав в нём «Моллу Насреддина». Не понимая, что происходит, он спросил у конного: «А я где должен сидеть?». Конный предложил ему сесть на его лошадь. «Тогда, а вы где сядете?», спросил вконец растерянный Мирза Джалил. «А я сяду на козлы». «Но в этом случае – ответил Мирза Джалил – лучше я сяду на козлы и поеду со своей семьёй. А вы продолжайте путь на своей лошади».

Новые испытания ждали Мирзу Джалила во время священного для мусульман месяца «махаррам». Ритуальное шествие пришло и во двор дома, в котором жила семья Мирзы Джалила и Гамиды ханум. Верующие, как и везде в городе, прыгали, танцевали, приходили в экстаз, до крови били друг друга железными цепями. Мирза Джалил позвал детей в дом, закрыл окна занавесками.

Оказалось, что Мирза Алекпер, когда нанимал квартиру, согласился, что во время месяца «махаррам» в большой комнате будут проводиться траурные мероприятия. Это было завещано отцом хозяина квартиры, и он не мог его нарушить. Мирза Джалил, когда узнал обо всём этом, сильно разгневался, не хотел предоставлять комнату для траурных церемоний. Мирза Алекпер с трудом уговорил его согласиться.

Весь этот священный месяц Мирза Джалил нервничал, не находил себе места, не выходил на улицу, сидел, запершись, дома.

Ко всему этому добавились материальные затруднения. Всех домочадцев было десять человек, их содержание требовало немалых расходов. У Гамиды ханум не было фамильных драгоценностей, которые можно было бы продать. Только золотой пояс матери и золотые часы отца, которые она хранила как память о родителях. В конце концов, она вынуждена была продать золотой пояс, чтобы заплатить за квартиру, купить на зиму дров, а остальное потратить на каждодневные траты.

Зима в Тебризе была очень суровой, надо было отапливать хотя бы комнаты детей. Все эти материальные невзгоды, нехватка еды и тёплой одежды, сильно удручали Мирзу Джалила, который чувствовал себя виноватым.

Детей они отдали на обучение в Американскую школу, в которой обучение и учебники были бесплатными, да ещё кормили бесплатным завтраком. В школе изучали они английский, французский и фарсидский языки.

Армянский квартал Тебриза, пишет Гамида ханум, отличался тем, что был более ухожен, окна открывались на улицу, магазины, аптеки, клубы, школы, содержались в чистоте. В этой части города располагался единственный в городе театр, в котором в 1921 году была сыграна трагикомедия Мирзы Джалила «Мертвецы», режиссёром спектакля стал сам Мирза Джалил.

В Тебризе соглашались продолжать издание журнала «Молла Насреддин», готовы были закрыть глаза на обличительную сатиру но только при одном условии, журнал должен был выходить на фарси. Мирза Джалил категорически не соглашался, он пытался объяснить, что и в Кавказском Азербайджане[1039], и в Иранском Азербайджане, и в самом Тебризе и его окрестностях, основная часть населения, тюрки.

Он разъяснял:

«русское правительство разрешило мне выпускать журнал на тюркском, а вы, в мусульманской стране, не разрешаете. В Тебризе издаётся четыре армянские газеты, хотя ни один из вас не говорит на армянском. Я знаю армянский, тогда разрешите я буду выпускать журнал на армянском языке».

После долгих обсуждений, губернатор, наконец, согласился, чтобы журнал «Молла Насреддин» выходил на тюркском, но с условием, что передовая статья журнала будет выходить на фарси. Мирза Джалил снова не соглашался. Пришлось его уговорить, иначе разрешение получить было бы невозможно. Точно также ему пришлось согласиться с тем, что журнал не будет задевать высокопоставленных духовных лиц.

Наконец, в феврале 1921 года журнал вышел в свет, и уже в первый день было продано шестьсот экземпляров.

Журнал то закрывали, даже проводили обыск в квартире, в которой жили Гамида ханум и Мирза Джалил с семьёй, то вновь разрешали. В конечном счёте, в Тебризе вышло 8 номеров журнала «Молла Насреддин»….

В один из дней, Мирза Джалил получил сообщение из Баку, что выбран комиссаром просвещения, и через какое-то время (1921 год) семья Мирза Джалила и Гамиды ханум покинула Тебриз, и на специальном поезде, отправилась в Тифлис.

…советские годы

Скажем откровенно, по заявленным принципам, Советская власть была своей для Мирзы Джалила, и чужой для Гамиды ханум. Другой вопрос, что сама Советская власть далеко отошла от заявленных принципов.

После возвращения из Ирана, прежде всего, пришлось заниматься бытовыми проблемами.

…Смешно и грустно читать, как Мирза Джалил вместе с Гамидой ханум ходили в Народный комиссариат, чтобы новая власть помогла им с необходимыми предметами быта, купить было негде, да и денег не было, им предложили составить список всего необходимого, уже дома, когда Гамида ханум составляла список, Мирза Джалил стоял над головой и всё повторял «только самое необходимое, только самое необходимое». Потом с разрешением и составленным списком они пошли в склад на улице, которая тогда называлась Большая Морская, оказалось, что в складе нет ни одного целого предмета, только сломанные столы и стулья, старый шкаф, нуждающийся в ремонте, посуда из разных наборов. Этот эпизод Мирза Джалил описал в своём рассказе «Амбалы»…

Мирза Джалил пытался заниматься журналом, но необходимо было получить разрешение от новой власти. Гамиде ханум дали мандат на руководство ткацкой фабрикой в Шуше, а сельчане из Кяхризли просили её вернуться в село, без неё невозможно было наладить хозяйство. Жить в Баку было не на что, Мирза Джалил сам попросил Гамиду ханум вернуться в Карабах, чтобы всем как-то прокормиться.

Гамида ханум вернулась в Кяхризли.

Узнав о её приезде, в мгновенье ока сбежалось всё село, женщины обнимали её, плакали, мужчины стояли чуть в стороне и тоже не могли сдержать слёз. Они видели в ней спасительницу, которая поможет справиться с разрухой.

Положение действительно оказалось крайне тяжёлым, мельница требовала серьёзного ремонта, в кяхризах практически не было воды, а без воды выжить было невозможно.

Жизнь налаживалась с трудом, свирепствовал сыпной тиф – жара, комары, нехватка воды, недоедание, сделали своё дело. Не меньше сыпного тифа свирепствовали разбойники, от них постоянно приходилось защищаться. Гамида ханум получила письмо от Мирзы Джалила, который писал, что разрешение на издание журнала не получил, пытается получить деньги, которые ему обещали за переезд из Тебриза, и приехать к ним, в село.

Через два месяца, в декабре 1921 года, Мирза Джалил приехал в село и столкнулся с отчаянным положением.

Голод. Мирзе Джалилу пришлось все дни проводить на мельнице, чтобы помогать не только собственной семье, но и остальным сельчанам.

Болезнь. Гамида ханум пыталась помогать заболевшим сельчанам, но в результате сама заболела сыпным тифом. К этому прибавилась серьёзная болезнь брата Мирзы Джалила. Он работал в Шуше, у него украли пальто, он простудился, заболел, у него начался процесс в лёгких.

Мирза Джалил буквально потерял голову. В одной комнате умирал от туберкулёза брат, в другой комнате, без сознания лежала жена, дети были голодны, так и слышалось хлеба, хлеба, хлеба.

Позже Мирза Джалил будет укорять себя, что не смог нормально кормить детей, поэтому они часто болели.

Но как только жизнь стала чуть налаживаться, Гамида ханум поднялась с постели, с трудом удалось, хотя бы отчасти почистить кяхризы, с началом весны сельчане смогли питаться хотя бы молодыми травами, Мирза Джалил, наконец, получил разрешение на издание журнала и уехал в Баку, возникли новые проблемы.

На Гамиду ханум посыпались доносы. Недругов хватало, советская власть разбудила в людях классовую бдительность. Они вдруг обнаружили, что рядом с ними живёт помещица, у этой помещицы собственная мельница, большой дом (?!), а то, что эта «помещица» делила с ними все невзгоды, помогла им построить кяхризы, что они встречали её как спасительницу, кого это интересовала. Люди переменчивы, особенно, когда живут в бедности и нужде. Дело дошло до того, что сотрудники Управления Образования из Агдама, потребовали, чтобы она освободила свой дом, они собираются открыть в нём школу. Гамида ханум показывала свой мандат, по которому Советская власть возвратила её имущество, но они считали себя единственной властью, которая выносит решения.

Нападки не ограничились Карабахом. Приблизительно через год, в издаваемой в Баку газете «Бакинский рабочий»[1040], была опубликована статья под названием «Бывшая благотворительница» в которой говорилось о том, что Гамида Джаваншир захватила кяхризы, принадлежавшие сельчанам, продаёт воду, и тому подобные измышления.

Гамида ханум посылала отчаянные письма Мирзе Джалилу, ведь у него были непосредственные контакты с самым высоким руководством Республики.

Приведу некоторые отрывки из переписки Мирзы Джаилила и Гамиды ханум, которые невозможно читать без щемящей горечи:

«1 февраля 1923 года.

Гамида! Получил твоё письмо ль 22 января 1923 года. Дети, узнав о бесконечных болезнях и больных в Кяхризли, за тебя сильно беспокоятся. Я дал им слово и снова напоминаю тебе: когда тебе от кяхризов и от кяхризцев станет совсем невмоготу, долго не рассуждай, брось всё и приезжай в Баку.

Даже если мельница не остановится раз и навсегда, рано или поздно мы должны разместиться в городе вместе с детьми и заняться ими. Сколько жизни отпустил мне Аллах, буду заниматься литературой. Если совсем одряхлею, знаю, с одной стороны нас не оставит без внимания огромное количество моих поклонников, с другой стороны, наши собственные дети придут нам на помощь, поэтому не думай что мы вечно должны жить за счёт этой мельницы, сада и огорода. Думаю и о том, что печатание моих произведений предоставит нашим детям широкие возможности. Если ты боишься холода, приезжай на праздник Новруз.

Одним словом, ты всегда должна знать, если однажды ты вернёшься к нам, твой приезд станет праздником для детей. А радость детей принесёт радость и мне…»

…когда через некоторое время Гамида-ханум приехала в Баку, она убедилась в том, что в доме живёт много разных людей, и ей буквально негде было приткнуться…

«22 марта 1923-го года.

Из Кяхризли.

Джалил! Не могу приехать и оставить здесь все дела. Оставаться же невозможно, невыносимо. Здесь несколько местных органов самоуправления. Каждое из них не признаёт решения другого. Они поднимают народ друг против друга. Если бы ты знал, какое столпотворение они создают! Целый год, как я перестала заниматься кяхризами. Всё кончилось тем, что кяхризы стали разрушаться. Вода стала убывать. Стремительно стали распространяться заразные болезни, сыпной тиф, и пр. Сельчане откровенно признали, что не могут пользоваться кяхризами, не способны. Добровольно и единодушно, с участием Исполкома и по настоянию общины они приняли решение вернуть кяхризы прежним владельцам… Можно сказать, что 2 месяца мы трудились не покладая рук, нашли средства, договорились с работниками, почистили разрушившиеся кяхризы, и в тот момент, когда мы почти закончили работу, явился руководитель Политического Бюро Ислам Гаджиев[1041] со своим сотрудником Мухтаром Аскеровым. Они решили срочно начать против меня следствие, они меня долго допрашивали, потом показали результаты следствия и заставили подписаться. Потом они сказали, что кяхризы следует возвратить кяхризцам. На мой вопрос: «что же делать? Остановить работы и отпустить работников?», они ответили, зачем же останавливать, продолжайте работу по очистке кяхризов, а расходы они оплатят. Потом сказали, что я могу идти.

Ты меня знаешь, и ты понимаешь, что мне пришлось пережить, в каком положении я оказалась! Здесь, вдалеке от центра, не знаю что мне делать, кому мне верить – инженеру Петрову[1042] или руководству Политического Бюро! Продолжать мне работу или приостановить её?!

Я должна завершить эту работу, в противном случае меня могут привлечь к ответственности. Что мне делать, как мне поступить, не знаю. Посоветуй! Ты поговори с Багировым[1043], с Агамалы оглу[1044], с Караевым[1045]. Пошли мне ответ телеграфом. И я, и бедный Алиш все свои сбережения потратили на кяхризы, мы основательно задолжали… Больше не могу писать. С нетерпением жду ответа. Гамида».

«26 июня 1923.

Дорогая Гамида! Получил от тебя только письмо от 10 июня (об аресте людей и о конфискации лошадей). Когда ты была ещё в Баку, я тебе советовал, не ездить в Карабах. Я тебя предупреждал, что тамошнее сложное положение тебя замучает. После твоего отъезда здесь было принято решение Центрального Комитета о конфискации земель всех прежних помещиков. Хотя я так и не понял, о каких землях идёт речь. Ведь ни у кого не осталось никаких земель. Я тебе говорил, что для того, чтобы избежать каких-либо провокаций постарайся быть подальше от всех дел по аренде земель, которыми занимается Земельный Отдел. Знай, какие бы культурные или просветительские цели не преследовал этот Отдел, решение будет не в твою пользу. Одним словом, настоятельно прошу тебя, окончательно переезжай сюда в Баку, У тебя здесь будет много работы по воспитанию наших детей. Ты сможешь помочь мне в моей работе. А если у тебя будет желание работать, найдём тебе работу.

На днях Агамалы оглу просил передать тебе, он может устроить тебя на любую работу, которую ты выберешь.

Об аресте людей, о лошадях и оружии, я поговорил с нужными людьми. Но, Гамида, если сказать правду, я устал обращаться по вопросам, связанным с селом. Не успеваю я закончить с одним делом, как в селе начинается новый скандал, поэтому я считаю, у нас остаётся только один выход окончательно поселиться в городе…»

«12 августа 1923-го года.

Дорогая Гамида!

Наконец, я получил два твоих письма и в посылке на имя Музаффара, в Шушу, посылаю вам, десять фунтов сахара, один фунт чая, кофе и три пары чулок. Купил недорогие чулки, ты же будешь одевать их там, в провинции.

…не будем спрашивать себя, а может быть гений прижимистым, даже в отношении любимой жены…

Посылаю тебе газету «Бакинский рабочий» и журнал «Молла Насреддин». Не знаю, получаешь ли ты их там. Одно время в Баку было очень жарко, однако сейчас стало чуть прохладнее… Я тебе не советовал ездить в Карабах. Теперь после того, как Карабах получил автономию, положение там ещё больше ухудшится. Ясно, что некоторое время там будут происходить различные диверсии. Некоторых людей несправедливо начнут мучить. Снова тебе советую, в конце августа вместе с детьми приезжай в Баку и здесь оставайся. Ты же видела как безвинного Джалала[1046], вместе с братом, целое лето продержали в тюрьме. Это было настоящее беззаконие. Однако никто никого не спросил, какой может быть вина человека, который всю жизнь проработал батраком. Я не вижу другого выхода, как быть подальше от Шушинского Политического Бюро, а ты будто нарочно стараешься быть рядом с ними. Если ты не можешь спокойно есть свой хлеб в дачном месте, среди гор, чего ради ты там находишься?