скачать книгу бесплатно
Потом, собрав всю свою храбрость, он сказал:
– Сударь, лучше сообщить вам все как есть. Довольно трудно будет решить дела господина Ласеда, хотя при жизни его дела эти были совершенно ясными и прозрачными… Пассив доходит до весьма значительной суммы… Актив же мы еще не смогли определить.
– Да ведь это разорение! – вскричал ирландец, вставая. – Знаете ли вы, сударь, что эта сумма имеет для меня громадное значение! И вы говорите, что она может пропасть?
– Этого я не говорю, – прошептал бедный кассир, испуганный угрожающим жестом Патрика О’Кедди.
– Какой я безумец, что доверился чести и добросовестности этого человека! Он был разорен, когда предложил мне отдать ему деньги на сохранение, и пытался спастись с помощью этих денег. Богатство, которое я ему доверил, он проиграл в карты или на бирже, а затем в минуту отчаяния пустил себе пулю в лоб.
– Сударь, не говорите этого, не говорите этого, умоляю вас, – вскричал кассир, с мольбой складывая руки.
Он был жертвой какого-то непонятного несчастья, какого-то злого рока!
– Да, да, это легко сказать… А между тем это все равно, что меня обокрали… и вы не знаете… я не могу вам сказать, какие могут быть для меня последствия этого воровства… Но нет, это невозможно, должно же быть какое-нибудь средство, – продолжал он с возрастающим волнением, – я не могу примириться с подобным несчастьем… У господина Ласеда были деньги, был дом в Париже… Пусть все это продадут и заплатят мне!
– Сударь, сударь, – шептал старик, который не находил слов, чтобы выразить свое отчаяние…
– Прямо отсюда я отправлюсь с жалобой и потребую суда.
– Подождите, молю вас, вспомните, ведь у господина Ласеда остались дети… Сжальтесь над ними!
– Эти деньги предназначались для того, чтобы облегчить несчастия более ужасные, чем их горе! – горячо возразил ирландец. – Они не заслуживают сострадания.
И не обращая внимания на старика, удрученного горем и стыдом, Патрик О'Кедди с гневом вышел.
XIII
Очутившись на улице Шоссе де Антен, О'Кедди вскочив в первую попавшуюся карету и поехал к своему другу адвокату, посоветоваться, что ему делать.
Затем он вернулся в гостиницу Мирабо, где жил, и написал несколько срочных писем.
С час провел он за этими письмами, как вдруг лакей доложил, что его желает видеть какая-то дама.
Несколько удивленный этим посещением, Патрик спросил, как фамилия этой дамы. Ему ответили, что имени своего она не назвала.
Вошла молодая женщина, вся в трауре и под густой креповой вуалью.
Когда она села по приглашению молодого человека и подняла вуаль, Патрик был поражен чарующей красотой ее лица, на котором лежала печать глубокого горя.
– Сударь, – сказала она дрожащим голосом, – прежде всего я должна назвать вам свое имя. Я дочь господина Ласеда.
Патрик был удивлен.
– Наш старый друг, господин Равено, сообщил мне о вашем сегодняшнем разговоре. Он рассказал мне все. Я пришла к вам во-первых потому, что я не хочу, чтобы вы хоть на одну минуту могли допустить мысль, будто мой отец мог поступить с вами нечестно, а во-вторых, я хотела сказать вам, что с этого дня дети господина Ласеда не имеют ни одного су. Все имущество их отца принадлежит в настоящее время его кредиторам.
Красота Жанны и достоинство, с каким она держала себя, произвели впечатление на молодого ирландца. Поступок, на который она решилась в такую минуту, тронул его. Натура у него была пылкая, сердце доброе и способное к возвышенным чувствам.
– Правда, мадмуазель, – сказал он очень вежливо, – правда, я несколько погорячился в разговоре с кассиром. Но вы меня поймете и, я уверен, простите мои эмоции, когда узнаете, что деньги, которые доверил вашему отцу, не принадлежат мне.
– Как, сударь…
– Мне дали их на сохранение, вверили их моей чести. Эти деньги, – вам я могу это сказать, но только пусть это останется между нами – эти деньги собраны по подписке во Франции для наших несчастных братьев в Ирландии. Так как я не знал, куда отправить деньги, то я был не прочь поместить их в банкирской конторе, а из всех больше всего доверял конторе господину Ласеда. Но вот два дня тому назад, я получил от комитета нашего Союза приказание отправить сейчас же, – куда, это тайна, – все деньги, какие мне удалось собрать, как казначею французского отдела. Вот почему я настойчиво прошу вернуть мне эти деньги, вот почему я должен немедленно принять все меры, чтобы спасти вверенное мне сокровище.
– Сударь, в настоящую минуту я не могу обещать вам ничего. – Моего отца убили и обокрали… в этом я вам клянусь, – горячо добавила она. – Теперь ищут убийцу и вора. Его найдут, я уверена, так как Господь не допустит, чтобы такая подлость осталась безнаказанной. Но эти поиски могут затянуться надолго. Сударь, я вас умоляю, не увеличивать нашего горя и наших затруднений официальной жалобой, которая только повредит делу, вместо того чтобы поправить его, так как необходимо, чтобы ликвидация дел моего отца прошла при возможно лучших условиях.
– Довольно, мадмуазель, – сказал Патрик О’Кедди, быстро поняв благородную натуру девушки, – я верю вашему слову и убежден, что в настоящее время никто лучше вас не будет заботиться о моих интересах.
Он встал и заходил по комнате.
– А между тем, – продолжал он с жаром, – эта отсрочка приводит меня в отчаяние. Мне придется жить может быть два-три месяца в Париже, а Фитцгеральд тем временем…
Он сел и отчаянно схватился обеими руками за свои густые волосы.
После минутного молчания мужчина поднял голову и, увидев, какое изумление появилось на лице молодой девушки, сказал:
Простите меня за такую горячность, мадмуазель, но такое несчастье могло случиться только со мной как можно более не вовремя. Я собирался ехать в Сенегал, охотиться на львов и других диких зверей. Мой друг и соперник Джон Фитцгеральд уж с неделю как уехал. А у меня с ним крупное пари… на пять тысяч фунтов стерлингов, которые достанутся тому из нас, кто убьет большее количество этих животных. Джон Фитцгеральд в прошлом году уже опередил меня на одну пантеру, так что мне надо торопиться.
Деньгами я не дорожу, но дело идет о моей чести.
Потом, заметив, что эта неприятность, как ни велика она, не может тронуть молодую девушку при тех печальных обстоятельствах, в каких она находилась, он тихо добавил:
– Простите меня мадмуазель. У меня дурная привычка, я часто говорю необдуманно, как сумасшедший, но уверяю вас, что у меня вовсе не злое сердце. Я очень сочувствую вашему горю. Я знал вашего бедного отца и глубоко уважал его. Поверьте, если бы это были мои деньги, я не стал бы и добиваться возврата, но вы должны понимать, какое важное обстоятельство руководит мной.
– Благодарю вас, – сказала Жанна, вставая. – Дай Бог, чтобы все, кто имел дела с моим отцом, оказались так же великодушны, как вы.
Она опустила вуаль, поклонилась молодому человеку, почтительно ответившему ей на поклон, и вышла, немного ободренная этим разговором.
XIV
Возвращаясь домой, она встретила в аллее Вилье двух человек с пустым гробом.
Мрачное предчувствие стеснило ей грудь. Когда она выходила из экипажа, у дверей отеля, к ней подошли Рауль де Вивероль и его отец.
– Мужайтесь, моя бедная Жанна, – сказал Рауль, поддерживая ее.
– Его принесли, неправда ли? – прошептала молодая девушка, готовая лишиться чувств.
– Да.
Она оперлась на руку своего жениха и, тяжело ступая, поднялась на лестницу.
Граф де Вивероль следовал за ними. У, него был скучающий вид человека, который исполняет очень неприятную обязанность.
Он приехал с сыном около полудня навестить Жанну. Не пробыли они в доме и пяти минут, как принесли тело господина Ласеда. Рауль решил заняться всеми приготовлениями, чтобы избавить Жанну от печальной обязанности, когда она вернется. Затем он выразил желание подождать молодую девушку и утешить ее в такую тяжелую минуту.
Но время шло, и граф де Вивероль, который был раб своих привычек и больше заботился о своем желудке, с тоской думал, что он еще не завтракал.
С другой стороны он полагал, что будет не совсем прилично оставить сына одного с молодой девушкой. Он старался утешить себя тем, что смерть господина Ласеда в значительной степей и увеличит состояние невесты Рауля, это богатство, о котором так часто беседовали граф и графиня, сидя у камина в своей скромной квартирке в пятом этаже и мечтая о будущем.
Теперь они будут жить в отеле улицы де Офемон. И пока Рауль распоряжался, чтобы тело господина Ласеда положили на безукоризненно белую постель, предусмотрительный граф с любопытством осматривал комнаты. Он выбрал уже в главном здании отеля удобную комнату, выходящую окнами на юго-запад, для себя и графини.
Новое тяжелое испытание ожидало Жанну, когда она снова увидела тело отца. Благодаря холодной погоде и принятым предосторожностям, оно прекрасно сохранилось. Казалось, господин Ласеда спит.
У Жанны хватило духу запечатлеть долгий поцелуй на его холодной щеке, потом она пристально поглядела в лицо умершему, как бы допытываясь у него объяснений той непонятной тайны, которую он унес с собой в могилу. В то же время, энергичная молодая девушка дала клятву посвятить жизнь тому, чтобы отомстить.
Когда она вышла из комнаты, где лежал покойник и куда Рауль де Вивероль сопровождал ее, она сказала:
– Теперь у меня нет никого в этом мире кроме вас. Любите меня, Рауль, любите меня!
И она прижалась к нему, как утопающий прижимаемся к доске, которая должна его спасти.
– Да, я вас люблю, – сказал он нежно, – и клянусь, что я заставлю вас забыть обо всем, что вы перенесли в эти печальные дни. Вся моя жизнь принадлежит вам, и я вечно буду вас боготворить.
– О! Говорите, говорите! Мне так приятно слушать вас.
И она села рядом с ним на диван, не выпуская его рук, не спуская с него глаз, стараясь в будущих радостях найти успокоение от своих теперешних страданий.
Он говорил с ней тихо, своим изящным, сдержанным тоном светского человека. Она положила голову ему на плечо и со вздохом повторяла: «Еще, еще», наслаждаясь этими словами, полными любви и надежды.
На другом конце комнаты, граф де Вивероль, развалившись в кресле, гладил рукой свой живот, поскольку он начинал уже чувствовать приступы голода.
– A Жорж?.. Вы ничего не говорите мне о Жорже? – сказала она вдруг, перебивая нежные речи своего жениха. – Ах! Как это дурно с моей стороны, что я до сих пор не спросила у вас об этом бедном мальчике!
– Он здоров, – отвечал Рауль, – и только о вас и говорит.
– Бедный! Я чувствую себя такой измученной, что не могу навестить его сегодня. Завтра, может быть… Завтра, – добавила она и вздрогнула.
Взгляд её, полный тоски, поднялся на дверь, за которой покоилось тело её отца.
– На завтра назначено, не правда ли? – продолжала она после долгого молчания. – Вы потрудитесь позаботиться обо всем. Прикажите напечатать в газетах объявление, чтобы известить его друзей. А Жоржу ничего не говорите пока… Я сама ему скажу, исподволь.
А граф де Вивероль встал и с нетерпеливым видом шагал взад и вперед по комнате.
– Но я эгоистка, – продолжала Жанна, с печальной улыбкой, – я держу вас здесь. Простите меня, сударь, – обратилась она к графу. – Прощайте, Рауль. Приходите завтра пораньше, слышите? Вы мне нужны будете в такую минуту.
Граф, который терпеть не мог вставать раньше десяти часов, прикусил губы, услышав это приглашение.
Рауль простился со своей невестой и целуя ее в лоб, попросил не терять мужества.
В мужестве у неё не было недостатка, и чтобы проявить геройскую силу своей души, ей не надо было ободрений виконта Рауля де Вивероля.
С удивительной покорностью судьбе, она до конца исполнила свой печальный долг. Всю ночь она просидела рядом с телом отца, а утром сама проводила его в церковь и на кладбище.
У Ласеда было много друзей в Париже и поскольку еще не разнеслась весть о его разорении, то народу на похоронах было много.
Хотя глаза Жанны заволокло слезами, и она едва различала подходивших к ней людей, но заметила Патрика О’Кедди, широкие плечи которого и голова выделялись из толпы.
Молодой ирландец подошел к ней и крепко пожал ей руку.
Домой она вернулась одна. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь провожал ее, даже Рауль, который не отходил от неё с самого утра и был очень нежен и внимателен.
Весь день она просидела в своей комнате, и даже прислуга не входила к ней. Ей нужен был покой, чтобы справиться с нервным возбуждением, после всех этих ужасных потрясений.
На следующее утро она поехала навестить Жоржа. Она вымыла свежей водой свои заплаканные глаза, и на них почти не видно было следа слез. Сняла свою шляпу с крепом… госпожа де Вивероль дала ей цветную шаль, чтобы прикрыть траурное платье.
Надо было иметь мужество, чтобы сдержаться, когда ребенок бросился к ней на шею, и страстно целуя ее, кричал заливаясь слезами:
– Уведи меня, уведи меня, милая Жанна, я хочу видеть папу!
Жизнь Жоржа у госпожи де Вивероль, всегда холодной, чопорной и надменной, вовсе не походила на ту счастливую жизнь, которая у него была дома.
Графиня ненавидела любой шум, который мог бы нарушить её спокойствие, и очень боялась утомления, а потому мальчика на целый день поручали единственной прислуге, которая вечно была завалена работой и ее отношения можно было сравнить с бульдожьими.
Появление Жанны было для мальчика освобождением. Он не хотел расстаться с ней, вцепился в нее и умолял взять его с собой.
– Завтра, завтра, – сказала молодая девушка, не подозревая, как холодно обращались с её братом в этом аристократическом доме. – Даю тебе слово, что завтра возьму тебя домой.
Ей пришлось вырваться из его объятий.
Госпожа де Вивероль нетерпеливо слушала этот разговор, хотя она не утратила своего важного и величественного вида, и как только Жанна ушла, графиня взяла мальчика за руку и вытолкнула его в кухню.
Рыдая, он упал на стул. Но прислуга была сильно не в духе, потому что утром барыня сделала ей своим заносчивым тоном выговор о масле, которое быстро закончилось.
Слезы Жоржа рассердили служанку еще больше, она приказала ему замолчать и, видя, что ребенок не слушается, звонко хлопнула его по щеке.
Жорж побледнел – его еще никогда до сих пор не били, – потом от удивления на несколько минут перестал плакать. Затем уронил голову на подоконник, и только глухо стонал.
Вернувшись домой, Жанна застала Равено, который уже ждал ее.
– Я не хотел мучить вас вчера, мадмуазель, вам и так было слишком тяжело! – тоном глубокого сочувствия сказал ей кассир. – К тому же дурные вести всегда распространяются слишком быстро.
– Что случилось, мой бедный господин Равено? – спросила Жанна, ласково подходя к старику, как будто он, а не она нуждался в утешении.
– Дело в том, что нам решительно не справиться с платежами. Каждый день поступают все новые требования и если не случится какого-нибудь чуда, то мы должны будем объявить о своей неплатежеспособности. Вот список наших кредиторов, которые хотят получить деньги в первую очередь.
Он передал ей лист бумаги, в котором было с десяток имен.
– Господа Абрагам Леви, Сарред, Марго, Клови Эмери, Раймонд Брюк… – начала Жанна.
Просмотрев список до конца, она воскликнула:
– Да это все друзья моего отца, многие из них часто обедали у нас. Оставьте мне этот список, господин Равено, я с ними встречусь…
– Я не смел просить вас об этом, мадмуазель, – сказал кассир, – но вы так хорошо уладили дело с молодым ирландцем, самым серьезным нашим кредитором…
– Он почти не знал моего отца, заметьте, а господа Сарред, Брюк, Леви – его хорошие друзья…
– Надо только попросить отсрочки… чтобы я мог закрыть некоторые дела. Не может быть, чтобы богатство вашего отца исчезло просто так… Но нужно время, чтобы прояснить эту тайну, и чтобы сообразить, как устроить все это на лучших условиях…
