Женя Колбаскин и сверхспособности

– Объяснять не буду ничего, – говорит он. – Поймешь со временем сам ты.

И все, конец. «Вот воду-то как мутит старикан этот, – сказал я себе. – Пойду-ка я отсюда, а то ничего путного от этого сверхрмудреца не добьешься».

– Ладно, – говорю. – Спасибо вам, я пойду.

– Да, хорошо, – говорит он, встает и руку мне подает. – Любовь найди ты, и оки-доки все будет.

«Оки-доки! Вот это мудрец!»

– Ага, – говорю я ему и пожимаю руку. А он че-т так сжал ее, что аж костяшки мои хрустнули. – До свидания.

Правда, мне очень хотелось сказать: «Прощайте», – и никогда эту ухмылочку самодовольную больше не увидеть.

– Удачи, да прибудет с тобой мудрость, – вот че сморозил. Прикиньте?

Короче, проводил он меня и пошел, наверное, делами своими сверхмудрыми заниматься.

Выхожу я от него, а эти шмакадявки мои отлетают от двери, как шматок грязи от ботинка.

– Че вы тут делаете? – спрашиваю я их и иду поскорее, да подальше, от этого мудреца недоделанного.

– Мы только пришли, – говорит Лешка. – Волноваться начали, что тебя так долго нет.

Вижу же по их лицам, что он врет, как дышит.

– Мг, конечно. И что вы слышали?

– Всё! – сразу сдается с потрохами Настя.

– И про любовь тоже?

– Да.

– А что, эта правда, что только любовь тебя спасет? – спрашивает Лешка.

– А кто его знает, этого старика. Вроде, серьезно говорил.

– И что мы будем делать? – спрашивает Настя.

– Мы? Чей-то вдруг мы?

– Потому что мы одна команда! – говорит Настя таким, ну очень уж возвышенным тоном.

– Да, – подпердывает опять Лешка. – Мы тебя спасем.

«Да уж, – думаю, – точно откинусь с такой командой». Но на самом деле мне как-то даж приятно стало, что кому-то не все равно. Так вот, в общем, и сформировалась наша «Обычная команда».

Глава 12. Бедная Соня.

Вышли мы, значит, из этого непонятно сколько звездочного отеля и направились на вокзал. Рыболовец этот был таким же не нужным никому городишком, как и наш. Даже люди здесь такими же были. Также занимались всякой нездоровой ерундой.

От отеля до вокзала было метров двести, не больше. Да и вокзал сам представлял собой что-то, типа, одной автобусной остановки. Ни автобусов, ни людей там не было, токо какая-то девчина сидела на остановке и рыдала вовсю. Я уже хотел пойти попытать счастья на жд вокзале, но эта мелкая начала меня тягать за куртку и показывать головешкой своей на девчину эту, мол, подойти надо.

– Надо помочь, – говорит она мне.

– Да не хочу я, че я буду в чужие проблемы лезть? Своих и так хватает.

– Нельзя так, – говорит она своим писклявым и раздражающим голоском, – может ей плохо.

«Естественно, плохо, рыдает вон, как корова», – думаю.

А эта уже в спину меня пихает. Я, короче, посмотрел на Леху, надеясь найти у него какую-нибудь поддержку, а он, значит, сделал вид, что, типа, непричем здесь. Типа, моя хата с краю.

– Пошли, – говорит Настя.

– А че сама не пойдешь?

– Боюсь.

– А меня че тащишь тогда? Я че тебе герой, что ли?

– Ты старше нас.

– Ну и че? Че я сделаю? У меня даже платка нет, чтоб дать ей.

– Вот, держи, – влез неожиданно Леха этот, гаденыш ботанический.

Стоит он, короче, и протягивает мне свой платок сопливый.

– Ну и засранец же ты, Леха, – сказал я и почему-то усмехнулся. Развеселила меня эта сцена дурацкая.

Ну и взял я у него этот платок задрипанный, и мы пошли к девахе этой.

Подходим мы к ней, а она не обращает даж внимания на нас. Сидит себе и рыдает. Знаете, бывет иногда так, когда кто-нибудь рядом ревет и тебе тож как-то грустно становится, что аж рыдать самому охота. И вот в этот раз че-то со мной такое и получалось. Я еще посмотрел на моих шмакодявок. Настя там уже сама чуть ли не рыдала, а Леха вот-вот и начнет. «Ладно, – думаю, – пора прекращать это, а то щас все здесь разрыдаемся».

– Извините, девушка, – говорю я этой девчине рыдающей.

Ноль реакции.

– Девушка, что с вами? – я уж наклонился, и чуть ли не в ухо ей заорал, и платок протянул.

Она подняла голову, посмотрела на меня, гримасу ещё такую страшную скорчила, как будто кошачьи саки нюхает, и говорит:

– Парень меня бросил.

Сказала она это и выхватила у меня платок прям из рук. Да как сморканется, да так смачно, что аж противно че-т стало.

«Нашла из-за чего так расстраиваться», – думаю.

– А почему вы здесь сидите? – спрашивает у нее Настя.

Она на Настю смотрит, хлопает глазенками своими опухшими и всхлипывает.

– Хотела, – говорит, – уехать, куда глаза глядят.

Настя подошла к ней с грустным таким и жалостливым лицом и наглаживать её по плечу стала, а та типа, даж успокоилась и попыталась улыбку изобразить, но это у нее не получилось.

– А что он бросил-то тебя? – спрашиваю я. Интересно же, че она так сокрушается.

– Обычная я, – говорит и опять сморкается, – вот и бросил.

«Да уж, – думаю, – специально-то и не придумаешь. Шли, шли и обычную нашли. Но её парень, конечно, редкостный осел».

– А еще, – всхлипнула она, – он сказал, что у меня нос большой.

Что правда, то правда, шнопак у нее был, что надо. Но сама она, стоит сказать, была ничего такая.

– Мы тоже обычные, – вдруг Лешка, как всегда не вовремя, решил свое веское словцо вставить.

Девчина эта чуть ли не просияла там, когда услыхала это. Всхлипывать даже почти перестала.

– Да?! А я-то думала, что я одна такая, – сказала она и Настю обняла.

Я уж офигел опять.

– Меня Соней зовут.

– А я – Настя, это – Леша, а это наш главарь – Женя! – протороторила мелкая, как будто заучила эту фразу наизусть.

«Главарь», прикиньте, да. Вот загнула.

– А что у вас команда какая-то?

– Да, – говорит Леша, – так и называется: «Обычная команда».

Соня аж засмеялась и говорит:

– А мне можно в вашу «Обычную команду»?

– А сколько вам лет? – спросил я.

– Двадцать четыре.

– Не. В нашей команде только дети, – говорю, – до 18 лет. Взрослых не принимаем.

«Буду еще, – думаю, – поучения от нее слушать какие-нибудь. Хоть и молодуха, а кто ее знает, кем она себя там мнит. Начнет меня учить уму разуму, мне это больно надо прям».

– Пожалуйста, – говорит она жалобно так и, главное, смотрит на мелкую. Нашла она слабое звено в нашей, так называемой, команде. – Я буду паинькой, честное слово.

Настя посмотрела на меня своими округлыми, полными слез глазищами и говорит жалобно:

– Пожалуйста, Женя, давай Сонечку возьмем.

Ну что ж? Я сдался, хотя и эта «Сонечка» по поведению не шибко-то на взрослую походила. Скорее на взрослого такого ребенка. Ну а че? Сидела, ревела посреди дня, непонятно где. Рассказала про свои проблемы первым встречным, да еще и просит принять ее в какую-то вымышленную команду. Ну и чё? Взрослой ее, что ль, после этого называть?

В итоге приняли мы ее в свою команду, скрепив это рукопожатием. Настя вообще хотела, что б мы еще на грабли свои поплевали. Сказала, типа, так ковбои делают. Мы с Лешей ее отговорили. С трудом большим, правда.

Ну и, короче, чтобы как-то отметить это очередное пополнение в наших рядах, мы пошли в ближайшие кафе под оригинальным названием «Кафе». На самом же деле, нам просто жрать уже хотелось.

Народу в этом кафе было раз, два и обчелся. Сели мы, значит, за стол, а мелкие сразу подоставали из своих рюкзаков еду всякую. Блины какие-то в контейнерах, колбасу, сыр, сок, хлеб, печенье, картошку с мясом и еще че-то. И, главное, говорят: «Давайте с нами, а то мы все не съедим».

– Че вы делаете? Со своим же нельзя, – говорю им. – Щас нас выгонят.

Тут, значит, подошла к нам официантка, здоровая такая бабища.

– Не могу, – говорит она, – прочитать ваши мысли.

«Вот оно че!»

– Мы обычные, поэтому не можете – говорю я.

– Аааа! – сказала она удивленно и сразу заволновалась. – Так что вы будете заказывать?

– А можно нам свое поесть? – спрашивает у нее Настя.

«Вот наглая какая, – думаю, – Сейчас точно выгонят».

А та, короче, как услыхала это, посмотрела резко на мелкую, затем на то, что они выложили на стол. Глаза у нее заметались туда-сюда, да так быстро, будто она смотрела на то, как какие-нибудь китайцы в пинг-понг рубятся.

– Да, да, конечно, пожалуйста, – сказала она дрожащим голосом.

И побежала со всех ног обратно, типа, мы заразные какие-то.

Я вообще-то был в шоке от такой обстановки дел. Раньше-то даж воды своей попить нельзя было, приходилось прятать бутылку и пить чуть ли не из-под стола. А тут вон как получается. Жрите, как хотите.

Ну и мы, короче, начали дружно поглощать все, что было у Насти с Лехой. Да так быстро, как будто мы несколько лет не жрали. А официантка эта все смотрела на нас округлыми своими фарами, словно мы инопланетяне какие-то.

В итоге сожрали мы все, и вышли из  этого кафе «Кафе» с набитыми животами, и уселись на ближайшую скамейку, чтоб там внутри у нас все улеглось немного.

Но только мы сели, вздохнули облегченно, как перед нами мужик нарисовался. Бледный такой весь, как мел. А губы у него, главное, краснющие-краснющие были. Да, и одет он был странно, в какой-то, типа, костюм. Пиджак там и брюки, но задрипанный, пыльный весь такой, как будто перед тем как его надеть, он им полы в нашем спортзале мыл.

– Че вы такие грустные? – спрашивает он нас. – Сигаретки не найдется?

Мы не успели даже ничего ответить ему, как сверху, между ним и нами, приземлилась женщина. Она была вся в черном, мощная при том, типа, женщина-качок. Она, короче, сразу же схватила этого мужика за ухо.

– Он вам не докучал? – спрашивает она у нас таким хрипящим, страшным голосом, что аж мурашки по коже идут.

Мы отрицательно машем своими бошками, потому что ответить из нас ни кто, ни чего не может, хотя и рты у нас у всех были порастопыренны.

– Извините, ребята,  – говорит. – Как напьется, так глаз до глаз за ним нужен.

Сказала она это и потащила его за ухо прям к старой черной развалюхе. Я даже не заметил, как эта развалюха тут оказалась. Закинула она его на переднее сидение, как тряпку какую-то, а сама, значит, заднюю дверь открыла, а там, бугай какой-то сидел.

– Ну, что? – спрашивает она его. – Куда ты его дел?

Бугай сидит и ничего не отвечает.

– Ладно, я-то знаю, что ты его Маришке отдал. Сейчас к ней и поедем, – говорит тетка эта угрожающе, хотя у неё голос и так страшнее некуда.

Он что-то там пробубнил злобно в ответ.

– Ага, так значит, ну точно у нее, сейчас… А ты куда собрался?

Пока она там окучивала эту громилу, мужик, видимо, муженек её, по-тихому дверь открыл и намеревался смыться, но она его за шкирку прям схватила и зашвырнула обратно, как кота какого-то нашкодившего. И еще че сделала? Взяла она эту пимку, от двери которая закрывается, защелкнула ее и отломила прям голыми руками. В старых-то машинах они, вроде, железные были. И дверь она захлопнула. А мужик че-т разозлился и как начнет кричать: «Давай, давай, давай, давай». Кричит и все тут. Типа, драться хочет, наверное. Все это, в общем, дичь, как очень странно выглядило. В итоге они уехали на этой развалюхе черной, а мы сидим, и смотрим друг на друга, и сказать-то ничего не можем. Опупели от происходящего. Минут, наверное, десять, так сидели. Я ж, говорил вам: абсурд сверхспособный творился там вовсю.

– А что дальше делать будем? – первая нарушила молчание Соня. – У нашей команды есть цель?

Естественно, ответила Настя.

– Мы должный найти Жене девушку, а то он умрет, – сказала мелкая, решив, наверное, что вокруг, да около ходить не стоит. Лучше сразу в лобешник, так сказать.

Такая неожиданная новость, видать, удивила Соню, больше чем меня, когда я ее узнал.

– Умрет? – спросила она, хлопая своими реснищими длиннющими.

– Да, – говорю, – врач сказал, что на меня, типа, излучение так подействовало, и еще он сказал, что вылечить меня никак не может. Ну, а потом мы пошли к ученому-мудрецу, тож странный такой тип. Он мне и сказал, что я должен любовь себе найти, то есть девушку. А где ее искать, мы и не знаем.

Да, да, да, я тож думал о том, что в море полно рыбы, как любят говорить, типа, всезнающие, умные и познавшие баб мужики. Но тут-то надо было еще посмотреть, какое море-то стало, да и рыбешка вся с ума посходила.

– Я знаю где, – говорит Соня. – В парке влюбленных.

– Где?! – спросили мы удивленно.

– В парке влюбленных. Его вчера вечером построили (я ж говорю, что ерундой какой-то занимались, на это-то время у них нашлось). Там сейчас живет много любовников-обольстителей.

– Любовников-обольстителей? – спросил я офигевая.

– Ну да, это те, у которых сверхпособности такие: обоятельность, обольстительность…

– Обходительность, я понял, понял, мой друг таким же стал. И че там за это надо… – я запнулся и посмотрел на мелких, а они так внимательно зырили на меня, поэтому я потер двумя пальцами незаметно для них, чтоб только Соня видела. Типа, за деньги, что ли, хотел я спросить у нее.

– Нет, – говорит, – там прилично все. И для детей, и для взрослых. Просто пару себе можешь найти и влюбиться.

Ну да, конечно, вот так вот просто. Я ж говорю, дурдом форменный.

– А ты откуда знаешь?

– Я была там. Пошла туда, когда Стас меня бросил. Хотела зайти, но не решилась.

Сонька, короче, опять чуть плакать там не начала, но хорошо, что Настя ее во время успокоила своими поглаживаниями по плечу.

– И где этот парк влюбленных находится?

– Да там, на окраине, недалеко, – она махнула рукой, типа, там где-то.

– Ладно, я тогда пошел, а вы домой езжайте, – говорю им, но сам, конечно, понимаю, что сейчас начнется то еще нытье.

Да и сам я, честно признаться, привык, в общем, к этим шмакодявкам назойливым. Одному-то скучно. Но этого сказать я им, конечно, не мог.

– Мы с тобой! – сразу начала выступать Настя.

– Да, мы ж одна команда, вдруг тебе помощь понадобиться! – чуть ли не закричал Лешка.

– И мне тоже можно? – тихо спросила Соня.

– Ладно уж, пошлите, – говорю. – Фиг же отлипнете от меня.

Они че-т сразу стали радостные такие все и даже Соня, и мы, короче, потопали в этот дурацкий парк.

Глава 13. Парк для влюбленных.

Этот дурацкий парк оказался не таким, как я его себе представлял. На самом деле, это была деревня какая-то, а не парк. Там было много маленьких домишек, дорожек всяких, скамеек и прочей ерунды. И самое, главное, что меня больше всего поразило, так это то, что там было разделение по возрасту. Да, серьезно. Ты шел, короче, по дороге этой главной. Дорога та, типа, под старину была закошена, как в какой-нибудь деревушке французкой, или бельгийской, или немецкой, или ещё какой. Ну и вот, шел ты, значит, по этой дороге, а там надписи такие большие с возрастом висели. А не помню, как там деление точно шло. Что-то, типа, с 7 до 10, с 11 до 14, с 15 до 17, с 18 до 21, с 22 до 25, с 26 до 29 и так далее, вплоть до стариковского возраста. Это, значит, разделение деревушки так шло, а все остальное там как бы общее было. Ну, там, парк сам, озеро какое-то, колесо обозрения, карусели, кафешки и все такое прочее.

– Когда ты говоришь, всё это построили? – спросил я у Сони.

– Вчера вечером, – ответила она мне.

– А как так они всё успели?

– Людей очень много сюда приехало: суперстроители, суперинженеры и суперрабочие, вот они за несколько часов всё и построили.

Я ж вам говорил, что когда надо, так быстро все сделают.

Мы, короче, все вместе зашли в большие ворота (красивые такие,кстати, типа, от дворца какого-то) и пошли по этой главной дороге. Шли мы, шли и зашли, значит, под вывеску: от 7 до 10. Хорошо, хоть там для младенцев не было этого абсурда или для грудничков. Додумались, хоть с семи лет эту ерунду придумать.

Ну вот, зашли мы под вывеску эту, и тут сразу пацан какой-то мелкий к нам подбегает и дергает Настю за косичку.

– Ау, – вскрикнула она и посмотрела на него, – обалдел?

– Да, – говорит, – от любви к Вам я обалдел.

И протянул ей, короче, букет цветов. Прикиньте. Ухожер мелкий называется. Ну а Настя сразу, конечно, и поплыла. Взяла она эти цветы и нюхать стала вовсю, чуть ли ни с головой в них ушла.

– Как вкусно пахнут, – говорит.

А там тюльпаны какие-то задрипанные.

– Давайте с Вами по парку погуляем, – предложил он ей и поцеловал руку.

Она покраснела вся и на нас смотрит.

– Я скоро приду, – сказала она нам, – встретимся возле входа.

– Я бегать за тобой не буду, – говорю ей, – не больше часа давай.

– Хорошо.

Ловелас этот маломерный ее за руку схватил и потащил. А она сама, значит, как сосиска какая-то безвольная за ним пошла, и скрылись они за домами.

Почему я её так просто отпустил? Ну а чё? Буду я ее учить, что ли, с кем встречаться, а с кем нет? Я ж не папаша ее. Что хочет, то и делает.

Дальше потопали мы уже троем и вскоре дошли до следующего возраста.

Только мы очутились под этой новой вывеской с возрастом (11—14), так сразу какая-то девчина к нам подбегает и Леху прям в щеку целует. Он, короче, на месте застыл. Реально, как будто суперклеем его там приклеили. Сознание, видать, чуть не потерял. Дотронулся еще так до места, куда она его поцеловала, и лицо у него такое тупое-тупое до неузнаваемости стало, даж очки не помогали.

– Привет, – говорит деваха эта, – я Оля. А тебя, как зовут?

Леха стоит и понять вопроса не может, или язык у него онемел.

– Я Леша, – говорит он, когда уже целая вечность прошла.

– Леша, красивое у тебя имя. Пойдем со мной, Леша.

Она его за руку взяла и потащила за собой. А Лешка пошел за ней, как пристукнутый, и ноги у него аж заплетались. Даже ничего нам так и не сказал. Видать, слова забыл.

«Вот, – думаю, – логово сирен здесь, что ли, какое развелось?»

Двинулись мы с Соней дальше. Прошли этот Лешкин притон малолетний и дошли в итоге до моего возраста. Зашли туда, но че-т ко мне никто сразу не подбегал, как к этим шмакодявкам. Наверное, из-за Соньки. Может, думали, что она, типа, моя девушка.

– Ладно, Соня, – говорю я ей, – Ты иди пока.

А она, видать, и не собиралась меня ждать. Как я это только сказал, так она, и рванула вперед, и даж взглядом меня не удостоила.

– Через час возле ворот, – крикнул я ей вслед.

Я, короче, и не знал, что надо вообще там делать, и поэтому просто уселся на скамейку. Сел я, и тут же ко мне подскочила девица такая разодетая вся, накрашенная ещё сильно. Вылитая фифа, короче. Села сразу ко мне близко и духами как обдула меня, что я чуть сознание там не потерял.

– Привет, – говорит голосом таким, типа, соблазнительным. – Что грустишь тут один?

Ну, а я че? Я ей правду всю сразу и сказал. Че скрывать-то, все ровно потом узнает, если сойдемся.

– Я обычный, – говорю. – Мне срочно любовь надо найти, а то я умру скоро.

Услыхала она это и сразу отпрянула от меня, точнее, чуть ли не оттолкнула. А потом спрашивает такая, хлопая своими накрашенными ресницами (я аж подумал: «Щас взлетит»):

– Обычный?

Типа, про любовь, что я там распинался, и про смерть свою, она вообще, как будто и не услышала.

– Да, – отвечаю я.

– Фи, не буду я с обычным якшаться, – сказала она и сразу же побежала от меня к другой потенциальной жертве.

Не успел я даже осмыслить произошедшее, как ко мне, чуть ли не на коленки, мадам такая села, важная вся из себя. Села, значит, и глазками своими стреляет. Она поначалу, вроде, нормальной оказалось. Разговорились мы с ней. Но как только я заикнулся про свою обычность, она тож резко подскочила и говорит мне, мол, «не буду я с тобой снюхиваться, ты обычный и мне с тобой скучно будет». Вот так вот.

Потом ещё ко мне красотка одна подошла, ноги до ушей. Тож убежала в итоге. Потом была на спортивном стиле девчушка. Она убежала еще быстрее. Оно и понятно, она же спортсменка. Блондинка еще была. Котиком меня называла. Потом брюнетка – меломанка. Она музыку постоянно в наушниках слушала, не отрываясь, даж когда пыталась со мной разговаривать, а мне чуть ли не кричать приходилось. Ещё две рыжих подошли и ушли. Одна страшненькая была, типа, интеллигентка, но когда узнала, что я обычный, то послала меня куда подальше. Затем шатенка была, красивая такая. Мне она сразу приглянулась, а я ей нет. А также была девушка в длинном платье, которая убегала от меня, да чуть даже не упала.

В конце концов ко мне подошла большая толстушка. Я подумал: «Она-то, наверное, подобрее будет этих худосочных». Ну и села, она, короче, на скамейку рядом.

– Привет, – говорю ей доброжелательней некуда.

– Я с обычными не общаюсь, – во че она мне сказала. Видать, все уже растрепали, что я – обычный. – Я пришла посидеть и поесть.

И она реально достала какие-то булки, и начала просто жрать, да так, что аж крошки на меня сыпались.

Короче, сидел я так, может, с полчаса, а может, и больше. Никто ко мне не подходил. Я пытался с кем-то заговорить, но и это тоже не получалось.

В итоге ко мне подошел пацан, вылитый Димон, такой же прилизанный и надушенный, будто весь флакон одеколона на себя вылил.

– Не расстраивайся, что ты обычный, – говорит он таким же слащавым и очень противных голосом.

– Ага, спасибо.

– Можешь ты уйти, пожалуйста, – говорит он мне, – А то ты скамейку всю занял, а людям сидеть негде.

Короче, вы поняли. Меня уже оттуда прогоняли. Типа, обычным и одиноким там делать нечего. Ну, я и встал, отряхнулся от крошек и  поплелся обратно в гордом одиночестве. А повсюду сидели пацаны с девчонками, сюсюкались, обнимались, целовались. Меня от этой блевотины чуть там и не стошнило.

Пришел я, значит, к воротам и стою, жду своих, так сказать, саратничков по обычности. Стою, стою, а их все нет. Час этот давно уже прошел-то. Я уж злится начал, и на них, и на себя, за то, что отпустил их. Плюнуть я на них хотел, да поехать домой. Но мы ж, типа, одна команда. «Да и что эти ненормальные с ними сделают?» – подумал я. Совесть, короче, чё-то не на шутку разыгралась. Ну и пошел я их искать. Сначала на поиски мелкой отправился.

Искал я ее на этом шмакодявском участке, или как его там правильно назвать. Потом пошел к колесу обозрения. Её там не было. На каруселях тоже. Вышел к озеру. Пошел по кругу. Ищу ее. Смотрю – Соня лежит, да ещё с патлатым каким-то. А там в этом парке теплее как-то было, чем вообще на улице. Обогреватели у них там были какие-то, что ли. Ну и вот, они, значит, на одеялко улеглись и за руки держаться. Патлатый этот что-то ей активненько втирает, и потихоньку так нависает над ней, и наклоняется. Засосать, видимо, хочет. А что ж еще? Ну, и я подбежал к ним резко, и скинул его. А он, значит, как мякиш какой-то отвалился. Сам – то он немаленький был, но даж слова мне не сказал. Лежит такой, типа, довольный и на Соню смотрит. Я эту дурочку взрослую схватил за руку и поднял.

– Куда ты, милая? – застонал любовничек этот недоделанный.

– Я вернусь к тебе, любовь моя, – застонала в ответ Соня.

«Ага, вернешься, как же. Только через мой труп, если», – подумал я и потащил ее подальше от этого психа ненормального.

Пришлось мне ее за руку таскать повсюду и Настю искать, потому что она смылась бы от меня, дай ей только повод.

Зашли мы сначала в кафешки эти все. Мелкой там не было. Потом опять прошвырнулись по каруселям и вышли в парк. Идем, значит, смотрю – сидит математик этот великий наш, олимпиадник горемычный. Уселся он на скамеечке с этой девчулей, и руку на спину ей положил, и стихи рассказывает. У лукоморья дуб там и ещё че-то. А она сидит, и восторгается прям, и чуть ли не хлопает. Я его хватанул, а он от нее оторваться не может. Рука у него, тип, прилипла. Отодрал я его от нее кое-как в итоге и за собой потащил.

– До свидания, Маша, – говорит он ей.

– До свидания, Леша.

Идем мы, а я их обоих за руки держу, чтоб не сбежали. А им все равно как будто. Они, как овощи какие-то тащатся за мной и всё.

Пошли мы, значит, дальше по этому парку. А он был довольно большой. Ищем эту шмакодявку повсюду. Точнее, я ищу, а этим плевать вообще.

Заходим мы, короче, на площадку с качелями, а эта там. Сидит она такая довольная, а этот Ромео недоросший качает ее. Она хохочет, как дурочка. Я подхожу к ним и резко останавливаю качели, что Настя аж чуть ли не вылетает из них. Я её хватаю за руку, а она вцепилась в качели и не отпускает.

– Не хочу, – говорит, – уходить! Я с Димой хочу остаться!

«Вот, – думаю, – Дим этих поразвелось».

– Нет уж, пойдешь, как миленькая.

Я ее, конечно, пересилил в итоге. Она хотела к этому мелкому ухажеру побежать обниматься, но я ее удержал. Ну и вот, скрутил я её, если можно так сказать, разворачиваюсь, смотрю, а этих и след простыл. Бежали они, что ли? Наверняка, потому что нигде их поблизости видно не было.

«Ну, – думаю, – и что делать? Щас пойду их искать, эта, сто пудов, смоется. Что я за ними, до ночи здесь бегать буду?»