Изакку

– Где это случилось?

– И вы туда же? Тоже хотите посмотреть на это? Вы наверно из Рима, да?..

Андре не стал развивать этот разговор и решил молча пойти дальше.

– Просто идите вперед, – сказал ему вслед мужчина. – Здесь только одна смотровая площадка.

За рыночной площадью, куда его направил торговец, справа от большого рекламного щита с надписью: «Танцуй и пой, моя Анджела» лесенкой вверх поднимались ветхие, уже, кажется, ставшие достоянием Средневековой истории, частные домики. К обвитым сорняками металлическим перилам по всей длине были привязаны короткие разноцветные свадебные ленточки.

Толпа словно разветвилась. Половина людей ушли по лестнице вниз, половина – вверх на смотровую площадку. Как сверху, так и снизу образовалась оживленная очередь. Андре решил спуститься вниз, обойдя весь поток. Он пошел по дороге, как вдруг из-за спины его послышался шум сирены скорой помощи. Сделав еще несколько шагов по небольшому искусственному оврагу, он увидел лежавшее на камнях тело. Он только теперь задал себе вопрос: «что я здесь делаю?..» В спину подул легкий ветер, от которого, ему стало холодно. Он развернулся и пошел обратно, надеясь, что Морено ждет его в том же месте или где-то поблизости.

С упрямой настойчивостью писателя настигали лихорадочные мысли. Он шел, сунув руки в карманы, не успевая за собственными прерывистыми соображениями, как вдруг из-за угла выскочил автомобиль скорой помощи и так стремительно пронесся рядом, что его обдало ветром. Он посмотрел за ним вслед, но солнце ослепило ему глаза, принудив вновь опустить голову. Вдруг машина, издав шум, остановилась и сдала назад. Водитель отворил дверь кабины, из которой вышел молодой медик.

– Синьор! Прошу, помогите… скорее!

Андре не показалось. Врач обращался к нему. Ни о чем не думая, он побежал к машине скорой помощи.

– Что случилось?

– Вы должны мне помочь… у нас стажерка… она упала в обморок и до сих пор не может прийти в себя. Мне нужна ваша помощь.

– Хорошо, я здесь! – сказал Андре и вошел в внутрь. Он мгновенно побледнел, увидев едва узнаваемое лицо.

На носилках лежал тот самый старик. Тоненькая майка его была полностью пропитана кровью. Весь в ранах, он мог только выдыхать, а вдох ему давался с большим трудом. Старика бросало в дрожь. Жизнь угасала в нем с каждой секундой. Андре с трудом собрался и сел подле больного.

Старик в болезненной горячке пытался что-то сказать, но его слова невозможно было разобрать.

– Вытрите руки и придерживайте ему кислородную маску, – сказал медик, – он сломал челюсть, а эта сумасшедшая, – бросил он в сторону стажерки, которая дрожала и плакала сидя рядом с водителем, – боится к нему подойти.

– Очнись же, очнись, – повторял Андре.

– Он вас не слышит, – сказал врач.

– Но он же в сознании!

– Да, в сознании. В относительном. Он в бреду.

– Вы спасете его?

– Я не знаю… перестаньте задавать вопросы… Вдруг он все же слышит…

– Да. Именно поэтому я призываю его к жизни. Я видел его сегодня. Он пел рядом с рынком и о чем-то скорбел. Это была тяжелая, грустная песня… Наверно у него что-то случилось. Что-то нехорошее.

– Оставьте это, синьор. Я должен доставить его в больницу. Мне только хуже от ваших разговоров. Если я буду копаться в судьбе каждого больного, то вскоре сам наложу на себя руки. Хватит.

– Простите, – тихо произнес Андре.

В последующие минуты он сделал все, как велел медик, но состояние старика только ухудшалось. Все попытки доктора спасти ему жизнь оказались тщетными. Автомобиль сбавил скорость и остановился. Медик написал в журнале время смерти и стал заполнять прочие документы. Он был огорчен, и ничего вокруг не замечал.

– Я должен ехать с вами? – спросил Андре, медленно убрав руку от лица старика и потерев себя за колени.

Медик поднял красные от недосыпания глаза, прикрыл их ладонью и тихо произнес:

– Нет, вы можете идти. Простите, что пришлось вас…

– Вам незачем извиняться. Вы сделали все, что могли. Знаете, мне показалось, что он уже был мертвым… когда пел ту песню.

– Вы впервые видели такое? – спросил врач. – Чтобы человек умер на ваших глазах.

Андре, помрачнев, отвернулся и встал.

– Простите, мне нужно идти…

– Да, конечно… еще раз простите, что поставил вас в неудобное положение.

– Вы все сделали правильно, – сказал он и вышел из машины.

Глава 3

Вопрос о бытии есть как раз вопрос практический,

вопрос, в котором заинтересовано наше бытие,

вопрос жизни и смерти.

И если мы в области права держимся за наше бытие,

то мы не поступимся им и в логике. [9]

Возвращаясь, он вновь взглянул на часы. Прошло чуть больше получаса, как он вышел из такси. «Как же быстро», – подумал профессор. – «был человек и вот его уже нет…»

Он шел обратно, надеясь встретить Морено в том же месте. Теперь он уже не спешил. И все вокруг него будто также стихло. Андре смотрел вокруг, стараясь идти по редким теням, отброшенным от высоких домов и деревьев. Солнце сливалось с крышами, разбив вокруг себя мерцающий сад пестрящегося света. Из окон слышались веселые мелодии, и пахло жареным мясом, а старики, сидя в тени виноградных рядов, играли в настольные игры, крутя своими древними мундштуками и куря собственноручно выращенный табак. Он решил поговорить с ними.

– Простите, синьор, – обратился он к одному из них. – Можно немного занять ваше время?

– Заблудился что ли? – спросили его.

– Подожди, Лука, ну что ты сразу, – сказал, обращаясь к товарищу, другой старик. – Чего хотел, сынок?

– Тут в двух шагах недавно открыли торговые лавки. Я помню, раньше это было место, где проводили выставки художники и скульпторы. Так вот, один старик пел у статуи ангела, рядом с рынком, он примерно вашего возраста.

– И что дальше? Ты узнал его?

– Нет. Я сегодня впервые его видел.

– И что же ты сюда явился? Зачем он тебе? – спросил другой игрок, размяв в кулаке игральные кости.

Филлини с досадой опустил голову и произнес:

– К нему никто не подходил. А я видел, что его что-то мучает, решил, что он бездомный и хотел помочь, но я очень спешил. Я дал ему свой пиджак, немного денег и ушел, а когда вернулся, его уже не было на том месте. В общем…

Во рту пересохло, он не знал, как это произнести. К нему подступал знакомый с детства страх. «Как же это делают другие люди…»

– Он бросился вниз. С перил…, – сказал он быстро и неуловимо для самого себя.

Лука вскочил и, шагнув вперед, схватил Андре за рубашку.

– Да что ты несешь, болван! Какой черт привел тебя? Ты что, пьян?

Андре помотал головой.

– Я трезв, синьор. Все, что я сказал, правда. Мне жаль… Вы знали его?

– Он… он наш друг, – сказал второй старик. – Где он?

– Его везли на скорой, но не смогли спасти… Он умер по пути в больницу.

– Ну да! Откуда ты знаешь? Тебе что, по телефону сообщили? – крикнул Лука, бросив озлобленный взгляд. – Ренато, да он нас дурачит!

– Я понимаю, вы просто не хотите в это верить. Я был в машине скорой помощи. Он умер на моих глазах.

– Это правда? – спросил его старик по имени Ренато. – Он, правда, умер?..

– Мне очень жаль. – Он подошел ближе. – Этот человек меня потряс… Я не могу забыть его взгляд. Он был очень подавлен.

– Что ты городишь! – повторил Лука, затем повернулся к Ренато и добавил: – Наш приятель разве не в своем уме, чтоб такое учудить?! Может, он вообще о ком-то другом?..

– Лука, ты опять все забыл… У него ведь случилось несчастье, – сказал Ренато.

– Какое несчастье? Какое еще несчастье!

– Рафаэль, принеси скорее лекарства, – крикнул Ренато, поглядев на балкон, где сидел его внук.

– Лекарства, лекарства! – повторил за ним Лука. – Я здоров как бык. Сами пейте свои лекарства… без вас все знаю, – сказал он вдруг, и будто бы смирившись, сел на место.

– Рафа, внучок, иди сюда, – позвал Лука. Он взял у него две белые таблетки, положил на язык и запил водой, затем дотянулся, сорвал с куста несколько гроздьев белого винограда и, положив в пакет, передал мальчику. – А ну, сбегай к Фаусто, наведай старика. Передай ему от меня виноград.

– Ты что делаешь? – отойдя от оцепенения, спросил Ренато. – Куда ты его посылаешь? Иди, иди домой, Рафаэль.

– Бегом! – повторил Лука, и Рафаэль поднялся на носочки. – Мигом, туда и обратно. Скажи Фаусто, что мы навестим его вечером. Все, беги.

– Так значит, он не бездомный? – удивился профессор.

– Ты безумен! – вскрикнул Лука. – Да ты больше похож на бездомного, чем он. Наш Старик богат. А ты, видать, с другой планеты, раз его не знаешь. Фаусто Семприни. Ты разве не слышал о нем? Только невежды его не знают. Он сделал целое состояние на скульптурах, как можно спутать его с бездомным?

– Вообще-то многие с первого взгляда так думают, – сказал Ренато. – Он всегда ходит в рабочей одежде. Для него что мастерская, что улица – одно. Просто одевается, но богат едва ли не как царь Соломон… Глаза нам всегда лгут, ведь и сам Фаусто не стремится показать миру свое богатство.

– Ты почему еще здесь? – Лука так вскрикнул на Рафаэля, что аж зашелся продолжительным кашлем.

На мальчике была широкая майка и короткие шорты, которые он носил, судя по всему, лет с семи. Сейчас ему на вид было десять. Он поправил кепку со знаком Мерседес и рванул, шлепая сланцами по мокрой брусчатке, которую залили водой, чтобы придорожная пыль немного осела.

Андре собрался уходить, но Лука, косо поглядев на него, невежливо попросил остаться.

– Эй, а ты куда собрался?! Пришел, поставил на уши, а теперь решил свалить? Наш старик живее всех живых! Ну что, что? Что глаза вытаращил?

По спине Андре пробежала легкая дрожь.

«Какой абсурд! – подумал он, – старик сошел с ума, не иначе! Превратили смерть друга в комичную сцену… Зачем только я к ним подошел… Они и меня теперь хотят свести с ума».

Ожидая весть мальчика, старики чуть не разругались. Это началось сразу после того, как Андре пренебрег всеми их попытками поймать его на лжи. Он встал в стороне и закурил. Ренато был больше встревожен, и, похоже было на то, что старик что-то знает. А у Луки, судя по всему, были трудности со здоровьем. Одной из его проблем, как догадывался Андре, была кратковременная потеря памяти, которая сразу дала о себе знать. Ренато постоянно что-то ему нашептывал, а тот ахал и кивал головой. Они чем-то делились между собой, в то время как Филлини оставалось только ждать. Он и сам не хотел уходить. Судьба богатого скульптора, который пел траурную песню за минуты до самоубийства, стала для него настоящей загадкой. Он еще не был одержим идеей новой книги, но чувствовал, как происходящее постепенно захватывает его.

Что-то дрогнуло в груди. Впервые в его голову прокралось пугающее сомнение.

И что же, – подумал Андре, – опять все повторяется… круг за кругом. Я жив, а кто-то умирает. Их мысли угасают, а мои продолжают тускло мерцать, рождая все новые вопросы. Что будет, когда иссякнет мое последнее стремление прославиться и обрести бессмертие? Это чувство так близко, как никогда. И потом. Не будет ли Дух жить внутри меня вопреки желанию? Не будет ли он вязнуть в веках, не найдя смерти?

Стало так душно, что пришлось расстегнуть на рубашке третью пуговицу. По лбу катились капли пота. Через минуту зазвучал телефон. На экране отобразилось имя брата.

– Маркус! Прости, брат, я попал в непростое положение… Я опаздываю, да? – Андре взглянул на часы. 13:25. – Прости, Маркус. Я постараюсь приехать как можно скорее.

– Что случилось?

– Все в порядке, не переживай. Приеду и все расскажу.

– Уверен?

– Да.

– Скажи, если я могу чем-то помочь.

– Нет, брат, это вряд ли. Если обед остывает, вы можете…

– Когда нам тебя ждать?

– Я приеду где-то через час.

– Хорошо, – вздохнул Маркус. – Мы ждем.

– Я мигом.

Рафаэль прибежал спустя десять минут. К тому времени Андре выкурил две сигареты и стал уже раздраженно ходить по кругу.

– Ну что? Идет? – спросил Лука.

– Меня не пустили, – сказал Рафаэль. – Полицейские сказали мне, чтобы я шел домой.

– Господи! – взмолился Лука. – Боже мой…

Ренато обнял его, и они оба зарыдали.

Склоняясь над перилами и куря уже третью сигарету, Андре Филлини смотрел вниз. Улица, на которой он находился, была расположена так высоко, что город внизу больше походил на макет. Сам того не желая, он задумался, каково это падать с большой высоты… Он так напрягся от этой мысли, что голова почти закружилась. Пришлось отойти от перил. Бросив и притоптав сигарету, от которой остался один фильтр, он подошел к растерянным старикам.

– Мне жаль. Знаете, я попробую разобраться, если вы поможете.

– Давай не сейчас, – сказал Ренато.

Андре увидел в его глазах беспомощность и боль. Он молча кивнул старику и завернул в переулок. Такси стоял в двадцати шагах от прежнего места. Морено счел настоящей удачей возить известного человека, который к тому же при деньгах, и решил не отпускать его, пока тот сам этого не попросит.

Увидев клиента, Морено подтянул живот, и буквально вывалился из такси, чтобы открыть перед ним дверь.

– Прошу, синьор. Присаживайтесь, – протянул он женским голоском. – Скоро ж вы вернулись.

– Спасибо, что не уехали. Ну, а вот это лишнее – ни к чему меня так встречать.

Андре сел в машину и еще десять секунд ждал, когда таксист втиснет себя обратно в салон.

– Остановите у магазина «Casa del cappello»[10].

– Хорошо, это как раз по пути, – с грустью ответил Морено. – Признаюсь, готов возить вас хоть целый день. Хоть каждый день.

– Это вряд ли, Морено.

– Да? – все с тем же тоном спросил таксист. – Вам что-то не понравилось, да?

– Вы слишком медленно едете. Вот надавили бы на газ, – совсем другое дело. А вы еле ползете.

Морено поднял глаза. Он включил радио, как-то смешно и хитро кашлянул, и резко надавил на газ. Автомобиль заревел, но быстрее стал ехать лишь спустя полминуты. Морено с трудом справлялся с управлением, хоть и превысил свою привычную скорость всего на несколько километров в час.

Андре откинулся на сиденье. Он тонул в красно-желтых абстракциях, возникавших перед его закрытыми глазами, на которые падал, прерывающийся деревьями и домами, солнечный свет. «Надо же, – подумал он. – Как все-таки бесхитростна смерть. Наверно, когда-то и я так умру. На руках у совершенно незнакомых мне людей. Но старик… Фаусто… что же с ним случилось?.. Не может человек кинуться с высоты на камни, не лишившись прежде смысла жизни…»

– Приехали, – сказал Морено. – Мне ждать здесь?

– Да. Я быстро.

Зайдя внутрь, он оглянулся по сторонам и глубоко вдохнул парящий в воздухе запах войлока, смешанного с ароматом фирменных духов от владельца магазина Джана Пьеро Вентолы. Это место было каким-то сказочным. В нем будто сохранился дух прошлого столетия, хотя и был открыт магазин не так давно, но атмосфера старины в нем была выдержана с особым старанием.

– Тот манекен, что стоит прямо за стеклянной витриной, должно быть, привлекает немало женских взглядов, – сказал он продавцу. – Очень стильно. Кстати, позвольте поинтересоваться, почему у вас нет продавщиц-женщин?

– Они ничего не смыслят в шляпах, – с легкой ухмылкой ответил молодой человек. – Но во всем остальном они хороши. Если вы ищете подружку, то есть тут одно… – он произносил это с дурацкой, но привлекательной улыбкой холостяка.

– Нет-нет, я не ошибся адресом. Мне нужна хорошая шляпа. Только не черная, а то под ней голова потеет. «У моего брата небольшая залысина», – подумал Андре и едва сдержался, чтобы не произнести это вслух.

– Есть практически в любых расцветках, только скажите, какой цвет вас устроит. Предлагаю вот такую, – продавец потянулся за шляпой, но покупатель его прервал.

Он присмотрел одну из шляп, которая висела прямо над его головой. «Темная… чуть темнее, чем хотелось бы, – как показалось ему на первый взгляд, – но хороша, даже слишком».

– Дайте, пожалуйста, вон ту. – Он показал на темно-коричневую фетровую шляпу с черной матовой лентой.

– Хороший выбор! – сказал ему продавец, пробив товар и, поблагодарив за покупку, вежливо помахал ему рукой.

Выйдя из магазина, Андре позвонил брату и сказал ему, что будет через пять минут. Купив поблизости цветы, он сел в машину, и она помчала на Sormani strada[11].

Глава 4

Но, слишком прямолинейный и упрямый, Марций не догадывался,

что победа над кем бы то ни было и во что бы то ни стало

свидетельствует не о храбрости, а о немощи и безволии— ведь ярость,

подобно опухоли, порождает больная и страдающая часть души… [12]

Дом, в котором жили Маркус и Бертина, брат и мама профессора, был маленьким, он больше напоминал чердак. Найти нужную квартиру в этом муравейнике для непосвященного человека было делом почти невозможным. Дом буквально подняли из руин после ряда стихийных бедствий почти сотню лет назад, но никого особо не беспокоило его аварийное состояние. Строители в то время, кажется, даже не имели четкого плана, строили, импровизируя, из того, что было под рукой, чтобы как можно скорее заселить нуждающиеся в помощи семьи.

Андре нечасто приезжал их навестить. Он и не помнил, когда в последний раз здесь бывал. Может, месяц, а может и три тому назад он привез им полный холодильник продуктов.

Несмотря на это, ему всегда были рады. Он и в этот раз, как и в любой другой, стучал в их дверь, опустив голову от внезапно нахлынувшего чувства вины. Прислушиваясь к приближающимся с той стороны двери шагам, Андре бросил взгляд на часы. 14:15. «Придется остаться подольше, – подумал он, – иначе обидятся, что опоздал на целый час, да еще и спешу уйти».

Дверь открылась. За ней стоял Маркус. Он был почти на голову выше своего брата, хотя и младше на четыре года. Маркус с детства занимался борьбой, отчего шея сделалась очень широкой, переходящей в большие скулы. Несмотря на это, взгляд у него всегда был добрым, даже чересчур мягким. У него были большие карие глаза. В выборе гардероба Маркус ориентировался исключительно на собственный вкус. Мнение других по этому поводу его не интересовало, хоть кто-то и мог посчитать его старомодным. В тот день на нем была серая футболка с надписью «папа». Ее подарили друзья Маркуса, потому что у него рано стали выпадать на макушке волосы и над ним стали подшучивать, называя папой. Маркус, хоть и не одобрил такой подарок, но не прочь был носить его дома, поднимая матери настроение.

Взглянув на брата своими большими добрыми глазами, он пожал ему руку, обнял и пригласил в дом.

Андре протянул из-за спины новую шляпу и передал ее Маркусу. В той же руке он держал цветы.

– Прости, цветы не тебе, – сказал он, добродушно улыбаясь. – И еще прости за то, что я опоздал. Непростое выдалось утро.

– Да, брось ты, это мне? В этой шляпе я по меньшей мере буду похож на Франко Неро![13] Можно, да? – Он робко взял свою новую шляпу, держа ее обеими руками, и на секунду застыл. – Она же такая… Андре, спасибо! Пойдем. Расскажешь за столом, что за непростой у тебя день.

– Не хочу испортить вам аппетит. Лучше расскажу потом.

Маркус с тревогой взглянул на брата. Андре знал этот взгляд с детства: Маркус одаривал им старшего брата, когда подозревал за ним какие-то тайные проделки, которых он так боялся.

– Все в порядке? – спросил Маркус пересохшими губами.

«Да, со мной все хорошо», – ответил старший брат, коротко кивнув.

– Ладно, пойдем за стол. Кстати, от тебя пахнет чем-то паленым. Ты что-то поджег? – Маркус рассмеялся и похлопал брата по плечу, но в тот же миг взволнованно напрягся.

– Да, – ответил Андре. – Поджег кукурузное поле на твоей голове.

Тревога улетучилась, Маркус расхохотался. Смеясь и подшучивая друг над другом, они вошли в крохотный зал, в котором стоял маленький стол. На нем были аккуратно расставлены тарелки, разложены вилки и ножи, а посередине возвышалась большая хрустальная ваза с фруктами. Телевизор был выключен еще с тех пор, как мать с отцом разошлись, и отец переехал в соседний квартал.

– От меня правда пахнет дымом? Все-таки и вещи пропахли…

– Да, слегка. У тебя что, случился пожар?!

– Нет. Я случайно подпалил старый цветок на балконе.

– Опять забыл полить цветы?

– Да, у меня все как обычно. А где мама?

– Она на кухне. Садись, сейчас я ее позову.

– Я сам.

Андре вышел в коридор. Он медленно шел, держа в левой руке букет, а пальцами другой руки касался стен дома, который погружал его в воспоминания. В этом сыром доме прошла только его юность. Дом детства был где-то далеко, почти у самого подножия горы Монблан. О нем трудно было думать, о нем не хотелось вспоминать… и счастье в том доме помнилось совсем смутно. Обходя одну из комнат, он быстро отвел взгляд, но, как и всегда, от собственного воображения отвернуться не удалось: оно выстроило комнату в точности, как есть. С единственной солнечной стороны сырой и угрюмой квартиры под окном стояла пустая детская коляска. Это был самый тихий уголок Вселенной. Андре прибавил шаг, будто на последнем дыхании вынырнув на поверхность воды, жадно и отчаянно глотнул воздух. К счастью, кухня была совсем рядом.

– Здравствуй, мама.

Бертина не слышала сына, она склонилась над раковиной и мыла руки. Он с полминуты стоял молча, и только потом понял, что она уже давно помыла их, но о чем-то задумалась, забыв выключить кран. Одета она была, как всегда, скромно и просто. Такая манера одеваться появилась у нее не с возрастом, она существовала ровно столько, сколько Андре ее помнил. На Бертине было серое платье, поверх которого был надет фартук кремового цвета. Темные каштановые волосы она всегда убирала назад, чтобы они не мешали работать. Карие глаза казались уставшими, они резко выделялись на бледном лице. Руки были худыми, а мускулы, под тоненькой кожей, играли при каждом движении. Она походила на безымянную труженицу, которая никогда не ропщет, не требует и не смеет даже просить сверх того, что ей предложит жизнь.

Мать заметила сына только когда тот шагнул вперед. Ее захлестнула нежность.

– Мама, – с волнением произнес Андре. – Он шагнул к ней, обнял и, подарив цветы, поцеловал в порозовевшие щеки.

Бертина старалась не намочить ему спину, но даже так он чувствовал, как крепко она его обнимает. По его плечам побежали мурашки.

– Сынок, – проговорила она, чуть пошевелив губами. – Ты так редко приезжаешь… Я очень соскучилась.

– Мама, – повторил он, как дитя, которому хочется так много сказать, но запас слов ограничивается лишь одним-единственным и нежным «Мама».

Тут к ним подошел Маркус и длинными ручищами обнял сразу двоих.

«Запомни, запомни этот миг», – приказал себе доктор Филлини. – «Это лучший миг в твоей жизни».

Мгновение это было похоже на птичий щебет, которым гласит само Древо жизни.

– Мои хорошие, мои золотые, – светясь от счастья и улыбаясь, говорила мать.

– Ну что, пойдемте за стол? – предложил Маркус.

– Да! Я сильно проголодался, – сказал Андре и, как-то смешно выскользнув из их объятий, направился к столу. – Я не советовал бы вам опаздывать. – Пошутил он.

Бертина, все еще улыбаясь, но без особой вежливости произнесла:

– Мы еще не помолились.

– Опять? – Андре тут же попытался замаскировать кашлем вырвавшееся у него слово. Когда он заметил, что это не помогло, он рассмеялся и, встав, снова обнял маму. – Да, хорошая идея. Поблагодарим судьбу за эту пищу!

– Ты хотел сказать, Бога, верно? – хитро и радостно произнесла мать.

– Как скажешь, мама.

Они закрыли глаза и помолились. В отличае от Маркуса и Бертины, Андре был все это время сосредоточен на дурманящем аромате парминьяны.

– Ну что же, хватит меня мучить, – смеясь, сказал он матери и потянулся к тарелке.

– Ты не меняешься, – уличила его Бертина. – Весь в отца. Он тоже, прежде чем сесть за стол, всегда ворчал, когда мы хотели молиться. Ах, это его ворчание, – грустно произнесла она, опустив глаза. Она поджала губы и глубоко вздохнула.

– Все хорошо, мама, ты знаешь, я не так уж и против…

– Дело не в том, против ты, или нет… дело важное. «Спасение души», знаешь ли, это не те слова, к которым нужно подобрать красивую рифму. Это вопрос жизни и…

Андре едва не подавился.

– Мама, пожалуйста, хватит… Расскажи о том, как вы тут живете. Маркус мне ничего не рассказывает. Он не нашел невесту? Тебе нужна помощница.

Бертина спрятала красные ладони и почти съежилась.

– Странно, что ты говоришь об этом брату. Он ведь младше тебя. Вот тебе-то в самый раз жениться. У твоего отца, между прочим, в твоем возрасте было уже двое детей.

– Мое время еще не пришло, – с гордостью ответил Андре.

– Ладно, давайте покушаем, а то остывает, – предложил Маркус. – Поговорим за чашкой чая, я сегодня купил хороший английский листовой чай.