Блуждающие в мирах. Маршал Конфедерации. Карста

– Ма… Ма… Матумба? …Это по-каковски? …Больно?

– Оченно больно! Хм… – задумался ненадолго. – Будучи однажды в Элефии, услышал я древнюю притчу о доблестных воинах, попавших в плен к злобным гемурским пиратам. Рассказать? …Хорошо, слушай. Ну, как водится… Помучили их слегка, помучили и предложили, значит, выбор, типа: смерть или матумба? Один подумал, репу почесал, смекнул, что к чему и, вполне, согласись, резонно, выбрал матумбу. Тогда пираты, сколь обреталось их на флагманском галеасе, численностью, думаю, эдак человек триста – триста пятьдесят, чохом набросились на него, привязали к орудийному лафету и изнасиловали по полной всем кагалом! Порвали жопу на фашистский крест! В буквальном смысле слова! Представляешь себе?! Альбтраум, зарруга! Другой видит, дело – швах! Обсерился, конечно, тут же со страху, однако виду не подал и гордо заявил: «Я выбираю смерть!». Громко, так, чтобы все, понимаешь, услышали. Чтоб, избави Ваагл, с матумбой не попутали случайно! Главный пират дюже прослезился с доблести такой неслыханной! «Элефийцы, – говорит, – гордый и храбрый народ! Великий воин выбрал смерть! – у самого аж голос дрожал от волнения. – Так уважим же выбор смельчака, но… Но сначала матумба-а-а-а-а!!!». Аха-ха! Мораль сей басни уразумел? Вступайте в наш свонский матумбарий!

– А-а-а, вот оно как… Зря смеёшься, трактирщик, серьёзно всё! Что же мне со всем этим… добром прикажешь делать? …Брось ты свои глупые иноземные словечки, и без них голова кругом! Конфи… скат, матумба! Куун-гааш! – сержант явно нервничал.

– То-то и оно! Заходи, обращайся в любое время, поменяю! Мы же теперь, так сказать, подельники, согласен, брат? Нынче судья Гнууис с небольшим приварком всё бабло хавает, хоть ругонское, хоть гемурское, элефийское, хоть чёрт-те какое! Будь спок! Видать, за бугор драпать собрался, вандаба! Момента подходящего ждёт. У их благородий в сундуках разве что онорских триггов 156 нет. Так туда и не добежать! Только тс-с-с-с! И всё, между прочим, наменяно лично через меня! Более того, сам я не подставляюсь, деньги не считаю, расписки не подписываю. Мое дело – договариваться. К чему лишний раз грамотностью отсвечивать? Договорюсь и по твоим делишкам, не бзди! Стряпает же всё писарь судейский по недомыслию, ему и огребать при оказии. Малахольный Грииг – знаешь, верно, его? Ха-ха! Тормоз от повозки! При пущей необходимости кому нужно курьером судейским доставочку легко организую. С охраной, как полагается! В Керк, положим, или куда прикажете. Хоть в Сагрию! Не бесплатно, разумеется, зато надёжно, фактически с гарантией. И вот ещё что, солдат… Допускаю, может, я в чём-то переигрываю, повторяюсь, однако заруби себе на носу! – Рол выразительно недобро глянул собеседнику в глаза. – Не вздумай никогда меня обманывать и не пытайся сбежать! И языком попусту не мели, гааш! Иначе собственноручно тебя пристрелю, точно собаку бешеную, либо сей же миг те, кому следует, узнают о богачестве твоём… хм… неправедном. Да за такие башли… У-ух! От монахов и Тайной Канцелярии, сам же знаешь, не спрятаться тебе, не скрыться. Ни в Керке, ни в Несфере, ни даже в Таранге. Нигде! Остается лишь к Пустынникам податься. Хе-хе! На ужин праздничный! Ну… При таком раскладе мешать не стану тебе, смертничек, валяй, скатертью дорожка! Так что жуйте кизяк…

– А когда я сам донесу на тебя? Как ты и говорил, за долю малую, а?!

– Донесёшь?! Ха-ха-ха! – Роланд, не удержавшись, хрипло заржал во всю глотку. – На кого? На меня?! Ха-ха-ха! – разбуженные громким смехом, бойцы засопели недовольно, ворочаясь возле камина. – За что?! Золотишко-то ругонское в твоём кармане, дубинушка стоеросовая, не в моём! Ха-ха-ха! Позабавил старика! До слёз! Это мне на тебя донести, что под одеялом пукнуть! Прямо сейчас, хочешь? Твоим же орлам! Сдаётся мне, с огромным удовольствием за те же денежки оттопчутся на тебе парни…

– Тише, ты! Кар-р-ростово отродье! Ш-ш-ш! – придушенно зашипел, замахал руками командир Гаал. – Вовсе не собирался я. Уж и пошутить нельзя! Значит, говоришь, в камере только девка? Стрёмная? Хм… Ладно, давай сюда бакшиш. Да не светись, зарруга! Под столом давай, незаметно! Вот и хорошо! Вот и славненько! …Троон!!! – рявкнул вдруг зычно. – Подъём! На выход товсь! Выходи стр-р-роиться!

– Постой-ка, любезный! – трактирщик слегка придержал сержанта за рукав. – Уверен, господа Моорек и Ээхм будут только благодарны, коли вы навестите их чуточку позже, скажем, завтра ближе к вечеру. Я же милости прошу, монсеньор, разумеется, вкупе с вашими доблестными бойцами, ко мне на кружечку превосходного эля сразу по переселению в судейскую кутузку злосчастного ругонца. Здесь ведь рукой подать, не так ли? Вкуснейшие подкопчённые свиные ножки прилагаются! Ну как, годится?

– М-м-м-м…

– Что вы! Что вы! – кабатчик расплылся в радушной улыбке. – Сегодня же день рождения Господина Претона! Всё за счёт Его Превосходительства!

– М-м-м! Не смею отказать, любезный Вруум! Сочтём за честь!

– Жду с нетерпением! – и уже вдогонку, сплюнув, пробурчал в бороду. – Йе мер дер гайциге хат, йе венигер вирд ер сат 157! Шайссе!

Ух! Свалили, наконец-то! Хвала Вааглу! Давайте-ка минуточек пятнадцать – двадцать перекурим всю эту на первый взгляд слегка сумбурную, релятивно-плюральную темпоральную событийность 158, а то одышка чего-то. Старость, сами понимаете, не радость! Альтер ист айн шверес мальтер.159 Кхе-кхе! В себя надо бы прийти, ситуацию непростую опять-таки обкумекать. Ну что за народец эти карстийцы, скажите на милость? Тяжёлый, душный, того и гляди объегорят на ровном месте! Ничего, не на таковских напали!

Перво-наперво немедля был вызван пред очи хозяйские помощник Дреен. Очень скоро он объявился – худощавый, смуглый, горбоносый южанин, лет тридцати – тридцати пяти, с грубоватыми и в то же время приятными чертами лица, глазами цвета морёного дуба и улыбкой до ушей. Ценный кадр! Молодой толковый управляющий, знаете ли, большая редкость в здешних краях! Порой Ролу казалось, будто при всей своей внешней открытости парнишка утаивал нечто важное и нужное, искусно скрываемое, недомолвленное. Словно выжидал удобного момента. Какого? Точно и не правая рука трактирщика вовсе, а, скорее, пытливый наблюдатель. Только вот чей? В большинстве случаев было это малозаметно, всё же нет-нет, а мылило глаз!

Как правило, Роланд отметал всяку глупую конспирологию, но временами его всё ж цепляло. Вот и сейчас Дреен стоял перед ним, серьёзный, готовый исполнить любое поручение, а в глазах – непонятки полнейшие! Что там, в башке кудрявой, творится? Одному Вааглу известно! Гм… Мнительный ты стал, старина Рол. Пора бы на заслуженный отдых, да кем заменить-то? Иными словами: «Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды» 160.

Отдав необходимые указания по поводу всевозможных званых и незваных гостей, трактирщик поторопился на чердак, плотно прикрыл за собою дверь, зажёг свечу, огляделся. Гамаюн встретил его приветливым ворчанием:

– Вр-р-р-р-рум! – склонив на бок голову, птица следила за хозяином блестящим умным глазом.

– Я тоже несказанно рад тебя видеть, старина! Что, Гамаюнушка, надоело в клетке торчать, словно какаду облезлый? Потерпи, милок, потерпи! Скоро вдосталь налетаешься, разомнёшь крылышки.

Мерцающий огонёк свечи высветил в углу небольшое, видавшее виды бюро, захламлённое свитками пергамента, огрызками перьев, прочей писательской ерундой. За этой самой конторкой тихими безлунными ночами под скрип пера, пение сверчков и вопли жесточайше терзаемых, насилуемых у позорного столба прелюбодеек рождались летописи славных городов свонских, обретали новую жизнь туземные предания, мифы, легенды, а в редкие свободные часы творился, пухнул будто на дрожжах очередной объёмистый научный труд по прикладной психостатике. Того и гляди, докторская взрастёт!

Здесь, в убогой обшарпанной мансарде, версталась львиная доля пересылаемых в Центр сведений о странноватом трансграничном мире, приводящем в восторг яйцеголовых аналитиков-конфедератов, здесь же являлись свету прелестные ироничные куплеты, распеваемые затем менестрелями по всему Королевству. За двадцать с лишним долгоиграющих лет Роланд мало-помалу принял эту удивительную, немного… хм… пугающую реальность, сроднился с ней, врос корнями. Она, в свою очередь, подобно капитолийской волчице, пустила приблудшее дитя, вскормила молоком земли своей, позволив попросту жить, любить, множиться. И теперь вот всё висит на волоске.

Нда-а-а-а… Стоило ли, считай, полжизни напрягаться, создавая посередь смертельно опасной эпохи брутального Средневековья хрупкую светлую иллюзию, островок чего-то домашнего, родного? Наверное, всё-таки да, стоило! Особливо когда ты чуточку не такой как все засланный казачок. Жизнь ведь, как мы её понимаем, она в подавляющем большинстве случаев вообще штука иллюзорная. Эдакая халтурно срежиссированная, дешёвая мелодрама с единственно ярким моментом прозрения в завсегда трагическом финале.

А что же кукловоды? Кто они, эти большей частью остающиеся за кадром продюсеры, режиссёры, сценаристы? Отвечу: всё те же циничные правители с многочисленными камарильями вплоть до последнего шута придворного и уж несомненно бессовестные заевшиеся попы! Куда ж без них, без дармоедов-то?! По крайней мере, здесь у нас, в Своне, примерно так. Но и они несвободны в своих поступках. Ежедневно, еженощно, ежечасно тревожный страх одолевает, отравляет их бренное существование. От него не спрятаться, не скрыться. Сановные повелители мишурного блеска, Прелаты – авгуры Ваагла, погрязшие в интригах Претоны – хозяева жизни, все вынуждены заигрывать с чернью, расшаркиваться с себе подобными, ибо ужасен бунт голодных, но куда боле ужасны – предательство приближённых и месть отверженных. И ты, Брут? – сакраментальный вопрос, донельзя лучше характеризующий суть безграничного свонского человеколюбия, причём на любых уровнях, будь то придворные козни или «чистосердечный» донос обиженного лавочника.

Страх, ненависть и зависть всегда, согласитесь, идут рука об руку с озлобленной жестокостью. Жестокость, в свою очередь, порождает насилие, сеет смерть и, как неизбежность, взращивает сонм коварных, нападающих исподтишка, будто шакалы, жаждущих отмщения, подбирающихся со всех сторон беспощадных врагов, изощрённо посягающих руками наёмных убийц, подкупая чем-то вечно недовольную челядь, реванширующих отравляя, угрожая, убивая бунтами, заговорами, дворцовыми переворотами, провоцируя перманентное, высасывающее жизненные силы ожидание фатального возмездия – главную причину чёрной, сушащей душу депрессии и новых страхов. Зависть же с ненавистью – извечный гарнир к людскому малодушию вроде картофеля фри, лучка маринованного да горчички к доброму куску венской свинины.

Круг замыкается. Не в состоянии вырваться из порочной круговерти, повинуясь чужой воле, люди подчас с лёгкостью совершают ужасные злодеяния, убивают и умирают мучительно, в большинстве своём за чужие догматы, слепо принятые на веру. И так же непринуждённо зачастую меняют, казалось бы, незыблемые доселе воззрения, будь только оппонент чуточку убедительней, имея, как аргумент, более силы в руках и ногах, дубину поувесистей, испанскую щекотушку или щипцы раскалённые. Что, собственно, вполне объяснимо, ведь любые невыстраданные верования – блажь, пустые никчёмные иллюзии, в той или иной мере порождаемые всё тем же страхом. Пред государством ли с его Тайной Канцелярией, Орденом, Вааглом Всевидящим, мрачной перспективой вечного гниения в аду… Да перед чем угодно, лишь бы смерды в стойлах не взбрыкивали! Хе-хе! Не грех и ориентацию сменить по необходимости, преспокойно продолжив бесчинства под иными хоругвями. Такова жизнь в здешних краях заповедных. Издалече оно, допустим, кому и интересным покажется, вблизи же большей частью мутит от всех этих безобразий!

При всём том, что углублённость коадаптации нашего милейшего агента-трактирщика несколько превысила ограниченный многочисленными Правилами и Инструкциями предельно допустимый уровень, он всё же, как ни крути, не принадлежал сему миру с его живописанными страшилками и пугалками, а потому не боялся. Радел за дело – без сомнения! С должной осторожностью, но без боязни. Разве что за семью переживал. А потому на всякий непредвиденный случай старый контрразведчик, само собой разумеется, подготовил целую кучу отвлекающих и отходных манёвров. Как же иначе-то? Это с одной стороны. С другой… Гм… Большинство руководяще-направляющих указивок Центра давно уже стали для него чем-то второстепенным, рутинным, порой даже тяготящим. Нехорошо, ясное дело, государева служба как-никак, но так уж вышло, ибо, честно говоря, в нём нынче нуждались более, чем он, собственно, в опеке центровых отцов-командиров.

Добившись тихой сапой лет пятнадцать назад при старом либеральном руководстве негласного права на категорически запрещённую при исполнении личную жизнь, Роланд теперь оказался в, мягко говоря, неловком положении. Грубо выражаясь – в глубокой жопе! Будучи конфедеральным служащим и к тому же профессионалом высочайшего уровня, он попросту обязан был любой ценой выцарапывать Маршала, ко всему прочему ещё и закадычного приятеля своего – Юрку Ширяева, из крайне затруднительного положения. Любой ценой!!! Соображаете? В то же самое время святой долг любящего мужа и отца – уберечь семью от нависшей страшной опасности. Задачка, сами понимаете, не из элементарных. Как говорится, и рыбку съесть, и на банан влезть, и косточкой не подавиться! Весьма велика вероятность нелёгкого, ох нелёгкого, выбора! Вы бы, к примеру, при схожих обстоятельствах чем поступились? Да уж… Обстановочка, бл*дь!

Присев, трактирщик погладил шлифованное не одним десятком обшлагов дерево, закапанное чернилами, испещрённое перлами непреходящего школярского фольклора наподобие: «Учитил Суург – курзон гнойный! Хазяйка Кенна – пражжоная кароста!», аккуратно заточил гусиное перо, отложил, добавил свежих чернил в непроливайку, задумался… Результатом сих невесёлых размышлизмов явился вскоре довольно пространный манускрипт, изобилующий милыми шаловливыми словечками вроде: «фикен», «арш», «шайссе», «дрек» и тому подобными. Демонстративно наплевав на требования обязательной конспирации, Роланд подробнейшим образом изложил своё видение ситуации цветистым немецким языком, для пущей убедительности лакирнув местами доброй русской матерщиной. Получилось и правда хорошо. Хм! Душещипательный рассказик вышел, уж поверьте!

Перечитав пару раз, подправив описки, бош остался страшно собою доволен! Местные, ежели и перехватят, всё одно ни чёрта не разберутся, зато таинственный получатель со столь оригинальной подачи гарантированно проникнется серьёзностью момента! Без малейших на то сомнений! Хорошенько упаковав послание в герметичный деревянный футлярчик и принайтовив его как следует к лапе пернатого почтальона, совсем уж было собрался выпустить ворона, но внезапно одумался.

Вновь и вновь всплывали в голове, беспокоили ошельмованные Маршалом события той самой злополучной ночи, когда последний раз отправлял с письмом Генриха. Ведь при всей своей кажущейся фантастичности, даже абсурдности, версия возможного злокозненного покушения на вороного почтаря не воспринималась уже чем-то из ряда вон выходящим. Звук арбалетного выстрела в предрассветной тишине тоже, согласитесь, ни с чем не спутаешь! Голова-то у бывалого вояки вроде как пока еще тьфу-тьфу-тьфу! В порядке! Тр-р-р, фьють, тынс, чпок! Припоминаете? И давайте не будем сейчас порожняк гонять, рассуждая о пользе или бесполезности ПНВ! Пустое это.

Чтоб вы правильно понимали, дорогие читатели, в Своне далеко не все технические приблуды исправно функционируют. Может, слепой настройщик роялей на звук пулял? Ему-то темень однозначно не помеха! Там слух о-го-го! – глаз не нужно. Кто знает? Стало быть, пусть и натянуто, предположив, что Генриха таки подстрелили на ужин, неплохо бы понимать, кто и, главное, зачем? Вопросы, без сомнения, занимательные, но сейчас нужны ответы… Трактирщик погасил свечу, прислушался.

Дом жил – проживал своей обычной жизнью, поскрипывая половицами, шурша крысами, постукивая ставенками, там-сям слышался людской гомон, женское приглушённое взвизгивание, вкусно пахло жареным ночным обжорством. Постояльцы, верно, не все ещё утихомирились, каросты гуляли, денежек насосавшись, слуги трудились сверхурочно. С улицы никаких посторонних звуков не проникало. Попытка же высмотреть во тьме через слюдяное окошко что-либо заслуживающее внимания, вполне ожидаемо, успехом не увенчалась. Хошь не хошь, а пришлось отворять оконце-то.

Колючий порыв ветра тут же ледяными иголками саданул в лицо, разметал пергаменты, сдул перо с парты. Гамаюн недовольно нахохлился. Рол отпрянул, принявшись спешно кутаться в невесть откуда весьма уместно оказавшуюся под рукой меховую накидку. У-ух! Ну и ветрило! Зарруга! Мало-помалу глаза привыкли к темноте и непогоде, перестали слезиться. Ничего интересного, заслуживающего внимания, кругом лишь ставни запертые… Запертые ставни… Кое-где вовсе окон нет… Стоп! Окно открытое! Наконец-то! Хоть какое-то разнообразие! Вон мужик в пиджаке! А вон оно, дерево! Кому это, интересно знать, понадобилось столь оригинальным способом закаляться по ночам, а?! Тараканов небось со свету сживают, клопов? Дык без толку это! Любой ребёнок знает, жилище полностью вымораживать надобно. Странно, очень странно! Так, так… Померещилось ли бошу, нет, только заметил он в подозрительном окне движение мимолётное, будто пятно светлое промелькнуло. Чертовщина какая-то! Закрыл ставни, присел в раздумьи. А что это, кстати, за дом? На противоположной стороне улицы, метров пятнадцать до него…

Ба-а-а! То ж орденская гостиничка! Монахи странствующие останавливаются в ней, угрюмые пилигримы, паломники, страждущие припасть к иссохшим мощам Святого Кууна. Все, как один, аскеты, удобств не признают. Короче, сплошная антисанитария, Мандрака гааш! Та-а-ак… Мансардный этаж… Обычно святые отцы в «Мечнике» столуются, но, случается, заказывают еду и в номера. Дабы с разбитными каростами, к примеру, лишний раз не сталкиваться, искушений лишних избегнуть. Хоть и наносное всё это. Сами посудите: лишь ночь факелы зажжёт, девки только и шарятся туда-сюда, туда-сюда! Исповедаться бегают, не иначе! Ха-ха! Да простит Ваагл Великодушный грехи наши развесёлые!

А в мансарду-то как раз пару недель назад интересные ребята заехали. Бойцы, должно отметить, дюже странные! С виду вроде монахи как монахи, повадки же звериные и выправку военную не скрыть. Разумеется, средь орденских тоже доблестных воинов в достатке, однако благочестие в той или иной мере завсегда присутствует. Эти же – зверьё зверьём! Не молятся, в храм не ходят, ни с кем не общаются, весь чердак изгадили. Уж на что карстийцы люди к вони индифферентные, и то ропщут! Еды переводят немыслимое количество! Платят, правда, исправно, каждый день одну и ту же сумму, точно командировочные. Поговаривают, сам Судья Гнууис за них хлопотал, да кто ж проверит-то! По всему выходит – они, вандаба!

Само собой, ненавязчиво так, но кое у кого из читателей наверняка ведь тоже возникло смутное ощущение некоей корреляции весьма своевременного явления этих господ с нашими занимательными событиями, правда? Вот-вот! И мы о том же… Никак помещение проветривают? Да уж, не мешало бы! Трактирщик снова выглянул в окно и вновь приметил движение. Теперь уже совершенно явственно! Шпионят за кем, что ль? Не за ним ли самим?! Чем обязан? Ну, дела!!!

Откуда-то со стороны торговых рядов донёсся жуткий вой, аж мурашки под воротник забежали. Ого! Ни хрена ж себе! Что за нечисть в Смердиловке завелась? Чур меня! Опасливо украдкой перекрестившись, хозяин быстренько прикрыл ставни, типа спрятался. Свонцы не крестятся. Левую, сердечную руку вверх, к Вааглу, тянут, правую к груди прижимают, к сердцу ближе. Оружие при себе? Всегда! Надо понимать, Гамаюн – последняя надежда, рисковать им нельзя. Нда-а-а… Как быть? Доверившись интуиции, Рол накинул на клетку покрывало, дабы птицу не тревожить, и по стеночке, по стеночке, стараясь не попасть в поле зрения таинственных соглядатаев, прокрался к двери. Свечу вновь зажегши, оставил гореть, словно в комнате остался кто-то. Жалко, конечно, хороший огарочек пропадёт, но… Ничего не поделаешь, ради общего блага почти всегда приходится жертвовать чем-то личным! Не так ли? Затем спустился по рабочей лестнице, прошёл, никем не замеченный, минуя подсобные помещения, кухню, вышедши аккурат через чёрный ход. Как раз к волшебному туалету. Там постоял немного, осмотрелся, отлил заодно. Вроде тихо, никаких вокруг вражьих шевелений.

Путь предстоял, в принципе, недалёкий, да больно уж погода мерзопакостная! Где-то поблизости истошно лаяли собаки. Пока огородами пробирался до городской площади, замерз вусмерть! Здесь, вдали от жилья, меж трёх раскидистых осокорей выпустил птицу. Пара взмахов мощных крыльев – и Гамаюн, коротко каркнув на прощание, растворился во мраке ночи. На сей раз обошлось без настораживающих звуков, лишь вой ветра проводил пернатого странника в дальнюю дорогу.

Вернувшись домой с приятным чувством честно выполненного долга, Роланд какое-то время ещё отогревался у камина, слушая вполуха бубнение исполнительного Дреена, затем пропустил накоротке кружечку-другую, так, чисто для приличия, с Гаалом и его ребятами и лишь под утро добрался наконец до спальни, где сей же момент уставший, но довольный забылся тяжёлым беспробудным сном в уютных объятиях преданной любящей Безлы.

Милая, милая Безла! Не уделить в нашем повествовании хоть бы малой толики внимания этой, без преувеличения, замечательной во всех отношениях женщине было бы, уверяю вас, попросту бессовестно! Ибо добровольно связать свою жизнь с педантичным занудой вроде Роланда – сам по себе уже, согласитесь, поступок весьма ответственный. Учитывая же специфику его, мягко говоря, беспокойной деятельности, о коей она благодаря живому ясному уму и недюжинной интуиции с давних пор, разумеется, догадывалась, так и вовсе в некотором роде геройство!

Миниатюрная, ладненько скроенная, нисколько непохожая на большинство ширококостных бочкообразных свонских фрау, сестра карстийского законника, при всей своей кажущейся хрупкости, обладала редкой физической силой и воинским умением, обращаясь с оружием по-свойски, не хуже иного вархунда 161 или, скажем, дюжего лангенарма 162. Жёсткая вертикальная складочка меж тонкими бровями вразлёт, немного тяжеловатая нижняя челюсть, частенько играющие на скулах желваки характер выдавали волевой, решительный и малость авантюрный. В то же время чуть припухшие, красиво очерченные губы, глубокие, далеко не всегда, к слову, мечущие молнии, озорные чагравые глазищи, томный перелив крепких крутых бёдер, удивительно, несмотря на зрелый возраст, соблазнительные, прекрасных очертаний, упругие яблочки грудей, явственно угадывающиеся под блио 163 тончайшей элефийской шерсти, позволяли судить о необычайной чувственности их обладательницы, диковатой, непредсказуемой, оттого всегда свежей и желанной. Добавьте в канву непослушные, вечно выбивающиеся из-под атура 164 тёмно-медные вихры, слегка вздёрнутый аккуратный носик, рассыпь очаровательных веснушек по щекам – и вы получите вполне, для начала, достаточное представление о незаурядной внешности любимой жены психостата-трактирщика.

Хозяйственная, работящая, чуточку взбалмошная, в меру с хитрецой, весёлая, а главное – добрая, беззаветно преданная мужу и семье, Безла являла собой удивительную противоположность единоутробному брату своему – Его Превосходительству Окружному Судье Гнууису Милосердному, человечишке предельно мерзкому, ежели судить по немногочисленным пока ещё, но на удивление единодушным свидетельствам очевидцев. Несхожесть просматривалась столь разительная, что, казалось, люди эти рождены на разных полюсах разных планет, в разные эпохи. В то же время вышли они из одного материнского чрева, что в числе прочих подобных казусов есть, без сомнений, занимательнейший божественный парадокс. Или, ежели хотите, граждане эволюционисты, загадка матушки-природы.

Ещё большей загадкой была присущая ей поразительная, абсолютно несвойственная чумазым карстийцам чистоплотность. Оттого-то, видать, и засиделась мамзель в девках, аж до самого явления здешнему народу чистоплюя Роланда! Ха-ха! Шутить изволим-с. Это, надо понимать, решительно не означало принятия ванн по нескольку раз на дню, шампанское с утречка или там, к примеру, кофе со свежайшим круассаном в постельку, иные, привычные для нынешних цивилизованных людей, гигиенические и не очень процедуры. Воды-то, окромя небесной, до появления доблестного боша небось боялась панически, как и все в Карсте, но запашок пердячий, не единожды подмечалось, напрягал девушку сызмальства. Посему, чуть повзрослев, намастырилась плутовка пользоваться различными протирками, присыпками, отдушками, нивелирующими в какой-то мере ароматы её естественных и… хм… сопутствующих, назовем их, отправлений. Коим парфюмом, по слухам, за необременительные интимные услуги в достатке снабжал сеньориту некий престарелый карстийский алхимик, зело охочий до юных прелестей.