Первородный сон

Как только последний член отряда оказался на палубе, корабль внезапно вздрогнул, заскрипел, и будто некая сила приподняла его, освободив из илистого плена.

– На вёсла! – Быстро приказал Вельсиолл.

Он прошёл с кормы иола на бак и вгляделся вдаль. За бортом простиралась серая хмарь неба, переходящая в чернильного цвета воду, поедающую капли дождя.

Как только они отошли от берега, эльтасмирии – потомки первых мореплавателей этого мира почувствовали то, что было неведомо остальным. В чреве трюма, сквозь утлые, подгнившие доски со смертельным спокойствием просачивалась чёрная вода.

Всю свою жизнь Поющий меч Тидзин считал, что эльтасмирии – это уединённый народ, чья смелость и решительность никогда не сравнится с их высокомерием. Он даже немного убедился в этом, наблюдая за их поступками и речами во время странствия по Старой дороге. Но то, что произошло далее, заставило его изменить своё мнение.

Всё случилось так стремительно, что Тидзину понадобилось несколько минут, чтобы осмыслить произошедшее во всех деталях.

Вот Улианта отталкивает к борту Локтоиэль и хватается за оба весла сразу. К своему стыду, Поющий меч не сразу понял, что она отпихнула неопытную в морском деле спутницу, чтобы грести ровно и не допустить поворота корабля в сторону.

Вот Теольминт делает то же самое со следопытом, но более мягко и аккуратно. Раоки не отлетает к борту, а успевает сгруппироваться и, перекатившись по палубе, усесться на доски.

Вот эльтасмирийский лорд ловко вскакивает с бака иола на бушприт, поднимает одну руку вверх, его волосы начинают развеваться, словно вокруг него поднялся ветер.

Тидзин услышал песню – прекрасную, мелодичную, и в то же время мощную и бодрящую. Она полилась в серое пространство вокруг, словно поток сказочной реки, растапливающей древние льды. Герб на щите Вельсиолла вновь вспыхнул ярким белым светом, как тогда, в начале пути, но не погас, а начал мерцать в такт мелодии эльтасмирийской песни архонта.

Тидзин невольно всмотрелся в герб Дома Весеннего Шторма, вслушался в витающие вокруг звуки голоса Вельсиолла и почувствовал, что с ним что-то происходит. Внезапно всё его естество разлетелось на тысячи маленьких осколков и тотчас срослось заново, вызвав волну небывалого возбуждения. Резкая боль пронзила спину. Это его мышцы взорвались от напряжения – сам того не сознавая, Тидзин рванул весло так, что едва не покалечил самого себя и сидящего рядом Ото. Впрочем, конюх действовал точно так же. Боль не шла ни в какое сравнение с эйфорией, охватившей Тидзина. Он поднял лицо к серому небу, улыбнулся струям дождя, закрыл глаза и загрёб с удвоенной силой.

Вельсиолл пел Песнь Марлинов. Она внушала гребцам уверенность в своих силах, давала им небывалую мощь, благодаря которой любой корабль становился стремительным и неуловимым словно марлин – самая быстрая рыба межконтинентальных морей Биртронга. Все гребцы как один закрыли глаза, вёсла синхронно ударили о воду, и иол рванулся вперёд со скоростью породистого жеребца.

В сознании оставались Мирано и Раоки с Локтоиэль, лишённые права грести в критической ситуации.

Архонт закончил Песнь и спрыгнул с бушприта обратно на бак. Корабль мчался сквозь чёрные воды. Он взглянул на команду и, заметив сидящего у борта Мирано, ужаснулся. Его лицо было похоже на серую маску, точно такую же, как на лицах кхатазов, видевших сон Улианты. Но ведь повар не спал в пути. Вельсиолл подбежал к толстяку, снял перчатку и коснулся ладонью его груди. Лёгкий холод ущипнул его руку и причудливым образом отозвался теплотой в шее.

– Ты же не спал, – произнёс архонт и удивился собственному голосу. С его уст слетел едва различимый хрип, – что с тобой?

– Когда я упал с корабля, чёрная вода попала мне в глаза и рот.

– Она отравляет тебя?

– Нет. Но я видел его. Я видел…

– Что ты видел, повар? – Вельсиолл сжал его плечо, вглядываясь в изменившие цвет глаза.

– Мои глаза… они вновь серые? – Мирано словно прочитал мысли архонта. – Так и было при моём рождении. До того, как я увидел…

Вельсиолл сосредоточился и уже был готов погрузиться в память человека, как вдруг его окликнула встревоженная Локтоиэль:

– Не надо смотреть его память, господин архонт. Вдруг там что-то ужасное.

Мирано грустно посмотрел в глаза эльтасмирия, и в этот момент тот погрузился в его воспоминания. К его удивлению, в голове человека не было картинок последних событий, а лишь глубинные образы далёкого детства, будто они произошли только сейчас.

Покрытые морщинами женские руки держали чашку с остатками бобового соуса, в котором плавала слепленная из риса фигурка, украшенная зеленью.

– Не оставляй в нём зёрнышки. Надо съесть всё. Иначе рисовый человечек тебе не поможет.

– Он такой кислый, бабушка! – Вельсиолл услышал детский голос Мирано. – Почему я должен его есть?

– Он излечит тебя. Рисовый человечек всем помогает. Он спасает, лечит и не даёт хворям победить. Ты перестанешь пухнуть, станешь сильным и ловким, и сможешь бегать быстрее этого противного мальчишки. Как же его зовут…

Последние слова донеслись до Вельсиолла растянутым эхом. Он почувствовал подступающий холод и понял, что воспоминания ведут его куда-то вглубь, в самые первые моменты жизни Мирано. Туда, где сознание и небытие переплетаются в причудливые узоры, из которых рождается либо жизнь, либо смерть.

Вельсиолл попытался воспротивиться затягивающему потоку, но в пеленах младенческих мыслей Мирано он утратил силу воли. И вдруг перед его глазами возникла со всей ясностью палуба иола. Вельсиолл понял, что именно это и было самым первым сном младенца, самым первым его воспоминанием и в то же время последним. Сама Жизнь стирает эти знания из памяти существ, до поры пока Смерть не покажет их снова.

Архонт взглянул на кхатаза и почувствовал, как колотится сердце человека. Его серые глаза потускнели, и в них сквозила твёрдая решимость. Толстяк медленно поднялся на ноги и сделал первый шаг к проёму трюма, где бултыхалась всё прибывающая чёрная вода.

– Я спасу вас. – Прошептал Мирано. – Я стану вашим рисовым человечком.

С ужасом Вельсиолл, Локтоиэль и Раоки наблюдали, как Мирано подошёл к проёму и сошёл в булькающую глубину трюма. Корабль вздрогнул. По чёрному заливу прокатился какой-то глубокий звук, похожий на печальный вздох неведомого великана. Морское чутьё никогда не подводило архонта, в данный миг он ощутил, как уровень воды в трюме стал понижаться. Также он осознал, что внутри не будет тела Мирано.

Долгое время на иоле стояла тишина, нарушаемая ударами вёсел о тёмную воду. Локтоиэль и Раоки молчали, уткнувшись в дощатый пол. Вельсиолл же неотрывно смотрел на чернеющий вход в трюм. Он закрыл глаза, но ход стал только явственнее, превратившись в чёрный кошмарный провал. Впервые он столкнулся с самопожертвованием людей, про которое так много написано в книгах. И это сделал простой повар, от которого архонт не ожидал ничего героического. А что, если каждый простой человек имеет подобную скрытую силу? А что, если каждый простой человек способен пожертвовать собой ради остальных? Или его вело предназначение?

Вся предыдущая жизнь архонта не стоила ничего в сравнении с тем, что произошло. Он глубоко задумался.

– Берег!

– Впереди берег!

Локтоиэль и Раоки одновременно закричали и Вельсиолл, открыв глаза, увидел открывающуюся в тумане землю. Коротким возгласом он прекратил действие Песни Марлинов и отдал приказ приготовиться к удару. Иол должен был вонзиться в хлипкий берег и увязнуть в прибрежном иле, чтобы команда могла спрыгнуть сразу на сухой участок. Архонт не хотел, чтобы ещё кто-то случайно глотнул чёрной воды.

На самом берегу лагуны, глубоко увязнув в песке, стоял одинокий небольшой иол – двухмачтовый морской корабль. Его паруса были спущены, а палуба была пуста, не считая аккуратно завёрнутых в грубую ткань вёсел да небольшой золотой статуэтки, лежащей возле входа в трюм. Она изображала какого-то упитанного, скорее даже толстого человека, вокруг которого расположились несколько то ли спящих, то ли мёртвых людей, но они были микроскопических размеров в сравнении с центральной фигуркой…

Глава 18

Дождь не прекращался, но мгла, господствующая в водах чёрного залива, у берега превратилась в лёгкую дымку. Через полчаса пути по лесу взглядам путников открылась поляна, на которой сквозь клочья исчезающего тумана угадывались развалины какого-то строения. В разбитых кирпичных стенах Вельсиолл с удивлением узнал таверну, скорее характерную для древней континентальной архитектуры, нежели для обособленных островов ныне здравствующей Кхатазской империи. Полуразрушенный обугленный остов выдержал натиск времени, предстающего в южном климате в образе всепоглощающих лиан и термитных колоний. Природа словно не хотела поглощать это место. Рядом с развалинами, маня людей и эльтасмириев, проходила широкая дорога.

– Что ты видишь, Теольминт? – Спросил Вельсиолл, проверяя, не морок ли перед его глазами.

– Вижу старую разваленную таверну, не тронутую лесом. Вижу остатки тракта. Вижу… о, ужас!

Вельсиолл перевёл на него вопросительный взгляд.

– Я вижу ближайшее будущее. Отчётливо различаю Улианту, произносящую фразу: «Это ловушка!».

Вельсиолл улыбнулся, но сразу же вспомнил про то, что за его спиной темнел трюм с погибшим Мирано.

– Эта часть Старой дороги неплохо сохранилась. – Подал голос Раоки.– Точнее, она всегда выглядит так. Мы сможем пройти по ней три полёта стрелы, затем свернём в лес, потому что дорога там проваливается и уходит под землю. В лесу важно будет услышать фырканье коней стражников лорда Хироюки – оно имеет свойство пробивать любые мороки. Небольшой рывок, и мы у моста. Вполне себе людской мост. За ним заканчивается Старая дорога, и мы вновь окажемся в безопасности.

Раоки говорил это с показным жизнелюбием в голосе, словно пытался отогнать впечатления от недавно пережитого ужаса.

– Замечательно, – произнёс Теольминт, облачаясь в свой плащ, – а до тех пор держись рядом, следопыт, и будет тебе безопасность.

Вельсиолл подметил, что бравада Теольминта напускная. Эльтасмирий в присущей ему манере снимал внутреннее волнение от пережитого. И это было лучшим исходом, чем предаваться унынию. Другие члены отряда молчали. Улианта с тоской созерцала шумящий впереди лес. Полупьяный Ото, уже успевший как то незаметно выпить, обеими, напряжёнными до выступивших вен руками, сжимал свою поклажу. Ему было тяжелее прочих, ведь пожертвовавший собой Мирано был ему другом. Локтоиэль же выглядела и вовсе плохо. Она побледнела, словно взамен кожи наружу проступили выбеленные временем кости, а её выглядящие сейчас почти синими губы что-то беззвучно шептали. Поющий меч Тидзин печально смотрел куда-то вдаль, похожий не на воина, а на поэта.

– Привал! – Скомандовал архонт.

Приказ оказался как нельзя кстати. Теольминт и Поющий меч сняли с поясов мешки с рисовыми лепёшками, вынули хлеб и положили его на циновку, которую уже успел услужливо расстелить Ото. Он уселся на землю, поджав ноги под себя. Улианта взяла лепёшку и отошла поближе к лесу. И только илийдинги стояла с подавленным видом и всё так же шептала неразличимые слова.

– Локтоиэль? – Подошёл к ней архонт.

Ответа не последовало. Девушка безмолвно смотрела сквозь Вельсиолла, сжимая и разжимая ладонь.

«Пять Бамбуковых Цветков, пять духов, пять пальцев. Сами по себе пальцы не действуют. Цветки – тоже». – Подумал архонт, чувствуя возникшее ниоткуда желание произнести эти слова вслух. Он коснулся пальцами висков и ещё раз поглядел на ладонь Локтоиэль. С каждым разом она сжималась всё крепче, а разжималась всё слабее. – «Ладно. Разберёмся позже».

Архонт отошёл от илийдинги, немного подождал и, лишь убедившись, что все поели, приказал:

– Тидзин и Ото – на охрану периметра. Раоки, осмотри развалины. Улианта, побеседуй с Лесом. Выясни, что тут происходит. Теольминт охраняй её.

С лёгким недоумением Вельсиолл отметил, что Ото чуть заторможен. Это свидетельствовало о том, что он снова немного выпил, и самое поразительное – опять сделал это незаметно для всех.

Улианта направилась к возвышающемуся над поляной кедру, по пути ловко переплетая свою ослабшую косу. Эти древние деревья охотно шли на слияние с эльтасмириями, а медленно текущая в их стволах смола помнила о событиях многолетней давности. Она взобралась на широкие ветви, оказавшись на высоте в три человеческих роста над Теольминтом, оставшимся стоять у подножия с задранной вверх головой. Эльтасмирийка покачала тугой косой, прищурила свои красивые глаза и приложила ладони к стволу. Её сознание коснулось тягучих мыслеформ дерева. В ответ она поделилась своим меланхоличным состоянием. Ещё немного, и Улианта должна была слиться с Лесом, как вдруг резкая вспышка света полыхнула в сознании эльтасмирийки. Места укусов пчёл вспыхнули ужасными уколами, будто в каждый из них вонзилось по стреле. Потеряв от боли сознание, Улианта сорвалась с дерева и безвольной куклой полетела вниз.

Теольминт сориентировался мгновенно. Он подпрыгнул вверх, оттолкнулся ногами от ствола, перехватил Улианту в прыжке, совершил переворот в воздухе и, мягко перекатившись по прелой листве, встал на ноги с пустыми руками, потому что при перекате аккуратно уложил девушку на землю. В ином случае, если бы он просто ловил её, то повредил или сломал бы себе руки, так как тело набрало скорость в падении. Он опустился на колени перед ней. Улианта была без сознания.

Теольминт смял и подложил ей под голову капюшон плаща, коснулся её лица, удостоверился в отсутствии травм и пальцами проверил дыхание. Осмотр привёл его в изумление.

«Она не потеряла сознание! Она спит!».

– Как это так? – Уже вслух воскликнул он и подхватил расслабленное тело на руки, чтобы отнести обратно к архонту. Но стоило Теольминту поднять её, как яркая вспышка света ослепила и его. Гаснущим разумом он понял, что проваливается… в сон Улианты. Это осознание было столь же чётким, сколь и мимолётным…

Раоки не спешил приближаться к развалинам старого дома. Не то чтобы он его раньше не видел – просто всегда обходил стороной одинокое строение, невесть кем возведённое вдали от людских поселений. В детстве, как и все кхатазы, Раоки сполна наслушался сказаний о путниках, среди ночи забредавших в дома на дороге, под утро оказывавшихся такими же развалинами из которых никто не выходил. Для следопыта забытый людьми или кем-то ещё дом был просто одним из ориентиров, который неизменно стоял на этом месте. А вот болото не было таким стабильным ориентиром, что подтвердилось тем, что на этот раз оно оказалось заливом.

Меньше всего Раоки хотел заходить внутрь обветшалых стен. Но приказ архонта… да ещё произнесённый таким, не терпящим возражений, тоном…

Он остановился. Огляделся по сторонам, словно в поисках повода не проникать в здание. Повода не нашлось.

– Конечно, – заворчал следопыт, осматривая развалины, – один красавец с вьющимися волосами охраняет красавицу. – Раоки потрогал залысину на затылке. – Второй и вовсе эльтасмирийский лорд, конечно, тоже с красавицей. Даже достойный Тидзин в паре с этим пьяницей Ото. А Раоки один. Зачем Раоки охрана? А не нужна она ему. Что станет с Раоки? Ну поседеет ещё больше…о-о-о…

Следопыт почувствовал, что не может остановить собственную речь. Что-то заставляло его произносить вслух все мысли. Негромко, но отчетливо. Он посмотрел вглубь старого дома и теперь даже взгляд не принадлежал ему. Раоки застыл в изумлении, смешанном со страхом, приправленным покорностью.

– Правитель Шан… – промямлил он и его ноги подкосились…

Поющий меч Тидзин и конюх Ото разошлись в разные стороны, выполняя приказ и обходя поляну вдоль лесной стены. Вскорости крестьянину показалось, что на поляне остались только они с благородным воином, меряющим поляну размеренными шагами.

– Эти эль…лилии…элимирии видно прячутся в траве, – вдруг заговорил он сам с собой, – как кролики.

Он засмеялся и закрыл сам себе рот, с опаской поглядев на Тидзина. Поющий меч продолжал вышагивать вдоль края поляны, не замечая проделок крестьянина.

Заметив, что на него никто не смотрит, опытный Ото смог незаметно от напарника отхлебнуть вкуснейшей рисовой водки из баклаги, что была припрятана в заплечном мешке. Тёплая волна прокатилась по телу. Мягкий шум заполнил голову. Это немного успокоило его, ведь гибель друга вызвала в нём бурю страстей – и страх, и горе, и разочарование, и даже неверие в смерть. Однако, после ещё нескольких глотков живящего напитка, его сущность стала заполнять злость. Теперь он не шагал – он топтал и без того примятую траву босыми ногами, словно она была его врагом. Постепенно злость переросла в ярость. Встреться ему сейчас любая тварь, что водится в этих лесах, он разорвал бы её на куски. Он заставил бы всех лесных уродцев вопить от боли. Он вспорол бы мерзкие животы и разметал бы их по всей чащобе.

– А что мне мешает? – Вдруг произнёс он вслух.

Ото остановился, но хмельные пары не позволили ему увидеть странное в собственных поступках.

– Надо идти и рвать! За Мирано! За друга! Вот только хлебну ещё из фляги… и надо отпроситься у Тидзина. Он же напарник, да ещё и целый Поющий меч… нельзя бросать его… надо только предупредить, чтобы он подождал, пока Ото отрежет пару мерзких голов и сразу вернётся…

С этими словами пьяный конюх развернулся и мутным взглядом обвёл поляну вдоль её границ. Поющего меча нигде не было. Грязно ругаясь вполголоса, Ото по кривой пошёл туда, где в последний раз видел Тидзина. И нашёл… Поющий меч лежал в траве… Он мирно спал… На посту… При исполнении приказа…

– В рот мне молока, – ошалел Ото и рассмеялся, – Мирано мне не поверит…

Тут же его лицо омрачилось. Он совсем забыл, что Мирано мёртв. Надо идти в лес и выпустить кишки всем обитающим в нём тварям. Значит надо разбудить напарника. Будить пинком Поющего меча Ото не решился бы даже в своём худшем пьяном кошмаре, поэтому он наклонился и аккуратно потеребил Тидзина за плечо…

Вельсиолл почувствовал опасность, словно нечто могучее и бесшумное взглянуло на него из глубин леса. Деревья зашелестели от этой силы и немногочисленные птицы, встрепенувшись, взлетели с ветвей в небо. Архонт всмотрелся в чащу, готовый отразить атаку. Выхватить оружие и щит он мог мгновенно, поэтому просто сделал шаг навстречу угрозе. Чутьё подсказало направление, откуда приближалась неведомая сила. Но в тот миг, когда напряжение достигло предела, и эльтасмирий был готов ринуться вперёд, внезапно позади себя он услышал шелест платья илийдинги. Архонт резко развернулся.

Прямо перед ним стояла Локтоиэль. Взгляд ее всё больше терял осмысленность, и теперь она смотрела куда-то за спину Вельсиоллу вдаль, словно в то место, откуда приближалось нечто. Вельсиолл взял её за руку – пульс бился ровно. Он попробовал читать по её губам, что беззвучно шевелились, как будто девушка с кем-то разговаривала. Всё своё внимание архонт направил на попытки разобрать слова или фразы и не сразу заметил, как за его спиной сгустилась высокая тень. Внезапно Локтоиэль повернула голову в сторону архонта. Посмотрела ему прямо в глаза и произнесла:

– Он здесь!

Её взгляд, столь пронзительный, рождающий бурю эмоций, поглотил всё внимание Вельсиолла.

– Кто?! – Выкрикнул эльтасмирий, надеясь только на то, что измождённая от сопротивления неведомой силе девушка произнесёт вслух хоть одно слово.

– Разочарованный дух. Первый над Цветками.

После этих слов Локтоиэль медленно опустилась на колени, склонила голову и тело, и уткнулась лбом в землю. Подобные позы подчинения архонт уже видел у крестьян, попадавшихся на пути посольства в замок лорда Табиючи. Но сейчас это произошло с дочерью народа благородных илийдингов?! Удивляться дальше Вельсиолл не мог, потому что встретился взглядом с человеком, стоящим в десятке шагов от него. Архонт увидел пред собой старца с юношеским лицом, показавшегося ему знакомым. Моргнув, он понял, что это не старец. Это он сам. Перед Вельсиоллом стоял Вельсиолл и держался обеими руками за горло. По его тонким пальцам стекала алая кровь, пачкая одежды с гербом Дома Весеннего Шторма. Он с трудом сделал ещё один шаг, вырвал две невесть откуда взявшиеся щепки из горла и остановился.

– Ты ошибся колдун. Моя кровь не красная. – С трудом преодолевая невидимое давление, произнёс архонт и…

…припал на колено, опустив глаза, чтобы разорвать связь со старцем. Ему это удалось. Он тут же прижал ладонь к земле, готовясь вызвать Зелёную Бурю. В его сознании уже пронёсся образ магической силы, уничтожающей всё живое в радиусе десяти шагов вокруг, как вдруг он подумал о Локтоиэль. Услышал её приглушённое дыхание. Почувствовал не истощающееся благоухание цветов. С этого места Зелёная Буря убьёт и её. Ладонь Вельсиолла оторвалась от земли, и он ринулся навстречу Первому над Цветками.

Внешность противника полностью изменилась за то мгновение, что архонт глядел в землю. Теперь к Вельсиоллу приближался кхатаз, выглядящий старомодно даже по меркам неспешно меняющейся рокушимской традиции. Его одеяние несомненно относилось к кхатазской культуре, но покрой, стиль и раскраска тканей словно сошли со старинных гравюр. Красный парчовый халат, расшитый бисером и золотой нитью, скрывал тело и ноги. Просторные белые рукава из лёгкого шёлка легко витали на руках и были немного длиннее, чем нужно для удобства. Высокий головной убор, проткнутый поперёк золотой спицей, расшитый изображениями цветов… Пяти цветов… Чёрные как смоль волосы ниспадали на плечи. Такого же цвета тонкие усы и тонкая длинная бородка. Лицо же, наоборот, мертвенно бледное, и глаза… Выразительные чёрные глаза, для усиления эффекта подкрашенные угольной тушью. Бледность же лицу придавала пудра, которую так любят кхатазские чиновники, дамы Ночи и прочий цвет империи.

Вельсиолл понимал, что внешние изменения говорили о том, что Разочарованный дух, как назвала его Локтоиэль, готовится к какому-то заклинанию. Он возвращался в форму, удобную для его произнесения. Между ними осталось не более пяти шагов, когда глаза Первого над Цветками прищурились. Он согнул руки в локтях и из просторных рукавов показались бледные кисти рук с неимоверно длинными чёрными когтями. В этот момент Вельсиолл оказался рядом с ним. Он раскрыл ладони, развернул их параллельно земле и выкрикнул короткое заклинание, вызвав Зелёную бурю. Первый над Цветками спокойно улыбнулся. Обнажил красивые ровные, но при этом блестящие чёрные зубы, и закрыл глаза.

Тьма охватила Вельсиолла.

– Что случилось?

Улианта открыла глаза. Она лежала на руках Теольминта и увидела его полное тревоги лицо, закрывавшее её от сияющего солнца подобно тёмной туче.

– Ты упала с дерева. – Ответил Теольминт и, видя, что всё в порядке, выпрямился в полный рост, отчего в глаза девушки брызнул яркий полуденный свет.

Подчиняясь воинской выучке, эльтасмирии прижались спинами друг другу и огляделись по сторонам. Такого яркого солнца они не видели с первого дня пребывания на острове. Несколько мгновений их глаза привыкали, прежде чем смогли увидеть поляну, ставшую в одночасье весьма оживлённым местом. Теперь они стояли на обочине широкого тракта, по которому, вздымая в воздух пыль, скрипели телеги, шли путники, скакали всадники. Руины обратились в статное двухэтажное строение отнюдь не кхатазского стиля. К нему примыкал большой постоялый двор, характерный для караванных трактов срединных земель Западного Биртронга. Улианта и Теольминт переглянулись, в их глазах проскочило удивление, а затем и молчаливое единое решение.

Перейдя через оживлённый тракт, они зашли в широкие ворота постоялого двора. Внутри вслед за орущими курицами бегали огромный котяра и женщина с корытом. На первом этаже, судя по привязанным лошадям, располагался трактир. На его каменных ступенях, изготовленных из древних мраморных колонн, лежал пьяный орк, стойко сопротивляющийся пинкам конюха, пытавшегося разбудить его.

«Всё это выглядит как декорации первосортного представления. Словно постановщик покопался в моей памяти и собрал образцовый постоялый двор прошлого». – Подумал Теольминт, но вслух произносить не стал, боясь, что морок обернётся чем-то более опасным.

Он посмотрел на Улианту и понял, что она думает то же самое. Они отряхнулись от придорожной пыли, поправили своё снаряжение и двинулись через двор к дому. Выезжающие на конях люди и нелюди не обращали внимания на пару путников. Однако стоило им коснуться мраморных ступенек как женщина с корытом, а вслед за ней и конюх, застыли, раскрыв рты. Теольминт гордо поднял нос вверх, посчитав это эффектом от своего любимого плаща.

– Эльфы! – Охнула женщина, и, бросив корыто, из которого высыпалось зерно, поспешила внутрь трактира.

– Эльфы! – крякнул конюх и скрылся за углом дома.

– Штааа? Хдеее? – Зарычал пьяный орк, лежащий на ступенях, и поднялся на ноги.