Незабытая: отчаянное сердце. Книга 2

– Любой из вас действительно мог убить того человека и забрать у него статуэтку, я признаю вас, вы ее достойны. Присаживайтесь, поговорим.

Как бы все это не выглядело после всего того, что было, первым на такое приглашение среагировал Сфинкс. Я понимала, что он, таким образом, хотел отвлечь себя от превращения и остальных от расспросов переводом темы, и подошла второй, осторожно вглядываясь в старца на наличие еще какой-нибудь магии, но больше нигде не видела ее нитей. Все еще ощущая запах рута, я обернулась к Гулльвейг, Сайрису и Велерусу. Когда они подошли, и мы расселись перед старцем, он назвался Фентхаимом. Тогда я первой задала вопрос, пока остальные смотрели на этого странного человеческого старика кто внимательно, кто раздраженно, а кто – с опаской.

– Что делает эта статуэтка?

– Это артефакт, который я выдаю всем своим ученикам по завершению ими обучения, – пояснил Фентхаим, посмотрев на меня уже обычно. – Каждый из них впитывает и хранит в себе душу владельца при его смерти.

Так вот, почему оливковые нити магии от статуэтки связаны в узелки, в отличие от аналогичных вокруг глаз змеи – желтых топазов. Выходит, они тоже какой-то артефакт, но пока… пустой?..

– Кто вы такой? – осторожно спросила Гулльвейг, и мне пришлось на время прекратить думать, чтобы не упустить ничего важного.

– Я всего лишь человек, – ответил Фентхаим. – Наставник, не принимающий ничьей стороны. Каждый, кому является моя хижина вместе со мной, достоин получить от меня необходимые ему знания, если захочет того. Но нужно иметь в виду, что на это может уйти много времени.

– Сколько? – спросил вдруг Велерус.

– От полугода до бесконечности.

– Боюсь, у нас нет столько времени…

– И кто решает, кому достойно явиться? – я прищурилась.

– Это решается судьбой, – пояснил Фентхаим.

– Кто вершит ее? – спросила я, ощущая, что мне становится жарко.

– Эфирный План, – ответил мне старец. – Путь, соединяющий все остальные Планы, пространство, в котором все они существуют. Ради сохранения баланса он дарит знания и поощряет упорство в их обретении.

Я не нашла, что на это сказать; просто достала фигурку и повертела ее в руках со стойким ощущением, что я – песчинка в чем-то огромном и непостигаемом. Передо мной сидело существо совершенно точно без связи с чем-то, дарующим ему сильную магию, но умеющее перемещаться между Планами. Я снова вспомнила тот колодец в лесу перед битвой с тронутым магией волком и его стаей…

Какое-то время все молчали: Сфинкс и Велерус пытливо оглядывали старца, Гулльвейг искала что-то в каждом из нас, а Сайрис напряженно смотрел в одну точку.

– Что вы собираетесь делать с этой статуэткой? – спросил нас Фентхаим, обойдя поочередно взглядом.

– До встречи с вами никто из нас даже не знал, что она собой представляет, – неуверенно ответила Гулльвейг и посмотрела на меня. – Почти… никто.

– Зачем такое вообще нужно? – спросила я.

– Душа – ценный ресурс, – ответил Фентхаим. – Чтобы она не досталась врагу после смерти воина, каждый мой ученик получает такой артефакт в качестве оберега.

– Теперь он мой, – сказала я серьезно.

После всего того, что сделал этот Симон, я ощущала гнев невидимым огнем на собственной коже даже при одном упоминании об этом человеке.

– Я бы хотел, чтобы душа Симона обрела покой, – сказал Фентхаим.

– Артефакт после этого не потеряет свою силу? – уточнила я.

Это все, что мне хотелось знать.

– Нет, он будет действовать так же, как и прежде: заключит в себя душу того, кто будет его при себе носить.

– От каких таких врагов защищаются этими штуками? – спросил вдруг Сфинкс.

– От демонов, – пояснил Фентхаим. – Поглощая сильные души, они становятся сильнее и для них – это самый короткий путь к обретению могущества.

– И кто эти демоны? – ужаснулась Гулльвейг. – Откуда они…

– Это все те, кто властвует над другими, кто подавляет волю, – было ей ответом.

– Божества? – спросила я вперед пониманию этого.

Фентхаим пристально всмотрелся в меня, немного помолчал, а затем, под обращенные на меня удивленные взгляды моей команды, сказал:

– Некоторыми из вас демоны уже заинтересовались, – около его глаз мелькнула, связалась и мигом рассеялась уже знакомая мне лиловая нить. – Нечасто можно встретить столько сильных душ в одном месте. Раз моя хижина явилась вам, но времени на обучение чему-то новому у вас нет, я отвечу каждому на два его главных вопроса.

– Артефакт для сохранения души – это, конечно, хорошо, – заговорил Велерус. – Но в таком состоянии уже особо не посражаешься. Знаете ли вы, Фентхаим, что-то об артефактах под общим названием «гравиус»?

Старец закрыл глаза и приподнял подбородок. Вокруг его головы завертелись лиловые нити магии. Связавшись в узелки, они коснулись его висков и будто бы впитались через кожу. После, он открыл глаза, посмотрел на Велеруса и сказал:

– Еще до того, как Бедфордию стали населять все те, кто не нашел себе места на иных территориях острова, на его юге стоял большой город. Правитель оного следовал весьма успешной стратегии колонизации; его казна пополнялась разного рода редкостями. В процессе их изучения произошло что-то, что магическим образом затопило город. Один из гравиусов находится в нем.

– Благодарю, – кинул ему Велерус. – Второй мой вопрос будет простым любопытством: ваша иллюзорная магия была ощущаемой. Я такое встречал лишь один раз в своей жизни, и то было результатом долгих и упорных тренировок и экспериментов.

Я с удивлением посмотрела на Велеруса, понимая, что он имел в виду. А ведь он прав! И тогда я глянула в сторону дымящегося рута, как раз вместе с жестом Фентхаима.

– Иногда магия подкрепляется действием трав на головной мозг.

– Следующим вопросы хотел бы задать я, – поднял насупленный взгляд Сайрис. – Скажи, старец, когда этот… Симон уходил от тебя, он сказал, куда именно направляется?

– Он не говорил о месте, он говорил о группе существ под названием «Шаан», с которыми ввиду особых обстоятельств стал разделять взгляд на жизнь, – спокойно ответил Фентхаим, но едва заметно опустил голову. – Симон поклялся себе помочь им погрузить этот мир в хаос, чтобы очистить его от гнили, потому что разочаровался в нем из-за горя. Это случилось, еще до того, как он стал моим учеником. Я не стал отговаривать его, поскольку хижина явилась ему. У каждого существа свой путь, и он предначертан судьбой.

– Связь с Божествами или кем бы то ни было, которых ты называешь едино – демонами – тоже судьба? Как избавиться от этого? – задал свой второй вопрос Сайрис, заслужив изумление Гулльвейг.

Я забегала глазами по дощатому полу, начав судорожно думать. Раньше он никогда не говорил ни о чем таком, напротив, благодарил свою Эйсилтри за «еще один шанс» и вообще… Это его так беседы под дождем возле костра пробрали?..

Фентхаим внимательно посмотрел на Сайриса, задумчиво склонил голову на один бок, потом – на другой, а затем вздохнул и сказал:

– Такая связь, как бы она ни была заключена и чем бы ни подкреплялась, называется договором и разрывается только при смерти одной из сторон.

Гулльвейг побледнела, ахнула и поспешила закрыть рот руками. Сайрис свел брови и уставился в пол. Сфинкс принялся нервно поигрывать желваками. Один лишь Велерус понятливо покивал. Тогда, нахмурившись, я рефлекторно коснулась шрама на груди, и сказала весьма громко для себя:

– Вы заблуждаетесь. Смерть не разрывает связь.

Фентхаим посмотрел на меня лукаво и едва заметно усмехнулся.

– Но если Божество само сказало мне, что снимает с меня некогда возложенные обязательства, это пустые слова?.. – дрожащим голосом спросила Гулльвейг.

– Таким существам не стоит верить, – ответил ей Фентхаим.

– Но ведь некоторые из них добрые! Они понимают и помогают! Разве нет?

– Не всегда.

– Теперь моя очередь! – поспешил заговорить Сфинкс, пока Гулльвейг закрывала лицо руками. – Вольны ли смертные вмешиваться в иные Планы и баланс каких бы то ни было пантеонов?

– Многие смертные именно так и начинали свой путь к вознесению до Божественной сущности, – ответил Фентхаим, переведя взгляд на Сфинкса, – иногда, это может быть незаметно для них самих…

И я ощутила на себе взгляд этого старца, но лишь на долю секунды!

– Это вмешательство сильно скажется на действительности? – задал второй вопрос Сфинкс.

– Помимо вашего, Материального Плана, есть множество других, – начал свой ответ Фентхаим. – Если главное Божество какого-то из них умирает, его место должен занять кто-то другой и за это идет самая настоящая борьба, в которой все средства хороши. Она может длиться довольно долго…

Этот старец сейчас недвусмысленно намекал, что в межплановых взаимодействиях существует такая же политика, как в отношениях между континентами нашего Плана. Сила, власть, территории, войны – везде все одно и то же…

– Что ж, – тише обычного сказал Сфинкс, – спасибо. Это внесло некоторую ясность.

И я была согласна с ним. Складывалось ощущение, что в нашем, Материальном Плане, произошла она из таких битв, оставив после себя множество «живых» артефактов, остров и слухи о его возникновении.

Когда Фентхаим снова посмотрел на меня, я спросила, понимая, что пришел мой черед:

– А что если Божество само нашло меня? Это тоже «договор»?

– Интерес Божества привлекают значимые для чего-то фигуры. Это слегка иное, но тоже, своего рода, какое-либо желание с чьей-то стороны.

Средство, цель, запреты, наказания, баланс, – обо всем этом я уже раз по двести думала и ответа так и не получила, поэтому решила не задавать второй, разрешенный мне вопрос. Уж слишком их было много.

– А у тебя, Фентхаим, есть к нам вопросы? – спросил Сфинкс, спустя какое-то время.

Тот кивнул, снова обошел нас всех взглядом и спросил:

– Что каждый из вас сделает, овладей кем-нибудь демон?

Этот вопрос ударил, словно гром среди ясного неба. Не сказать, что он удивил меня, ведь о чем-то подобном мы говорили с Гулльвейг, да и я сама думала об этом, просто выбирать не хотелось. Я помрачнела и закусила губу. Фентхаим отождествлял любых существ иных Планов с демонами и ожидал ответа от каждого.

– Мы не друзья демонам! – усмехнулся Сфинкс и тут же остепенился, когда старец резко повернул к нему голову и пристально несколько раз оглядел. – Мы просто путешественники, но в демонах нет ничего… хорошего, да…

– Я согласна с этим! – заговорила Гулльвейг и обратила на себя внимание Фентхаима. – Почему вы об этом спрашиваете? Хотите сказать, нас ждет что-то?

– Сможешь ли ты поднять руку на своего товарища? – повторил старец, все еще держа тон голоса спокойным и не меняя позу никак иначе, кроме как движением головы.

– Демона можно изгнать! – прижав руку к груди, сказала Гулльвейг, подавшись вперед, к Фентхаиму, словно пытаясь убедить его в своих словах.

– У тебя не хватит на это времени, – сказал он ей и снова ожидающе оглядел нас.

– Если не будет иного выхода, то да, я убью своего товарища при таком раскладе, – первым ответил уверенный на вид Велерус.

– С вашей точки зрения – мы все одержимы, и что это значит? Нам нужно будет переубивать друг друга?! – с навернувшимися на глазах слезами стала мотать головой Гулльвейг.

– У меня есть свои методы воздействия в этой ситуации, – сказал Сфинкс, обращаясь к Фентхаиму. – Но если выбора не будет, то я постараюсь освободить душу от плена.

– Я отказываюсь верить, что это может случиться! – продолжала Гулльвейг, и я была согласна с ней, но подкатывающей истерикой делу было не помочь. Нас снова проверяли.

– Скорее всего, я тоже убью товарища в такой ситуации, – глухо ответил Сайрис.

– Зачем сразу убивать?! – Гулльвейг держалась за голову и во все глаза смотрела на Фентхаима. – Прежде, чем ответить на этот вопрос как-то однозначно, нужно разобраться!

– Смерть не разорвет эту связь, она отсрочит ее исполнение, – сказала я. – Выбор будет. Не будет ситуации без выбора.

– Неужели, мне все-таки придется, – дрожащим голосом зашептала Гулльвейг и только в этот момент Сайрис, наконец, обнял ее. – Неужели я все-таки буду должна…

Так, я осталась единственной, кто уклонился от ответа. Я смотрела Фентхаиму в глаза и ощущала, что ведусь на провокацию, что с легкостью поддаюсь эмоциям и это заводило меня еще больше. Я по себе знала, что смерть ни от чего не избавляет до конца, но умирала только я…

– Лекта? Лекта! С тобой говорят, – краем уха услышала я и мотнула головой.

Ко мне шепотом обращался Велерус, а в мою сторону Фентхаим уже протягивал руку. Заметив, что я вижу его, он повторил:

– Ты позволишь душе Симона освободиться?

Я посмотрела на статуэтку, которую довольно сильно накалила в своих руках, и задумалась. Горе – это не отсутствие в жизни какао-бобов. Это потери по разным причинам и отсутствие справедливости. Любой поступок можно было объяснить, оправдать, осветлить или очернить. Симон уже получил смерть.

– Он был твоим любимым учеником? – спросил вдруг Сфинкс.

– У меня было бесчисленное множество учеников, и я помню каждого, – ответил Фентхаим, не сводя с меня глаз.

– Я за то, чтобы упокоить его душу, – сказал Сфинкс.

Я посмотрела на него изучающее, он ответил мне маской беззаботности. Вздохнув, я снова перевела взгляд на статуэтку. Слова Сфинкса ожидаемо поддержала Гулльвейг. Слава лесу, она немного успокоилась.

Мне же нужен был только артефакт.

– Как это сделать? – спросила я.

– Ты освободишь Симона сама? – уточнил старец.

– Да.

– Обойди хижину. Если твои помыслы чисты, тебе явится дерево, – пояснил Фентхаим. – Коснись его артефактом, и душа освободится. После, статуэтка по праву станет твоей.

И я встала и вышла.

До встречи с Фентхаимом и его необычной хижиной мы ехали по местности практически без деревьев. Я шагала, глядя под ноги, и думала о том, что, оказывается, не все можно было объяснить магией. Планы, Боги, демоны… мысли сбились от терпкого запаха багульника.

Я подняла глаза и увидела перед собой в пределах частокола неизвестное мне большущее дерево с белой, закручивающейся листвой. Такое за хижиной я бы еще с дороги заметила, но его здесь раньше не было!.. Массивный ствол могли обхватить три таких человека, как Сфинкс. Подойдя ближе, я заметила на коре… лица самых разных по расе существ! Ни у кого из них не было глаз, но выражения лиц разнились: здесь были и радость, и печаль, и страх. Я посмотрела на статуэтку с мыслью о том, что Симон мог много знать о «Шаан» и вообще, но чтобы говорить с душами, нужен шаман, а искать его времени не было. Когда я коснулась ствола артефактом, то на его свободном месте без всяких нитей магии образовалось лицо Симона без глаз. Оно выражало ярость.

– Так тебе и надо, – тихо сказала ему я и посмотрела на статуэтку.

На оливковых нитях вокруг нее больше не было узелков.

Краем глаза я увидела Велеруса. Он стоял на углу и наблюдал. Я улыбнулась и, поймав порыв ветра, снова всмотрелась в дерево, чья листва никак не отреагировала на изменения погоды. Если хижина, как сказал Фентхаим, с Эфирного Плана, выходит, и дерево тоже… Я оглядывала его, пытаясь запомнить, и тянула время, не желая возвращаться.

Вдруг от отпечатка лица Симона на коре стала образовываться бесцветная ниточка. Она потянулась к листве и потерялась за ней в высоте. На глазах на нее принялись нарастать такие же, и совсем скоро она стала толстой, словно канат. Я уже видела нечто подобное над Гулльвейг в склепе.

Понимая, что раз такое появилось, то может и исчезнуть, я незамедлительно схватилась за нить рукой, поскольку нигде больше ничего магического не увидела. В мгновение ока я оказалась под этим же самым деревом, только вокруг не было частокола и каменистых пустошей под пасмурным небом. Светило солнце, а рядом, на траве, сидел драконид с зеленой чешуей и малиновым цветом глаз, и покуривал трубку. Мы встретились взглядами; он удивленно повел косматой длинной бровью, спадающей к усам и жидкой седой бороде, а я лишь приоткрыла рот, чтобы что-то спросить, как моргнула и все исчезло.

Я проморгалась, проверила дыхание, оглядела дерево, убедилась, что нить пропала и обернулась на Велеруса. Он подошел и был спокоен, значит, все хорошо: моя душа на месте, дыма и огня вокруг нет, старения не ощущалось…

– Пути, – проговорила я, ощущая себя в реальности, и посмотрела под ноги. Никакой травы, а в голове – ностальгический шум природы…

– Как думаешь, из этих листьев вы с Гулльвейг сможете сварить какие-нибудь зелья?

– Хорошая идея! – обрадовалась я, убрала в сумку статуэтку, подлетела и стала собирать белые, мягкие на ощупь листья, борясь с лезущей в голову ассоциацией с белыми цветами акации.

Я не заметила, как и когда Велерус ушел, убедившись, что со мной все в порядке. От собственных мыслей я очнулась лишь тогда, когда меня окликнул по имени Сфинкс. Я подошла к нему; у входа в хижину, за порогом которой снова ничего не было видно, стояли остальные. Когда все мы уселись в повозку и Сайрис погнал лошадей, все исчезло: и хижина, и мишени, и частокол, и дерево.

До места очередного привала ехали молча: каждый думал о своем, благо, ничего серьезного с нами в пути не приключилось. Все больше в округе стало попадаться деревьев. Я украдкой поглядывала на каждого члена своей стаи и никого не могла прочитать: мало кто что-то говорил даже собравшись у костра. Разве что Гулльвейг кусок в горло не лез, когда все мы, наконец, перекусили. Насытившись, я вдыхала смольный запах выпускаемого Сфинксом дыма, пока он курил трубку, и впадала в транс, как вдруг Гулльвейг сдавленно заговорила:

– Если Фентхаим говорил правду, то я все еще скреплена с моей Богиней, Шамикаль, обещанием убить Сфинкса, если все пойдет по худшему варианту развития будущего… – она говорила, не поднимая ни глаз, ни головы. – Я дала ей слово и, получается, обязана его сдержать… Если не сдержу, она сделает это сама через меня… В голове не укладывается, что Богиня могла со мной так… она же сняла с меня это бремя… И если все это действительно снимается только смертью…

– Нет, – оборвала ее я, хотя и понимала, что мой случай слегка отличается от ее.

– Нет? – Гулльвейг посмотрела на меня с удивлением и надеждой.

– Нет, – повторила я, глядя ей прямо в глаза, и коснулась груди.

– А есть какие-то иные способы уйти от… от… от договора?.. Я ведь даже не поняла, что заключила его!

Я пожала плечами, догадываясь, почему Фентхаим отождествлял Богов и демонов, и кивнула в сторону Велеруса, не думая, что стоит напоминать, что за вещь он ищет. Вслух я произнесла:

– Смерть таких как мы с тобой точно не разрывает связь. Ни с кем.

Поэтому и убивать, и убиваться нам бессмысленно, – я хотела, чтобы Гулльвейг это поняла, чтобы все это поняли: ни о какой глобальной сделке между Као и Сфинксом речи ПОКА что не шло. У меня язык не поворачивался говорить об этом, а от мыслей вскипала кровь. Все больше и больше я склонялась к вере словам светлого духа в той шаманской землянке и думала, что каждый из нас уже устал обсуждать эту тему.

– Не знаю, поможет ли, но у меня есть одна мысль на этот счет, – сказала Гулльвейг, коснувшись ленточки на своем правом запястье. – Отказ от служения и силы вообще… До того просто имейте в виду…

– Что в конечном итоге все мы будем биться друг с другом? – спросила я, обойдя взглядом остальных.

Велерус возился со щитом, пытаясь настроиться на равномерное покачивание бурых нитей вокруг металлической поверхности. Сайрис поил лошадей, а Сфинкс курил трубку с таким видом, что все мы ему просто мерещимся.

Гулльвейг не ответила. Вдруг что-то хлопнуло, и Велерус скрылся за клубами тумана. Я поспешила всех успокоить, сказав, что вокруг его щита связались узелки нужного эффекта в ответ на какие-то мысли и это стоит запомнить для вызова подобного в бою. Когда туман рассеялся, Велерус прокашлялся и спросил Гулльвейг:

– Хочешь сказать, что при встрече с теми тремя ты будешь вынуждена встать на их сторону?

– Я не знаю… Я ничего не знаю… Она имеет надо мной власть…

– Шамикаль не всесильна, это раз, – начала было я, но ход моих мыслей подхватил Велерус.

– Страх делает твою волю слабее перед ней, это два. При таком раскладе, ей будет очень легко совершить задуманное через тебя. Уверуй сама, что никто не властен над тобой.

Я вздохнула, надеясь, что теперь-то Гулльвейг убеждена чуть больше, чем когда лишь я говорила ей об этом.

– Все еще будешь ощущать пустоту, если избавишься от своей Богини? – с издевкой спросил вдруг Сфинкс. – Выглядишь так, словно проиграла бой еще до его начала.

Гулльвейг посмотрела на него, но ничего не успела ответить, так как снова заговорил Велерус и переключил ее внимание.

– Ты можешь сопротивляться. Помни об этом.

– Я всего лишь человек, – промямлила Гулльвейг. – Разве мне хватит сил противостоять Богине?..

– Если сомневаешься, то нет, – сказала я.

Велерус одобрительно несколько раз кивнул.

– Я попробую… – протянула Гулльвейг, оглядев всех нас.

– Будет вам уже, накинулись тут друг на друга, – особенно тихо сказал Сайрис, подошел к Гулльвейг и, сев возле нее, обнял.

Она поблагодарила его за это, а затем принялась благодарить каждого из нас за все: за то, что выслушали, за то, что все еще не отвернулись, – хотя, куда? – что не осуждаем, верим и поддерживаем.

Я вздохнула, встала и отошла от костра в темноту осенней ночи. Мне было хорошо физически, но грустно на душе. Чтобы успокоиться, я хотела больше огня, чем мог предложить костер. Пока я думала, ощущая за спиной своих товарищей, я услышала тихий голос подошедшего ко мне Сфинкса:

– Иногда расслабиться помогают… резкие движения. Не обязательно при этом использовать магию. Кинжал с тобой?

– Всегда, – не поворачиваясь, с улыбкой ответила я.

К привычному запаху Сфинкса добавился новый – запах дыма, но он не отталкивал, скорее, напротив. Дым всегда означал, что огонь в лесу начал утрачивать свою разрушительную силу.

Сфинкс предложил мне научиться метать подаренный им кинжал и вообще управляться с ним на случай ближнего боя, и я с радостью согласилась. Он с воодушевлением принялся рассказывать мне о различных способах его держания, атаки и метания: наотмашь, снизу, сверху, сбоку, назад с упором в рукоять и каждый показывал на мне стойкой, чтобы помочь понять, как мне окажется удобнее. Прикосновения Сфинкса не позволяли полностью сосредоточиться, но я отчаянно пыталась!

Он говорил о необходимости дышать животом, слегка сгибать колени, оценивать расстояние до цели и не проваливать руку ниже ее уровня. Когда он каким-то образом по моему состоянию выяснил, какая стойка мне подходит, то стал объяснять, как лучше держать кинжал для последующего броска.

Я послушно взялась за его рукоять правой рукой так, чтобы лезвие смотрело влево, надавила сверху большим пальцем и старалась не заводить на него остальные, чтобы не пораниться. При этом необходимо было не сильно сжимать пальцы, чтобы уменьшить сопротивление, и следить за тем, чтобы рукоятка кинжала продолжала ось предплечья. Повертев мою ладонь и так, и эдак, чтобы убедиться, что я держусь за кинжал как надо, Сфинкс завел мне руку за мое плечо и дал добро на то, чтобы я его кинула, напомнив, что лучше всего делать это на выдохе. И я кинула. Кинжал ударился о ствол дерева рукояткой и упал.

– Хлестнула кистью, – цокнул Сфинкс, подперев руками бока.

Подобрав кинжал, он вернулся ко мне и мы стали отрабатывать броски. Я не сразу смогла запомнить, что чем ближе большой палец к рукоятке, тем дальше я должна была находиться от цели. Однако наставник из Сфинкса оказался весьма напористый: он предложил соревнование сразу после того, как я впервые смогла воткнуть кинжал в дерево с расстояния восьми футов! Совсем скоро, заволоченный чем-то, словно дурманом, разум просветлел от азарта, кто кого. Разумеется, я проиграла, хотя Сфинкс мне поддавался, но такая система обучения и простое времяпрепровождение взбодрили меня.

К рассвету я закончила описывать наши приключения в дневнике. Как раз успели просохнуть рисунки Фентхаима, его хижины, колодца из леса, дерева с белой листвой, драконида и сценки метания кинжалов.

– Сегодня третий день нашего пути после того, как мы покинули Крат, – сказал Сайрис, выйдя к повозке. Он всматривался вдаль, где вскоре должны были показаться крепостные стены Конраку. – Не люблю большие города…

– Если верить Фентхаиму, Бедфордия богата на разные расы, – сказал Велерус. – Однако на темного эльфа везде могут отреагировать негативно. Что насчет голиафа?.. Кто-нибудь из вас знает?

– Мы с Сайрисом никогда не бывали в больших городах за время нашего путешествия, – ответила Гулльвейг.

– Каким бы разношерстным не был этот город, – подал веселый голос Сфинкс, – ушками не светим, капюшончики поглубже, перчаточки на темные ручки, держимся не кучно – и нет проблем даже с голиафом и эльфами в команде!