Нувола

– Тот вечер я провела в таверне, – донеслось из-под всклокоченных кудрей. – Отмечала мой шестнадцатый день рождения. На него никто не пришёл, поэтому весь праздничный пирог достался мне. И вся выпивка, – не без удовольствия вспомнила Нувола, перед тем как снова помрачнеть. – По возвращении домой я была чертовски пьяна, и тут же уснула. Проснулась только ночью, когда за дверью послышались гневные голоса деревенских жителей. Они кричали, что… Что я сожгла деревню, погубила много жизней… – Нувола взглянула на Скуро так пронзительно, что он едва не подавился. – Я бы ни за что так не поступила! Я им не навредила, даже когда они приняли меня за кролика! Ты мне веришь, Скуро?

– Я едва тебя знаю, – ответил Скуро, лениво умывая мордочку после плотной трапезы.

– Справедливо, – потупила взгляд ведьма.

– Но злодеи обычно не спасают мышей и не угощают их ненастоящей едой, – с благодарностью добавил Скуро.

При этих словах Нувола приободрилась и продолжила печальный рассказ:

– Когда я поняла что происходит, жители деревни уже пытались выломать дверь. В кромешной тьме я кинулась к шкафчику с зельями, надеясь найти зелье невидимости. Действует оно недолго, но я бы успела сбежать… – голос Нуволы задрожал от жалости к себе. – Но я запаниковала! Я перепутала склянки! Вместо зелья невидимости выпила оборотное!

– Это очень плохо. Да?.. – безотчетно отозвался Скуро, неумолимо погружаясь в сытый сон.

Он впервые увидел, как краска залила её лицо.

– А ты как думаешь? Я, Нувола, самая могущественная ведьма Фарпитсгейта, превратила себя в кролика! Да если слухи об этом поползут по стране, все эти завистливые невежды, смеющие называть себя ведьмами и колдунами, поднимут меня на смех!

Нувола издала мученический стон и упала лицом в подушку.

– Но это ещё не самое страшное, – промычала она. – Оборотное зелье очень мощное. Одной капли достаточно, чтобы обратить человека в зверя на целый месяц. А я так испугалась этих деревенщин, что выпила всю склянку! До дна. Если не раздобуду антидот, полжизни проведу в таком обличье! Эти бесполезные лапы, этот нелепый хвост, уши… Какое унижение! – отчаянно воскликнула Нувола.

– Что же такого унизительного в лапах и хвосте? – осуждающе спросил Скуро сквозь сон. – И особенно в ушах…

– Не обижайся, Скуро, – смутилась Нувола. – С ушами и хвостом я ещё могу смириться, но без человеческих рук мне не приготовить ни одного зелья. К тому же, судя по тому, как вёл себя Вилли, люди не понимают, что я им говорю. Хотя, – задумалась ведьма, – они и прежде меня не понимали.

– Белые ушки… Ба-бах… – лепетал мышонок.

– Поэтому я обсуждаю свои проблемы с мышью, – проворчала Нувола, заметив, что мышонок уснул.

Тяжело вздохнув, она уставилась на потолок, игнорируя крылья моли, успевшие усеять её с ног до головы.

– Кролик! – фыркнула она. – Почему именно кролик?

– Шляпа? – раздался встречный вопрос где-то над ними.

От голоса, который его задал, Нувола покрылась мурашками и подскочила на диване в попытке стряхнуть их. Скуро тоже проснулся и прижал уши, превратившись в прежний, ожидающий неприятностей комок нервов.

– Вы устроили весь этот шум из-за какой-то шляпы? – ещё раз уточнил женский голос, низкий, но наделённый такой истерической звонкостью, что от него инстинктивно хотелось держаться подальше, как от огромной сосульки, только и ждущей момента, чтобы обрушиться на голову беспечного прохожего.

Скуро попробовал представить себе ту, кому он принадлежал: женщина средних лет. Властная, обременённая большой ответственностью и приступами мигрени. Скуро захотел остаться в иллюзорном мирке Нуволы навсегда. Наблюдая за выражением лица ведьмы, он понял, что та полностью разделяла его желание.

– Но это та самая шляпа, госпожа Центелла, – послышался робкий ответ.– Маленькая, из красного рами. Вот, взгляните.

– Нувола, мы точно прибыли туда, куда нужно? – прошептал Скуро, ощущая, как беспокойство снаружи нарастает с каждой секундой, наполняя шляпу невнятным гулом. – Ты не ошиблась?

– Если бы, – процедила Нувола и нехотя поплелась к выходу из шляпки.

Каждый следующий шаг Нуволы был тяжелее и медленнее предыдущего. Казалось, что, выбравшись наружу, ведьма обратится не в кролика, а в простоквашу. Терзаясь неопределённостью, Скуро замер, гадая о том, какой приём ждал их за пределами полей шляпы. Все его догадки были неутешительными, однако любая из них страшила его не так сильно, как перспектива остаться в красной пожирательнице моли в полном одиночестве. В конце концов, ничто не гарантировало, что она не решит разнообразить свой рацион мелким грызуном. Подгоняемый этой мыслью, Скуро бросился вслед за ведьмой и прошмыгнул наружу за секунду до того, как дверь затворилась за ним со ржавым и тяжёлым, плюшевым и податливым эхом.

Глава 3. Центелла

– Признавайтесь, чья это шутка?! – прогремела Центелла, направив на шляпку указательный палец с длинным и острым ногтем – не менее устрашающим, чем любой из двенадцати мечей, окруживших головной убор, боязливо поёживавшийся под их лезвиями словно последний боровик на чемпионате грибников.

– По всей видимости, это проделки Нуволы, моя госпожа, – осмелилась вымолвить фея Ликвириция, помощница Центеллы, чьё предположение тут же было встречено надменным пренебрежением.

Ликвириция менее всего походила на беззаботное сказочное существо, порхающее среди цветов и умывающееся утренней росой. Она, как и все феи её вида, внешне отличалась от человека слегка заострёнными ушами, да наличием крыльев, достаточно крупных, чтобы поднять её в воздух. Однако бедняжка уже не помнила, когда летала в последний раз. Когда-то чешуйки её крыльев переливались нежным лавандовым оттенком и не были такими серыми и тяжелыми, как теперь. Её силуэт не был зажатым и сутулым – присущим для тех, кто привык принимать удары, не давая сдачи. Цвет её некогда наивного, излучавшего надежду лица не был бледным, как у Нуволы, на воспитание которой её госпожа тщетно потратила столько усилий…

«И всё же, я всё ещё здесь, – думала девушка, с тоской наблюдая за Центеллой, продолжающей высматривать виноватых среди своих доблестных, растерянно переглядывающихся фей-мечниц, – прислуживаю этому испорченному ребёнку, который ни во что не ставит своих слуг».

– Глупости! – вздернула подбородок Центелла.– Нуволе прекрасно известно, что ей запрещено появляться в долине Байнемит.

– Но на её шляпку запрет не распространяется, – заметила одна из мечниц, в то время как другие не смогли сдержать смех.

– Вот как?! – воскликнула Центелла, потушив искру хохота.

Она не могла позволить, чтобы хохот разгорелся здесь, в превосходной акустике просторного парадного зала, где они находились: это было бы крайне унизительно.

– Я изгоняю тебя из отряда! – гневно топнула ножкой Центелла. – И так будет с каждым, кто дерзнёт искать лазейки в правилах этого замка.

– Ну, раз моя служба окончена, – пожала плечами мечница, не заметив, как её соратницы сгрудились поплотнее и сдвинули щиты в её сторону, – то могу, наконец, высказать всё, что думаю о тебе и твоём треклятом замке.

– Мечница Соррел, поверьте, вам не стоит этого делать, – перешла на предупреждающий шепот Ликвириция.

– Почему же не стоит? – хладнокровно усмехнулась Центелла. – Давай послушаем.

Стальная кираса Соррел поднялась над запасом чистого горного воздуха, наполнившего её лёгкие, чтобы через мгновение обратиться в грязный поток сквернословий в сторону её бывшей госпожи и нескольких портретов пращуров Центеллы, висящих в покоях мечниц, оживающих по ночам и болтающих без умолку, обсуждая, в основном, занавески.

– За те шестьдесят восемь лет, что я тебе служу, неблагодарная ты дрянь, я ни разу… – Соррел застыла на месте.

Первые несколько секунд слуги надеялись, что она подбирает слова пообиднее. Но Соррел так и не закончила свою мысль в этот день. Она закончила её спустя две недели в лесу неподалёку от замка, чем довела до истерики белку, прятавшую запасы на зиму в её доспехах и принявшую всё на свой счет.

– Скука, – буркнула Центелла под огорченный гул, донесшийся из разных уголков зала. – Следующий!

– Госпожа Центелла, – легонько потыкала её по рукаву Ликвириция.

– Неужели больше нет желающих испытать на себе действие моего волшебства? – жеманно протянула фея.

– Госпожа Центелла!

– Какая жалость.

– Госпожа…

– Ну что тебе?! – рявкнула Центелла.

Ликвириция втянула голову в плечи и молча кивнула в сторону кролика, показавшегося из шляпы. Мечницы испустили возглас умиления.

– Что за нелепость?! – рассверипела Центелла, на которую теперь никто не обращал внимания. – Эта ведьма совсем страх потеряла?! Я ей покажу. Эй, Рукколо! Позовите Рукколо!

– Я здесь, госпожа, – отозвался главный повар, наблюдавший за сценой в зале уже несколько минут и, как и многие слуги, сожалевший, что Соррел не позволили договорить.

– Запечь кролика в шляпе и отправить его в Гримснест, к этой несносной ведьме! – приказала Центелла.

– И мышь?

– И мышь! Какую мышь?

– Эту, моя госпожа.

Если бы Скуро отвлёкся от удивления, вызванного обликом Центеллы, то, возможно, заметил бы, что целый отряд фей-мечниц взмыл под потолок, но даже в этом случае он не поверил бы, что их отступление было вызвано его появлением.

Как правило, феи не боятся змей, тараканов, пауков и уж тем более мышей: сильная связь с природой и всё такое. Но после сорока двух войн с соседями Фарпитсгейта и эпидемий красного, жёлтого и зелёного мора, извечными спутниками которых были крысы и мыши, почти все феи-мечницы предпочли природе неприступный замок в горах долины Байнэмит, жевавшей ландшафт на северной границе государства Фарпитсгейт и маленькой заснеженной страны Свартбайн. Удалённость от какой бы то ни было суеты и наличие двадцати с половиной котов-призраков делало замок Центеллы не самым плохим местом на многострадальной планете Мицелиа.

Увы, о хозяйке замка нельзя было сказать то же самое. Она была старше, чем большинство ныне существовавших стран Мицелии, но неплохо сохранилась благодаря могущественному дару – способности останавливать время. Спустя две тысячи лет она всё ещё выглядела как девочка лет десяти. В её изумрудных волосах не было ни одной седой пряди, несмотря на бесконечную череду обидных реплик в сторону её строгого, взвинченного на макушке пучка. Увы, её дар не был властен над голосом – он был хриплым, низким и оглушительно острым. Даже расстроенный контрабас, на котором решили поиграть пилой, чем расстроили его ещё больше, не смог бы передать несказанный скрежет её модуляций.

Но сейчас Центелла молчала: слушать её было некому. Заморозив время в зале, она пристально смотрела на Скуро. Её белые глаза встретились с черными бусинками грызуна и не увидели в них ничего необычного. Лишь скучный, первобытный страх. Центелла сжала подол своего темно-зелёного платья в кулаках. Прозрачные стёкла её крыльев раздраженно дрожали. Скука. Страх. Самые постоянные обитатели её замка. Вечно сидят в её гостиной, роются в её книгах, жалуются на безвкусную еду, а потом обиженно заявляют: всё не то!

«Чтоб тебя, Нувола».

Время пришло в движение.

– Рукколо, стой, – лениво повелела Центелла, не пытаясь обогнать долю секунды, через которую повар прикоснулся к крольчихе.

За шипящим разрядом тока последовало удивлённое «Ай!», тяжёлое «бум» и беспомощные крики с потолка. Центелла утомлённо закатила глаза.

***

Торопливое эхо каблучков Ликвириции едва поспевало за зелёным пучком Центеллы, парившим в сторону своего кабинета, чья массивная дверь зияла в конце высокого тусклого коридора, спрятанного за мириадами портретов и гобеленов.

– Ликви, ты что же, до сих пор не пользуешься своими крыльями? – недовольно спросила Нувола, выглядывая из шляпки, которую помощница несла в трясущихся руках. От тряски ведьму начинало подташнивать.

– Так и есть, госпожа Нувола, – хмуро пробормотала Ликвириция, явно не желая развивать эту тему.

– Ты ведь знаешь, что происходит с феями, которые не летают, – раздражённо прошептала Нувола. – Их крылья отваливаются. А без них феи стареют и умирают за считанные месяцы.

Скуро, утомленный перемещениями в шляпке, и потому предпочевший притулиться у Ликвириции на плече, почувствовал, как оно приподнялось и задрожало. Походка феи ускорилась. Мышонка неприятно удивило надменное раздражение, с каким Нувола говорила несчастной фее о её скорой участи. К его огромному сожалению, безответное смущение Ликвириции только раззадорило ведьму:

– Ликвириция, как лишишься крыльев, отправь их ко мне в Гримснест, – язвительно протянула она. – Из них я приготовлю редчайшие зелья! Обещаю, я отправлю тебе парочку, чтобы скрасить твои последние деньки.

– Нувола, зачем ты так? – в ужасе пролепетал Скуро.

– Следи за языком! – рявкнула Центелла, развернувшись в воздухе и угрожающе нависнув над крольчихой.

– Посуди сама, Центелла, – усмехнулась Нувола. – Ликви крылья не нужны, такое добро пропадает, ты ведь знаешь как сложно раздобыть этот ингре…

—Спасибо, госпожа Центелла, – выдавила Ликвириция, всхлипывая на ходу.

– Не благодари, – пробурчал пучок.

И в наступившем молчании до мышонка донёсся звон… Нет, цоканье… Нет-нет, целый оркестр звуков, каждый из которых пел на свой лад лишь два слова, которые ни о чем ему не говорили: «тик» и «так». Какафония становилась всё громче по мере того, как дверь кабинета Центеллы становилась ближе, но стоило двери отвориться… Каждая стрелка, шестерёнка, пружинка, автоматон – замерли, словно их никогда не приводили в движение. Песчинки песочных часов застыли в воздухе, вода в клепсидрах обратилась в лёд, а с солнечных часов исчезла тень. Мышонку было неведомо предназначение часовых механизмов, поэтому зловещее молчание, которым они встретили хозяйку кабинета, его нисколько не смутило. Однако их многообразие, заполнявшее собою комнату до такой степени, что невозможно было различить цвет обоев и половиц, не оставило его равнодушным.

– И так каждый раз, – простонала Центелла, подлетая к глянцевому рабочему столу. – Здесь собраны часы лучших мастеров Мицелии. Каждый из них хвалился своей работой и клялся, что уж их-то часы никогда не остановятся. И всё же… – глаз Центеллы сдегка задергался. – Ликвириция, время.

– Шесть часов двадцать девять минут, госпожа, – отчеканила помощница.

Центелла обратила к Скуро обречённый взгляд.

«Сейчас она так похожа на Нуволу», – подумал Скуро.

– Это время, – сказала Центелла с видом, будто объясняет что-то очень важное.

– Да, я уже понял, – заверил её Скуро, спустившись на стол по тонкой руке Ликвириции.

– Вряд ли. Видишь ли… Время… Оно меня ненавидит. Мой дар злит его, не даёт ему покоя. Поэтому оно издевается надо мной так изощренно. Мой голос, эти бесполезные часы, неблагодарная воспитанница…

Ликвириция, время.

– Шесть часов тридцать минут.

—Хорошо, хорошо… – Центелла обратила задумчивый, тяжёлый взор на Нуволу, украшавшую край стола рядом со стопкой свитков и букетиком эдельвейсов в серой вазе.

– Ликви, ты думаешь о том же, о чем и я?

– Возможно, госпожа. Сейчас Нувола похожа на чучело, госпожа.

– Она и в прежнем виде не слишком от него отличалась, – Центелла выдавила презрительный смешок. – Но я думала не об этом, а о том, что в этом замке стоит запретить шесть часов тридцать минут. Большинство самых докучливых неприятностей случаются в шесть часов тридцать минут. Ты не находишь это странным?

—Извините, – решился вновь обратить на себя внимание Скуро, – Нувола теперь всегда будет такой? Вы никогда её не расколдуете?

– Ты хочешь в этом убедиться?

– О нет, вы не так поняли, я просто…

– Как тебя зовут, малыш? – перебила Центелла.

– Скуро, – пискнул мышонок.

– Итак, Скуро. Ты всё ещё говоришь со мной только потому, что тебе удалось заинтриговать меня. Поверь, это уже давно никому не удавалось. Но с этой секунды будь осторожен и выбирай слова, потому что твоя дальнейшая судьба и участь Нуволы будут полностью зависеть от того, что ты нам расскажешь, ты понял?

– Я… – растерялся Скуро. – Но я же не…

– Мне известно, что ты не её фамильяр,– брезгливо поморщила нос Центелла. – Тусклая шерстка, хилое тельце, трясущиеся лапки и этот голодный взгляд…

Центелла со скрежетом пододвинула к Скуро блюдце, до краёв наполненное кедровыми орешками. Скуро не раздумывая принялся за угощение, тут же позабыв едва нахлынувшую обиду.

– Нет, ты не её фамильяр. Да и после случая с Фридрихом, она бы вряд ли решилась завести ещё одного…

– Бедяжка Фридрих! – вздохнула Ликвириция.

– Призрак той его половины, что кхм-хмм… С хвостом, до сих пор гоняет мышей и крыс в моём замке, – покачала головой Центелла.– Что случилось с первой половиной, можно только догадываться, потому что Нувола наотрез отказалась поведать нам детали. Скуро перестал жевать, чувствуя, как еда соперничает с комом в горле. Сочувствие к коту он, разумеется, не разделял, и ещё меньше хотел разделять кота в своём воображении, но воображение ему не подчинилось.

– Итак, почему моя крестница выглядит как зимняя шапка? – Центелла нетерпеливо забарабанила пальцами по столу.

– Ваша крестница? – переспросил Скуро.

Но, получив в ответ лишь ядовитый взгляд, бледный как бутоны белены, спешно вернулся к воспоминаниям о событиях этого утра. Ему казалось, что их было больше, чем часов в кабинете Центеллы. Но, в отличие от них, эти воспоминания тикали в его сознании, словно бомба замедленного действия, готовая взорваться в любую секунду.

– Нувола… – начал Скуро, только чтобы разрыдаться так горько, как мыши только способны на это.

– Ожидаемая реакция, – сказала Центелла, переглянувшись с Ликвирицией.

– Она спасла мне жизнь, – собрался Скуро. – А потом рассказала, что попала в беду. Что люди из деревни обвиняют её в пожаре, а в кролика она превратилась случайно, по ошибке приняв не то зелье. Она надеялась, что вы сможете ей помочь…

Мышонок умолк. Центелла и Ликвириция негласно присоединились к раунду игры в молчанку.

– Она спасла тебе жизнь? – проиграла Центелла. – Зачем?

Скуро покачал головой, задаваясь тем же вопросом. Центелла задумчиво поднялась из-за стола и подлетела к окну. Она всегда подлетала к окну, когда ей хотелось задать риторический вопрос горному пейзажу, выпендривающемуся перед её замком уже лет шестьсот.

«За что мне всё это?» – спросила она про себя.

«Я, типа, не знаю. Но я красивый, правда? – ответил пейзаж. – Зацени закат».

– С Нуволой всегда было непросто, – приготовилась к рассказу Центелла, сложив руки в за спиной и выбрав точку на горе, чтобы бесцельно созерцать её. – Пятнадцать лет назад дела привели меня в столицу Фарпитсгейта – город Олдпит. Накануне возвращения в Байнэмит я решила прогуляться по парку, но время в очередной раз заманило меня в ловушку, сорвав с погоды маску тёплого осеннего вечера. Проще говоря, на парк обрушился ливень и мне пришлось искать укрытие. Да, я не могла позволить себе остановить стихию с помощью своего дара, ведь мне предстояла долгая дорога домой, нужно было беречь силы. Итак, мои крылья очень быстро намокли и, лишившись возможности лететь, я ковыляла по раскисшей дороге в полной темноте, когда неподалёку от меня вспыхнула молния. В тот же миг я услышала крик. Гром почти сразу заглушил его. Не знаю, почему я последовала за этим криком, но было в нём что-то… Нечто…

Пучок Центеллы едва заметно покачнулся.

– Очень скоро я набрела на жертв той молнии: молодую женщину и годовалую девочку. Её мать, (а я склонна полагать, что та женщина была её матерью), не выпустила младенца из объятий даже после смерти. Я была уверена, что девочка мертва – она молчала, её кожа была бледной и холодной… Но когда я прикоснулась к её руке чтобы проверить пульс, девочка закричала.

Центелла прислонилась к окну широким лбом.

– Я забрала девочку, и вскоре мы спаслись от ливня в небольшой церквушке. Тебе было интересно, как я стала её крёстной? Местный пастор очень удивился, увидев фею с ребёнком на руках, но узнав о случившемся, вбил себе в голову, что у девочки второй день рождения, что сама судьба привела нас в эту церковь, поэтому ребёнка следует окрестить. Я была согласна на что угодно в благодарность за тёплую одежду и горячий чай. Если бы тот добрый пастор знал, что сразу после дождя я оставлю Нуволу в сиротском приюте «Грустный мотылёк», в этом мрачном месте за городом, посреди лесной глуши… Чувствовала ли я вину? Конечно, я ведь не чудовище. Но навязанное материнство в мои планы не входило.

Центелла оставила на окне отпечаток лба и своего дыхания. Солнце утонуло в собственном соку. Ликвириция зажгла свечи.

– Не смотри на меня так, Скуро… Вернее, посмотри на меня! Я не напрасно полагала, что через каких-то пятнадцать лет Нувола не будет воспринимать меня всерьёз. Она прожила в приюте семь лет, и да – за все эти годы я ни разу её не навестила. Ограничилась тем, что оплачивала её содержание и надеялась, что с ней хорошо обращаются. А затем, спустя семь лет, получила известие о том, что приют сгорел. Из восьмидесяти детей выжили трое, включая Нуволу, но после пожара дети скрылись в лесу, и об их дальнейшей судьбе не было известно. Я сразу же отправилась на её поиски. Они были недолгими: я нашла её в рваной одежде, босоногую, обгоревшую. Она плакала рядом с дымящейся тушей медведя. Тогда-то я и поняла, что Нувола – носитель фульгура.

– Фульгура? – прикусил язык Скуро.

– Фульгур… – прорычала Центелла, будто это слово весило пару тонн. – Это редкий паразит, которого крайне сложно отличить от обычной молнии. Почти все его носители умирают через доли секунды после заражения. Но если спустя несколько секунд носитель всё ещё жив, сам фульгур начинает поддерживать в нем жизнь, наделяет страшным, разрушительным даром и прескверным характером.

– Вы хотите сказать… Вы думаете, Нувола сожгла тот приют? И устроила пожар в деревне?

– Разве это не очевидно? Ликви, время!

– Шесть часов сорок три минуты.

– Запрещу… – прошептала Центелла себе под нос.

– Вы сможете помочь ей? – теперь уже Скуро терял терпение.

– Какой в этом смысл? Даже если я помогу ей, Нувола снова навлечёт на себя неприятности, и на меня заодно. Сколько бы я ни пыталась научить её контролировать свои способности, она никогда не прислушивалась ко мне, никогда не ценила моих усилий. Результат ты знаешь сам. Она опасна, Скуро. Её дар нестабилен. Поэтому у меня нет ни малейшего желания расколдовывать её.

– Но Нувола уверена, что не виновата в пожаре!

– Она никогда не умела признавать свою вину.

– Нувола пришла к вам за помощью! Как вы можете так поступить с ней?

– Это справедливое наказание за преступления, которые она совершила. Поверь, в виде охотничьего трофея она принесёт этому миру меньше неприятностей.

– А как же я? – попятился Скуро, приготовившись бежать. – Что вы сделаете со мной?

Личико Центеллы изменилось в снисходительную насмешку.

– Ничего. Я отпущу тебя в лес.

– После всего, что я узнал? – недоверчиво пробормотал Скуро.

– Ох беда, посмотрите, кто узнал коварные замыслы Центеллы! Неужели ты забыл, Скуро? Ты просто мышь. Мы, феи, живём долго. Очень долго. Но ты, Скуро, превратишься в пыль года через три. А это значит, что я могу рассказывать тебе всё, что душе угодно. Ещё орешков?

Шерсть Скуро встала дыбом от беспомощной злобы.

—А как же ваша помощница? – произнес Скуро, задыхаясь от негодования.

– При чем здесь Ликви? – подняла бровь Центелла.

– Она тоже здесь, она слушала наш разговор! Неужели её жизнь тоже ничего для вас не значит?

– Скуро… – мрачно процедила Центелла. – Осторожно…

– Неужели вы посвящаете Ликвирицию в свои тайны в надежде, что она скоро умрёт? Вы ничем не лучше… – Скуро набрал в легкие чистый горный воздух. – Вы ничем не лучше Нуволы!

Центеллу затрясло от ярости.

– Да как ты смеешь! – взревела она. – Ликви, время! Я сделаю одолжение этому жалкому созданию, назвав ему время его смерти!

– Шесть часов сорок шесть минууут! – пропищала испуганная помощница, спрятавшись за огромными часами с позолоченным маятником и с прискорбием осознавая, что любые призывы к спокойствию теперь лишь подольют масла в огонь.

Центелла взлетела к потолку. Её прозрачные крылья дребезжали словно поддужные бубенцы, воздух вокруг них исказился в бурлящую рябь. Направив на зажмурившегося мышонка указательный палец с длинным и острым ногтем, она провозгласила плаксивым голосом маленькой, обиженной девочки:

– Ты и эта мерзавка навсегда останетесь в зааамм!..

Скуро приподнял ушки и приоткрыл глаза. Переполненное яростью лицо феи превратилось в пунцовую маску. Пряди, выбившиеся из её пучка, делали его похожим на кактус. Фея парила в воздухе, но и она сама, и её крылья были неподвижны. Законсервированная в континууме, в окружении безмолвных часов, Центелла производила жуткое впечатление.