Тернистые тропы

– В том доме ещё горит свет. Постучим? Может, нам откроют?

– Сомневаюсь, мам. В этом городе нас к себе никто не впустит.

– Авось повезёт.

Дом оказался огромным, чем сильно отличался от других, расположенных на той же улице. Через калитку Онисины особо ничего не увидели, хоть мозоль на глазу набей. Зато услышали слабое потрескивание, которое ежесекундно усиливалось: к забору неслась собака, и её лай придал Георгию неприятной бодрости:

– Мам, не звони. Это плохая идея.

– Собаки испугался? Ну что ты как маленький!

Кирилл простодушно взглянул на брата и признался ему, что очень устал и что его ноги сильно болят.

– Можно мне поспать?

– Угу.

Кирилл обнял брата, устало положил голову на его плечо и зажмурил сонные глаза, лишь приоткрывая их время от времени.

Светлана Матвеевна, как казалось её старшему сыну, бесцельно давила на звонок и теребила калитку в заборе.

Полная женщина лет сорока пяти, кутаясь в махровый халат, топала к ним по извилистой чёрной тропинке. Открыть дверь незнакомцам даже не попробовала, да и ей не хотелось. Нагоняй им не устроила, лишь недовольно спросила:

– Вам чего надо?

Левая рука Светланы Матвеевны нырнула в сумочку и достала оттуда деньги:

– Простите, нам негде переночевать… В гостинице мест не оказалось… Вы не пустите нас хотя бы на одну ночь?

Женщина взглядом следила за тем, как Светлана Матвеевна сжимает в руке купюры.

– Дети ваши?

– Мои. Младший уже засыпает. Мы много места не займём.

Разгорающееся любопытство побудило хозяйку дома взглянуть на золотые серёжки Светланы Матвеевны, и та вполне поняла, что от неё требуется. Не отрывая зачарованных глаз от поблёскивающих украшений, женщина подошла к Онисиным ближе, брезгливо приняла оплату за ночлег и добавила:

– Этого мало. Серёжки тоже снимай.

Оцепеневший Георгий был на грани паники: если сейчас эта женщина не откроет дверь калитки, останутся они на улице без денег и без материного золота. И что тогда?

Светлана Матвеевна поспешно сняла серьги с ушей и в раскрытой ладони просунула их сквозь штакетины забора.

– Входите.

Когда хозяйка дома одной рукой открыла калитку, свет на её лицо упал так, что Георгию показалось, будто перед ним страшная змея: жирная, извивающаяся, противная, с жёсткими чёрными сальными волосами. Войдя в ограду, они поняли, что ведут их не в дом, а на задний двор, заросший сухой травой, а манящее крыльцо вдруг показалось таким далёким и недостижимым…

– Идите-идите, – женщина бешено махала руками в сторону накренившейся, утлой постройки.

Сонный Кирилл прижимался к шее брата, и его маленькое расслабленное тело казалось тяжелее, чем есть на самом деле. Ноги Георгия дрожали от напряжения, голова сильно болела. Вздохнув, Онисины остановились у деревянной постройки.

– Спать будете в амбаре, – скомандовала женщина. Ей пришлось приложить усилия, чтобы сохранять более-менее приятный тон голоса.

В голове Георгия пронеслась мысль: «Смотря правде в глаза, нужно признать, что некоторые свиньи ночуют в лучших условиях».

– Спасибо вам большое, – с недоумевающей и болезненной улыбкой произнесла Светлана Матвеевна.

Георгий поначалу даже отпрянул от увиденного, затем с отвращением осмотрел амбар и спросил без шуток:

– Так, а где же здесь спать?

– Спальных мест нет, – констатировала хозяйка, расхаживая по амбару. – Можете что-то подвинуть. Я разрешаю.

– Спасибо…

Пребывая в самом скверном расположении духа, женщина, вертя в пальцах серьги Светланы Матвеевны, с недоверием заявила:

– Выносить ничего нельзя.

В общем-то, из амбара нечего было выносить. Там хранилось какое-то барахло, да и только.

Георгий с нахлынувшей на него волной отвращения задал вопрос:

– Вода у вас есть?

– Не-а. Воды нет. Не шуметь. Все спят.

Сунув руки в карманы халата, хозяйка вышла наружу, прошла по дорожке и нырнула в дом. Онисины остались в амбаре одни. Он казался им свинцово-серым. За то время, которое они осматривались здесь, уже несколько раз успела поскрестись мышь. Ничего удивительного, ведь всё было покрыто плесенью и пылью. Светлана Матвеевна плотно закрыла дверь.

На глаза Георгию попались ветхие коробки и отсыревшие мешки – он сносил их по одному к матери, затем возвращался обратно к хламу. Кирилл спал комочком на старых газетах.

Тяжело дыша, Георгий опустился на полуразваленную табуретку. И хуже всего было то, что он только прикрыл глаза, как тут же сидя уснул.

На часах было десять.

В голове Светланы Матвеевны – она лежала лицом к стене – студёные мысли мчались по замкнутому кругу со скоростью белки в колесе: выселение из квартиры сильно огорчило её; ей, разбитой женщине, теперь нельзя было знать наверняка, что ждёт её детей завтра. Женщина ещё пару часов вглядывалась в темноту отвратительного амбара, но наконец заснула.

Рано, в восемь с небольшим утра, в кабинете работников НКВД произошёл разговор. Майор Черненко закрыл на минуту глаза и втянул сухими губами глоток чая.

Лейтенант Каменев обратился к Черненко:

– Тимофей Афанасьевич?

– Валяй.

Лейтенант позволил себе роскошь отвлечься от заполнения отчётов. Он немного помолчал (видимо, готовился сострить), а потом спросил:

– В цирк со своей завтра не хотите сходить? Сам не могу.

– А? – быстро переспросил Черненко, отрывая верхнюю губу от ободка кружки. – Почему?

– Тёща завтра приезжает, цирк дома будет.

И лейтенант Каменев издал приглушённый звук, означающий смех.

– Слушай, я не умею отдыхать, честное слово, – отстранённо выговорил Черненко.

Он казался невыспавшимся и чем-то удручённым.

Стоя у окна, Тимофей Афанасьевич бледно и глубокомысленно заулыбался. Напрягая глаза, разглядел Онисину, спешащую к зданию комиссариата. Сделал длинный вдох, краткую паузу и выдох усталости. В последнее время он стал раздражаться по пустякам. По привычке пальцами побарабанил по подоконнику.

В кабинете гуляли холодные сквозняки. Каменев достал из верхнего ящика два билета и небрежно положил на угол стола.

– Места хорошие. Берите, Тимофей Афанасьевич.

– Ладно, возьму. Твоя взяла. Звери будут?

Хмурясь, Черненко подошёл к уткнувшему нос в документы коллеге. Тот что-то писал, зачёркивал, комкал листы бумаги и наполнял ими корзину с мусором.

– Конечно, будут, – ответил лейтенант. – Высшей категории.

Болтовня о представлении в цирке была лишь болтовнёй. Левой рукой Черненко взял билеты и положил их в нагрудный карман кителя. Закуривая, он решил, что пора бы откровенно побеседовать с подчинённым о делах.

– Что у нас с жёнами врагов народа?

Каменев беспокойно заелозил на стуле, отыскивая глазами информацию.

– Со всего Краснодарского края арестовано 79 женщин. Завтра этапируют.

– Место там оставь одно, в своём отчёте, для круглого счёта, – мрачно объявил Черненко.

– Для кого? – вскользь спросил его Каменев.

Черненко прошагал к окну, ткнул в стекло пальцем.

– Слоняется здесь мадам, которой отчаянно хочется к мужу. Чую, место себе пробивает.

Сражаясь с табачным дымом, напряжённо кашлянув, Черненко передал сигарету сослуживцу.

– Держи, браток.

А затем поспешно покинул кабинет. Пока он спускался вниз, на проходную, Светлана Матвеевна, дико и до идиотизма напуганная, уже входила в здание НКВД. Она скромно прильнула к окошку будки дежурного, опустила глаза и, стыдливо посмотрев на свои руки, произнесла:

– Здравствуйте, я снова по поводу Андрея Онисина. Можно его увидеть? – осторожно, рискуя, поинтересовалась она у дежурного.

Сержант некоторое время сердито смотрел на неё, а затем покачал головой:

– Нет, гражданка, посещения запрещены. Вам разве не объясняли? Покиньте здание.

Просить свидания с супругом было невозможно трудной задачей, она и сама понимала это.

– Может… товарища Черненко можно как-то вызвать? – подбирая слова, спросила Онисина. – Пожалуйста!

– Майора Черненко нет на месте.

Эти слова были каким-то адом для неё! Неужели дела обстоят настолько плохо? А если так оно и есть… и всё действительно хуже некуда, и никто ей не поможет?..

Милиционер смотрел на неё высокомерно, словно поймал на чём-то непристойном или противозаконном.

В этот момент майор Черненко, пожалуй, сыграл свою самую лучшую роль: будучи в добром настроении, он сошёл с бетонных ступенек навстречу Онисиной. Шагнув к дежурному, елейным голосом обратился к нему:

– Ну что же вы, товарищ сержант, наводите тень на плетень, врёте милой женщине? Я на месте.

Звук голоса энкавэдэшника казался неестественно добрым, и Светлане Матвеевне даже в голову не пришло, что тот, стоя от неё в паре шагов, что-то задумал. Женщину заботила лишь судьба её мужа.

Черненко изменился в поведении, несмотря на свою безэмоциональность. Взгляд его оставался коварным и наблюдательным.

– Товарищ Черненко!.. – просияв, воскликнула Онисина.

– Рад вас видеть, Светлана Матвеевна, – тихо сказал майор.

– И я вас рада видеть! Хотела узнать, когда выпустят Андрея… – повинуясь некоему импульсу, пролепетала женщина.

– Он на допросе, но после вы можете с ним увидеться. Пойдёмте.

– Меня пропустят?

– Пропустят, замолвлю за вас словцо. Пойдёмте-пойдёмте, голубушка. У меня в кабинете его подождёте. Сержант, пропусти, – обратился он к дежурному.

Черненко выпрямился во весь рост и пригладил коротко остриженные волосы. Да, он изменился, и заметить это было так просто, но Светлана Матвеевна не скоро сообразила, в чём дело.

– Нужно документы гражданки переписать? – спросил дежурный, вставая с нагретого места.

– Потом перепишешь. Пропусти, говорю.

Сержант вышел. Решётка слабо скрипнула от тихого щелчка еле видимого замка. Ноги женщины слегка подкосились от радости. Она не обращала внимания на выкрашенные серые стены и полную пустоту на проходной. Ей казался невероятно благородным поступок милиционеров. Ей даже стало не по себе от того, что раньше она боялась и немного ненавидела их.

– Спасибо вам, – взглянув на сержанта, произнесла она, но тот ничего не ответил.

Выражение её бледного лица было загнанным. Немного сомневалась, идти или нет, но, удостоверившись, что милиционер, замерев в стороне, действительно её пропускает, вошла. По шершавым ступенькам, окидывая взглядом сутулящуюся спину Черненко, Онисина поднималась по лестнице. По её щекам и рукам пошли мурашки. На каком-то из этажей у кабинета №38 они остановились, и Черненко вежливо предложил войти.

Пока Онисину держали в кабинете, на землю спустились сумерки. Её сыновья, сидя возле амбара, стали волноваться, что она так долго не возвращается.

У Кирилла вдруг вырвался тихий вздох, немного неспокойный, похожий на всхлип младенца. Мальчик опасался, что с мамой произошло что-то нехорошее.

– Мамы всё нет. Она уже должна была прийти…

Для Кирилла эта фраза была немного риторической, но Георгий тем не менее на неё ответил:

– К папе, наверное, зашла.

Кирилл сидел на земле, замерев, как статуя, затем пододвинулся поближе к брату, пока тот чинил сломанную табуретку. Глаза Георгия метались по креплениям ножек табурета: юноша пытался понять, что и куда прикручивать. Пригнув голову, он целился отвёрткой в шляпку гвоздя, который должен был соединять металлическую пластину ножки с основанием сиденья. Удивительно: Георгий не знал, как правильно чинить сломанную мебель, но тем не менее у него это получалось. Он так сосредоточился на деле, что даже не замечал, как здорово выполняет мужскую работу. Раньше такими делами занимался их отец.

Занятый делом паренёк будто оцепенел; он долго не двигался с места, пока наконец не сказал младшему брату:

– Готово. Садись.

Кирилл сел на табурет и стал безотрывно смотреть в окно дома, где мелькала хозяйка. Кажется, она, тарахтя кастрюлями и сковородками, готовила ужин.

– Так вкусно пахнет из дома, что в животе ещё сильнее урчит, – сказал Кирилл так, будто выпрашивал что-то.

Георгий не видел нужды в том, чтобы рассказывать брату, что он сам тоже успел проголодаться.

– Поесть не мешало бы, – хмуро бросил он.

В тающем вечере два брата сидели около старого амбара и ощущали, как ароматы жареного мяса – стоило только вечернему ветру подуть – распространяются из кухни и раздражают их пустые желудки…

– Может, попросим покормить нас? – спросил Кирилл.

– Мама придёт и покормит нас. Потерпи, – ответил Георгий. Больше ему было нечего добавить.

Хозяйка дома была совершенно равнодушна к чужим детям, но время от времени на мальчишек она всё же краем глаза посматривала.

Георгий быстро взглянул на неё и, встретившись взглядом, виновато отвернулся. Женщина, откинув голову назад, уже вышла из кухни и, вытирая руки о фартук, шла по дорожке к амбару.

Кирилл передвинулся к старшему брату поближе.

– О нет, только не это… Нет-нет-нет… – причитал он.

Расстояние между женщиной и братьями сократилось.

– Ну, и где ваша мать? – с явным раздражением спросила та.

Кирилл, судя по голосу женщины, сделал вывод, что большую часть времени она не говорила, а лаяла, как сторожевой пёс.

– Мама на работе задерживается.

– Так я и поверила. Я что, по-вашему, только родилась? Подкинула она вас, а сама дёру дала.

Хозяйка неуклюже и лениво переваливалась с ноги на ногу, высокомерно подпирала кулаками бока. Вид у неё был слегка тупой и безумный.

Кирилл подумывал всплакнуть; его плечи и грудь подёргивались и немного дрожали.

– Мама скоро вернётся, честно! – выдавил он из себя.

Мальчик пристально смотрел на пугающе алчную женщину, которая всё зудила:

– Давайте выметайтесь отсюда оба!

Она жужжала, словно назойливая муха, и жужжания этого было не унять. То, что она пришла скандалить, жутко пугало Кирилла.

Тут к хозяйке дома подскочил Георгий:

– Нам нужно остаться здесь ещё на ночь и дождаться маму.

– Дожидайтесь, только платите.

– У нас нет денег, но завтра мы обязательно вам отдадим. Обещаем.

– Миленький мой, обещания не стоят выеденного яйца. Знаем. Проходили.

– Мы найдём деньги!

– И где же?

– Это наше дело. Если уговор, то мы остаёмся. А если нет, то мы уйдём, и вы вообще никаких денег не получите.

Нервное монотонное похмыкивание хозяйки раздражало Георгия:

– Ладно. Стул в амбар уберите, я же говорила посторонним ничего оттуда не брать.

Женщина таращила глаза. Голос её звучал всё противнее и противнее, становился чёрствым, бесчеловечным, превращался во что-то холодное и расчётливое, надоедливое, действующее на нервы. Братья Онисины были для этой женщины брошенными дворняжками, лишь мешающими ей.

«В эту самую минуту мы, одни, там, где нам не место», – подумал Кирилл, возвращая табуретку в амбар, заполненный хламом и мусором.

Позже ребята рассматривали в амбаре старые механизмы и сломанные лампы, пытаясь найти себе хоть какое-то занятие, чтобы отвлечься от холодной и серой реальности. Их мать с работы так и не вернулась. Некоторое время Георгий сидел, закрыв лицо руками, большими пальцами сжимая виски. Страх остаться одним с младшим братом, без матери и отца, не отступал.

Ночью он всё время думал, хотя ему казалось, что он спит. Отчасти Георгий понимал, что, скорее всего, проснувшись, он снова окажется в безвыходном положении, денег, чтобы заплатить за ночлег, не будет, а Кирилл останется голодным который день – последнее пугало сильнее всего.

Лицо юноши было несчастным и бледным, как у привидения, даже ночь не скрывала этой бледности. Он был загнан в ловушку, как дикий зверь, и не знал, что делать: сдаться беде без потерь или всё же разобраться в ситуации и выйти победителем, справившись с ударами рока?

Нет! Он потряс головой. Георгий не готов был плакать и даже всхлипывать не планировал. Никому ещё не приходилось видеть Георгия Онисина, шестнадцатилетнего парня, плачущим. Он, первенец отца, был твёрдым человеком с крепким юным телом и упрямым характером, без жалости к себе.

Под утро, когда его извилины заработали как следует, он, как назло, задремал. Кирилл тоже спал и видел во сне пианино. Он сидел за любимым инструментом на своём любимом стульчике, просматривая хорошо знакомые ноты. На какой-то миг даже во сне его пальцы активно поднимались и опускались, скользили в воздухе.

Свет утреннего солнца просачивался между досок – они податливо подчинялись золотым лучам и безжалостно демонстрировали уродство амбара. Кирилл потянулся и зевнул, мягко покачивая головой вправо-влево: сон уже почти оставил его.

Пока Георгий ждал, когда его брат проснётся, запутанный клубок его мыслей понемногу распутывался, исчезли уныние и паника. В действительности перед Георгием стоял лишь один вопрос, и Кирилл его озвучил:

– Что будем делать сегодня?

Бесконечно сидеть в амбаре, ничего не предпринимая, – не выход. Георгий решил, что в скором времени им нужны будут кров над головой, еда и что ответственность за всё это лежит на нём.

– Работу пойдём искать. Нам нужно деньги раздобыть.

То, что он – крепкий парень, ободряло Георгия. Он допускал, что им с младшим братом доверят хоть какую-то работу, пусть и тяжёлую.

Кирилл коснулся своей одежды и заметил, что она совсем сырая, к тому же ему тоже надоело сидеть без дела.

– Нам следует побыстрее уходить отсюда, пока вредная хозяйка не пришла, – констатировал маленький Онисин.

Они оба подошли к двери и, открыв её, увидели ясный солнечный свет, сулящий что-то новое и доброе. С растущим волнением они прошли по дорожке мимо крыльца; сердитого пса поблизости не оказалось, а быть может, он спал, утратив бдительность. Вынырнув на улицу через калитку, ребята соображали, что же делать дальше и куда идти. Вариантов пока не было, и они решили брести куда глаза глядят.

Хозяйка дома, «гости» которого называли её Эльвирой, поднялась с кровати, оделась и медленно, колыхая тучными бёдрами, пробралась к выходу из комнаты. Затем она с минуту постояла у двери комнаты студентов, которые у неё квартировали, прислушиваясь, как кто-то из них то ли причитал, то ли уговаривал, то ли в чём-то обвинял другого. Предупредительно и строго она постучала в дверь жильцов: мол, пардон, но никто и ни за какие деньги не имеет права нарушать тишину и порядок в моём доме, чёрт бы вас побрал. Закутанная в несуразный халат, она вытащила из кармана тряпку, заменявшую ей носовой платок, высморкалась, обтёрла ею же губы и отправилась, тяжело дыша, в кухню.

Быть голодной для неё – страшное дело! Эльвира – по правде говоря, её настоящего имени никто не знал – бесцельно постояла у окна, всухомятку жуя пирог и строго посверкивая глазами в сторону амбара. А когда наконец дошла до него, он оказался пустым. Женщина обнаружила, что дети-подкидыши сбежали, и её губы тронула неприятная улыбка:

– Подонки. Ну, пусть только не придут…

Город ещё толком не проснулся, а братья Онисины уже шарили по улицам в поисках работы. Ничего не найдя, направились к рынку.

– Зачем мы сюда пришли? – спросил Кирилл. – Толку ходить по рынку без денежек?

– Если нам повезёт, то здесь мы и найдём работу.

На маленького Онисина нахлынула волна мучительного голода: дикое физиологическое желание бросить в желудок хоть кусок хлеба поднялось в нём огромной волной, голод выл в районе желудка и солнечного сплетения. На Георгия же накатывал не столько голод, сколько проклятая тоска по дому, по прежним временам, когда ничто и никто не был в состоянии испортить их жизнь, и эту тоску, как и чувство голода, головокружения и тошноты, он был не в силах побороть.

По левую руку от ребят стояла палатка. С последней надеждой Георгий взглянул на ухмыляющегося то ли продавца, то ли хозяина в ней и молодых мужчин, которые бойко разговаривали, проворно загружая-выгружая-перетаскивая мешки с овощами. Капельки пота на их наморщенных лбах сверкали на солнце.

Пальцы старшего из братьев Онисиных постепенно сжимались в кулак победителя, и он подумал: «Авось сегодня наши дела пойдут в гору».

– Пойдём-ка, Кирилл, – сказал Георгий и взял младшего брата за руку. – Кажется, я знаю, где мы пригодимся.

В торговый день на рынке уже было полно народу: кто-то выстраивался в очередь за хлебом, кто-то – за свежей рыбой. А кому-то было плевать на товар – он пришёл узнать тут последние новости и сплетни. Человек из палатки стоял к братьям Онисиным спиной.

Кирилл задумчиво рассматривал грузчиков, которые за работой то и дело посмеивались над дурацкими шутками друг друга.

– Извините… – повисло в воздухе. – Вам ещё грузчики не требуются?

Георгий почувствовал настоятельную необходимость задать свой вопрос громко, не робея. Лицо Кирилла на миг стало непривычно взрослым, серьёзным и рассудительным.

Всё вокруг, казалось, умолкло, даже шорох листьев на ветках.

Старший из мужчин от голоса за спиной подскочил на месте, крутанулся и чуть не упал от удивления: перед ним стояли дети. У того, что постарше, яростно пульсировала венка на правом виске.

– Здравствуйте! – хрипло произнёс Георгий.

Безразличное и вялое выражение лица мужчины сменилось интересом:

– Здравствуйте, молодые люди. Вам что нужно?

– Вам нужны грузчики?! – выпалил Кирилл.

Глаза мужчины расширились:

– Нужны. Ну, и где эти грузчики-то?

– Мы здесь. То есть я, – Георгий указал на себя.

От такого ответа хозяин-продавец палатки не знал, то ли ему плакать, то ли смеяться. Обхватив ладонью подбородок, он отрицательно покачал головой:

– Нет. Маловаты вы ещё, парни. Подрастёте – приходите.

– И приспичило же им работать! – добавил один из грузчиков, почти осушив стакан с водой и выплеснув оставшиеся на дне капли за плечо.

Георгий был на взводе: только что вдребезги разбился один-единственный шанс устроиться хоть кем-то и хоть куда-нибудь, и осколки этого шанса ссыпались ему на голову, будто дикие абрикосы с дерева…

– Абрикосы? – исступлённо произнёс Георгий.

В глазах его потемнело.

– Например, мы можем набрать абрикосов и продать их, – рассуждая, предложил ему Кирилл. Он что-то лепетал и раньше, только старший брат не слушал.

– Где мы сейчас их наберём? – равнодушно произнёс Георгий.

Кирилл умолк. На его маленьком личике появилась гримаса разочарования.

– Даже не знаю, что нам делать, – вынужденно признался себе вслух Георгий.

Хуже того, из ларька, где продавали свежую выпечку, до голодных братьев долетали умопомрачительные ароматы сдобы и ванилина.

– Я есть хочу.

– И я. Бегемота бы проглотил.

Братья слышали, как люди около того ларька болтают, спорят, смеются – кто-то надрывисто, кто-то – прикрывая рот рукой. Продавщица с головокружительной внешностью и отменным чувством юмора то и дело пыхтела за работой.

– Есть с картошкой? – спросил один мужчина, указав пальцем на румяный, с золотым бочком, пирожок на прилавке.

– Что? – переспросила продавщица. – А, с картошкой? Конечно. Вам сколько?

– Один, пожалуйста.

Другой мужчина лет пятидесяти, пробираясь из конца очереди в её начало, благодушно залепетал:

– Людочка, радость моя, и мне дай один с картошечкой.

Людмила улыбнулась и утвердительно кивнула. Мужчины оказались знакомыми, потому завязали разговор:

– Сан Саныч, здравствуй, увидел тебя в очереди.

– Здравствуй, Захар.

Продавщица уже подала им по горячему пирожку. Знакомые отошли в сторону: один из них держал двумя руками пирог, как будто успокаивался его теплом; другой чуть наклонил голову, откусил немного и причмокнул от удовольствия.

Глядя на этих мужчин, братья Онисины вдруг почувствовали незнакомую до этого зависть и боль, словно кто-то ударил под ложечку. Вслед за уколом зависти последовал следующий укол, от которого им сделалось не по себе, даже, можно сказать, страшно:

– Слыхал? – негромко начал Захар. – В полдень поезд уходит с заключёнными женщинами.

– Жён изменников Родины этапируют? – Сан Саныч заметно напрягся.

– Да. Говорят, там целый состав, – сказал Захар и с серьёзным видом положил руку на плечо товарища.

– Какой кошмар! – Сан Саныч перевёл испуганный взгляд с собеседника обратно на пирожок.

Захар вздохнул.

Два приятеля продолжили разговаривать тихими, сиплыми, шепчущими голосами.

– Ведут! Ведут! Ведут! – громко выговаривал, тяжело дыша, мальчуган, бегущий между рядов рынка.

Губы Георгия задрожали и посерели. Захар и Сан Саныч куда-то сразу улетучились. Продавцы испуганно переглядывались, вздрагивали, причитали. На минуту на рынке воцарилось молчание: всё замерло, всем было страшно. Гудок поезда разрезал эту зависшую над рынком тишину.

– Пойдём на вокзал, – коротко распорядился Георгий.

– Зачем? Что ты собрался там делать? – лицо Кирилла сделалось капризным.

На глазах братьев Онисиных все покидали свои места и бежали к вокзалу.