Звезда бессмертия

–Так же ты еще не женат, ведь уже не молодой?

Бородач почесал лохматую голову, крякнул досадливо:

–Дык, кто ж за меня пойдет, кому ж охота в лесу жить?!

Спустившись на три земляные ступени вниз и оказавшись внутри землянки, я поразилась.

–Такой потолок низкий, как же ты здесь живешь, если даже разогнутся в полный рост не можешь?

–Да я привык.

Мне под этим потолком, казалось, даже дышать было тяжело. Приходилось постоянно нагибать голову. Я сразу стала искать, на что присесть. Скамьи дровосеку заменяли деревянные чурбаки, я очень обрадовалась, когда увидела в углу большой, удобный топчан, застеленный старой медвежьей шкурой.

–Вот здесь мы и положим Ганса.

–Как скажете госпожа.

Бородатый великан не без труда смог доставить моего «Кроху», так и не пришедшего в себя, до своего большого широкого лежака. Быстро развел огонь в очаге, и повесил над ним старый котел с помятым боком, чтобы согреть воды. К моему немалому удивлению, в убогой землянке был аккуратно сложенный удобный очаг. Сделанный капитально и красиво, как в большом добротном доме.

Укладывая Громилу, дровосек зацепил обо что-то привязанный на его поясе кошель, тесемки порвались, по полу покатились золотые монеты. Гигант присвистнул, я поспешно собрала деньги, но главное приютивший нас бородач, понял, что нам есть чем оплатить его доброту. Внук знахарки стал осматривать раненого. Убрал сооруженную мною перевязку, полотенце все пропиталось кровью, но дровосек заметил баронский вензель. Крякнул удивленно. Мне показалось, что он стал относиться к нам еще с большим уважением. Объяснял мне:

–Колотая рана, как у благородного человека, внутренности вроде не задеты. А кровь мы сейчас остановим.

Он потянулся, снял со стены пучок сушеных трав. Выбрал листочек, приложил к ране, пошептал что-то странное.

–….а ты кровь не кань. – только смогла разобрать я.

–Пока вода закипает, – сказал он, закончив обряд, и перевязав рану чистой тканью, – пойду состирну полотенце. Нельзя, чтоб пропала такая дорогая вещь. Позвольте госпожа, я вам буду прислуживать, вас ваш слуга ранен.

Он вышел из хижины, я задумалась о превратностях судьбы. Еще утром, я сама была в роли служанки герцога, а теперь этот бородач называет Громилу моим слугой. А неделю назад я и представить ничего подобного не могла. Холодок страха пробежал по спине, когда я подумала о том, что еще может нас ждать в будущем. Прежняя размеренная, легко предсказуемая моя жизнь, показалась мне сказкой из далекого детства.

Вернулся дровосек, согнувшись чуть ли не вдвое, вошел в свою низкую дверь. Обратился ко мне с непривычным вопросом:

–Госпожа, что-нибудь изволит?

–Нет, нет, – торопливо отмахнулась я, – занимайтесь раненым.

Он стал готовить отвар: крошил в воду сухие травы, перемешивал, сунул туда како-то желтый корешок, снял котел с огня, накрыл крышкой, и для тепла положил сверху кусок холстины.

–Сейчас настоится, – пояснил он, – надо будет остудить и понемногу давать больному, чтобы не было лихорадки. Ваш слуга сильный, быстро поднимется на ноги. Только и он бы не справился, если бы кто-то его сразу так хорошо не перевязал.

Я порадовалась, что и мои старания были не напрасны. Только в роли госпожи мне было очень неуютно. Я не знала как мне сесть, куда деть руки, и все время боялась, что бородач догадается, что я не настоящая.

Наступила ночь и с нею пришли другие волнения. Бородач предложил мне разделить с ним его небогатый ужин:

–Не побрезгуйте, госпожа. Еда у меня простая, крестьянская, поужинайте, чем Бог послал.

Я охотно согласилась. Знал бы он, какой вкусной показалась мне его холостятская гороховая похлебка. Только отхлебнув горячей жидкости из большой деревянной ложки, я вспомнила, что за весь сегодняшний день у меня во рту не было ни одной маковой росинки. Я так проголодалась, что уплетала похлебку быстрей, чем хозяин. Он поглядывал удивленно, наверняка, раньше считал, что утонченные дворянки, должны питаться как-то иначе, чем обычные люди. Я и сама так думала, пока не примерила это зеленое с золотом платье. Справившись с своей похлебкой, бородач улекся спать прямо на полу у камина, завернувшись в свой широкий плащ.

А я поняла, что не зря так торопилась поесть, чуть позже мне было бы уже некогда этим заняться. Гансу стало хуже. Он метался на своем ложе в жуткой лихорадке и даже бредил.

–Это нормально, – заверил внук знахарки, даже не встав со своего места, только приподнявшись на локте, – к утру будет ясно, оклемается он или нет. Самая темная ночь перед рассветом, перед выздоровлением бывает хуже всего.

Его слова меня мало утешали. Меня обуревал страх. За последние дни, я так привыкла к тому, что Ганс всегда меня спасает, все может. А он лежал беспомощный, на грани жизни и смерти, волосы прилипли к потному лбу, губы потрескались. Я села рядом с ним, на краешек топчана, вслушалась в его невнятный бред.

–Нет! Нет! …я не колдун!… я не портил лошадь епископа!…она и так старая…я только подковал… сама она сдохла….сдохла….Нет! Не знаю!…я верую… я молюсь… Идите вы к черту!!!

Я прикладывала мокрое полотенце к его горячему лбу. Он не видел, не слышал меня, был где-то очень далеко от меня. Просил пить и тут же отталкивал миску с водой. Ночь тянулась медленно и тяжко, словно горячая смола. Когда первые лучи солнца пробрались через оконце в хижину дровосека. Я почувствовала такую усталость, что буквально не могла поднять разом отяжелевших век. Я не заметила как уснула, свернувшись калачиком на краешке широкого топчана.

Меня разбудил голос Ганса:

–Пить…пить…

Я подскочила, потянулась к кувшину стоявшему на столе, стала наливать чистую воду в глиняный стакан. Услышала за спиной тихий удивленный голос:

–Госпожа, вы кто?

Я повернулась к Громиле, улыбаясь посмотрела на него:

–Надеюсь, ты шутишь.

–Для шуток, у меня пока слишком мало сил, – серьезно отозвался Ганс, внимательно, без тени улыбки разглядывая меня.

Совсем растерявшись, я хлопала глазами, не находила ответа. Мне хотелось крикнуть: «Ты что?! Я же Анхен! Заморыш! Неужели ты забыл, как мы сбежали от инквизиции?!». Но у очага возился дровосек и я не могла выложить это все при нем. Еще надумает вернуть нас братьям доминиканцам. А мне вовсе не хотелось снова оказаться на костре.

–Неужели ты ничего не помнишь? – осторожно спросила я.

–А что, было что-то интересное? – слабо улыбнулся «Кроха».

–Было, – решительно произнесла я, и напустив на себя важности обратилась к бородачу:

–Милейший, мне неловко выгонять вас из вашего собственного дома, но не могли бы вы оставить нас ненадолго одних?!

Эту заковыристую фразу я только вчера подслушала в баронском замке. Дровосек, кажется, ее толком не понял, но низко поклонился.

–Как вам угодно, госпожа.

Он поспешно вышел за дверь, мой Громила проводил его взглядом, поднял бровь:

–Да вы важная шишка. Как это меня угораздило попасть в такую компанию?

Я стала в захлеб рассказывать события последних дней. Судя по выражению лица, Ганс не верил ни одному моему слову.

–Значит, герцог Ольденбурский? – уточнил он, когда я закончила свой рассказ. – Жаль, что я забыл такое замечательное приключение.

Мне захотелось его побить. Я так переживала за его здоровье, теперь, мне должно было бы стать легче, а Ганс, умудрился все испортить!

–Не может быть, чтоб я был таким хорошим. Бегал, спасал, – серьезно рассуждал Громила. – Нее, это на меня не похоже. Зачем вы рассказываете мне сказки, госпожа?

–Не притворяйся, – потребовала я, – так не бывает! Хоть что-то же ты должен помнить!

Ганс сосредоточенно нахмурился.

–Помню…

–Что? Что? – воодушевилась я.

–Подвал помню, инквизиторов помню, вас не помню.

–После, после инквизиции.

–Костер не помню, значит меня не сожгли? – осведомился он у меня.

–Нет! А надо было! – надулась я.

–А мне нравится, что не сожгли.

В этой фразе мне уже послышалось лукавство.

–Помню, коня украл, хороший был конь. Куда я его дел?

–Продал.

–Зря, коней я люблю.

–А меня? – вдруг решилась спросить я.

Ганс лукаво сощурился, разулыбался.

–Не надо пользоваться моей слабостью.

–А-а-х! Ах ты… гад такой! Я переживала! А ты?!

Я все таки не удержалась и ударила его по руке.

–Так ты спасала меня, чтоб потом бить?

–Я и не думала тебя спасать! Это все дровосек! Он поил тебя всякими отварами.

–А ты выгнала моего спасителя?

–Могу позвать обратно.

–Зови.

–Только не забудь, что для него я твоя госпожа! – зло напомнила я.

–Слушаюсь и повинуюсь, – хохотнул Громила.

Разобиженная на него, я стремительно выскочила из хижины на улицу. Меня встретила резкая осеняя свежесть и дождь со снегом. Бородатого великана нигде не было.

–Куда он делся? – волновалась я, ежась от холода. – неужели, отправился доносить на нас, подслушав ночной бред Ганса.

Но мои сомнения улетучились, как только я обошла покосившуюся хижину. На заднем дворе, дровосек с невозмутимым видом рубил дрова. А что еще ему оставалось делать в такую погоду?! Возле него уже высилась изрядная куча аккуратных полешек.

–Возвращайтесь в дом, – прокричала я, боясь подходить близко к его высоко взлетающему громадному топору.

–Как прикажете, господа.

Бородач охотно оставил свое занятие и пошел вслед за мною в теплую хижину.

Положение мое стало еще труднее. С одной стороны, я старалась вести себя солидно и гордо перед дровосеком, с другой – я видела веселые глаза Ганса готового в любую минуту поднять меня на смех. Он быстро шел на поправку и его явно забавляла моя важность. Я отворачивалась от него в другую сторону, не знала как себя вести. А он развлекался веселыми стишками, как только я подходила близко:

–Ночью спит барон и видит,

Что витраж напрасно выбит!

Бог наделал герцогинь,

И заморышей. Аминь! – шепчет он.

–Замолчи! Бородатый услышит, – зашипела я на него. – что на тебя нашло?

–У нас в поселке жил поэт и называл это вдохновением. Он говорил, «вдохновению мешать грех»! мне раньше никогда не хотелось сочинять стихи.

–А теперь что?

–Не знаю, это все бородатый виноват, наверное его травки действуют.

Кажется, дровосек услышал его последние слова, возмутился:

–Трава у меня правильная! Никто не жаловался!

–Так и я не жалуюсь, – продолжал веселиться Громила. – Мне с роду так весело не было.

–Это от того, что болезнь уходит, вот тело и радуется!

–И долго оно будет радоваться? – опасливо спросила я.

–Поживем, увидим, – философски отозвался внук знахарки. – Ему очень повезло, что вы, госпожа, такая заботливая. Потеряй вы тогда время, не смог бы он сейчас радоваться.

–Так я обязан своим спасением моей госпоже?! – не без иронии осведомился Ганс.

–А как же, – серьезно подтвердил дровосек. – Если б не она, доедали бы тебя лесные звери.

–Да, в рай меня видно не возьмут, а в ад торопиться не стоит. – Стал серьезным «Кроха». – Лучше потоптать Землю еще немного, – и шепнул только мне, – спасибо, спасительница.

Снова наступал вечер, надвигалась ночь, но уже вроде бы не обещала ничего страшного. Бородач подал новый повод для беспокойства:

–Домишко, у меня, я смотрю, слишком мал для троих. По человечески и переночевать негде. Куда же я вас, госпожа, уложу? Сегодня нет нужды дежурить с раненым. Нынче, он должен спать как убитый.

–Ничего, разместимся как-нибудь. Я тоже могу лечь на полу.

–Да здесь и на полу то двоим не уместится. Стол мешает. Я вот что удумал, – дровосек для солидности поднял указательный палец, – устрою я вас по человечески, есть у меня большая холстина, набью ее свежей соломой, будет мягко как на перине. Стол сдвину, брошу у очага, чтоб, вам, ночью было теплее. Найдется у меня и плащ на заячьем меху вместо одеяла…

–А сам куда денешься? – насторожился Громила.

–А сам пойду ночевать в деревню, к сестре, а утром свежего хлеба принесу.

–Зачем такие сложности? – попыталась его отговорить я, – вовсе нам не нужен свежий хлеб. Здесь устроимся как-нибудь.

Но бородач оказался человеком упрямым и стоял на своем крепко, как осел на дороги. Я сразу ярко представила, как он проболтается сестре о нас, слухи дойдут до барона и он устроит новую облаву. Новые страхи сжали мне сердце.

–Что ж это такое? Ни дня нельзя пожить спокойно! – сокрушалась я.

–Да не беспокойтесь, госпожа, я буду нем как рыба! – заверил дровосек. – Я вообще болтать не люблю, а сестра и расспрашивать не станет, она уже привыкла. Я к ней каждую неделю наведываюсь.

Убедившись что переубедить его не удастся, я уступила. Бородач достал из сундука холстину и отправился в сарай за сеном. У меня буквально руки опустились от беспокойных предчувствий. Ганс тоже был мрачен.

–Подвел я тебя, – воздохнул он, – ни дровосека удержать не могу, ни баронских людей встретить как следует.

–А может все еще обойдется, и бородатый вернется один?

–Что-то мне не верится в такие чудеса. Но нам остается только ждать.

Дровосек, как обещал, отодвинул стол и устроил мне удобное ложе, возле теплого очага. Я достала из кошелька пару серебряных монет, подала ему.

–Раздобудь в деревне какой-нибудь плащ для меня, мой остался в носилках, а слуг я отослала. Подойдет любой даже самый небогатый.

–Но здесь слишком много, – удивился бородач.

–Купишь плащ, а все что останется, пусть будет тебе оплатой.

–благодарю вас за щедрость, госпожа, – расплылся в улыбке великан дровосек.

Он зажал деньги в громадном кулаке и ушел по тропинке в лес. Тюфяк и правда был удивительно удобный, но мне не спалось. Я то и дело вскакивала подбросить дров в очаг, поправить огонь. Снова улеглась, закрыла глаза, но сон не шел.

–Ганс, ты спишь?

–Сплю.

–А я все думаю, сдаст нас дровосек или нет?

–Это зависит от времени.

–Как это?

–Он сказал, что до деревни пару часов хода, значит он уже там. Если расскажет про нас, еще через пару часов набегут с факелами колдунов ловить, – спокойно рассуждал Громила.

–Мне страшно, – прошептала я.

–Опять к отцам доминиканцам и мне совсем не хочется.

–А за что тебя хотели сжечь?

–Долго рассказывать. Спи лучше.

–Я спать все равно не могу! Расскажи пожалуйста, – жалобно попросила я.

–Ладно, слушай, если так хочется. Мой отец Вильгельм Кольман – знаменитый оружейник, у него большая мастерская, подмастерья, ученики, свое клеймо с изображением рыцарского шлема. Он важный стал, толстый. Я у него был только молотобойцем, а всю ответственную работу доверял только моему старшему брату. Тот видишь ли не так широк в плечах, как будто это признак ума. Короче, разругался я с ними. С братом подрался, отцу нагрубил. Ушел куда глаза глядят и пристроился в соседней деревне у кузнеца в помощниках, коней подковывать. В один черный день проезжал мимо нашей кузни епископ. И потеряла его лошадь одну подкову. Я заново подковал, священник хорошо заплатил, а недели через две сдохла у него эта кляча. Невесть отчего, может овес был плохой, а может срок ей пришел. Или сам епископ в сердцах палкой побил, да перестарался. Как бы то ни было, а святой отец припомнил, где останавливался подкову менять, да и объявил меня колдуном, что лошадей портит. Ему, наверное, доминиканцы, за каждого нового колдуна приплачивает…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

ЛЕСНОЙ ЗНАХАРЬ.

Холодные яркие утренние лучи пробились через щели ставень, разбудили меня. Я лежала закрытыми глазами, вспоминала, неприятно поразивший меня сон. Хорошо, что он исчез вместе с ночью. Мне снился страх, причины его я не знала. Это опять был сон из мира железных экипажей без коней, но во сне они быстро мчались где-то над моей головой. А вокруг меня было темно, холодно и очень душно. Я вынырнула из сна, как из мутной воды. В хижине царила спокойная тишина. Только похрапывал Громила да тихонько шипели остывающие угли в очаге. Но из души рвался страх:

–Ганс! Ганс!

Он резко проснулся, попытался даже вскочить на ноги, но со стоном повалился обратно на топчан.

–Что случилось? Кто здесь?

–Ничего, мы одни, – признала я, устыдившись своего беспричинного испуга.

–Мне показалось, здесь полно народу, если ты так кричишь. Эх, такой сон перебила.

–Прости, – прошептала я. – Но мне тоже приснился сон, но очень страшный. А тебе что снилось?

–Я похоже наслушался твоих рассказов про кареты без лошадей. Вот мне и привиделось, будто я еду в такой карете. И сам решаю, куда ей ехать. Такой экипаж не чета какой-нибудь телеге, идет мягко, словно сыр по маслу катится. Ни ям, ни колдобин. Это была моя собственная карета… Вот бы мне наяву такую.

–Да, вернись пожалуйста к тому, что наяву. Уже утро, а может и день.

–Если уже день, то плохи наши дела. Дровосек обещал вернуться утром. Если он нарушил одно обещание, то грош цена и всему остальному, что он говорил.

–Сейчас открою окно и посмотрю по солнцу, который теперь час.

Я встала, оправила юбку, подложила дров в очаг. Налила воды нагреваться. Только найти ничего съестного мне так и не удалось. Хотя бы в одном, бородатый точно сказал правду. Провизия кончилась. Осталось только открыть ставни и впустить в хижину солнечный свет. Я подошла к двери, взялась за грубо вытесанную из коряги ручку… кто-то потянул дверь на себя с такой силой, что я едва не упала. Я отпрыгнула от двери, в домик, низко наклонившись ввалился бородатый дровосек.

–Ох, простите меня, госпожа. Задержался. Все потому – что сестра плащ продавать не хотела, торговалась.

–Так ты принес плащ? – строго спросила я, чтобы скрыть свою растерянность.

–Конечно, госпожа.

Он потянул из-за спины большой мешок, достал оттуда добротный шерстяной плащ с удобным широким капюшоном. Стало понятно, почему его сестра не хотела расставаться с такой вещью. Я бы тоже долго торговалась, продавая свой новый, отличный плащ. А бородач рассказывал с гордостью:

–Я не стал заговаривать о деньгах с вечера, чтоб она не принялась расспрашивать. А уж перед самым отходом, когда уже и мешок с едой был собран, достал серебро, сказал, что и ей может перепасть, если продаст свою обнову. Сестра удивилась, само собой, только я ничего объяснять не стал. Она видно решила, что у меня завелась зазноба. Уж простите, госпожа, но что еще думать деревенской дуре?

–Так ты о нас не проболтался? – уточнила я.

–Нет, как можно, госпожа. Я ведь вам слово дал.

–Сестра-то у тебя не все деньги забрала?

–Попробовала, да ничего не вышло. Обошлось одной монеткой. Я теперь богач.

–Будешь нам помогать – станешь еще богаче, – пообещал Ганс. – поднимешь меня на ноги, я в долгу не останусь.

–Здоровьем человечьим не я заведую, это в руках божьих, – философски заметил бородач.

–Я богу свечку поставлю, и не одну, – заверил Громила. – Только и богу помощники нужны.

–Не дано нам знать в чем божья воля, и кто ей помощник, а кто помеха.

–Да, знать бы сразу, что на роду тебе написано. Не переживали бы так из-за пустяков, а может и умнее были бы, – вздохнул Громила.

В эту ночь дровосек не собирался никуда уходить, и не заставил нас зря волноваться. Он покряхтел и устроился спать прямо под столом. Я твердо пообещала себе хорошо заплатить ему за все неудобства, которые мы ему доставили. Бородач сразу захрапел, а мне опять не спалось, я опять позвала Ганса:

–Эй, ты как там? – неопределенно спросила я темноту.

–Жрать хочется, – зло отозвался Громила.

–Хорошо, значит ты выздоравливаешь.

–Может кому и хорошо, а я спать не могу, только о еде и думаю. Посмотри на столе, может что осталось?

Действительно ко мне стол стоял ближе, я поднялась, долго всматривалась в кромешную мглу, но мне было нечем порадовать раненого.

–Только хлеб остался.

–Эх, как бы здесь пригодилось, припасенная мной жареная медвежатина.

–А где она? – жалобно спросила я, сглотнув слюню.

–Там в лесу, я хорошо ее завернул в большой завядший, но крепкий лист, потом упрямо берег в баронском замке, хоть там другой еды были горы. Когда сбежали, я даже успел порадоваться, что вечером нам будет чем перекусить, но ты помнишь, нам пришлось разделиться?

–Еще бы не помнить! Я такого страху натерпелась!

–Пока ты его терпела, я отбивался от всей этой своры дворян и дворянчиков. Жаль не послушал я отца и не стал учиться фехтованию. Видно точно, сила есть ума не надо. Говорил он мне, что в наше время это непременно где-нибудь да пригодится. А я решил, что это дворянская забава меня не касается. А ведь коснулась, да еще как! Мерзкая шпажонка барона сразу сделала во мне эту дырку. И больше бы дыр было, да одна шпага угодила в кусок медвежатины да и застряла, а второму, я этот же кусок швырнул в лицо, пока он арбалет натягивал. Так и сбежал, только все равно мясо жалко.

–Да, – воздохнула я. – Но главное ты жив.

–Видно не судьба мне помереть от благородного оружия.

–Только бы на костре не сгореть.

–Да, не попасть на костер у нас сейчас с тобой главная задача. Но сначала давай, хоть хлеба пожуем что ли.

Дни шли за днями, Ганс быстро поправлялся. Вскоре, внук знахарки разрешил ему даже по долгу сидеть и попробовать встать на ноги. Я смотрела, радовалась, но с каждым днем росла тревога. Мы ведь понятия не имели что нам делать дальше и куда направится. У меня бы оставалось гораздо меньше времени на беспокойство, если бы бородач не обрался со мной как с настоящей важной госпожой и позволял бы, хоть что-нибудь делать по дому. Никогда не думала, что буду так сильно рваться варить обеды и подметать полы. Дровосек всюду опережал меня. И мне приходилось целый день сидеть сложа руки. Я уже возненавидела свое зеленое платье с его дурацкими золотыми шнурами.

Хорошо хоть он днем по долгу уходил в лес заготавливать дрова для замковых каминов. Возвращался он усталый и довольный, рассказывал нам какую замечательную опушку он нашел, какие там высоченные засохшие деревья и как быстро он их нарубил; как мучился пока грузил их на телегу и пытался вывести на большую дорогу.

–Лошаденка у меня совсем слабая стала. Не тянет.

–Впряг бы моего коня, – предложил Ганс.

–Нельзя, ваш конь под седлом ходить обучен, зачем его портить и заставлять тянуть тяжелую телегу.

–Так купи себе нового, молодого, сильного.

Предложение это застало бородача врасплох. Он явно и подумать не мог о таком простом решении проблемы.

–Дык, конь денег стоит.

–Не переживай, дадим мы тебе денег, чтоб хватило на самого лучшего, – успокоил его Громила.

–Самый лучший это… где ж его взять-то?

–Ярмарка, говорят у вас тут недалеко, там любого коня можно и продать, и купить.

–Может кому и недалеко, а на самом деле за тридевять земель.

Последняя фраза заинтересовала «Кроху».

–Далеко, говоришь? Это за пределами баронских земель?

–Конечно, хотел бы наш барон чтоб такая даль тоже ему принадлежала, да куда там.

–Значит, господин барон там уже не хозяин? – Еще раз уточнил Ганс.

–Не-е, это земля принадлежит монастырю. Они все рынки к рукам прибрали.

–Монастырь, надеюсь, не доминиканский?

–Не-е, – опять протянул бородач. – братьев инквизиторов, уже давно не видно в наших местах. Они лютуют в городах. Говорят, там каждый воскресный день костры да казни.

Громила печально кивнул, но в его глазах уже святился огонек новой идеей.

–«Ура! Он наконец-то, придумал как нам спастись от барона!», – подумала я счастливо.

–Мы поедем с тобой, – решительно заявил Ганс, – и поможем тебе выбрать стоящего коня. Я знаешь ли знаток лошадей.

–Тебе еще рано садится верхом, – нахмурился лекарь.

–А я в седло и не полезу. – Усмехнулся Громила, – я в твоей телеге на мяконьком сене полежу.

–Так можно, – согласился дровосек. – видно пора этим заняться, пока моя кобылка не околела.

–Вот и славно, ведь нам тоже надо на ярмарку, хочу своего коня продать.

–Чем же тебе жеребец не угодил? Верховой, породистый, холеный.

–Дурак, – поморщился Громила, – первый раз у меня такой неумный конь. Все равно ему, что свой, что чужой. Подарил его нам барон, видно только чтоб избавится от дурной животины.

–Еще он прожорливый, – добавил хозяин лесной хибары. – овса сожрал вдвое больше чем моя лошаденка.

–Вот, вот, продавать его пора, – рассуждал «Кроха», с таким видом, словно владел злополучным баронским конем уже не один год.

Я диву давалась, как ловко он умудрялся превращаться из безродного беглеца в благородного сеньора, из надменного герцога в опытного конюха. Мне превращения давались гораздо труднее, и я все хуже представляла себе, как должна поступать в роли знатной госпожи. Я забывалась и все норовила помочь дровосеку со сборами в дорогу. Он вежливо отстранял меня и сам собирал вещи, аккуратно укладывал запасы хлеба, горшок с кашей на вечер. Я сердилась, мешалась, пыталась занять себя, хоть чем-нибудь. Ганс поймал меня за руку: