Красно-желтые дни. Сокровища Юмы

– Я никого не убивал, – Антон наконец проглотил кусок, запив его уже остывшим крепким чаем.

– Куда тебе? – усмехнулся чеченец и обвел глазами сокамерников. – Сдаётся, братья, он такой же “террорист”, как тот, которого в прошлый раз нам подкинули.

Что-то острое вонзилось Антону в левое ребро и он с удивлением покосился на соседа. Саид сидел как ни в чем не бывало и отхлебывал чай из своей кружки.

– Не дергайся, Ваня, – процедил он сквозь зубы, – дырка будет.

Такого поворота событий Антон не ожидал. Его могли кинуть в камеру к “первоходам”, где никаких правил нет и каждый выживает как сумеет. Могли в какую-нибудь тройку к особо буйному зеку. И там и там оставалось время на знакомство с ситуацией, на притирку с сокамерниками. Но оказаться в одной хате с радикалами и сразу попасть в оборот…

– Давай сделаем так, – спокойно, почти по-дружески, предложил смотрящий, – ты снимаешь крест и произносишь шахаду. Мы тебя как брата берем в джамаат, и никто тебя ни здесь, ни на зоне не тронет.

– А что, в ислам теперь только так – с ножом у горла принимают? – как можно спокойнее спросил Антон.

Смотрящий зло усмехнулся.

– Ты же стукач. А со стукачами по другому нельзя.

– Вы ошибаетесь, – лоб у Антона покрылся холодной испариной. – Они просто хотят заткнуть мне рот, чтобы никто не знал об их преступлениях.

– Кто, “они”?

– Мэр – Абрамов, и его свора.

Зеки вдруг зашевелились, переговариваясь короткими фразами, разбавленными русским матом. Чеченец сидел набычившись, бросая колкие взгляды на сокамерников. Видимо, Атон своим ответом спутал ему карты. Мусульмане, особенно приезжие, Абрамова не любили: пользуясь положением, он не пускал их ни в бизнес, ни на работу, предпочитая иметь дело со своими. Единственное место, где они еще могли получить барыш – местный рынок, и тот находился под жестким контролем абрамовской мафии.

– Тихо! – прозвучал резкий, как удар ножа, голос. Разговоры моментально стихли, а смотрящий качнул головой, глядя на Саида. Антон облегченно вздохнул, почувствовав, что больше ничего не колет ему в ребро.

– Абрамов – плохой человек, – глянул чеченец исподлобья. – Только и тебе веры нет. Чем докажешь, что не врёшь?

– Ну, не знаю, – пожал плечами Антон. – Спросите у тех, кто со мной по осени сидел. Мне тогда за вмешательство в выборы пятнашку впаяли.

Смотрящий задумчиво молчал, положив сцепленные в замок руки на стол. Зеки стучали посудой, стряхивали хлебные крошки с бород и одежды, заканчивая вечернее чаепитие. Все ждали, что скажет старший: после предложения принять “веру пророка”, всё остальное могло не понравиться.

– Пусть Всевышний рассудит, – неожиданно произнес не проронивший до этого ни слова мужичок с четками и с благоговением провел ладонями по щекам. Остальные последовали его примеру и стали быстро убирать со стола посуду.

Этап 4

– Благодарю за угощение, – вежливо произнёс Антон и перекрестился.

Обычно он никогда не молился при посторонних. Но здесь, в окружении людей по-своему набожных, сделал это с особым желанием. Тревога помаленьку отпускала: здешние обитатели доверили его судьбу Всевышнему, а значит ничего плохого с ним не случится.

Антон уже собирался искать свободную шконку, но Саид крепко схватил его за руку:

– Э, стой, куда? Еще не закончили.

– Присаживайся, – подтвердил чеченец, показав на середину скамьи.

Оказывается, разборки не закончены, их просто отложили.

“Из огня да в полымя”, – оценил Антон ситуацию и прошел на указанное место. Один из зеков принес большую шахматную доску и уселся напротив.

– Будешь играть, – приказал смотрящий. – Выиграешь – живи как хочешь, никто тебя не тронет. Проиграешь – значит стукач.

Антон едва сдержал улыбку: вряд ли среди зеков найдется достойный соперник для победителя городского турнира по шахматам.

– Детектор лжи такой? Хорошо, я согласен, – помассировал он озябшие руки. – Только при чем тут… Всевышний?

Зек, принёсший шахматную доску, ухмыльнулся и раскрыл ее перед удивленным Антоном. Внутренность доски представляла собой поле для игры в нарды, украшенное восточным орнаментом. Коричневые и черные фишки лежали вперемешку, а среди них белели два кубика с номерами.

– Играй десять раз, – на ломанном русском стал объяснять условия игры зек. – Если ничья, играй еще одна. Поняль?

– А я, это… – запинаясь, промямлил Антон, – правил не знаю.

– Э, защем правила? Ты играй, зара научит.

– Зара? Это кто еще? – огляделся Антон по сторонам.

– Кубик так называется, чурькя.

Партнер принялся распределять фишки по доске, и Антон понял, что влип. Он не любил рандомные игры. Его разум протестовал против вмешательства в игру слепого случая, который в один момент мог обрушить все твои планы, какими бы красивыми они тебе не казались.

Игра должна строиться на четких понятных правилах, где каждый новый ход связан с предыдущим. Ошибся, потерял фигуру, поставили мат – виноват только ты и никто другой. Просто, соперник оказался умнее, расчетливее.

Всё меняется, когда вместо шестидесяти четырех клеток и набора фигур у тебя в руках два кубика с цифрами от одного до шести. Какой стороной они повернутся к тебе, одному Богу ведомо…

Так вот в чём дело! Правоверные решили доверить судьбу кяфира случаю. А что такое случай, как не воля Аллаха? Каждый твой шаг предопределен свыше – верят они. Есть только узкое окно возможностей, предоставленное Провидение. Сумеешь воспользоваться им – победа твоя.

Какое-то новое, незнакомое чувство защекотало внутри и Антон облизнул потрескавшиеся от ночных приключений губы. Неизвестно откуда взявшееся желание кинуться в драку овладело им, будто вокруг не каменные стены, а упругие канаты октагона. Он даже бросил пару огненных взглядов на соперника, но тот не отреагировал.

Зек распределил фишки по разным полям, выстроил в два ряда друг против друга и кинул кости.

– Четыре-адинь, – объявил он результат и кивнул Антону: – Кидай.

Не спрашивая, зачем, Антон взял кубики, с любопытством повертел перед носом и легко бросил на деревянное поле игральной доски.

– Э! – недовольно воскликнул зек, увидев лучший результат. – Хади перьвий.

Фишки посыпались с “головы” одна за другой. Следуя выпадающим на кубиках цифрам, они скакали по лункам, собирались в “домах”, чтобы затем оказаться вне поля. Побеждал тот, чьи фишки первыми покидали доску.

“Восток – дело тонкое, – отметил про себя Антон. – В шахматах борются, чтобы остаться на доске, здесь – чтобы поскорее соскочить”.

Кости ложились по разному, но Антону казалось, что ему везет меньше, чем сопернику. Первые пять таймов он ожидаемо продул: три потратил на изучение правил игры, два – на разработку стратегии.

Зек не скрывал радости, когда пятая игра закончилась для Антона разгромом.

– Кокс! – просиял он и снял последнюю фишку, в то время как Антон не выбросил ни одной. – Э, пацан! Тибе урюк прадавать, а ты в нарды играть сель.

Кроме смотрящего, за игрой больше никто не наблюдал. Зеки разбрелись по шконкам, располагаясь ко сну, и только мулла – так Антон прозвал щуплого в тюбетейке – всё листал книгу в кожаном переплете, что-то шепча себе под нос.

Соперник Антона расслабленно зевнул и небрежно бросил кости.

– Фсё, Ваня! Сектым-башка тибе будит, – скривил он губы в ехидной улыбке.

С первым ходом зеку не повезло – кубики показали три и один. Но он и виду не подал, рассчитывая, по-видимому, что не эта, так другая партия станет для Антона последней. Игра ему явно наскучила и он все чаще отвлекался на происходящее в камере, машинально переставляя фишки. Пара ошибок, допущенных соперником, и выпадавшие то и дело удачные комбинации, позволили Антону сначала вырваться вперед, а потом загнать его в капкан. Вывести фишки с поля раньше противника уже не составило труда.

– Э, урус-шайтан! – шипел зек, злобно щурясь и торопливо расставляя фишки для новой партии.

Антон широко улыбнулся и сделал первый ход. Оказывается, рациональное мышление и удача не все, что нужно для победы в этой странной игре. Важно завладеть эмоциями соперника – притупить бдительность и нанести удар. И пока он не пришёл в себя, навязать такой темп игры, чтобы даже не помышлял о победе.

Тактика оказалась вполне рабочей: зек и глазом не успел моргнуть, как продул Антону все пять партий. При этом две последние прошли под непрестанные крики сокамерников, окруживших поле битвы, так что по факту Антону противостоял уже весь тюремный джамаат.

– Кокс, – убрал Антон последнюю фишку с доски. – Кажется, так это называется?

Словно загнанный волк огрызался зек нападавшим на него сокамерникам, поглядывая с опаской на смотрящего. Гвалт стоял неимоверный, казалось, вот-вот и начнется драка. Антон насторожился – в любой момент скандалисты могли переключиться на него и тогда точно “кирдык”. Но грозный окрик чеченца остановил вакханалию. Зеки, в том числе и непутевый игрок, утихомирились и стали расходиться.

”Неужто все? – ёкнуло у Антона в груди. – А как же одиннадцатая партия?”

– Габдулла хазрат, – кивнул смотрящий мулле. Тот поцеловал книгу, положил на тумбочку и, поднявшись с кровати, сел напротив Антона.

“Ясно – сэнсэй пожаловал”, – усмехнулся про себя Антон и как заправский игрок принялся расставлять фишки.

В отличие от прежнего соперника, этот был спокоен и даже в какой-то мере обаятелен. Двигался медленно, с достоинством, говорил вкрадчиво, улыбался с легким прищуром. Только холодный блеск в тёмно-карих зрачках колол не хуже того ножа.

– Бисмилляхи рахмани рахим, – негромко помолился мулла. приложив руки к щекам.

“Да они что, всерьез? – удивился Антон; после удачной игры он расслабился и испытание нардами казалось очередной зековской шуткой. – Ладно. Посмотрим, что может этот ассасин”.

Кости упали на доску с грохотом судейского молотка и игра началась.

Навязать противнику прежний темп не удалось – он не делал ошибок и к тому же ему сильно везло. Левой рукой мулла перебирал четки, а правой бросал кубики и переставлял фишки. Перед каждым броском что-то шептал, изредка пронзая Антона острым взглядом.

Когда мулла начал выбрасывать фишки, Антон понял, что попал в собственную ловушку. Ему казалось, что алгоритм игры прост: фортуна редко выбирает одного, а небольшие отклонения легко купировались точностью расчетов. Но в этот раз ему не везло тотально. Сопернику оставалось вывести с доски четыре фишки, Антону – целых десять.

“Мама дорогая, это же конец!” – устремил Антон взгляд в непроглядную темень тюремного окна. Там, за этим окном, за этими стенами текла обычная городская жизнь: катили по проспекту автобусы, шли со смены рабочие, студенты тусовались в Маке. А мама… Наверняка она сейчас в храме. Ведь ей уже сообщили, что сын задержан, и что будет суд. Снова начнутся ежедневные хождения в СИЗО, унижения перед начальником, отказы в звонках и передаче посылок. И никто не придет и не поддержит, не скажет доброго слова. Даже отец Петр. Ведь ее сын – преступник, поделом ему.

Лицо нестерпимо жгло, и Антон встал, чтобы пройти к умывальнику.

– Куда? – раздался окрик смотрящего. – Закончи, потом иди.

– Я попить, – просипел Антон севшим голосом.

– Саид, налей, – скомандовал чеченец и шнырь метнулся исполнять приказание.

– Что, ссать хочешь, а нечем? – оскалился зек, протягивая грязную алюминиевую кружку.

Антон не ответил, только сделал пару больших глотков и, плеснув на руку, омыл лицо. Холодная вода из-под крана привела в чувство и он опустился на скамью. Мулла сидел с полуприкрытыми глазами, перебирая четки. Два, максимум – четыре броска, и он выиграл. В шахматах в такой ситуации Антон уже поздравил бы соперника с победой. Здесь такой опции не было.

“Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его”, – всплыла вдруг в памяти коротенькая строчка из псалма. Мать советовала произносить ее про себя, если при поступлении в институт возникнут проблемы. Тогда не понадобилось: Антон освоил материал так, что от зубов отскакивало. Но сейчас, кажется, самое время.

Антон положил указательный и средний пальцы правой руки на край стола (почему-то именно так это работало) и мысленно повторил, чеканя каждое слово: “Помяни, Господи…”

Мулла встрепенулся, словно его разбудили, и посмотрел удивленно. Смотрящий заметил перемену в настроении своего протеже и грубо скомандовал:

– Чего сидим? Кончай уже.

Кого и как кончать, объяснять было не нужно. Мулла побеждает, смотрящий приказывает Антону произнести шахаду, он отказывается, и тогда…

О том, что будет тогда, думать не хотелось. Антон сгреб кости в ладонь и бросил в сторону соперника. Кубики ударились о бортик доски и остановились посередине поля шестерками вверх.

“Утешительный приз”, – с грустью улыбнулся Антон, убирая с поля четыре фишки. Остальные шесть застряли двумя тройками на входе в дом. Победить в такой ситуации можно, но только если крупно повезет. А после дубля с шестерками лимит на везение у Антона, похоже, закончился.

Так он думал, пока мулла не метнул кости. Кубики лениво прокатились по доске и выдали самый лузерский вариант: один и два. Дружный вздох пронесся по камере и Антон увидел, как со шконок к столу потянулись зеки. Смотрящий не препятствовал: все должны были увидеть, как Аллах покарает неверного.

Не моргнув глазом, мулла передвинул пару фишек на последние лунки. Максимум два хода отделяли Антона – от неминуемой расправы.

На этот раз он не стал трясти кубики в ладони и загадывать числа, а бросил сразу, чуть приподняв над доской. Образовавшуюся на миг тишину взорвали возгласы досады и удивления. Вопреки алгоритму случайных чисел, кости снова упали шестерками вверх.

“Этого не может быть”, – растерянно бормотал Антон, поспешно снимая с доски четыре фишки: чего доброго, еще переходить заставят. Хотя и этот джекпот вряд ли что изменит – мулла ходил первым, а его фишки стояли у самого выхода.

Он даже не удивился, когда под восклицания: “Аллаху акбар!” кости подарили сопернику дубль из троек. На его половине доски осталась одна единственная фишка, и та на последней лунке. Антону мог бы помочь дубль из пятерок, но чудеса случаются разве что в Библии, да в житиях святых. А он – простой смертный, к тому же – без пяти минут зек-рецидивист.

– Эх, Ваня, Ваня! – осклабился Саид. – Походу, ты с джинном связался. Только джинн против муллы – ничто. Мулла Коран знает!

Зеки одобрительно закивали, а мулла, хитро улыбаясь, пригладил клинышек черных волос на подбородке.

Какое-то смутное, но сильное чувство, похожее на гнев и восторг одновременно, вспыхнуло в груди. Антон знал, что должно случиться что-то нехорошее, и боялся этого. Но когда остался один шаг, сам бросился на амбразуру.

– Аллаху акбар, говорите? – поднял он глаза на столпившихся у стола зеков. – Христос акбар! – прозвенело на всю камеру и кубики полетели на доску.

Что упало раньше: кости игральные или Антон загремел своими, он так и не понял. Игра закончились, и пришло время платить по счетам.

“Полный комплект, – вытирал он хлынувшую из носа юшку, сидя на полу. – Следак ударил по правой, эти по левой заехали”. Зеки о чем-то галдели, размахивая руками перед носом у смотрящего, а тот отвечал им с нескрываемым раздражением. “Иса”, “джинн”, “кяфир” – единственные слова, которые можно было разобрать среди этого шума.

Вставать Антон не спешил: если продолжат бить, по крайней мере падать не придется. Между тем разразившийся скандал утих и зеки стали расходиться, выражая недовольство возгласами и жестикуляцией. Один только мулла обогнул стол, сел на Антоново место и похлопал по скамье, приглашая к разговору.

– Тебя как зовут? – прищурился он доброжелательно.

“Ну вот! Сейчас начнет грузить про самую мирную на свете религию, – покосился на муллу Антон, вытирая испачканные кровью руки. – А потом заточку к горлу приставят”.

– Антон.

– Молодец, Антон. Веру свою защищать надо, – начал мулла издалека. – Только Иса, алейхи ва ссалям, сын Марйам, всего лишь Масих, человек. “Акбар” подобает говорить лишь при упоминании Всевышнего.

– Иса и есть Всевышний, – возразил Антон.

– Тихо, тихо! – настороженно шикнул мулла. – Хочешь дожить до утра, лучше молчи.

В тот же момент рядом нарисовался Саид.

– Ваня…

– Антон, – строго зыркнул мулла.

– Анэтон, – издевательски повторил шнырь и ткнул пальцем с наколкой в виде перстня в сторону крайней шконки, – занимай эту, там спать будишь.

Перед тем как со стола убрали нарды, Антон успел заметить дубль из шестерок, победоносно сияющий на игральных костях.

Глава 4. Светлячки

Метеоролог Калганов тащился по крутому горному склону сквозь непроглядную мглу ночи, подсвечивая фонариком узкую каменистую тропу. Накрывший прошлым утром окрестности нижней метеостанции туман, оставил его без работы: стрелки приборов замерли на нулевых отметках, как будто физические параметры перестали существовать. Плюс ко всему вышел из строя старый советский радиопередатчик. На выделенной волне слышался только белый шум, а попытки поймать хоть какой-то радиосигнал на других волнах не увенчались успехом. Единственные звуки, попадавшиеся в эфире, напоминали печальные песни китов.

Каждые три часа звонили из МЧС и требовали сводку погоды, а ее не было. Даже высоту туманного слоя измерить не получалось. Запущенный днем зонд исчез в тумане бесследно, помигав на прощание красными диодами облакометра. Напрасно Калганов следил за секундомером, ожидая взрыва гремучей смеси. То ли туман поглощал звук, то ли его верхняя граница соединялась с нижним облачным слоем, но взрыва он так и не услышал.

Всё это страшно раздражало. Вообще-то, Калганов рассчитывал провести выходной день с друзьями на шашлыках. Но, вопреки ожиданиям, “старая калоша” Кузьминична – старший метеоролог и по совместительству главный синоптик Солнечногорска, слегла с артритом. И теперь ее заместителю приходилось переться среди ночи на дальнюю станцию, расположенную почти на вершине Силтау, чтобы снять показания приборов и выдать таки сводку погоды на предстоящий день.

– Проклятье! – вскрикнул Калганов, споткнувшись об неведомо откуда взявшийся отросток, похожий на лиану.

Хоть и нечасто, примерно раз в месяц, ему приходилось ходить этой дорогой. Обычно, тропу обступали только редкие кусты шиповника и одинокие сосны. Откуда здесь взялись тропические растения, непонятно.

Калганов направил фонарь под ноги, пытаясь рассмотреть извивающуюся змеей толстую ветку, покрытую свежими побегами листьев.

– Ни хрена себе! – ругнулся он удивленно.

В тот же момент неподалеку в туманной мгле зажглись два красных светлячка. Похожие на глаза хищника, они покачивались из стороны в сторону, порой замирая на месте. Калганов испуганно махнул фонарем в их сторону и светлячки исчезли так же внезапно, как и появились.

– Долбанный туман, – сглотнул он подкативший к горлу комок и пошел вверх по тропе. Три светлячка всплыли у него за спиной и, играя в чехарду, полетели следом.

Минут через двадцать Калганов стоял перед входом на верхнюю метеорологическую площадку и пытался открыть заросшую густой травой калитку. Конструкция из профиля и арматуры не поддавалась, и он принялся рвать траву руками, пыхтя от усердия и непрестанно чертыхаясь. Вокруг него во множестве плясали светлячки, но, увлеченный борьбой со взбесившейся флорой, он не обращал на них внимания.

– И откуда ты, падлюка, повылазила? – пыхтел Калганов. – Две недели назад чисто было.

Наконец ему удалось высвободить калитку из зелёного плена и он вошел внутрь ограды. Здесь, как и на горной тропе, под ногами путалась густая трава. Осторожно ступая по толстым вьющимся стеблям и подминая поднявшиеся до колен колоски, Калганов принялся бродить по станции, разыскивая скрывающиеся в тумане метеорологические приборы.

– И надо было среди ночи в гору переться? – злился он на себя, отмахиваясь от надоедливых светлячков, вычерчивающих в тумане причудливые траектории. Здесь, на верхней станции, картина была та же: стрелки метеоприборов застряли на нуле, флюгер не шевелился, а гелиограф до самой макушки покрылся плющом.

– Нахрена в горах гелиограф? – ворчал Калганов, сдирая со стеклянной сферы сочные и крепкие как веревка побеги. – Кто ежедневные показания снимать будет? Дебилы, блин.

Кружившие рядом светлячки затряслись, словно зашлись смехом, услыхав очередную ругань.

– А вы чё ржете, красножопые? Спали бы себе под кустом, самое время для … – соорудил Калганов пятиэтажную словесную конструкцию.

Светлячки отреагировали на отборный мат неистовой пляской, стали крупнее и загорелись ярким желтым светом. На стеклянной поверхности гелиографа остался последний тонкий стебель. Калганов схватил его, но тут же отдернул руку, злобно прошипев:

– Ах ты, сука!

Мелкие, но острые словно бритва шипы разрезали кожу ладони, и на стекле появилось несколько капель крови. Калганов скрипнул зубами и, спустив пониже рукав брезентовой куртки, ухватился им за колючий стебель.

– Твою ж мать! – заорал он что есть мочи. Куртка не помогла, и ладонь покрылась новыми кровоточащими проколами.

– Чёрт! Дьявол! Чёрт! – лупил Калганов по сфере окровавленной ладонью, вымещая на бездушном стекле бессильную злобу.

Светлячки, казалось, заразились яростью метеоролога: они принялись вертеться вокруг гелиографа с бешенной скоростью, издавая отвратительный, непереносимо высокий звук.

Калганов выпучил глаза и испуганно попятился, но, запутавшись ногами в траве, потерял равновесие и свалился на спину, выронив фонарь из руки. Светлячки кружились все быстрее, сливаясь в огненное кольцо и наполняя светом стеклянную сферу гелиографа.

Метеоролог попытался заткнуть уши руками, но тщетно – мучительный писк продолжал сверлить перепонки. Шар разгорался все ярче и скоро стал похож на сверхновую звезду, по поверхности которой перекатывались радужные волны. Свет озарил окрестности метеостанции, высвобождая из плена тумана расставленные на небольшом плато будки с датчиками, антенны, флюгеры.

– Чёрт бы меня побрал!! – с болезненным восторгом простонал Калганов.

В тот же момент яркая беззвучная вспышка озарила плато, и метеостанция исчезла в облаке ослепительного света. Облако дышало, словно живое, пронзая тьму иглами холодных лучей. Через мгновение сияние померкло и вернулось к исходной точке – стеклянной сфере гелиографа. Светлячки исчезли, но шар продолжал светиться изнутри, освещая фигуру человека, стоящего на коленях с протянутыми к шару руками. Волосы у него стояли дыбом, в широко открытых глазах застыло выражение ужаса, а обугленный рот слегка дымился.

Сфера постепенно угасала, и туманная мгла вновь поползла на плато косматыми языками. Наконец последняя светлая точка внутри гелиографа потухла и метеостанция погрузилась в кромешную тьму.

Город проснулся под звуки государственного гимна СССР. Его было хорошо слышно, несмотря на туман, который вопреки ожиданиям к утру не рассеялся, но сгустился еще сильнее. Связисты трудились всю ночь, развешивая на перекрестках и площадях стационарные радиоточки. В то же время в здании телерадиоцентра шла лихорадочная работа по организации круглосуточной трансляции: техники настраивали оборудование, спичрайтеры корпели над текстами, дикторы пили кофе и сыпали скороговорками.

Редактор не стал изобретать велосипед, и достал из местного архива записи радиопередач, начиная с восьмидесятых годов прошлого века и заканчивая нулевыми, когда радиовещание отдали на откуп “Русскому радио”, “Радио-шансон” и прочим новомодным каналам. Они исчезли из эфира в одночасье, едва испортилась погода. Прекратились и новостные трансляции.

Все это должно было заменить возрождаемое в авральном темпе городское радиовещание, от которого требовалось выпуски новостей, информирование населения о режиме ЧС, ну и, разумеется, развлекательный блок.

– Вы точно этого хотите? – покосился оператор на начальника перед тем, как начать эфир. – Там же в начале советский гимн звучит.

– Какая, к чёрту, разница! – сморщил редактор кислую мину. – Думаешь, кто-нибудь слова слушает? Найдем новый вариант, поменяем. Врубай!

Когда затих последний торжественный аккорд, раздались позывные местной радиостанции и молодой женский голос бодро произнес:

– Доброе утро, товарищи! В Солнечногорске шесть часов утра. В эфире утренний концерт “По заявкам радиослушателей”.

Раздольной волной прокатилась по утопающим в тумане улицам города мелодия любимой песни всех колхозных доярок и ивановских ткачих ”Оренбургский пуховый платок”.

После концерта начался новостной блок начала 80-х. Мужской и женский голоса сменяя друг друга вещали о комсомольских отрядах на строительстве БАМа, о прошедшем в Кремлевском Дворце съездов очередном пленуме партии, об экономической и военной помощи “братскому афганскому народу”.