ПЛАНЕТА ДРАКОНОВ

Сделав несколько кувырков, Зол обернулся в сторону опасности, встал на колени, выгнув спину со вставшими дыбом чешуйками и упёршись подогнутыми передними конечностями в грунт, и непроизвольно выпустил когти. Впиться когтями в грунт пришлось сильнее, и прижаться животом к поверхности, иначе его бы отбросило ударом плотного газа этой планеты, направляемого крыльями дракона.

Опасность материализовалась, затормозив огромными крыльями за атмосферу. Ствол растения оказался срезан длинными когтями дракона, именно того вида, от которого, судя по рассказам отца, произошёл их род.

Зол пронзительно засвистел – возможно, этим акустическим ударом эволюция наградила их вид для рассредоточения внимания нападающего. Эволюционный родственник раза в три превосходил его по габаритам, а размах крыльев раз в десять превышал длину тела. Отбросив раскрошившийся на щепы ствол, дракон тяжело приземлился на короткие задние лапы с огромными ступнями, в которые наполовину втянулись когти. Крылья агрессора сложились за спиной, в отличие от обрубков за спиной Зола, которые топорщились в стороны под воздействием адреналина или какого другого яда, выделяемого его организмом в момент опасности. Зато передние конечности дракона, располагающиеся на груди, казались практически атрофированными и могли разве что помогать поедать пищу. Инстинктивно Зол пытался показать большие габариты и этим отпугнуть нападающего. Хвост прижался к животу и обмотался вокруг талии.

Но не так просто оказалось, испугать нападающего с каннибальскими наклонностями. Дракон тоже вздыбил затылок и засвистел так, что верхние глаза, в момент опасности свернувшиеся в трубочки, прижались к голове, дабы снизить ультразвуковое воздействие. Мир завибрировал и покрылся рябью.

Зол прыгнул назад и побежал на четвереньках, найдя в этом единственный способ избавиться от наваждения, таящего смерть. Запасные глаза откинулись на спину и видели, что ящер опять расправил крылья и, сделав рывок, взлетел, нависая над беглецом.

Безобразный дракон одним своим присутствием уродовал райскую иллюзию, превращая её обратно в ад.

Оказывается, единственное надёжное райское место на этой планете – это его нора. Хоть там мучили духота и голод, там его бы не сожрали. Ведь сейчас когти разорвут его тело и закинут куски мышц, ставших мясом, в безобразную клыкастую пасть.

От бессилия хотелось зарыться под землю, как эта белая землеройка. Хоть мозг ещё не опьянел от паники и давал импульс мышцам скрыться подальше от родственника, желающего познакомиться с ним всем и без остатка. Напрягая в прыжке каждую мышцу, Золу удалось выпрыгнуть из смыкающихся над ним когтей. Под ногами пищали камневиды.

Убегать казалось нелепо и бесперспективно. До озера ещё слишком далеко. Следующей атаки он уже не сможет избежать, не став добычей. Враг заходил на новый манёвр. Зол догадался, что существо будет атаковать над самой поверхностью. Решение, как использовать это знание, пришло быстрее, чем ожидалось: лучшая защита – это нападение.

Уже в следующее мгновение Зол кувыркнулся и прыгнул назад, уцепившись когтистой лапой за хвост того, чьей едой он так не хотел становиться.

Дракон злобно зарычал и попробовал дёрнуть хвостом, но ему не хватило сил сбросить тяжёлый груз. Под весом неожиданного пассажира дракон спикировал вниз. Зол оттолкнулся ногами от приблизившейся поверхности. Свободной лапой впился когтями в перепонку крыла и, подтянувшись, залез на спину неприятеля.

Дракон несколько раз кувыркнулся в воздухе, стараясь скинуть наездника, но Зол уже крепко ухватился руками за жабры, а хвостом обвил хвост противника.

«Что делать теперь? Дракон в несколько раз крупнее меня. Он такой же неуязвимый, как скала. Сколько я ещё продержусь на нём», – лихорадочно соображал Зол, осматриваясь.

Крылатый монстр набрал высоту и стал планировать. Похоже, ему тоже нужно время для принятия решения, что делать с добычей, ставшей наездником. Малое солнце палило нещадно. Мелкие раны на теле зашипели и покрылись коркой. Шкура щитоносца задымилась. В долине по кромке тени горели пожары. Те места, откуда уходила тень горы, мгновенно высыхали. Растения засыхали, выбрасывая семена, которым предстояло прорасти на следующий малый день. Потом загорались, становясь почвой, дающей жизнь этой долине.

Зол увидел пир, торжествующий по всей «Долине цветов», как он решил её назвать и запомнить, чтобы иметь возможность найти. Его органы чувств воспринимали местоположение того объекта, который он мог визуализировать.

Пиршество теперь виднелось как на ладони. Камневиды поедали растения. Камневидов пожирали голубые землеройки, а тех пожирали нападающие с неба драконы. Драконов было много. Зол увидел их больше, чем пальцев на всех четырёх конечностях, а на каждой имелось по шесть. Столько летающего ужаса одновременно он и представить не мог. На одном из царей этой планеты ему теперь довелось прокатиться. Хотя бы ради этого стоило родиться здесь.

Ближайший дракон выдернул за слепое рыло землеройку, поднял её повыше и бросил о поверхность. Продолговатое тело червяка без конечностей, ударившись о поверхность, стало светло-синей массой. Приземлившись на это месиво, хищник стал пировать. Дракон поспешно разрывал её мощными когтями нижних конечностей и закидывал в пасть слабенькими передними. Холодным взглядом глаз, в которых теплились проблески разума, дракон смотрел на такого же дракона, как он. Ему не волновало, что его собрат осёдлан какой-то деградировавшей ящерицей их вида с обрубками крыльев. У дракона хватало дел поважней, он не переставая чавкал, пожирая ещё шевелящуюся добычу.

Дракон не собирался помогать тому, кто выглядел как его брат-близнец. Да кто его знает, может, одна мать выбросила их яйца между камней в период ночи, чтобы они вылупились к рассвету малого дня и начали жрать всё, что попадётся. Если они оба живы, значит, яйца лежали достаточно далеко и один из них не сожрал другого.

В аду нет групп, помощников, соратников. Тут каждый за себя. Помогать неудачнику, не сумевшему справиться с выбранной им добычей, никто не собирался. Слабый должен умереть, тогда он послужит пищей кому-то, ведь это лучше, чем рождать такое же слабое и дефективное потомство, не способное добыть себе пищу. Закон эволюции справедлив ко всем мирам, лишённым цивилизации.

Из размышлений Зола вывело резкое пике к поверхности. Разогнавшись, дракон полетел над поверхностью так, как он летел при атаке. Летел так низко, что трава задевала его брюхо. После этого дракон стал опять набирать высоту.

«Примерился, теперь перевернётся на спину и спикирует так же, пока трава не стряхнёт со спины ненужного пассажира», – сделал вывод начинающий лётчик и принялся лихорадочно соображать о мерах противодействия перевода его в касту пешеходов.

Дракон принялся пикировать вниз спиной. Зол теснее прижался и ждал. Когда поверхность стала уже близка к голове, он рывком перелез на живот. Зол рассчитал, что ящер не сможет перевернуться над поверхностью так, чтобы не зацепиться крыльями о растения. Поэтому атака ящера когтями ног вполне предсказуема.

«Используй силу противника против него самого», – прозвучало в голове из какой-то прошлой жизни.

Зол схватил один из когтей летящей в него лапы и, усилив движение, воткнул его в брюхо врага.

Воспоминание четвёртое

Солнце мёртвых

Если рана самурая смертельна,

самураю нужно с почтением попрощаться со старшим по положению

и безмятежно умереть.

Кодекс чести Бусидо

Яркий свет «солнца мёртвых», как иногда называли спутник земли древние поэты, в первую ночь полнолуния освещал улицы осаждённой столицы Китая. Природа словно отказывалась скрывать под покровом тьмы зверства, совершённые захватчиками, и заодно холодным светом согревала остывшие в зябкую декабрьскую ночь тела мертвецов.

Слегка покачиваясь, по улицам Нанкина шёл молодой офицер с нашивками второго лейтенанта императорской пехоты Японии. Через каждые несколько десятков шагов валялись мёртвые тела, в основном лежащие на животах с виднеющимися огнестрельными ранами в спинах. Трупы, лежащие на спинах, в основном, искромсаны штыками. Изуродованные лица смотрели на луну пустыми глазницами вытекших глаз.

Сняв фуражку, второй лейтенант Абэ смахнул со лба капли холодного пота и протёр глаза. Пристально посмотрел на Луну, вспомнил, как в детстве пытался рассмотреть на этом загадочном спутнике Земли человека. Иногда ему казалось, что он видит лицо, а иногда удавалось разглядеть силуэт. Интересно, когда этот человек на Луне наблюдает за Землёй, ему страшно? Или он поражается глупости людей, превращающих свой мир в ад? Друг детства Иноэ всегда смеялся над ним, утверждая, что всё это фантастика и нет на Луне никакого человека, а там можно рассмотреть зайца.

Теперь Нори казалось, что не всегда можно рассмотреть человека и на Земле среди окружающих. А фантастика, даже самая страшная, часто добрее бессмысленной человеческой жестокости.

– Война не романтична, а смерть не красива, как бы нас ни стремились в этом убедить поэты, не видевшие глаза мертвецов, – с горечью сказал молодой офицер лицу на Луне и, надев фуражку, продолжил свой путь, уныло буркнув куда-то себе под ноги: – Лучше бы я стал художником…

Подбитые железом подошвы сапог отбивали монотонный ритм по каменной мостовой.

– Наверное, служить своему народу можно, не только уничтожая других. Почему я раньше об этом не думал? Почему стремился стать военным? А вообще ведь это не моё желание. Я хотел добиться гордости и уважения отца. Поздно уже рассуждать. Отступить и подвергнуть позору имя своих предков хуже смерти. И своей и тех, кому лишь предстоит умереть.

Несколько раз ему навстречу попадались группы солдат от десяти до двадцати человек, грабящих магазины и торговые лавки. Каждая дверь по улицам Чуншан и Тайпин чернела открытым проёмом. Кафе глядели на происходящее глазницами разбитых витрин. На офицера другой части мародёры не обращали внимания, весело переговариваясь пьяными голосами под радостный смех. Они чувствовали свои права на празднование кровавой победы.

Широко раскрытыми глазами Абэ Нори смотрел перед собой, стараясь не моргнуть, чтобы предательски стоящие в глазах слёзы не покатились по щекам и не выдали скрываемой им самим от себя слабости.

Похоже, он духовно слабый, недостойный наследник своих предков, всю жизнь посвятивших служению императору. Хотелось броситься навзничь в пыль дороги и, стуча руками и ногами по земле, зарыдать навзрыд от безысходного отчаяния. Во сколько лет он позволял себе так покапризничать? В три года? В два? Вспомнил! Никогда не позволял, он ведь, сколько себя помнил, готовился стать воином и возродить умершую традицию самураев. Эта мысль заставила его выпрямиться и собраться. Он стал маршировать, чеканя шаг, – только это может избавить воина от слабостей ума.

Одинокий мальчишка в форме офицера императорской пехоты маршировал по освещённому Луной городу, обходя или перешагивая трупы врагов, которые не сделали ни ему, ни его народу ничего плохого. Всё равно врагов, раз так решил император.

Появилась мысль сделать харакири и смыть своей кровью позорную слабость непонятной душевной боли. Ритуальное самоубийство в Японии не считалось слабостью уходящего от проблем неудачника. Традиция вспарывания живота, обрекающая на долгую и мучительную смерть, считалась почётным высвобождением жизненных энергий и зачёркивала прошлое со всеми пережитыми слабостями и ошибками одной жирной линией.

Похоже, алкоголь, выпитый с полковником Ооно Ивао, плохо на него повлиял.

Полковник Ооно объяснил ему, что жестокость в обращении с пленными идеологически правильна. Ужас, который Китай испытает от уничтожения их столицы, заставит народ, не готовый к войне, покориться и позволит избежать ещё больших жертв с обеих сторон при завоевании всей страны.

– Пятого августа 1937 года император Хирохито подписал указ, снимающий ограничения по обращению с пленными китайцами, фактически узаконив их убийства и пытки. В армии запрещается теперь использовать термин «военнопленный». Теперь нужно называть их словами «вещь», «тело», «материал» или «бревно». Ликвидации подлежит каждый мужчина, способный держать оружие. Решение принято главнокомандующим, принцем Асака Ясухико, а это правая рука самого императора, которому мы обязаны служить. Служба им важнее, чем наша жизнь, – пояснял полковник, с отеческой заботой глядя в глаза, в которых читались раздирающие его противоречивые чувства, и добавил: – Просто это война, мальчик мой. Невозможно победить, если дрогнешь и отступишь ты, побегут и твои солдаты. Тогда враг осмелеет и уничтожит всё, чем мы дорожим. Не забывай, на тебе лежит ответственность командира – служить примером. Победа зависит от нашего единства и смелости. То, как ты сегодня вёл себя, выполняя приказы, – это мужественно.

– А что будет с женщинами и детьми?

– Тотальной ликвидации они подвергаться не должны, но командование дало понять, что любые убийства пресекать не стоит, поскольку это укрепляет боевой дух.

– Все это как-то неправильно, – сквозь зубы, сомневаясь в том, что он имеет право делиться своими терзаниями, процедил Нори, – враг должен быть подготовлен и вооружён. Расстреливать безоружных людей – это низко. Это недостойно самурая.

– Это правильно! – решительно заявил полковник Ооно. – Когда ты уничтожаешь безоружного противника, ты деморализуешь других врагов. Ещё ты сохраняешь свою жизнь и жизнь своих солдат, которые смогут ещё убить врагов и принести победу империи! Почему ты жалеешь народ, который придумал самые зверские пытки и никогда не ценил человеческую жизнь? Ты же офицер, так веди за собой с гордостью за достойное выполнение долга. Победа не терпит сомнений!

Абэ Нори молчал, понуро глядя на чашку саке, которая должна послужить ему успокоительным.

– Давай выпьем за победу и за императора, который приведёт нас к ней! А весь Китай и вся Восточная Сибирь присоединятся к империи Восходящего солнца. Мы же на правах сильнейших и мудрых сможем управлять убогими народами Азии. Ведь император в отличие от наших фашистских союзников не собирается повсеместно уничтожать покорённые народы. Мы просто преодолеваем их непонимание, что лишь наша нация способна привести всех азиатов к лучшей жизни и создать Великую Азиатскую Империю! Так за победу! Банзай!

Нори молча выпил, поморщившись, и, поставив чашку, рассмеялся.

– Почему ты смеёшься? – резко спросил полковник Ооно.

– Отец прививал мне любовь к литературе, и я встречал в романе Вальтера Скотта выражение какого-то английского богослова: «Благими намерениями вымощена дорога в ад», если мы ошибаемся в своих идеях, то, думаю, мы с вами там встретимся.

От возмущения брови полковника Ооно встали домиком, а усы встопорщились, как у взбешённого кота.

– Что ты себе позволяешь, мальчишка! – вскрикнул полковник. – Завтра же рапорт на стол о переводе в рядовые, раз ты не готов выполнять волю императора и твоей родины! А если не можешь убивать врагов, то доблестно подставься под пулю, чтобы не позорить честь твоего отца и всех поколений твоих предков, которые с улыбкой отдавали жизнь за Японию. Или делали себе харакири, когда не могли выполнить указание хозяина или проигрывали бой. Пошёл вон отсюда. Если ты погибнешь в ближайшем бою, обещаю не рассказывать твоему отцу, что он вырастил труса.

Краска стыда разлилась пурпурным румянцам по щекам второго лейтенанта Абэ, ещё не успевшего даже отпраздновать свою восемнадцатую весну цветения сакуры. Он вскочил на ноги и выпрямился по стойке смирно.

– Прошу извинить меня, полковник Ооно, за слова, недостойные офицера императорской пехоты, – звонко отчеканил молодой офицер и, до боли стиснув зубы, вытянул подбородок вперёд.

– Так-то лучше, – высокомерно бросил полковник, – а то развёл тут сопли, как девятилетняя школьница! Ступай, исполняй свой долг и если ещё раз ты дрогнешь в исполнении воли императора, выражающего волю твоего народа, то, чтобы снять с себя позор, сразу делай себе харакири. Сразу, потому что в ином случае я прикажу расстрелять тебя как предателя, а тело сжечь, чтобы твои кости не позорили кладбище, где покоятся самураи твоего рода.

– Мои сомнения не повторятся, полковник Ооно, – чётко произнёс второй лейтенант Абэ. Это обещание можно считать клятвой верности, которой японские военнослужащие единственные в мире не давали, поскольку это унизило бы их честь. – Я оправдаю доверие, оказанное мне правом служить в императорской пехоте.

– Так иди и служи, – рявкнул человек, отдавший всю жизнь на подготовку войны, которая уже шла, и добавил: – А теперь, шо-и Абэ, в расположение части шагом марш.

Нори посмотрел в глаза другу своего отца и увидел в них лишь холодный блеск фанатичной решимости, такой же твёрдый и непреклонный, как блеск стали меча. Кивнув и развернувшись, чётко, как на параде, чеканя шаг, Абэ Нори покинул дом, в котором расположился штаб полковника.

– И не вздумай препятствовать солдатам расправляться с местными – это поднимает их боевой дух. Так сказал командир нашей дивизии, генерал-лейтенант Хисао Тани, – услышал он в спину, но не стал поворачиваться, чтобы полковник не увидел чувств, отражённых в его глазах.

Абэ Нори плутал по улицам, стремясь найти площадь, вокруг которой расположилась часть его дивизии. Теперь его в первую очередь терзали угрызения совести за то, что он посмел вызвать гнев человека, которого он знал, сколько себя помнил, и уважал, как отца.

«Так-то лучше, – думал полковник Ооно, – надо сразу осадить мальчишку. Только жёсткостью можно воспитать воина, а я его успокаивать начал. Молод ещё слишком. Уверен, характер проявится и из него выйдет достойный офицер императорской армии».

Глава 5. Беснующийся призрак

Адское правило добра —

в аду нет хороших и плохих,

есть только вкусные и невкусные.

Дракон зарычал с яростным стрекотанием возмущения. Наклонившись, он задел крылом одно из деревьев, и они кубарем покатились по траве. Отлетев далеко вперёд, Зол смог направить свои кувыркания так, чтобы не удариться головой о растения. Пока дракон складывал крылья и тряс головой, приходя в себя, катапультировавшийся пилот со всей прытью, возможной у ползущего на коленях существа, направился к просеке.

Как он и ожидал, впереди ядовитой синевой блестела вода. Береговая линия, как на планете из снов, отсутствовала. Растительность ближе к дающей жизнь жидкости становилась гуще. Когда руки Зола ощутили прохладную свежесть, пришлось подняться с четверенек и протискиваться между стволами травы.

Местная растительность напоминала бамбук и хвощ одновременно. Сами стебли тёмно-синего цвета с жёлтыми прожилками. Листва имела синий цвет с тыльной стороны. Обращённая к солнцу сторона имела красный цвет, возможно, чтобы лучи малого солнца не сжигали их как можно дольше. Не толстые, но очень гибкие шершавые стволы с тонкими шипами усердно сопротивлялись нежеланному гостю, пытаясь исполосовать его короткими колючками.

Зайдя по пояс в жидкость, Зол остановился, размышляя, что делать. Переливающаяся маслянистыми отсветами едва заметной ряби поверхность яркого зелёного цвета ближе в толщах принимала тёмный цвет. Повинуясь инстинкту, он добрался до озера, но что делать в этой чуждой и наверняка недоброжелательной среде?

Подумать удалось недолго. Ломая стволы гигантских травинок, на него спикировал дракон.

«Злобная ящерица», – мысленно выругался Зол и нырнул в зелёную бездну неизвестности.

Один из когтей больно ударил в спину, но не успел встретиться с другим когтем. Дракон оказался лишён радости от ощущения раздираемой плоти врага.

Задержав дыхание, Зол плыл. Привыкал к новым ощущениям и учился передвигаться в незнакомой среде. Дно давно уже пропало из виду, затерявшись в тёмной мгле глубины, а погрузиться глубже в маслянистую жидкость почему-то не получалось. Ощущалось, что грудная клетка расширяется и выталкивает его на поверхность. Перевернувшись, он посмотрел в сторону поверхности.

И тут через воду он услышал шелест крыльев, и чёрное пятно, пикирующее на него с поверхности, материализовалось в фигуру дракона. Монстр сложил крылья для атаки на существо, прижатое к поверхности озера жизненно необходимым газом, распирающим его лёгкие.

Зол выдохнул из себя жизнь и, махнув обрывками крыльев, погрузился в толщу маслянистой жидкости, наполняющей водоём. Оглушительным взрывом, отдавшимся во всём теле, гладь озера пробил дракон, тянущийся своими когтями к жертве.

Животные на голубой планете редко совершают вторую атаку, если первая сорвалась. Экономят силы, поскольку этот ресурс очень ценен для выживания. Странное существо этот монстр. Он стремится убить с некой маниакальной злостью. Сколько бы он уже мог выловить землероек? И себе бы хватило, и детей можно накормить, если он, в отличие от большинства обитателей этой планеты, заботится о своём потомстве. Так нет, дракон мстил за свою уязвлённую гордость, именно поэтому ещё вечность будет воплощаться в полуразумных жителей ада.

В аду часто убивают ради убийства, а не ради еды. Так же, как люди в своём мире, когда чувствуют свою силу и безнаказанность. Когда за ними стоит идея, делающая их якобы богами в их амбициях, а на самом деле ведущая в ад. Он отлично помнил себя и таким, да что скрывать, всё ещё оставался таким, поскольку в аду страшнее всего измениться. Страшно утратить себя. Это страшнее смерти, поскольку десятки, а то и сотни смертей в предыдущих жизнях ты помнишь.

Вспоминая прошлые жизни, ты понимаешь, что стержень всегда остаётся один и тот же, как бы ни менялись декорации. Поэтому родители иногда удивляются в кого их ребёнок такой? Да сам в себя. Такая душа пришла. Лишь своим поведением и чистотой помыслов родители могут привлечь древнюю душу, а если зачали в пьянстве и разврате? Получайте, что позвали.

Зол вовремя нырнул. Дракон и в этот раз не достал до него когтями, разрубающими стволы травы, словно острый самурайский меч разрубает бамбук. «Эх, сейчас бы мне такой меч».

Зол плыл, спасаясь от погони дракона, и понимал, что силы иссякают и он отстаёт. Слишком долго он не насыщал свою голубую кровь ядовитым газом адской планеты. Наверху заметно светлее, значит, там поверхность, но вниз почему-то плыть легче. Дракон, сложив крылья, преследовал его. Теперь дракон пытался дотянуться до него своей гнусной пастью. Это ясно видели глаза на кончиках ушей, неожиданно легко адаптировавшиеся к жидкости. Зол поджал задние конечности и этим уклонился от клыков преследователя.

«Погибнуть в бою – это достойная смерть даже в аду. Это лучше, чем захлебнуться или чтобы сожрали во время бегства», – решил Зол и, развернувшись, сократил дистанцию с преследователем. Глаз дракона оказался очень близко и перед тем, как ткнуть в него своим когтистым пальцем, Зол успел заглянуть в его душу. Из глубин сознания безумного монстра хмуро, исподлобья, глядел враг. Разглядывал того, кто мог убить его ещё в прошлой жизни и сделать тот, другой мир лучше и чище. Творить добро можно не только добрыми делами, но и уничтожая зло.

Воспоминание стрелою боли пронзило мозг. Это враг, наверняка узнавший его и поэтому так настойчиво преследующий. Душа, возродившаяся в этом совершенном механизме убийства ради того, чтобы уничтожить его. Ненависть сильнее смерти, а в аду всегда так. В прошлой жизни того, кто получал удовольствие от насилия и чужих смертей, звали капрал Кумагаи.

Когда дракон метнулся в сторону противоположную выбитому глазу, Зол увидел, что из пробитого брюха дракона сочится голубая кровь и торчат кишки.

А враг-то не так силён, как он о нём думал! Значит, нужно его убить и исправить ошибку прошлой жизни! Метнувшись за спину дракона, Зол обхватил его шею лапой, впив когти в неподатливую кожу. Второй лапой схватился за свою когтистую конечность. В какой-то другой жизни это могли назвать удушающим приёмом. Нижними конечностями ему пришлось обхватить врага за туловище, чтобы удержаться за шею, несмотря на яростные метания этого воплощения ненависти. Внутренности разрывал огонь, который стал невыносим. Вдох! Жидкость наполнила его гортань и лёгкие. Теперь нужно как можно дольше удержаться, пока мозг не перестанет работать и тело не обмякнет, отпустив врага и не успев его забрать с собой в новые перерождения в ещё более мерзких формах в низших глубинах ада.

Сил сдерживать биение сердца и не дышать уже не осталось. Теперь он вдохнёт жидкость и его мозг медленно начнёт умирать. Остаётся надеяться, что сил задушить врага хватит до того, как руки разомкнутся и удушающий приём превратится в предсмертные объятья. Вдох.

Тут Зол обратил внимание, что жидкость прошла через жабры на шее и ощущения стали значительно лучше. Внутренности уже не обжигал огонь, и второй вдох жидкости дался значительно легче.