Зеркало Пророка

– Я знаю. За преданность я плачу щедро. Даже закрываю глаза, когда это делаю, – произнес сухо Винченцо, отрывая свою руку от губ инквизитора, который тут же встал. – В первую очередь в Мильхайме вас ждут обязанности. Рапортуйте мне о всем, что там происходит. Сперва это. А уже потом… потом… ваша…

– Моя любовь… Простите, сеньор дель Фьоро.

Брат Нигон еще раз поцеловал руку своего сеньора, после чего выпрямился и смиренно опустил глаза в брусчатый пол.

– Поезжайте на рассвете, – сказал Винченцо, протягивая ему свернутый письменный указ.

Тот поклонился, принял указ, спустился с парапета и поспешил пройти по мосту в город. Винченцо не смотрел ему вслед. Не спеша он сошел по ступенькам вниз и отправился в Небесный Замок. В свои покои. Уже была ночь.

***

Винченцо вошел в свои покои. Как и кабинет, все было скромным. Разве что… за шкафом имелся черный ход в потайной тоннель, ведущий из Небесного Замка куда-то за пределы Святогавани. За тумбой стоял взведенный арбалет, а за подушкой был спрятан кинжал. В канделябре на столе выдвигалось целое отделение, где хранились четыре маленькие мензурки с ядом. Это не было паранойей. Это были меры предосторожности и возможности нанесения превентивного удара.

Закрыв за собой дверь на тяжелый крепкий замок, он снял с себя шляпу, а затем стал развязывать узелки на сутане. Он привык с детства обходиться без помощи слуг в моментах, касающихся его гардероба и туалета – последний был и без того минимальный. Но вот что касалось его питания… Тут он был зависим.

Сняв сутану, он остался в одних кальсонах и рубашке, когда заметил на столе нетронутое блюдо с запеченной форелью с цукини и помидорами, политой соусом из базилика, оливкового масла и твердого сыра. Рыба выглядела аппетитно, хоть и успела порядком остыть. Однако то, как было обставлено и украшено блюдо, говорило о большой симпатии повара к нему. Последние капли сомнения рассеялись, когда он увидел уже откупоренную бутылку белого вина и два бокала, один из которых был чистым, а на дне другого он заметил остатки именно этого вина. За чистым бокалом также лежала свернутая в маленькую трубочку записка: «вы как всегда забыли поужинать». И край бумаги прямо под подносом.

Прелат приподнял железное блюдо и потянул за край, вытащил. То было запечатанное письмо, на котором красовалась печать в виде гербовой розы.

Винченцо сузил глаза, а затем посмотрел на два бокала вина. Один был чистым, а на дне другого еще оставались капли вина. Он сорвал печать и развернул письмо. Ему не составило труда узнать аккуратный каллиграфический почерк, которым была выведена каждая буква текста. Он улыбнулся. От письма все еще пахло цветами.

Винченцо уселся на стул и стал его читать.

«Мой милый брат!

Я очень тоскую и скучаю по тебе и по нашему отцу! Мне кажется, что наша последняя встреча была так давно, словно минули столетия, а не полтора года… Если бы ты, Вини, знал, как я превозмогаю саму себя, просыпаясь и видя подле себя обрюзгшее и смердящее тело, которое не способно ни на что кроме как есть, пить и спать. Если бы ты мог, дорогой Вини, вообразить себе как мерзко и отвратительно я себя чувствую с ним.

Если бы ты мог представить, как я бы хотела повернуть время вспять и вернуться в ту пору, когда я была еще маленькой, когда я не давала тебе учиться! Когда ты катал меня на своих плечах, рассказывал мне на ночь сказки, а утром делал воздушных змеев, которых мы с тобой вместе запускали… Мои почти всегда улетали, но ты, видя, что я начинаю плакать, отдавал мне своих. Ты помнишь, Вини? Я – да! В Ренатто мне невыносимо тоскливо и скучно находится при муже, который, как я надеюсь, скоро умрет от старости, поэтому я – не прошу, Вини, – требую, чтобы ты приложил со своим новым письмом мне воздушного змея. А лучше двух! *зачеркнуто* пришли четырех… Я уверена, что два у меня точно улетят, так что мне придется позаимствовать еще двух у тебя, когда мы их будем запускать, – а мы будем их запускать, когда ты навестишь меня!

Или когда я заставлю своего ленивого тюленя совершить визит в Святогавань. Или же это сделает папа.

Кстати, Вини! Я переписывалась накануне с отцом и узнала от него, что он хочет в скором времени пригласить моего тюленя и меня в Святогавань. Мой муж пока ничего об этом не знает, но зато знаю я. И теперь ты. Мы скоро увидимся, братец! Так что готовь змеев.

Однако если отставить шутки в сторону, я подозреваю, что это неспроста, и у папы появился какой-то новый план относительно меня… Как твоя младшая сестра, я желаю знать, известно ли тебе что-нибудь о его планах? Извести меня, прошу, в своем письме. Если он собирается развести меня с Бальдо, я буду вне себя от счастья! Если он подыскал мне нового супруга, пусть не такого очаровательного и милого, как юный Рожер Виконопольский – да упокоит Люмас его душу! – то хотя бы, надеюсь, не старую и вонючую, как Бальдо де Ренатто. Я, как и ты, выполняю поручения папы, но все же предпочитаю получать от своей работы хоть какое-то удовольствие, а не только чувство омерзения. Извести меня о планах папы, если тебе они известны. Мне нужно знать, к чему готовиться, на что рассчитывать и на что не надеяться.

Заканчиваю это письмо искренним заверением в своей любви к тебе, любимый братец. Я очень скучаю по тебе, мой серьезный и занудливый Вини. Надеюсь, мы скоро свидимся, и ты меня крепко обнимешь.

Ps не забудь про змеев. Я не пошутила. Мы пойдем их запускать так или иначе.

Pps сделай лучше шесть…

PPPS для папы: Бальдо уничтожил ячейку оппозиционеров на юге. Он больше не связан с сочувствующими лярэнсским еретикам дворянами. Были арестованы, а затем сожжены на костре четверо некромантов. Власть Церкви на юге Риконны восстановлена.

Pppps напиши ответ как можно скорей. Не затягивай с этим, Вини, как ты это любишь делать. И не оправдывайся тяжелой работой в инквизиции. У меня тоже есть своя работа с моим тюленем, но ведь я нахожу время написать пару строчек моей милой семье: тебе и папе.

Твоя любящая сестренка, Фиона»

Он медленно отложил письмо, присел на стул. Прикрыл глаза и улыбнулся.

А затем вытащил пробку из бутылки и наполнил уже использованный бокал.

Он глубоко вдохнул терпкий букет и сладкий аромат, оставленный его служанкой. Затем сделал два небольших, но очень медленных глотка. После этого некоторое время смаковал напиток, закрыв глаза. А затем проглотил, и по кончикам его пальцев пробежала легкая дрожь. И удовольствие, и соблазн, которых нельзя было никому говорить. Которые должны были быть тайной. За которые его могли бы осудить.

Соблазн, с которым он каждый день пытался совладать. И совладал.

Глава пятая, Элианополис

Кафедра Небесного Замка больше походила на величественный тронный зал, о котором могли грезить короли. То был богатый и роскошный чертог с колоссальным сводчатым потолком, под которым возвышался золотой трон патриарха Церкви Святого Люмаса. К трону, украшенному драгоценными каменьями, вела красная ковровая дорожка, окаймленная по краям золотыми узорами в виде сплетающихся лилий и роз. У белых стен возвышались колонны, оплетенные декоративными золотистыми лозами. Пространство между колоннами занимали картины, портреты и гобелены известнейших мастеров Империи. Шедевры искусства носили в себе как религиозный характер, так и вполне светский, местами даже откровенно эротический. В своем великолепии, торжественности, помпезности и роскоши Небесный Замок Святогавани мог только уступить Дворцу Императоров в Элианополисе в его лучшие времена…

Патриарх Бальтазар Третий как раз заканчивал принимать последнего просителя. Мелкого купца, желавшего уладить спор с его конкурентом. Первосвященник еле заметно позевывал, пока слушал историю о том, как кто-то из двух конкурирующих купцов должен был торговать в порту ближе к рыночной площади, а кто-то в самих доках, и в итоге один из них пришел торговать на точку другого.

Нельзя, отнюдь нельзя было сказать, что его святейшеству было дело до столь незначительных для его сана мирских забот, однако он являлся правителем Святогавани и практически неформальным правителем всей Риконны, и ему нужно было поддерживать свой престиж в глазах простого населения. Без всякого удовольствия, но честно и справедливо он старался выполнять свой долг.

Поскольку оппонент купца не явился, и тот сумел привести патриарху какие-то малоинтересные для первосвященника, но играющие важную для самого купца роль доводы вроде наследственного права на место торговли на рыночной площади, тот рассудил спор в пользу просителя. С довольным видом купец побрел к выходу, после чего зийнцы захлопнули за ним массивные двери замка. И только тогда Бальтазар выдохнул с облегчением.

Он встал с трона, спустился по ступеням и неспешно пошел к галерее, ведшей в трапезную. Был уже вечер, он пропустил вечернюю молитву, – не менее скучное для него занятие, – предпочтя ей прием просителей. И когда он шел в сопровождении зийнцев по пустому коридору, его окликнул сзади бархатистый, но властный женский голос.

– Ваше святейшество, нам нужно поговорить.

Голос, послышавшийся за его спиной, принадлежал Сальвадоре Альварос, чародейке-иллюзионистке, одному из трех архимагов Империи. На ней в этот раз было красное с черными узорами платье с глубоким декольте и подчас высоким воротником. Она стояла перед патриаршей гвардией, которая остановилась между ней и своим хозяином.

Бальтазар неохотно повернулся к ней и одарил ее прохладным приветственным взглядом.

– Сеньора Альварос! Наша встреча была назначена двумя часами позже. И не здесь.

Жестом он приказал страже расступиться, и чародейка подошла к нему ближе. Проведя в воздухе рукой, она создала шумоподавляющий барьер, охватывающий небольшой периметр, в котором находились только она и патриарх.

– Тридцать три мага из восьмидесяти дали свое согласие, – произнесла она, глядя первосвященнику в глаза, – нам пора действовать, пока он ничего не понял.

– Еще раз повторяю, Сальвадора: рано, – бесстрастно ответил Бальтазар, хмуря густые брови. – Во-первых, ты рано пришла. Во-вторых, пока Зеркало Пророка не попадет ко мне в руки…

– Но о нем не знают другие маги. Как объяснить им наше замешательство?! Почему вам так он важен, что вы оттягиваете план, который сами же давно и разработали?!

– Потому что в сложившейся ситуации он единственный, кто может помочь мне с Зеркалом. Создать барьер, блокирующий Багровые Штормы. Сибиллы больше нет в живых. Ее корабль попал в шторм, и она, вероятно, погибла…

Сальвадора широко раскрыла глаза и приоткрыла рот, ничего не говоря и осмысливая услышанное.

– Передай своим коллегам, чтобы готовились, – проговорил Бальтазар, отводя взгляд, – мы воплотим наш план. В скором времени.

Женщина пристально взглянула в его глаза, заставив его повернуться к ней.

– Вы помните, что вы обещали за содействие? – серьезным тоном произнесла она. – Вам нужна поддержка Академии, как надежного союзника. Такие были ваши слова?

– Безусловно, сеньора. И я выполню свое обещание. Не беспокойтесь… О, прошу прощения, однако я попрошу вас удалиться.

Патриарх широко и приятно улыбнулся, а Сальвадора медленно повернула голову назад. Звеня доспехами, перед стражей патриарха остановилась дюжина закованных в стальные доспехи, украшенные золотистыми накидками, мужчин, лица которых скрывали глухие шлемы, на которых красовались металлические крылья.

Ее глаз быстро заметил вышедшего из их строя невысокого и худощавого юношу, одетого в черный с серым вамс, украшенные серебристыми узорами штаны с буфами, белые шосы41 и строгие туфли. Единственным его украшением была толстая золотая цепь. Его волосы были прилизаны назад, большие серые глаза были посажены на некотором расстоянии от слегка приплюснутого носа, кроме того, в глаза бросался его выступающий подбородок. Он не производил впечатления человека величественности и могущества, хотя при виде его Сальвадора сделала низкий реверанс и произнесла:

– Ваше величество!

Перед ней встал Фернанд Аннхаммер, сын Сигизмунда Аннхаммера, первого императора не из династии Айрескрист, власть которого охватывала все западные и южные королевства Империи. Но не северные и восточные. В отличие от могущественного отца принц вызывал не столько трепет и уважение, сколько необходимость соблюсти формальности. Она, как и каждый в Империи и за ее пределами, знала, кто на самом деле правит всем от Грозного Океана до границ со Свякивией и Ингерванией.

Юноша взглянул на нее прохладно и кивнул, дав ей возможность уйти, чем та сразу же не преминула воспользоваться. Патриарх подошел к молодому человеку ближе, слегка раскинув руки в стороны.

– Добрый вечер, государь! – почти торжественно сказал Бальтазар, кладя свои ладони на плечи юноши. – Как вам спалось?

Фернанд был довольно слабым мальчиком. Помимо плохого иммунитета и нарколепсии, из-за которой у него был обязательный и очень удобный патриарху дневной сон, он также страдал хронической пневмонией. Кроме того, будущий государь Империи был не из красавцев. Все вышеперечисленное было следствием династической политики Аннхаммеров, которые крайне бережно относились к наследникам по прямой линии, стараясь устраивать династические браки с другими представителями своего дома, как правило, кузинами и троюродными сестрами, в редких случаях – четвероюродными. Однако нельзя было сказать, что юный принц был глупым или недоразвитым, как раз наоборот. Тем не менее ему были свойственны паранойя и приступы неконтролируемой агрессии, что патриарх и его придворные наставники подавляли не без успеха.

– Не очень, дядя Бальтазар… Меня мучали кошмары, – ответил принц, провожая неприязненным взглядом направляющуюся к выходу из сада чародейку. – У вас был разговор с этой…

– С сеньорой Альварос? Да, именно так. Мы с ней обсуждали одно маленькое, но важное дело.

– Какое?

– Которое касается только нас, – улыбнулся патриарх.

В его улыбке читалось пренебрежение. Пренебрежение, которое взрослый может проявлять к ребенку, пытающемуся разузнать о делах, не положенных детям. Фернанда очень злило это, хоть он этого и не показывал. Некоторые проявления своих бурных эмоций он ловко скрывал, так как этому его научил сам Бальтазар. И все же порой он вспоминал, что является принцем…

– Мне не нравится Сальвадора Альварос. Не нравятся другие маги. Особенно их архимагистр, – все равно высказался юный принц, повернувшись лицом к патриарху, который аккурат в это время приглашал его пройтись с ним.

Стражники патриарха и гвардейцы императора выстроились в две колонны и проследовали за поднимающимися в трапезную Бальтазаром и Фернандом. Они прошли по искусственной лужайке, отделявшей галерею от трапезной, которая в раз пять превосходила по размерам ту, что была в поместье Бальтазара, в Торьяно. Пройдя мимо мраморного фонтана, украшенного статуями ангелов, державших сосуды, из которых лилась кристально чистая вода, они подошли к длинному столу из красного дерева. Все было подготовлено для них – белая с золотыми узорами скатерть, дорогие блюда из золота, каймы которых украшали самоцветы, и роскошные золотые бокалы, покрытые искусно выполненной замысловатой резьбой. Когда они вошли, в трапезной тут же появились слуги, внесшие на подносах различные кушанья: фазанов, телятину, закуски из морепродуктов, фрукты, ягоды и, конечно же, вино.

Один из слуг подал Бальтазару бокал с красным сухим вином из его собственной винодельни, после чего остальные поспешили подать закуски и разложить их на золотых блюдах патриарха и принца, пока те терпеливо ждали. Фазаны и телятина были поставлены в центр стола и ждали своего череда, когда августейшие покончат с устрицами, креветками и щупальцами осьминогов в оливковом масле.

– Откуда у вас такие мысли? – продолжил после паузы Бальтазар, раскрыв устрицу и высосав вместе с икрой все ее содержимое. – Уверяю вас, господин Мичезаро сильно печется о вашем благополучии.

– Мне не нравится, что после того, что маги сделали с Империей, им дали спокойно, как ни в чем не бывало существовать в ней, – продолжил через некоторое время Фернанд, отказавшись от вытянутого слугой блюда с фруктами. – Мне не нравится, что они, обладая магией, смотрят сверху вниз на тех, кто не способен на это. Мне не нравится, как они смотрят на меня…

Одним из главных параноидальных страхов юного Фернанда были маги. Ему казалось, что львиная доля всех проблем в Империи была именно по их вине. И от части он был еще как прав – кто ж, как не чародеи, учинили Катаклизм, изменивший Эврону навсегда! Больше всего его пугали именно они. Люди, которые были сильнее мальчика с короной на голове и скипетром в руке. Люди, которые вечно что-то затевали, о чем-то переговаривались в мрачных углах замка. Тех, кто был противником патриарха – единственного, как верил юный принц, своего защитника и патрона. Сильного, величественного, могущественного, хоть и не совсем праведного.

– Я полностью с вами согласен, – согласился Бальтазар, отправляя креветку себе в рот и давая глазами понять слугам, чтобы те положили ему в блюдо еще не остывшую телятину, – однако, как вы сами заметили, они обладают магией, которая не доступна людям вроде нас с вами. Вы помните как образовалась Империя Никия?

– Ее создали Айрескристы, – ответил Фернанд, пытаясь поймать вилкой юрко скользящее по тарелке щупальце в масле, – они объединили под своей властью королевства Запада и Востока: шестьсот двадцать лет назад они объявили о создании Империи Никии, в которую сто лет спустя вошли Анкиридон, Риконна, Понсальтор, Лярэнс и Гроцланд. А уже позже к ней присоединились Альбия, Свякивия, Острова Хъяльд, Белавия и Ингервания.

– Верно. Не кажется ли вам, государь, поразительным, что в столь короткий исторический промежуток времени одному анкиридонскому роду удалось взять власть в пяти королевствах, к тому же удержать ее для своих потомков и, наконец, присоединить еще пять? В чем был секрет успеха Айрескристов? Вспоминайте, Фернанд, о чем мы говорили месяц назад и что вы изучали с мастером Миколаем Накиваром.

– Три столпа власти, – произнес нехотя принц.

– Верно. И что же это за столпы власти?

– Первый – знать, которая всегда соперничает друг с другом, стремится к тому, чтобы за счет своих заслуг выбиться в верха. Знать вела войны, управляла армиями, отвечала за такие ресурсы, как деньги и люди. Второй – Церковь. Ее главными задачами были объединение людей одной веры, распространение Слова Люмаса, преследования язычников и обоснование простому народу власти императоров Айрескристов, наместников Люмаса на земле.

– Именно так, – подтвердил Бальтазар, отпив из бокала. – Но вы, государь, не назвали третий столп власти в Империи, который подвластен лишь императору.

– Академия.

– Во-о-от. Именно Академия. Без нее было бы гораздо тяжелее. Централизованная организация чародеев, подвластная лишь архимагистру, а тот – императору. Безусловно, можно попробовать начать войну со всеми соседними королевствами, но это затянется надолго и далеко не факт, что в нашу пользу, если не вмешается тот, кто обладает нечеловеческими способностями. Можно проповедовать учение Люмаса и нести его свет, разгоняя языческую тьму, но кто даст гарантию, что язычники так просто сдадутся и примут истинную веру? Маги могли вмешиваться в сражения и решать их исход, уничтожая одним взмахом посоха половину армии врага. Они показывали всем своим видом, что шаманам и друидам не под силу тягаться с содружеством настоящих чародеев. Они всегда играли важную роль во внутренней и внешней политике Айрескристов. За счет них во многом и был успех династии Айрескрист, династии Феникса, что возродила человечество и наш мир из пепла.

– И все же… она пала, – изрек таинственно и мрачно Фернанд и добавил несколько раздражительно: – Они все умерли и из-за этого началась война за их наследство между моим отцом и Волибором Величем. Маги ничего не сделали, чтобы ее прекратить. Лишь начали свою собственную войну внутри Академии и уничтожили друг друга, Нэофол, Медан, Дельтино и Элианополис. Они уничтожили символ власти тех, кто даровал им столько могущества. Элианополис лежит в руинах, как памятник тому, что бывает с теми, кто много верит магам.

– Фернанд! – в голосе патриарха прозвучала внезапно жесткая нотка, – не об этом мы с вами говорили. Неужели это слова мастера Накивара?

– Он сказал лишь то, что я до этого успел узнать из новейшей истории в его трудах и ваших лекциях…

Бальтазар с несколько минут сверлил его взглядом, отчего принцу сделалось не по себе. Такие приступы гнева у него сопровождались мимолетными всплесками смелости. И они никогда не приводили ни к чему хорошему. Принцу стало страшно.

Наконец, патриарх заговорил.

– Я не могу судить вас за то, что вы начинаете выражать собственную точку зрения, однако я попрошу вас быть более сдержанным в ее выражении, – проговорил твердо патриарх, мило улыбаясь. – Особенно того, что касается магов Академии. Вы правы, что маги – не друзья. Однако гораздо безопаснее видеть врага перед глазами, чем слышать где-то за спиной. Вы должны запомнить это правило, чтобы умело править. Это ваш долг, Фернанд. Вы должны этому научиться.

«И я учусь…» – подумал про себя Фернанд, ничего не ответив и опустив глаза в тарелку, где в масле плавало одинокое щупальце.

– И еще кое-что, – продолжил патриарх, отрезав кусок жареной телятины и отправив его себе в рот, – никогда не ставьте мое мнение и мои решения под сомнение. Прошу впредь помнить это и блюсти.

Фернанд, опустил глаза в тарелку и молча кивнул. Словно птица в золотой клетке, так он примерно себя ощущал в стенах чужого ему Небесного Замка.

Его глаза забегали в разные стороны. Про свой долг он слышал в последнее время очень часто, и до сих пор не мог понять, с чем это могло быть связано. Ему было еще тринадцать лет, до коронации оставалось еще как минимум три года. Слышал он, подслушав из тайного убежища, и о таинственном артефакте, который патриарх и архимагистр, объединив усилия, разыскивают. Некое Зеркало, за которым охотится компания наемников и одна из чародеек Академии.

***

Компания вышла из Лысого Леса, петляя по извилистой дороге. Закат был не за горами, но они продолжали ехать в ярких лучах заходящего холодного солнца. Перед ними открылась широкая пустынная долина между обрывистыми склонами Красных гор и морским побережьем, над которым кружили чайки.

– Н-да, ничего не поменялось, – прокомментировал Мадс и сплюнул, – пейзажи, мать его, юга.

– В Гнардландии лучше? – спросила Астрид.

– По-разнообразнее, но не лучше. Не в наши дни.

Дорога направила их к побережью, и дальше они ехали по возвышенности, изредка поглядывая на бьющиеся о каменистый берег волны. И трупы. Над их головами пролетали, крича, морские птицы, спешившие на берег, на который этой ночью выбросило немало морских тварей. А также людей.

Уродливого вида чайки, на внешний вид которых повлияла, очевидно, магия, выклевывали мясо из открытых ран утопленников. При этом они игнорировали туши дельфинов, акул, рыб и прочих морских обитателей. Целая свора этих падальщиков копошилась над одним трупом, у которого был раскроен череп. Их конкретно интересовало содержимое черепной коробки, которую они жадно вычищали острыми клювами.

– Что тут случилось? – спросила Мира, выглянув из-за плеча Олиры.

– Где-то в море случилось крушение, – пояснил ей менторским тоном Петр, который за последние сутки, перестав быть младшим членом компании, не упускал возможность блеснуть знаниями и опытом с салагой.

– В шторм попали… – вставил подъехавший сзади Сандро.

– На пиратов не похожи, – заметила Астрид, приглядываясь к обноскам, которые висели на трупах. – От одежды мало, что осталось, но думаю, что это зафирийские матросы. Рабы.

– Далеко же их должно было выбросить от родного берега.

– Может, они плыли не к родным берегам, – мрачно сказал Витольд, остановив коня и давая команду другим встать.

Он осторожно слез с коня и спустился на пляж, отгоняя чаек от одного из сотни трупов. Олира и Мира переглянулись, и чародейка последовала примеру кондотьера. Через минуту она стояла над Витольдом и раздувшимся темно-синим телом, над которым тот склонился. Вернее, над его туловищем. Ног утопленника рядом не было видно. Ванштайн внимательно рассматривал его, в особенности те места, где когда-то были бедра.

– Что это может быть? – настороженно спросила Олира.

– Может, акулы… Может, кто покрупнее…

– Я не об этом, – сказала чародейка, кивая на других матросов. – Астрид права: они одеты как южане.

– Я это тоже заметил, – согласился Витольд, разглядывая на груди мертвеца татуировку в виде солнца в полумесяце, – не простые рабы… Эти были какого-то знатного господина… Все-таки, очень хорошо, что мы не отправились на корабле.