Зеркало Пророка

Патриарх Бальтазар едва заметно вздохнул. Его взгляд был направлен куда-то вдаль, к уходящему горизонту моря. Он смотрел прямо на Блаженный Залив, который опоясывала портовая часть Святогавани. Он уже час с лишним наблюдал за тем, как в входят и выходят из порта торговые суда, как в небе летают, противно крича, чайки, как снуют туда-сюда горожане где-то внизу у стен его цитадели, Небесного Замка. В этом наблюдении было мало занимательного, но только этим ему оставалось заниматься во время позирования.

– Ваше святейшество, ваш взгляд! Что стало со взглядом?!

Художник-портретист, высовываясь из-за мольберта, выглядел рассерженным, нахмурив брови и выпятив вперед губы.

Он рисовал его святейшество посреди сада, устроенного близ стен замка в том месте, откуда открывался прекрасный вид на всю Святогавань и куда идеально падал свет. В окружении патриарха при этом стояла дюжина стражников из числа его личной гвардии, зийнцких наемников, служивших исключительно его святейшеству. То были выходцы из горных долин Зийнца, севера-запада Красных Гор. Каждый из них выглядел грозно и неподвижно, на каждом был золотистый с белым колет36 с буфами, кираса и морион, каждый в руке держал алебарду. И каждый, как их хозяин, порядком устал стоять под открытым солнцем, дожидаясь, когда художник или закончит, наконец, портрет или скажет свое коронное: «На сегодня хватит! Свет ушел…»

– Ваше святейшество, сделайте, прошу вас, взгляд, который был! Величественный, праведный, благородный и гордый! Не изнуренный и измученный! – воскликнул художник, протестующе размахивая кистью.

Зийнцкая гвардия прекрасно знала, что патриарх не терпит, когда ему кто-либо пытается приказывать. И также гвардейцы знали, что конкретно этому художнику он может позволить такие вольности. Поэтому никто из них и не думал реагировать.

– Леонардо, как, по-твоему, я должен выглядеть?! – практически не шевеля мышцами лица, проговорил патриарх. – Я битый час стою и смотрю на корабли, слушаю, как орут эти мерзкие птицы, вдыхаю запах дерьма, доносящийся из порта. Битый час я жарюсь на солнце и хочу пить… о какой величественности и каком благородстве может идти речь?!

– О вашем, ваше святейшество! О вашем! – с пафосом в голосе ответил художник. – Я хочу запечатлеть вас во всем вашем великолепии, а не так, словно вы скучаете и вдыхаете запахи, простите, дерьма.

– Люмас милосердный…

Почти незаметно на стену в сад по ступенькам поднялся верховный инквизитор, придерживая за подол свою алую сутану. Он выглядел как всегда бесстрастно и серьезно, хотя что-то в нем отдавало неким беспокойством. Сперва гвардейцы, а затем и сам патриарх, косо озираясь, заметили его.

– А, сын мой! – без особой радости и выражения в голосе изрек патриарх, сохраняя «величественное и гордое» выражение лица.

– Ваше святейшество… – Винченцо низко поклонился, сняв шляпу.

– Ваше святейшество! Куда вы отводите глаза! Глаза!!! – завопил портретист.

– С чем вы пришли ко мне? У вас есть новости? – спросил патриарх, снова отводя глаза на Блаженный Залив.

Винченцо хотел было приблизиться, но под сердитым взглядом художника резко остановился.

– Или же вы хотите тоже попросить портрет у мэтра Леонардо? – с сухой усмешкой сказал патриарх.

– Боюсь, нет, ваше святейшество.

– Очень жаль! – тяжело вздохнул Леонардо, продолжая писать портрет патриарха. – У вас очень изящный профиль! И утонченная фактура лица. Ах! Надеюсь, когда-нибудь вы решитесь и обратитесь ко мне.

Винченцо косо посмотрел на него. Бальтазар в очередной раз вздохнул.

– Ну, тогда говорите, с чем вы пришли ко мне?

– У меня есть новости касательно… кхм…

Патриарх не изменил выражения лица, но голос его затем прозвучал жестко и по-деловому холодно.

– Что-то о нашей вольной компании? Или что-то другое?

– Что-то другое. Это важно.

Патриарх какое-то время молчал, а затем резко прекратил позировать и быстрым шагом подошел к Леонардо, который только-только успел открыть рот.

– Мэтр Леонардо, мне кажется, что свет куда-то ушел, вам не кажется? Думаю, стоит отложить портрет на другое время. К примеру, на завтра.

– Но…

– Свет уже не тот, мэтр. Или вы этого не замечаете?

Лучи солнца аккурат освещали фигуру патриарха. Однако зийнцы, которые тут же, как ожившие статуи, повернули головы к художнику, одним своим недобрым видом давали понять, что его святейшество утверждает нечто неоспоримое. Пусть это было и не так.

– Как вам будет угодно, Ваше Святейшество… – мэтр Леонарда низко поклонился и отошел в сторону, давая патриарху возможность пройти с верховным инквизитором в сад.

Бальтазар сорвал белый цветок, остановившись возле лабиринта из живой изгороди. Его стража остановилась, слуга-виночерпий приготовился наполнить кубок из кувшина, который он держал. Патриарх с минуту стоял на месте, задумчиво разглядывая цветок, играя с его стеблем в своих пальцах. Затем он медленно поднес его к носу и вдохнул аромат. Приятный и сладковатый фиалковый запах был смешан со слегка горьковато-едкими нотками, которые как будто бы прятались в бутоне, скрываясь за совершенством природного аромата. Цветок источал то, что он не любил, но то, без чего бы лабиринт в саду Небесного Замка не мог быть столь красивым и цветистым.

Он пошел дальше, оставляя стражу и виночерпия позади, минуя лабиринт и подходя к парапету37, с которого открывался обширный и завораживающий вид на Блаженный Залив, в бухте которого стояло несколько сотен торговых судов. Облокотившись о зубец стены, он выпустил цветок из пальцев, и тот, подгоняемый морским ветром, полетел вниз к скалам.

Все это время Винченцо следовал за ним, а затем стоял молча в ожидании.

– Корабль, на котором плыла Сибилла Ирифийская, потоплен в шторме, – констатировал патриарх Бальтазар. – Как такое могло произойти?

– Не знаю, Ваше Святейшество… – задумчиво выдал очевидное инквизитор. – Мы можем утверждать, что всему виной погода. Она посылала последний сигнал этой ночью, а он дошел до нас лишь два часа назад… Мой агент сумел поймать его при помощи конфискованного магического коммуникатора… Однако…

– Однако она была единственной из архимагов, кто хоть как-то разбирался в вопросе, который нас больше всего тревожит.

Бальтазар посмотрел за стену. Он выглядел крайне мрачно. Его взгляд был обращен в сторону морского горизонта.

– Я не буду тебе говорить, Винченцо, о том, как нам это важно. Как это важно мне. Госпожа Сибилла первой уловила сигнал от Зеркала Пророка. Она знала, как можно использовать его силу, чтобы защитить наш мир от Багровых Штормов и чудовищ, приходящих с ними.

– Если позволите, – Винченцо сделал два шага вперед, – я не до конца уверен в ее словах.

– Что именно вас повергает в сомнения?

– Она бежала из Халь-Зафира. Она попросила у Вашего Святейшества кров и защиту в обмен на информацию, которую, по крайней мере, мы с вами никак проверить не способны. Лишь поверить ей на слово.

Патриарх ничего на это не сказал, продолжая созерцать море. И верховный инквизитор ничего не говорил.

– Сибилла Ирифийская бежала из Империи после Войны Волшебников в Халь-Зафир, где долгое время находилась при султанском дворе в Сальфааре, – решился продолжить мысль прелат, – она могла просто-навсего попасть в немилость, и в страхе за свою жизнь…

– Могла, да, – Бальтазар повернулся к нему. Он стал выглядеть еще серьезнее и угрюмее, – а могла и открыть истину нам. Я хорошо знаю Академию. Знаю, как она устроена еще с тех времен, когда патриарший сан занимал мой предшественник. И я не был бы тем, кем являюсь сейчас, если бы не знал ничего ни об этой организации, ни о ее влиятельных членах. Она была одной из десяти архимагов, Винченцо. Архимагом школы конструкторов, изучающей портализирующую магию и магические артефакты. Кроме того она была… была близка мне.

Патриарх отвел взгляд, как будто бы в этот момент почувствовал что-то неприятное в своей груди. Винченцо обратил на это внимание, но не стал комментировать.

– Она была человеком, желавшим лишь одного – жизни и процветания человечества, – подытожил свою мысль патриарх. – Ни в частности Империи Никии, ни Халь-Зафира, ни Асфахана, ни даже проклятой Свякивии, а всего рода людского. После Катаклизма, когда наш мир сотрясала Великая Война, эпидемии, полный моральный и духовный упадок, государственный и церковный расколы, восточные земли далеко за Драконьими Горами стали страдать от Багровых Штормов… Раз-другой они приходили и на наши территории. Ты сам это прекрасно знаешь.

– Да…

– Сибилла Ирифийская знала, как использовать силу Зеркала Пророка. Знала, как оградить наш мир от вторжений чудовищ. Но теперь… смысл миссии стоит под сомнением, Винченцо.

– Но мы же не можем отозвать Черную Лилию назад?

– Нет. Ни в коем случае.

Патриарх отошел от парапета обратно к живой изгороди, Винченцо проследовал за ним. Бальтазар окинул взглядом весь сад и тепло улыбнулся.

– Странно, что могущественная чародейка погибла в шторме, не сумев выбраться из передряги, – улыбаясь, но притом с жестким тоном проговорил патриарх. – Может, ей мог кто-то помешать выжить…

Винченцо кивнул.

– Вы подозреваете кого-то конкретно? – срывая цветок с изгороди и любуясь им, спросил он.

– Королева Зима бы не стала такого делать, поскольку сама осознавала ценность Сибиллы как союзника. Султан Сальмед так же не рискнул бы убирать ее, пока та нужна – хотя бы потому, что она была одной из двух его архимагов. Я не спешу делать выводов раньше времени, но…

– Я слушаю вас.

Бальтазар глубоко заглянул в глаза Винченцо.

– Очевидно, что это враг не извне, Винченцо, – проговорил он вполголоса, – и я боюсь представить, кто может оказаться убийцей Сибиллы. Родственники покойного императора Сигизмунда Аннхаммера, еретики из Лярэнса, богатые семьи Риконны… Или же сама Академия… На этот счет я могу только догадываться. Одно я знаю точно: в этом задействованы маги. А, и еще… Сибилла Ирифийская явно не последняя жертва, если ты понимаешь, о чем я. Ты должен раскрыть заговор и назвать мне имена всех тех, кто был замешан в ее исчезновении. И кто затевает новую интригу.

Он многозначительно кашлянул в кулак и посмотрел на Винченцо.

– Если исчезла она, значит, опасность грозит и другим, кто знает о Зеркале. Ты понимаешь это.

Винченцо кивнул.

– Ты моя правая рука, – изрек властным и в то же время гордым тоном Бальтазар, – ты мое доверенное лицо, глава инквизиции, шеф моей разведки и тайной полиции… В конце концов, ты мое продолжение, моя кровь… Разберись с этим.

– Будет исполнено, отец… – Винченцо прикрыл глаза и поклонился.

Патриарх, ничего больше не говоря, последовал к ступенькам, ведущим вверх к замку. Вдруг верховный инквизитор поднял голову и спросил его, когда тот уже начал подниматься:

– Но что, если…

Патриарх остановился, замер, ожидая вопрос.

– Что, если это всего лишь морская буря?

Бальтазар какое-то время помолчал, а затем, не поворачивая головы, ответил:

– Сын мой, я живу на этом свете почти семьдесят лет, пятьдесят два года я занимаю сан патриарха. За все эти годы, я тысячу раз успел убедиться в том, что не бывает совпадений. Особенно таких.

Бальтазар одарил его суровым взглядом, а затем развернулся и стал не спеша подниматься по мраморной лестнице. Винченцо все это время провожал его взглядом.

***

Солнце склонялось за морской горизонт. Его последние лучи падали на стол и бумаги, которые верховный инквизитор быстро и размашисто подписывал. Винченцо находился у себя в кабинете – в западном крыле Небесного Замка на третьем этаже. То было на удивление скромное и по-аскетически обставленное помещение: два шкафа, переполненные документами и какими-то журналами с протоколами, также заваленный бумагой деревянный стол, два стула с высокими спинками и небольшой камин, в которым потрескивали поленья с можжевельником. Оконные ставни были прикрыты, оттого вся комната была наполнена золотистым сиянием, в котором высилась и искажалась тень высокого мужчины с острым носом и длинными волосами.

Винченцо привык писать быстро и размашисто. Данная привычка выработалась у него еще с юношества, когда ему тяжело давалась каллиграфия. Между тем, он еще в те годы проявил недюжее трудолюбие, усердность, а вместе с тем и навык управления временем. Потому инквизитор никогда не считал полезным выводить закорючки и узоры вокруг каждой буквы. Быстро, размашисто, если можно – еще с аббревиатурой. Вот это был его стиль.

И в этом стиле он подписал лично около сотни однотипных бумаг, притом половину из них он отсеивал, чтобы затем отослать своим агентам. Так было и в этот раз.

Вдруг в дверь кто-то постучался. Винченцо, не отрывая пера от бумаги, продолжал писать.

Стук повторился.

– Кто там? – спросил он с небольшим раздражением в голосе.

– Простите, сеньор, это я… – в дверном проеме показалось очень милое и очаровательное создание с мелодичным лярэнсским акцентом.

Винченцо, услышав этот голос, невольно поднял глаза и еле заметно смутился. В дверном проеме стояла кареглазая служанка с темно-каштановыми волосами, убранными красными ленточками. Ее тонкие смугловатые ручки держали поднос с едой: салат из морепродуктов и бутылку белого полусухого вина. А ее грудь… каждый ее вдох заставлял Винченцо замирать и усмирять самого себя. Как и ее открытые плечи, легкий румянец на почти безупречно невинном девичьем лице. Чтобы не подавать виду, он вновь уткнулся в бумаги, продолжив царапать пером еще быстрее и усерднее.

– А, Сиана… – с наигранной невозмутимостью в голосе отозвался он, – я вроде бы не просил тебя сегодня прибирать тут…

– Знаю… – девушка, опустив глаза слегка улыбнулась, – но я подумала, что вам бы не помешало поужинать…

– А, что ты… не стоило, я не голоден вовсе… – Винченцо по-прежнему пытался что-то писать и притворяться серьезным.

– Вы всегда так говорите, сеньор, – девушка набралась смелости и подошла к его столу, – а я всегда вам готовлю ужин, завтрак и через раз обед. Вы такими темпами скоро позабудете даже, как дышать, не то что есть!..

– Да… Очень может быть… Поставь сюда. Спасибо.

По велению инквизитора Сиана поставила поднос с приготовленным ею кушаньем и бутылкой вина на свободное от бумаг место на столе. Притом Винченцо обратил внимание, что на подносе также были два бокала. Не один.

Девушка встала перед ним, словно дожидаясь дальнейшего развития событий.

– Могу ли я что-нибудь для вас еще сделать, сеньор? – в этот раз уже кротко спросила она.

Винченцо и не думал кончать свое притворство.

– Нет, спасибо. Ты уже много сделала для меня. Как всегда… – последнюю фразу он подкрепил неловкой и не совсем искренней улыбкой и таким же взглядом глаз, обращенным лишь на пару мгновений на девушку.

Девушка приняла его «благодарность», сделала реверанс и пошла к выходу. Но вдруг Винченцо ее окликнул.

– Подожди.

Она оглянулась. Ее глаза засияли, глядя на него.

Он приоткрыл рот, словно бы желая что-то сказать, но эти слова остались безмолвны. Но она ждала их.

Напрасно.

В кабинет практически бесцеремонно вошел его доверенный подчиненный и коллега, также инквизитор. Инквизитор из Понсальтора, которым был смуглый мужчина с неопрятной бородой, обросшей тонзурой38. На нем была потрепанная временем черная с красным ряса, самого плохого состояния башмаки и вырезанная из дерева десница на груди. С его неопрятностью также гармонировала мрачность и гнусность во внешнем виде, напоминающим голодного хорька. Маленькие щурящийся глазки на плоском лице то и дело пытливо стреляли из стороны в сторону, словно бы желали испепелить кого-то или что-то. Тонкий рот был постоянно неприятно искривлен. Само лицо было значительно покрыто морщинами.

Войдя, он тут же бросил неприязненный взгляд на служанку, отчего та сразу же опустила голову и поспешила удалиться. Инквизитор из Понсальтора проводил своими недружелюбными глазками девушку, пока та не скрылась за дверью и затем обернулся к своему сеньору.

– Сеньор, чем могу быть вам полезен? – хрипловатым громким голосом проговорил прибывший инквизитор.

– Брат Томас, я рад, что вы пришли, – выдыхая, произнес Винченцо.

– Вы сказали, что дело очень важное.

Томас Таркфельд был одним из самых рьяных и фанатичных последователей Церкви, в частности инквизиции. Во многом он прославился за счет своих проповедей против еретиков и магов, а также активных преследований еретиков и практикующих гоэтию и некромантию чародеев. Таркфельд не был молод, не был стар, но одно имя его вызывало практически у каждого волшебника отвращение, смешанное с трепетом – он не был сильным и выносливым воином, вроде Витольда Ванштайна, он не был могущественным колдуном, подобно Луцио Мичезаро, но он был человеком, у которого была власть. Власть, пусть и не такая, как у патриарха Бальтазара или же верховного инквизитора Винченцо дель Фьоро, но она была. И его имя было хорошо известно как в Риконне и Понсальторе, так и за их пределами. В частности его религиозный фанатизм, который порой доходил до безумия, не всегда устраивал Винченцо. Однако же это и было его главным достоинством, которое нравилось Винченцо. Этот человек вел аскетический образ жизни, был неподкупен, не плел интриг и заговоров, как, к примеру, любили делать их коллеги из других инстанций и орденов. Однако же другом Винченцо никогда бы его не назвал. Но верным и преданным поборником дел Церкви – вполне. Пусть и чрезмерно рьяным.

– В мое отсутствие вы провели два десятка дел, – суровым тоном изрек Винченцо, – около десяти человек вы успели отправить на костер, еще десятерых вы приказали удерживать в камерах и допрашивать.

– Я выполнял свою работу, – поклонился Томас Таркфельд.

– Я освободил тех, кого вы арестовали, брат Томас.

Томас поднял голову и запаниковавшим взглядом устремился прямо в лицо своего шефа. Краска играла на его лице, он с трудом держал себя в руках.

– Скажите, как вы вели расследование? – спокойно спросил Винченцо. – Вы проверяли получаемую из доносов информацию?

– К чему это?! – воскликнул тот. – Еретик никогда не признается в том, что он еретик! Ведьма никогда не скажет, что совокупляется с чертями! Недоучка из Академии никогда не покажет, как призывает нечисть из другого мира!

– Женщина, которую вы приказали избить на глазах ее семьи, призналась, что относит себя к другому вероисповеданию, – бесстрастно парировал Винченцо, – при этом она никогда никому их не навязывала. Жила себе да жила с семьей своего брата… А вы по доносу какой-то сплетницы приказали нашим солдатам вломиться в ее дом, выволочь ее и при людях избить.

– Она еретичка! Зараза! Язва! Холера, разлагающая нашу Империю!

– Она подданный его величества императора, как ты и я. Она разве служила в армии мятежного Лярэнса и убивала наших солдат?

– Дай ей в руки оружие, она бы…

– Что? Возглавила восстание в Святогавани, свергла бы патриарха и объявила себя королевой Риконны? Вдова бочкаря, брат которой трудится на портовых складах?

Томас неприятно оскалился. Винченцо понаблюдал за ним, играя пером, переставляя его между длинными пальцами.

– Она платит налоги, включая церковную десятину, – сказал Винченцо. – Платит из тех денег, что она унаследовала от своего мужа. Она, я еще раз повторяю, подданная императора, как ты и я. Мы воюем с подданными его величества?

– Сеньор… они все подданные! – бросил Томас. – Каждый клянется быть добрым верующим человеком, а на деле же… на деле козни строит да демонов ублажить пытается!

– То есть ты и я занимаемся тем же?

– Нет, я – нет!

– И я нет. И многие другие этим не занимаются, брат Томас.

Винченцо сперва выпрямился, а затем подался вперед, подперев подбородок двумя ладонями.

– Ты отправил на костер десять человек за неделю, даже не проведя, как следует, следствие, – проговорил сердито он, – еще десятеро остались живы. Потому что вернулся я и выполнил твою работу, как следовало: проверив и сравнив показания свидетелей, изучив их благосостояния и узнав о взаимоотношениях с обвиняемыми, проведя досмотр их домов. Все это за пару дней, брат Томас. За пару дней мне хватило времени убедиться, что вы действуете не по уставу, а по какому-то своему личному разумению… Вы дали волю своим чувствам. Убили десять человек, еще десятерых в итоге запугали и подорвали не без того подорванный авторитет нашей организации. Вы ловили мух, пока над вами до сих пор кружат вороны. Вы нравитесь мне своим пренебрежение ко всему мирскому, но не увлекайтесь. Если я начну чувствовать угрозу Церкви, исходящую от вас, то я расправлюсь с вами. Без костра.

– Сеньор… Я вовсе не!.. Я…

Винченцо терпеливо ждал, что, наконец, вымолвит его подручный, что он смастерит в качестве оправдания из обрывков своих слов.

– Я виноват, – нехотя признал Томас, – я действительно дал волю чувствам и пренебрег уставом… Такого больше не повторится…

– Во благо Церкви и Святого Люмаса… – тихо сказал прелат.

– … и ради Спасения душ людских, – докончил инквизитор.

Верховный инквизитор тяжело вздохнул, кивнул и выпрямился на стуле, отложив перо. Его подручный еще какое-то время смотрел в пол, не осмеливаясь поднять взгляд на своего начальника.

– Мне нужно узнать подробности одного дела, – заговорил затем вполголоса Винченцо. – Есть сведения, что его святейшеству угрожает опасность. Мы обязаны помешать этому. И выяснить, кто за этим может стоять…

– Откуда же вам, сеньор, это стало известно? – спросил Томас, слегка наклонив голову так, чтобы взглянуть на собеседника немного исподлобья.

– В шторме потерпел крушение корабль Сибиллы Ирифийской, – спокойно ответил Винченцо, практически не реагируя на странный взгляд фанатика, – до недавних пор важного союзника его святейшества.

– Архимаг – союзник его святейшества? – инквизитор приподнял брови и состроил полную изумления и непонимания гримасу.

– Вы все правильно услышали, брат Томас. – На лице Винченцо не дернулся ни один нерв.

Томас Таркфельд какое-то время молчал, задумчиво глядя в пол. Винченцо следил за ним.

– Мне нужна информация, которую вы получите конфиденциально, – проговорил он, выходя из-за стола. – Вам не следует начинать крупномасштабные чистки и устраивать облавы. Но слежки, перехват писем, ввод агентов в дворянские круги, а также магов, жрецов и купцов – обязательно.

– У меня нет столько людей, сеньор дель Фьоро, – затряс бородой Томас.

– Я выделю вам деньги из казны Церкви, – отозвался начальник инквизиции, – вы наймете новых людей через посредников из числа моих личных доверенных лиц. Нанимаемые агенты должны быть профессионалами, которые внедрятся во все инстанции, начиная от прислуги в Небесном Замке и заканчивая проститутками в портовых борделях.

Томас Таркфельд замер и состроил неприятную гримаса.

– Вы верите в Творца? Верите ли вы в Спасителя? И его миссию на этой земле? – голос Винченцо звучал холодно и в то же время властно. Он умел себя вести с подобными людьми. Хоть это и не всегда ему нравилось.

За маской праведности и богобоязненности инквизитора из Понсальтора тенью вырастал курган из всех тех людей, которых Томас лично отправлял на костер. Сколько по его приказу было заклеймлено, ослеплено и изувечено людей… От одной мысли Винченцо брала леденящая дрожь, с которой ему за все время его службы приходилось бороться. В данной ситуации он держался уверенно. Ему приносило какое-то странное удовольствие заставлять человека вроде Томаса чувствовать себя некомфортно и мерзко.

– Я верю в Творца, верю в Спасителя, верю в его Священную Миссию на земле, – ответил Томас Таркфельд, – но я не думаю, что это праведный путь… Искать убийц подлой ведьмы.

«Ты еще мне о праведности будешь говорить?» – пронеслось в голове у Винченцо.

– Это дело касается его святейшества, – более суровым тоном сказал он, – и я требую: добудьте мне информацию, хоть как-то связанную с судьбой архимага Сибилы Ирифийской.

Голос Винченцо прозвучал сурово и жестко, но не громко, так, чтобы у его подчиненного отпало желание чем-либо возражать.

– С кого начать? – спросил тихо Томас, не поднимая головы.