Ведьмы с Вардё

– Ты Ингеборга Иверсдоттер, да? Моя тетя – двоюродная сестра твоей мамы. – Марен шагала быстро, поэтому Ингеборге приходилось почти бежать, чтобы не отставать. – Сперва я приняла тебя за мальчишку. Ты и одета как парень. Но для мальчишки ты слишком красивая.

Ингеборга почувствовала, что краснеет. Ее пугали манеры Марен. Слишком дерзкие, даже предосудительные. Наверное, это из-за того, что она дочка ведьмы.

Да, дочка ведьмы. Ингеборга сразу же вспомнила, что ведьмы погубили ее брата.

– Я ничего у тебя не возьму… – проговорила она.

Марен резко обернулась к ней и вызывающе подбоченилась:

– Почему не возьмешь?

– Моя мать говорит, что твоя мать была ведьмой.

– Да, это правда, – ответила Марен, к вящему изумлению Ингеборги.

– Она говорит, твоя мать утопила моего брата Акселя.

– А вот это неправда! – горячо возразила Марен. – Она никогда бы не стала вредить рыбакам. Ее собственный муж утонул в море! Моя мать никогда бы не причинила вреда кому-то из нас. Наоборот, она пыталась нас защитить от купцов и их жадности.

Ингеборга закусила губу, не решаясь посмотреть Марен в глаза.

– Тогда что она сделала, если ее объявили ведьмой?

– Губернатор Финнмарка боялся ее, потому что она дружила с саамами, – сказала Марен и снова накрыла холодную руку Ингеборги своей теплой ладонью.

– Пастор Якобсен говорит, что саамы поют хвалы дьяволу, – нахмурилась Ингеборга. – Что они нехристи и безбожники.

– Он так говорит от невежества и от страха, – возразила Марен. – У саамов свои пути. Они знают север, как нам не узнать никогда. Где мы голодаем, они благоденствуют. – Глаза Марен переливались всеми цветами арктических океанов: зеленым, и серым, и даже вкраплениями ледяной синевы. – Моя мать и саамка по имени Элли были подругами, но они никогда не служили злу.

Под пристальным взглядом Марен Ингеборге стало не по себе, но она ей поверила. Она не могла объяснить почему, но в Марен было что-то, притягивающее к себе. Что-то такое, от чего пересыхало во рту, а внутри все трепетало.

Когда Ингеборга вернулась домой, там не было никого. Но она слышала голос матери, которая вместе с другими соседками чинила рыбацкие сети в доме у вдовы Крёг. Мужчины уже вернулись с зимней рыбалки, и теперь надо было чинить лодки и сети, чтобы заранее подготовиться к осени, когда рыбаки снова отправятся в море, на юг за треской.

Ингеборга раздула тлеющие угольки в печке, подбросила торфа в огонь и сварила кашу, добавив в воду чуть-чуть молока, которое ей дала Марен. Она не стала есть сразу, решила дождаться матери и сестры.

Потом она взяла ведро и пошла за водой.

День близился к вечеру, на улице уже смеркалось. Опустив ведро в колодец, Ингеборга подняла голову и увидела Генриха Браше, который шел по тропинке, спускаясь по склону холма от своего богатого дома. Рядом с ним шагала Кирстен с овечкой Захарией в руках. Генрих положил руку ей на голову. Если бы не разница в их одеяниях – Генрих был в роскошном зеленом камзоле и большой черной шляпе, а Кирстен в старом шерстяном платье, доставшемся от Ингеборги, – они могли бы сойти за отца и дочь.

Ингеборга быстро подняла ведро. Ей надо было успеть позвать мать, пока никто ничего не увидел, но было уже поздно. Как назло, именно в эту минуту женщины вышли из дома вдовы Крёг и вынесли наружу только что починенную сеть.

Когда мать Ингеборги увидела Генриха Браше, она сразу же убрала волосы под чепец и оправила юбку. Ингеборга подняла тяжелое ведро и понесла его в дом, чтобы подойти к порогу одновременно с купеческим сыном.

– Добрый день, фру Сигвальдсдоттер. Я нашел эту малышку на дальних болотах, – сказал Генрих, погладив Кирстен по голове.

Другие женщины поспешно разошлись по домам. Никто не остался снаружи, никому не хотелось, чтобы их увидели за разговором с купеческим сыном, который к тому же мог поинтересоваться, не собираются ли их мужья отдавать долг. Но Ингеборга не сомневалась, что все соседки – все как одна – смотрят на них через щели в дерновых стенах. Следят, будто ястребы. Их мысли роятся, будто черные мухи.

– Что тебя понесло на болота, Кирстен? – укоризненно проговорила мать. – Ты же знаешь, как там опасно.

Ингеборга прекрасно знала, что, если бы рядом не было Генриха, мать отвесила бы младшей дочери знатную оплеуху.

– Я потеряла Захарию, – призналась Кирстен и сгорбилась в ожидании материнского гнева. Но мать отвлек Генрих Браше.

– Я могу к вам зайти на минутку, фру Сигвальдсдоттер?

Мать Ингеборги слабо кивнула и покраснела.

– Надо поговорить насчет долга вашего покойного мужа, – пояснил Генрих Браше.

– Да, конечно, – ответила мать и покраснела еще гуще. – Девочки, вы подождите снаружи.

Ингеборга поставила ведро на землю и стала ждать, пристально глядя на дверь, закрывшуюся за матерью и Генрихом.

Вдова Крёг вышла из своего дома и, ковыляя, направилась к ней.

– О чем только думает твоя мать? – прошептала она Ингеборге. – Я все слышу. Она играет с огнем.

– А что она может сделать? Он купеческий сын, – ответила Ингеборга, пытаясь защитить мать.

– Я хочу, чтобы он стал моим новым папой, – внезапно проговорила Кирстен.

– Тише, – шикнула на нее Ингеборга. – Он женат. У него есть свои дети.

– О том и речь. – Вдова Крёг печально качнула головой. – Твоя мать подвергает опасности всю деревню. Вот наступит зима, и увидишь. Я-то все уже видела. И боюсь, как бы история не повторилась.

– Что за история? – спросила Ингеборга, хотя ей совсем не хотелось услышать ответ.

– Маретта Андерсдоттер, известная также как Лирен Песчанка, околдовала губернатора Финнмарка и искушала его на греховные помыслы. Ее распущенность призвала дьявола, и тот не замедлил прийти.

Из дома донесся смех матери. Но это был неестественный, деланый смех.

Вдова Крёг покачала головой.

– Храни нас, Господи, от происков дьявола, голода, бурь и болезней. – Она истово перекрестилась. – И скажи Сигри, что ей надо поостеречься, а то и ее обвинят в колдовстве, как Маретту Андерсдоттер!

Вдова Крёг побрела к своему дому, тяжело опираясь на клюку.

Колдовство. От этого слова Ингеборга почти задохнулась от ужаса. Она зажмурилась и замерла, стоя у полного ведра колодезной воды. Из-за плотно закрытой двери все еще слышался смех ее матери. Он разносился звенящим эхом по безмолвному двору. Высокий, пронзительный, как крик чайки. Наверняка жена Генриха Браше слышала этот смех в своем большом доме на вершине холма. Наверняка его слышал и губернатор в крепости на Вардё. Наверняка его было слышно даже в глубоких пещерах под горой Домен.

Князь тьмы слышал смех ее матери. Дьявол ждал своего часа, и его черные злые глаза полыхали алым огнем.

Часть вторая

Ранняя осень 1662

Из показаний Марен Олафсдоттер на судебном заседании в крепости Вардёхюс, в 26-й день января 1663 года от Рождества Христова.

«…в канун Дня святого Ханса, в прошлом году, эти уже упомянутые выше женщины пришли к ней и забрали с собою на гору Домен. А там их ждал Дьявол с красною скрипкой, на которой он играл для них и плясал вместе с ними. Сёльве держалась за его руку, а за руку Сёльве держалась Сигри, жена звонаря, а за руку Сигри держалась Лирен, а за руку Лирен держалась отроковица Марен, а за руку Марен держалась Гурен, а за руку Гурен – Ингеборга из Мадкорфа. Когда же закончили они плясать, Дьявол достал чашу из чистого серебра, и дал им выпить из нее пива, и говорит, что если они поклонятся ему и будут служить ему как своему господину, то получат награду той самой водой, что горит и кипит в преисподней. И они поклонились ему, и закончили пляску с Дьяволом, и каждая отправилась к себе домой, ведомая Нечистым».

Архив магистрата области Финнмарк № 10,

Региональный государственный архив в Тромсё, 246r.

Из книги Лив Хеллен Виллумсен

«Суды над ведьмами в Финнмарке в Северной Норвегии»

Синяя лента

Однажды нищенка и ее дочь шли по темному лесу. Им было нечего есть, и они бродили от деревни к деревне в поисках милостыни. Но никто не хотел им помочь.

В чаще леса они нашли синюю ленту, лежавшую на земле. Дочка хотела ее подобрать и вплести в косу, но мать сказала, что это им ни к чему. Голодное брюхо ленточкой не насытишь. Они пошли дальше, но дочь все никак не могла успокоиться из-за той синей ленты. Ей так хотелось заплести ее в волосы, что она даже забыла о боли в пустом животе.

Они с матерью вышли из леса и поднялись на заснеженную гору. После первого же перевала мать сказала, что у нее больше нет сил, и ей надо присесть отдохнуть под ближайшим скалистым уступом. Дочка спросила, можно ли ей сходить в лес за дровами. Она добежала до леса бегом и, вернувшись по собственным следам, нашла синюю ленту, которая так и лежала среди палых листьев. Зная, что мать будет браниться, если узнает, что дочка вернулась за лентой, девочка не стала вплетать ее в косу, а повязала на талии под нижней рубашкой. Повязала и сразу почувствовала, как в ней пробуждается невероятная сила. Она собрала дров для костра и помчалась обратно на гору, словно могучий лось.

Вернувшись к матери, она увидела вдалеке, выше по склону, какие-то огоньки.

– Пойдем туда, мама, – сказала она. – Наверное, это деревня. Может быть, там нас накормят и позволят укрыться от холодного ветра.

– Ладно, – ответила мать, но когда попыталась подняться, то чуть не упала, потому что и вправду ужасно устала. Тогда дочь подхватила ее и посадила к себе на закорки. Мать удивилась: откуда у ее девочки такая сила, ведь она совсем худенькая, да и ростом не вышла. Но дочь галопом помчалась вверх по крутому скалистому склону, точно и впрямь была сильной, как лось.

Чем ближе они подходили к огням, тем сильнее тревожилась мать.

– Это не простая деревня. Это дом тролля, – в панике проговорила она. – Пойдем отсюда скорей, пока тролль нас не заметил. Иначе он захочет тебя украсть и спрятать в недрах горы.

– Не бойся, мама, – сказала ей дочка. – Может быть, он добрый тролль.

– Добрых троллей не бывает, – ответила мать, но дочка не слушала ее возражений и продолжала бежать вверх по склону, прямиком к дому тролля, и мать ничего не могла сделать. Не могла даже спуститься на землю.

Внезапно их окружила стая огромных волков. Мать испугалась, а дочь спела песню о том, как повяжет синюю ленту на лесную сосну и вернется домой. Песня пришлась по нраву волкам, и они легли перед девочкой, словно щенки. Они лизали ей руки, а она чесала им брюхо, и хищные звери повизгивали от восторга.

Мать вновь поразилась новым способностям дочери, но ничего не сказала, потому что боялась даже представить, откуда они могли взяться.

Они подошли к дому тролля, и, опустив мать на землю, девочка постучала в дверь. Им открыл большой тролль. Самый ворчливый, уродливый и противный из всех троллей на свете. И он был вовсе не рад нежданным гостям.

Мать от испуга лишилась чувств, но девочка ничего не боялась, ведь у нее была синяя лента, повязанная на талии, и стая огромных волков, которые ее защищали.

– Нам нужна пища и кров, – сказала она троллю.

Дерзость гостьи его разозлила.

– Я съем и тебя, и твою мать, и всех твоих серых волков! – закричал он, размахивая громадной дубиной. Но когда он метнул ее в девочку, та ловко подпрыгнула, будто заяц. Дубина упала в кругу волков, один из них подхватил ее в пасть и поднес девочке.

– Теперь моя очередь, – сказала она.

Тролль смеялся, потому что не верил, что такая тщедушная девчонка сумеет поднять его тяжеленную дубину. Да и откуда ему было знать про волшебную ленту, придающую ей сил? Девочка без труда подхватила дубину и огрела тролля по голове. У него искры посыпались из глаз. Он в замешательстве посмотрел на мать девочки и подумал, что она очень красивая женщина.

– Проходите, прошу вас, – сказал он уже совсем кротко. – И отужинайте со мной.

Девочка с синей лентой внесла мать в дом.

Когда мать очнулась, все еще дрожа от страха, тролль подал им флатбрёд и свежайшее масло, соленую сельдь и кувшин с жирным парным молоком.

Девочка с синей лентой научила тролля читать по тем книгам, которые он украл у королей и принцев. Она привила ему хорошие манеры и объяснила, что надо быть добрым к волкам, поселившимся у него во дворе. Тролль охотно выполнял ее указания, потому что влюбился в ее мать.

В конце концов он предложил матери девочки разделить с ним постель.

Она очень боялась, потому что была уверена, что он ее съест, как это свойственно всякому троллю.

Девочка с синей лентой взяла ее за руку и сказала:

– Мне кажется, мама, этот тролль не такой уж и злой. Ты сама видишь, что с нами он добрый: он пустил нас к себе в дом и делится с нами едой. Больше никто во всем королевстве такого не делал, как бы мы ни молили о милосердии.

– Но он же тролль, – возразила ей мать. – Ему непременно захочется нас убить. Такова его тролльская природа.

– Нас так учили, и мы в это верим, – сказала девочка. – Но может быть, нас учили неправильно. Не относись к нему с предубеждением.

И мать согласилась разделить с троллем постель, потому что, если по правде, ей нравился цвет его глаз. Они были зелеными, как молодая листва в теплый весенний денек.

В постели тролль спросил женщину, можно ли ему ее поцеловать. Она удивилась. Никто никогда не спрашивал у нее разрешения на поцелуи, даже отец ее дочки.

Как только тролль поцеловал свою новую жену, он превратился в самого прекрасного принца на всем белом свете.

– Видишь, дочка! – сказала мать следующим утром за завтраком. – Тролль превратился в прекрасного принца. Должно быть, злая колдунья наложила на него заклятие, а теперь он снова стал прежним.

Но, конечно, дочь видела, что тролль оставался все тем же троллем, и сам тролль тоже знал, что он тролль, но никто из них не сказал матери девочки правду, ведь она была счастлива, и им не хотелось испортить ей радость. К тому же рядом с новой женой тролль и впрямь почувствовал себя принцем.

Они втроем счастливо прожили в доме тролля много-много лет, хотя мать девочки настойчиво утверждала, что это не дом, а королевский дворец, а она сама здесь принцесса.

Однажды девочка сказала родителям, что ей надо уехать. Синяя лента звала ее в путь, и она знала, что ей пора отправляться на поиски своей судьбы. Но прежде чем выйти из дома, она сняла с талии синюю ленту и вплела ее в косу. Время секретов прошло. Пусть родители знают, что дарит ей силу.

– Синяя лента! – воскликнула мать. – Значит, ты все же вернулась за нею в лес.

– Иногда в самых малых вещах заключается великое волшебство, – мудро ответила дочь.

Поцеловав на прощание и мать, и отца-тролля, девочка отправилась в путь. Но она ушла не одна, потому что волки любили ее и пошли вслед за ней. И всегда будут идти вслед за ней, до самого края земли.

Глава 9

Анна

Беспросветные дожди прекратились, и во время моих ежедневных прогулок я наконец получила возможность поднять голову к небу. В первый же ясный день надо мной пролетела ворона, громко каркая, будто протестуя из-за того, что оказалась внутри крепостных стен; однако глупая птица смогла улететь на свободу, которой была лишена я. Мне хотелось запустить в нее камнем и сбить на землю. Мне было обидно, что какой-то заурядной вороне дозволено поднимать шум на всю крепость, в то время как я сама должна смиренно склонить голову и держать язык за зубами.

Что с тобой, Анна? Где твоя гордость, где чувство собственного достоинства? Это всего лишь птица.

Оторвав взгляд от неба, я заметила узкие каменные ступеньки, ведущие на самый верх крепостной стены. У меня вмиг поднялось настроение, ведь я нашла кое-что новое для изучения. Я пересекла двор и поднялась по ступенькам, таким скользким от дождя и влажного мха, что мне пришлось упираться рукой в мокрую стену, чтобы не упасть.

Проход по верху стены тянулся по всему периметру крепости, с небольшими смотровыми площадками на каждом углу. В это холодное майское утро наверху не было ни одного часового, да и зачем? Кому из врагов пришла бы охота атаковать наш унылый форпост на краю цивилизованного мира?

Я подошла к парапету и глянула вниз, на беленую стену крепости, стоявшей на вершине крутого скалистого холма. С такой высоты открывался головокружительный вид и на пенящийся Варангерский пролив, и на гору Домен, мимо которой мы проплыли на лодке в ночь моего прибытия на Вардё.

У меня и вправду закружилась голова, и я оперлась руками об ограждение. Даже если бы мне удалось раздобыть длинную веревку, я все равно не смогла бы спуститься по этой высокой отвесной стене. Я порицала себя за мысли о побеге, ведь я была узницей короля, а значит, мне не пристало уклоняться от уготованной мне участи; хотя я безмерно страдала, моя преданность тебе, мой король, была сильнее любого страдания. Кроме того, даже если бы каким-то чудом мне удалось благополучно выбраться из крепости, на этом острове отчаяния я не знала ни единой живой души, которой можно было бы довериться и просить о помощи.

Позади крепости, у подножия холма, располагалась крошечная деревушка. На полпути вниз я разглядела небольшую церковь. У нее не было ни шпиля, ни колокольни, но я хорошо видела сверху, что она построена в форме креста. Это было единственное каменное здание на острове, не считая самой крепости, и я надеялась, что когда-нибудь получу разрешение посещать здешнюю церковь и молиться именно там.

В последние годы у меня стало садиться зрение, и временами я брала у Амвросия очки для чтения – что, надо сказать, очень сильно его раздражало. Сейчас, обозревая окрестности с вершины крепостной стены, я обнаружила, что, хотя плохо вижу вблизи, хорошо вижу вдаль. Я без труда разглядела дома, сгрудившиеся у гавани. А вот людей почти не было. Я предположила, будто женщины заняты домашними делами, а рыбаки еще не вернулись с весеннего промысла. Я увидела только двух женщин – наверняка мать и дочь, – выметающих сор за порог. Они работали слаженно, стоя плечом к плечу. При виде этих двоих у меня защемило сердце, и я поспешно отвела глаза и посмотрела в другую сторону.

Там был узенький выступ каменистой земли, вдающийся далеко в море. Я содрогнулась, инстинктивно сообразив, что это здешнее лобное место, где казнят осужденных на смерть. Я поспешно перевела взгляд еще дальше, на бурные воды морского пролива между островом Вардё и материком.

В небе снова сгущались тяжелые тучи. Ливень уже обрушился на полуостров Варангер и, кажется, направлялся к Вардё. Сквозь пелену серого дождя временами проглядывала гора Домен, владения дьявола.

– На горе Домен ведьмы встречаются с дьяволом, – шепотом сообщила мне Хельвиг в мою первую ночь в Вардёхюсе, когда я закончила окуривать розмарином смрадную спальню. – Губернатор полон решимости уничтожить всех ведьм на севере. – Она покачала головой. – Вам надо быть осторожнее, госпожа.

Я надменно усмехнулась. Какой же дремучей невеждой была эта девчонка, если ей пришло в голову, что меня, фру Анну Род, дочь королевского лекаря и узницу короля, можно заподозрить в колдовстве.

Я смотрела на гору Домен, на бескрайнюю пустоту севера, простиравшуюся за ней. Эти земли – еще более дикие и бесплодные, чем я себе представляла. Где заканчивается наш мир и начинается ад?

Я прижала руку к животу, чувствуя, как внутри нарастает жар. Мое сердце забилось сильнее и чаще. Ощутив рядом с собой чью-то тень, я испуганно обернулась и увидела мужчину в черных одеждах с накрахмаленным белым гофрированным воротником.

Я сразу поняла, кто это такой. Его выдавал боевой шрам на лице. Мне говорили, что губернатор Финнмарка Кристофер Орнинг был одним из самых верных и храбрых командиров твоего войска в недавней победоносной войне со шведами. Еще до службы в твоей королевской гвардии он служил под началом твоего отца и участвовал в тридцатилетней войне между Данией и Швецией на протяжении по меньшей мере десяти лет.

Я присмотрелась к нему повнимательнее. Губернатор Орнинг обладал ростом и статью молодого солдата, и лишь глубокие морщины у него на лице выдавали истинный возраст. Самой заметной приметой был шрам: белая линия, проходящая по левой щеке от внешнего кончика брови до самого подбородка.

– Что вы здесь делаете, фру Род? – Его голос был на удивление мягким, но он смотрел на меня с недовольством.

Грубость губернатора вкупе с нежеланием представиться как подобает меня оскорбила, и я уверена, что так и было задумано.

– Я вернусь к себе в дом, – сказала я, не желая давать никаких объяснений, ибо разве я не была узницей внутри этих каменных стен? Никто не давал указаний заковать меня в цепи.

– К себе в тюрьму, – уточнил губернатор Орнинг. – Вам следует знать свое место, фру Род, место заключенной преступницы, переданной на мое попечение, и не расхаживать, где вам вздумается.

– Я не думала, что мне будет отказано в ежедневных прогулках для укрепления здоровья…

– Замолчи, женщина! – прикрикнул на меня губернатор. – Твоего мнения никто не спрашивал.

Я прикусила язык, хотя чувствовала, как во мне закипает гнев. Ливень уже приближался к острову, и я натянула на голову капюшон.

– Спускайтесь, фру Род, – сказал губернатор и грубо подтолкнул меня к лестнице.

Я чуть не упала, но все же смогла устоять на ногах. Губернатор спускался следом за мной и почти наступал мне на пятки, как будто хотел, чтобы я запнулась, грохнулась вниз и сломала себе шею.

– Меня предупреждали, что с вами будет непросто, – задумчиво произнес он мне в спину, словно размышляя вслух. – Мне сообщили, что вы весьма невоздержанны на язык. Наместник Тролле мне написал и посоветовал надеть на вас маску с уздечкой, поскольку даже ваш муж не смог заставить вас замолчать.

При упоминании о наместнике Тролле я вся внутренне ощетинилась и с трудом удержалась, чтобы не высказать все, что думаю. Я могла бы многое рассказать, но заставила себя держать рот на замке. Мое положение и так было скверным, а если на меня наденут уздечку с железными шипами, колющими язык при каждой попытке заговорить… нет, это будет невыносимо. Я видела такие уздечки на головах простых женщин, недовольных своими мужьями и «сварливых сверх всякой меры», по мнению властей Копенгагена и Бергена. Чаще всего это были старухи, чересчур бойкие и говорливые, как будто они не могли удержаться и не высказать правду, невзирая на вероятные последствия.

Я была точно такой же в своей потребности говорить правду – свободно и не стесняясь, – уверенная, что меня защищает мое положение. Но похоже, что здесь, на Вардё, это было не так.

– Прошу прощения, господин губернатор, – сказала я кротко, хотя во мне все клокотало от негодования.

Хляби небесные все же разверзлись, и обрушился ливень. Я побежала к своему бараку, поскальзываясь в грязи. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой жалкой, такой униженной.

Только добравшись до двери, я осмелилась обернуться. Губернатор так и стоял посреди двора, скрестив руки на груди, но уже не смотрел на меня. Он пристально вглядывался в дождливое небо, и, проследив за направлением его взгляда, я увидела, что над крепостью снова кружит ворона, гонимая ветром то в одну, то в другую сторону.

Мне подумалось, что это странно: губернатор Финнмарка наблюдает за какой-то вороной, словно это была не обычная птица, а нечто большее. А ворона кружила над ним, не улетая ни от дождя, ни от его напряженного взгляда.

Глава 10

Ингеборга

Канун Дня святого Ханса. Ингеборга любила этот праздничный день, единственный радостный день в году. Все рыбацкие семьи из ближайших деревень собирались вокруг большого костра на ровном песчаном пляже в Эккерё. Из оловянных кувшинов эль лился рекой. На закуску всегда предлагалось свежее тюленье мясо, зажаренное на костре, и густой сливочный рёммеколле[8], приготовленный теми женщинами, у кого были коровы. Если пастора Якобсена не было рядом, дети носились по мягкому песку босиком и играли в веселые шумные игры.

Приготовления к празднику начинались за много недель. В июне мужья, уходившие в море на промысел, старались отплыть пораньше и рыбачили неподалеку от дома; после обеда все деревенские семьи собирали дерн на болотах и чинили прохудившиеся крыши. Работы не прекращались до поздней ночи, мужчины ремонтировали свои лодки, готовясь к грядущей осенней рыбалке, и откладывали старые деревяшки для костра в честь святого Ханса.

В ночь летнего солнцеворота, или высокого полуночного солнца, как его здесь называли, никто не думал о темных месяцах лютой зимы. В воздухе летал белый пух от болотной пушицы. Ингеборга проводила так много времени на болотах, что от нее самой пахло густым земляным духом. Этот запах намертво въедался в кожу и как бы укоренял Ингеборгу в земле, напоминая ей: Здесь твой дом, здесь твое место. Долгой суровой зимой землю укрывал снег, но аромат середины лета оставался с Ингеборгой весь год. Это была ее радость, ее надежда.