Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма

Причина моего провала была проста: уволился Лёня. Некому было «доработать» мой опус. А сам я не был готов к таким творческим вершинам. Да, и редакцию, судя по тому, что Коренев оттуда ушёл, прижали за «безыдейность». Ловить мне там было нечего. Учиться не у кого…

Было мне тепло на вечной мерзлоте

Я стал профессиональным журналистом – чего же боле? Пиши, печатайся, совершенствуй перо, ищи свою нишу, оседлай какую-нибудь популярную, востребованную тему, расширяй круг знакомств с журналистами и редакциями… Москва – не Лотошино (вот привязалось это место!), для карьеры, пожалуй, лучшее место в стране. Но после пяти лет работы в московских редакциях («Московский комсомолец», АПН, «Водный транспорт»; об этом периоде я рассказал в книге «По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева к наследству Ельцина», 2017 г.) я бросил столицу и уехал в Якутию.

Почему? Главная причина та же – стремление познавать жизнь в разных её проявлениях – географических и социальных. Отрыв от насиженного места обостряет глаза и уши. И не только – на новом месте все чувства обостряются. Увлекает новизна во всём: в природе, архитектуре, людях, в их говоре и мыслях… А я ведь хотел написать книгу или даже несколько книг. Якутия – огромнейший, интереснейший край с экстремальными условиями жизни – давала мне шанс. И я им воспользовался. Пусть и отчасти.

Сначала я придумал тему книги для местного издательства. Я встречаюсь с очень разными по профессии людьми – почему бы не рассказать о них подробнее, не в короткой газетной заметке о «трудовой вахте» и прочих производственных «подвигах»? Книжку так и назвал – «Этюды о профессиях». Она документальная. В ней рассказал не только о разных профессиях через судьбы, мнения и оценки конкретных людей, выбравших их, но и об истории той техники, которой они пользовались, – от швейной машинки до компьютера. И сам узнал много интересного, и читателям поведал…

Не могу сказать, что я полностью был доволен этой книжкой (над этой темой надо было бы поработать дольше и глубже), но она, видимо, понравилась издательству, и мне заказали написать о старейшем не горнодобывающем предприятии республики, основанном на базе прежних кустарных промыслов ещё в первой пятилетке, – Якутском кожевенном комбинате. Издали под названием «Мы – кожевники». Более привлекательное – так и не придумалось. Хотя можно было бы поиграть на использовании названий: или неординарного сырья для этого производства, или редких профессий, или экзотической кожевенно-меховой продукции.

Удивительное открытие ожидало меня: одним из директоров комбината был будущий писатель Франц Таурин. Не очень известный, но всё же – писатель. На выход моей книжки он никак не отреагировал. Он тогда уже жил в Москве. Может, не знал, что вышла такая книга? И никто не сообщил ему из Якутска? Или что-то в моём тексте ему не понравилось, обидело? Сам я не проявил инициативы встретиться с ним, подарить книгу, поговорить о прошлом.

Может, ему было неприятно ворошить прошлое?

Директором кожкомбината он стал довольно молодым – в тридцать лет. Шла война. Не знаю почему, но на фронт его не забрали. Наверно, дали бронь, чтобы сохранить партийца для укрепления кадров. Ветеран комбината Резван Юлборисов рассказывал мне, что сначала Таурин сменил его на должности начальника цеха. Юлборисов был опытнейшим кожевником, но не имел технического образования. А Таурин имел, к тому же до приезда в Якутию поработал на аналогичном производстве в Сарапуле. И довольно быстро из цеха его пересадили в директорское кресло. Потом из директорского он перепрыгнул в горкомовское.

Увлёкшись литературной деятельностью, Таурин уехал в Иркутск, где возглавлял многотиражную газету, затем альманах «Ангара». Поднакопив опыт и творческие связи, перебрался в Москву…

И, может, хорошо, что я не напрашивался на контакты с Тауриным? А то бы долго очищался после встречи. Почему? Лучше всего на этот вопрос ответил Александр Твардовский. Вот что он писал о Таурине после разгрома редакции журнала «Новый мир», возглавляемой Александром Трифоновичем:

«Политический гений т. Шауры [заведовал отделом культуры в ЦК КПСС] и выше сказался со всей недвусмысленностью в назначении Ф. Таурина членом редколлегии “Н[ового] М[ира]” по разделу прозы (вместо бедного, слабого и больного Дороша, бог ему судья, <…> – заодно с Марьямовым согласившегося подписывать № 2, – теперь они будут подписывать до № 7!).

В журнал, который, как я угадал в свое время, подвергался более надуманным, чем вызванным настоящей нуждой нападкам, когда еще нельзя было ему поставить в вину главную вину – Солженицына, – в этот журнал назначается для окончательного искоренения злого духа и окропления углов святой водой тот самый Таурин, который ездил “на акцию” исключения С[олженицына] в Рязань из Союза писателей. Прием безотказный до жути: парня заставили сперва сделать разовое гнусное дело – теперь откажись, попробуй. А парень, м[ожет] б[ыть], и неплохой “по идее”, но уж как попал литначальником, так поделом вору и мука. Впервые встретился я с ним на Ангаре; Иркутск, где он редактировал многотиражку, – однажды я даже пособил ему что-то обработать, заметку какую-то. Потом уж он оказался писателем, выходцем из министерства Якутской АССР, автором двух-трех читанных мною романов – серая провинция, убожество, хотя знание материала было как будто. Сунулся он было в “Н[овый] М[ир]” с какой-то рукописью, но при всем моем благорасположении к нему это было нереально…

Вместе с ним назначен некий Сахнин, жук <…>, которого помню по “Красноармейской пр[авде]”, – уже тогда считался жуком <…>.

Компания подбирается. Мрак и ужас, по свидетельству С[офьи] Х[анановны] и Архангельской, которые уходят вместе со многими другими.

А. Твардовский, «Рабочие тетради», журнал «Знамя», 2005, № 10.»

Тогда я и понятия не имел о зловредной роли Таурина в судьбе «Нового мира», Твардовского, Солженицына, да и, по сути, всей отечественной литературы. Так что судьба избавила меня от знакомства с этой одиозной личностью. Но из песни слова не выкинешь: Таурин возглавлял Якутский кожевенный комбинат в годы войны.

Мне было любопытно познакомиться с весьма специфическим кожевенным делом. А то носишь шубы, куртки, торбаса, не знаешь, какой сложный путь проходят шкуры животных, прежде чем они защитят тебя от жестоких якутских морозов.

Были и другие заказы от издательства, но это, откровенно говоря, уже смахивало на халтуру. Не то, чтобы я халтурно относился к заданию, не вызывало это у меня большого интереса к предлагаемым темам – лишь бы заплатили. Занимался приглаживанием диссертаций местных учёных до более или менее удобоваримого прочтения массовым читателем, а также выпустил куцую книжечку с рассказом об актуальном событии в общественно-политической жизни Якутии – творческих отчётах трудовых коллективов. Такое новшество в идеологическое дело ввела тогда Компартия. К творчеству вся эта «литература» не имела никакого отношения. И сколько подобной макулатуры тогда выпускали! И всегда находились такие «подручные», как я. За деньги, без убеждений…

«Оймяконский меридиан»

Захотелось пробиться с творческим предложением в какое-нибудь московское издательство. И тоже получилось. Опять-таки без всякого блата. Просто отправил письмо в московское издательство «Мысль», которое выпускало научно-художественную литературу, в том числе географическую.

Предложил издать книгу о путешествии по реке Индигирке. Река не столь известна, как, скажем, Лена или Колыма. Но по реке Лене незадолго до этого совершила плавание экспедиция, в которой приняли участие поэт Евгений Евтушенко и журналист-известинец Леонид Шинкарёв. И едва ли я смог бы что-то принципиально новое привнести в описание этой реки, её окрестностей и обитателей, в познание истории приленского края. Про Колыму давно не писали. Я имею в виду путешественнические, а не художественные и документальные книги про ГУЛАГ. А больше про Колыму и писать-то особенно нечего. По крайней мере, я так тогда думал. Про Индигирку современной литературы вообще не было. Для отечественного читателя она – почти терра инкогнито. Хотя все знают, например, про Оймякон, полюс холода Северного полушария Земли. Знают про добычу золота. Про вечную мерзлоту. Остальное – белое пятно.

«Мысль» заинтересовалась темой. Меня попросили написать три главы будущей книги. Написал, отослал. Одобрили, заключили со мной договор. Я обещал предоставить рукопись через год. Казалось бы, огромный срок. Но получалось, что ежедневно я должен писать по три страницы текста. Тоже, вроде бы, немного. Но это помимо основной работы – с ежедневной редакционной текучкой, с регулярными командировками по всей колоссальной территории Якутии, которая по площади – это три Франции! А ещё надо было изучить огромное количество источников: старых журналов, книг географов и путешественников, архивы. Всё это переварить и, отойдя от стиля повседневных газетных материалов, подать читателю в более или менее художественной манере, как того требовал жанр. А ещё – семья, маленький ребёнок…

В общем, целый год пришлось урезать свои нетворческие желания. Писать книги при штатной редакционной работе – это аскетизм, самопожертвование: ни в гости лишний раз не сходишь, ни в театр, ни в кино…

Зато какой радостный шок я испытал, когда увидел свою книгу. Причём, не в своих руках, а в руках знаменитого в те годы врача-путешественника и телеведущего Юрия Сенкевича, который показал её в своей передаче «Клуб путешественников» на всю страну. Правда, поводом для показа моей книги послужила политическая причина. В кои-то веки престарелый генсек Леонид Брежнев совершил поездку в восточную часть нашей необъятной страны, поскольку партия решила тогда осуществить пророческие слова Михайло Ломоносова, что российское могущество прирастать будет Сибирью.

Однако к политическому решению «родной партии» ни моё желание написать о путешествии по Индигирке, ни само содержание моей книги не имело никакого отношения. Кроме того, «Оймяконский меридиан» и без рекламы Сенкевича стал бестселлером.

Какую гордость за содеянное я ощутил, когда мне из-за рубежа позвонил в Якутск американский писатель, специалист по аномальным явлениям, и предложил немалые по советским меркам деньги за фото чудовища озера Лабынкыр, про которое я написал в своей книге! А главное – какое удовлетворение, что стотысячный тираж разошёлся в течение двух – трёх недель. Причём это произошло тогда, когда я ещё и не держал в руках своё детище – пока-то дошли грузы до Якутска.

Я попросил главного редактора газеты «Социалистическая Якутия» Олега Якимова, который в то время жил в Москве по случаю «повышения квалификации», купить и прислать мне хотя бы штук десять вышедшей книги, поскольку обычным порядком она могла появиться в Якутске не скоро. Он обошёл несколько магазинов и нигде «Оймяконского меридиана» уже не осталось.

Наконец, тираж добрался до Якутска. Я попросил книжный магазин продать мне целую упаковку. Когда оформлял покупку (выглядело так, будто я покупаю дефицит из-под прилавка), на меня ополчились покупатели, зашикали: ведь в те годы за книгами выстраивались очереди! Но потом то ли кто-то узнал меня (городок-то тесный), то ли магазинный продавец сообщил, по очереди прошелестело: «Это автор…» Какое это сладкое слово – «автор»!

Вскоре меня, как автора географического бестселлера, пригласили на местном телевидении вести путешественническую передачу «По родной Якутии» – некое подобие передачи Юрия Сенкевича. Но именно – подобие. Киноматериалы о путешествиях по Якутии находил с трудом. Любительское кино тогда ещё не было так развито, как сейчас. Да и с фотоснимками было бедновато. В какой-то степени это компенсировалось живыми рассказами географов, ботаников, геологов, просто любителей путешествий, туристов, которых я приглашал в телестудию.

В связи с этой передачей вспоминаются два казуса. Один – чисто технический. Мои снимки выставлялись на пюпитре, и однажды ассистентка не удержала их. Карточки рассыпались. А передача-то в прямом эфире! Камеры переключились. Снимки в каком-то незапланированном порядке были возвращены на место, но мне пришлось уж продолжать не по сюжету, последовательно, а ориентируясь на то, что показывали в эфире. Прямая передача – это всегда большой риск. Но на него телестудия вынуждена была идти, так как у неё не было в достаточном количестве плёнки! И экономили на не самых ответственных сюжетах. Потом всё же стали записывать. Однажды, дома просмотрев свою передачу в записи, я выхожу на лестницу, и соседка остолбенела: «А вы только что… там… в телевизоре». «Да долго что ли добежать? Город маленький, – пошутил я.

Второй казус – патриотический. Был моим собеседником такой знаменитый местный учёный-ботаник, специалист по тундровым растениям Владимир Николаевич Андреев. Его исследования и рекомендации помогали оленеводам эффективнее использовать тундровые просторы, в том числе и зарубежным. В конце нашей беседы перед телекамерой я задал вопрос: как так получилось, что он является почётным гражданином… Аляски? Он коротко ответил: там охотно пользовались его научными разработками. А после передачи этот огромный, гренадерских параметров человек вдруг сник: «Наверно, я не так ответил? Надо было сказать о заслугах советской науки?» Вот как были закомплексованы советские люди: даже собственные достижения, свой личный полувековой тяжкий труд в арктических условиях этот великолепный учёный готов был оценить, как достижение государства, раствориться в общей массе, не высовываться, а то…

Куда плыть дальше?

Решил продолжить торить книжную тропу в той же географической сфере. Тому же издательству «Мысль» предложил книгу о путешествии по Южной Якутии. Рабочее название новой книги – «Жемчужина БАМа». Воспользовался конъюнктурой? Лишь отчасти, и только в названии – это своего рода завлекалочка для издательства. В те времена издательства все были партийные, все конъюнктурные. Да, и уже началось строительство Байкало-Амурской магистрали. О ней трубили все газеты и телеканалы. Но это просто совпало с моим выбором: край сам по себе в природном и историческом отношении чрезвычайно интересный!

Я планировал потом поменять это конъюнктурное название, но так ничего лучше и не придумал. Лишь добавил подзаголовок, чтобы снизить эффект конъюнктурщины.

Проложив журналистские маршруты по Восточной и Южной Якутии, я начал осматривать другие части этой необъятной республики. Где бы ещё попутешествовать, чтобы сложился сюжет для очередной книжки?

Конечно, чрезвычайно интересный край – её западная часть, в том числе северо-западная. Гигантские, не слишком-то известные просторы тундры с колоссальнейшим древним кратером диаметром в несколько сотен километров. Он остался, как полагают учёные, от падения огромного космического пришельца миллионы лет назад! Малоизвестно и побережье Ледовитого океана. А ещё там – алмазные трубки и фабрики вокруг них. Есть другие полезные ископаемые, пока не разрабатываемые. Крупнейшая в мире гидроэлектростанция в зоне вечной мерзлоты – Вилюйская. Притягивающие своей малоизученностью и тайнами верховья притоков Лены и Вилюя…

Я разрабатывал маршрут путешествия с верховья Лены по её левому притоку, чтобы подобраться поближе к бассейну Вилюя, далее по суше, потом спуститься до индустриальной части маршрута.

Какие-то места уже были мне известны. Но большей частью район для меня – белое пятно. Чрезвычайно труднодоступный. С плохой связью. И главное – не было непрерывного водного маршрута. А добираться пёхом через тайгу по бездорожью, пусть даже «всего» какую-то полусотню километров, с байдарками и большими запасами провизии – слишком рискованное занятие. На это можно было решиться, лишь располагая большим временем и хорошими спутниками, опытными туристами, сильными душой и телом. Ни того, ни другого в тот момент у меня не оказалось.

Впрочем, хорошие спутники неожиданно нашлись. Однажды ко мне в редакцию заглянул замдиректора проектного института из города Мирного. У них – давно сложившаяся команда байдарочников. Прочитали мой «Оймяконский меридиан» и решили законтачить. Так сказать соединить своё увлечение с моим журналистским профессионализмом.

Я рассказал ему о моем новом маршруте. Ему эти места были лучше известны. Предупредил: реки там большей частью скучные, равнинные, тихие. Вокруг серая однообразная лесотундра. А севернее, если, скажем, плыть по реке Оленёк, вообще голая тундра. Но журналисту важны не только природные особенности, а и впечатления – даже от «скучных мест», от встреч с людьми.

Но заядлым мирнинским путешественникам хотелось экстрима. Он предложил организовать плавание на байдарках по Ледовитому океану. Я взял таймаут, чтобы подумать. Предложение было заманчивое. Но слишком уж рискованное. Готовясь к путешествию надо думать о самом худшем.

Когда я в одиночку плыл по бурной Индигирке, я набивал байдарку камерами от мячей – для непотопляемости, даже если дно будет разрезано, я привязал весло к байдарке – на случай, если меня выбросит из лодки, у меня было с собой охотничье ружьё, наконец, я на поясе всегда носил охотничий нож и тщательно запакованный коробок спичек. И я предполагал, что даже если останусь без байдарки, ружья и продуктов, за день – два доберусь до ближайшего прииска. А как выживать, если ты перевернёшься в океане? Конечно, надо было плыть вблизи берега. Но берег Ледовитого океана на значительных расстояниях не имеет чёткой береговой линии, это что-то вроде полузатопленных рисовых полей. А там, где берег крутой, из-за оттаивания вечномёрзлых слоёв постоянно идут обрушения глыб. Где остановиться на ночлег? Где набрать подходящих для костра дров? Где раздобыть продукты, если наши кончатся или погибнут? Ни на один из этих практичных вопросов я не находил ответа. А бросаться сломя голову, без предварительного обследования, без хотя бы пятидесятипроцентной гарантии, при всём моем авантюризме, я не мог.

Будь у меня побольше времени, возможно, после тщательной подготовки и разведки я рискнул бы. Но, поразмыслив над дальнейшей судьбой, своей личной и семьи, я предложил вернуться в Москву. Тем более что меня уже несколько месяцев ждала вакансия в московской газете.

Там тоже у меня зародились литературные планы. И даже начал их осуществлять, заключив договоры с издательствами. Однако новые веяния жизни внесли свои коррективы… Перестройка, политические акции, депутатство, создание газеты «Куранты» перевернули мою жизнь (как и жизнь всех россиян), задвинули литературные помыслы на задний план.

Размышления на закате

Завершая жизненный круг, человек не может изменить ход своей личной истории, но он вправе спросить себя: а ту ли профессию выбрал, которой я посвятил более полувека своей единственной жизни? Ведь именно этот выбор во многом и предопределяет судьбу.

На закате жизни у меня вдруг стали появляться мысли: может, надо было стать экономистом? Действительно, эта профессия в новейшей российской истории стала знаковой, очень влиятельной. А может, с моими склонностями к детальному анализу событий и фактов я стал бы отличным следователем? А современная астрономия? Как же далеко учёные стали проникать в глубину истории возникновения Земли, Солнечной системы, Вселенной! Ведь ребёнком мне же хотелось стать астрономом…

И всё же, нет, я не жалею, что стал журналистом. Профессия дала возможность повидать мир, проникнуть в научные тайны, познакомиться с новейшими технологиями, встретиться с интереснейшими людьми – от рядового работяги до президента новой России и мэра столицы, но главное – побороться за справедливость, за реформы, которые круто изменили страну, помочь униженным… И дала шанс для самовыражения. Не каждая профессия всё это даёт.

Не осуществилась моя хрустальная юношеская мечта – стать настоящим писателем, но грех жаловаться на судьбу: журналистика дала возможность печататься, то есть тоже заниматься литературным трудом. В том числе писать на те темы, которые интересовали прежде всего меня самого, а не только тех, кто давал мне служебные задания…

Кем бы человек ни стал, перед ним всегда есть выбор: или ты ведёшь себя по намеченному пути, целенаправленно поднимаешься с одной достигнутой вершины на другую, или тебя ведут обстоятельства, начальство, бытовые цели, финансовые и другие проблемы… Перед тобой стоит и другой принципиальный выбор: ты добиваешься высот или в творческой стороне профессии, или в административной, или в коммерческой? Редко, когда это совмещается в судьбе одного человека.

Увы, но некоторые профессии, сферы деятельности требуют максимальной самоотдачи и изоляции от суетной бытовухи. А значит, требуют жертв в личной жизни. И журналистика в их числе.

Счастье, когда желания совпадут с возможностями. Хотя бы на короткий отрезок жизни. Когда твоё глубокое погружение в профессию способно гармонизироваться с повседневной жизнью и окружающей тебя средой. Добиться этого, получить такую возможность свыше, от судьбы, – редко кому удаётся. Отсюда и личные трагедии, разочарования в любви и дружбе, и почти гарантированное одиночество. Или, напротив, ты плывёшь по течению, не сопротивляясь засасывающей тебя среде, вкушаешь радости простой жизни, отдаляясь от избранного творческого пути.

О раздвоении в выборе жизненного пути красочно описал Герман Гессе в романе «Нарцисс и Гольдмунд». Приведу цитату оттуда:

«Либо ты живёшь, предоставив свободу своим чувствам, приникнув к груди древней Праматери Евы, – тогда ты можешь порою испытать блаженство, но остаёшься беззащитен перед лицом бренности мира; ты подобен лесному грибу, что сегодня ещё радует глаз сочными красками, а завтра сгниёт и рассыплется в прах. Либо ты ищешь защиты, запираешься в мастерской и пытаешься сотворить памятник скоротечной жизни – тогда ты должен отказаться от жизни, тогда ты всего лишь орудие; ты служишь нетленности, но сам при этом сохнешь, как дерево без воды, теряешь свободу, полноту и радость жизни…

А ведь жизнь человеческая имеет смысл лишь тогда, когда удаётся обрести и то и другое, когда она не раскалывается на две половины под гнётом этого сухого «либо либо»! Творить, но не ценою жизни! Жить, не отказываясь от изысканной радости творчества! Неужто это невозможно?»

Действительно: неужели это невозможно?

И ещё о профессии. Хотим мы того или нет, но практически любая работа рано или поздно, в той или иной ситуации потребует выбора, в том числе обозначения гражданской позиции, личной ответственности. Любая! Я не о политике. И хотя, как известно, если ты не занимаешься политикой, то политика займётся тобой, я всё же не хочу всех призывать к активному участию в политике. Но быть элементарно честным на своей работе – это тоже немалого стоит, это даже может быть связано с риском. Но это и есть гражданственность.

И то, что сейчас происходит в российской журналистике – продажность, цинизм, гипертрофированный меркантилизм – это позор. Это – измена профессии. Потому и стали называть нашу профессию второй самой древней…

Кажется, у Марка Твена есть такой анекдот. Посетитель кладбища читает на надгробии: «Здесь похоронен честный человек и журналист». Надо же, подумал посетитель, сразу двоих положили в одну могилу…

Но не все же такие. Потому и так опасна наша профессия. Борцы против коррупции и злоупотреблений властных органов долго не живут… Даже не «борцы», а просто честные информаторы. Смертность в журналистской среде – почти как у шахтёров…

«Труд в СССР – дело чести, славы, доблести и геройства»

«Я тем и делаю карьеру,

Что я не делаю ее».

Е. Евтушенко, «Карьера»

«Труд на благо общества: кто не работает, тот не ест»

При социалистическом строе, как утверждалось на плакатах, труд почётен. По сталинской конституции: «Граждане СССР имеют право на труд». Но фактически труд был не столько правом, сколько обязанностью: кто не работает – тот не ест! Тот – тунеядец, уголовно наказуемый человек!

Расскажу, как я выполнял эту конституционную обязанность. Постараюсь здесь обойтись без повторов того, что написал в главе о выборе профессии. И не собираюсь буквально повторять записи трудовой книжки – этого бюрократического изобретения феодально-социалистической системы.

Конечно, в описании своих «трудовых подвигов» в советское время я постараюсь придерживаться хронологии. Так будут понятнее мои шатания и колебания «вместе с партией» и вопреки партии.

Когда я, будучи уже зрелым человеком, собирался устроиться на работу в редакцию, подведомственную ЦК КПСС, ответственный сотрудник, просмотрев мою анкету, с иронией заметил: «Да вам прямой путь в генеральные секретари… Рабочим был…» Тогда была в почёте строка трудовой биографии о рабочей должности: пролетарии больше вызывали доверие, чем «гнилая интеллигенция». И генсеки гордились своим пролетарским прошлым. Хрущёв был подпаском, Горбачёв – помощником комбайнёра… Наверно, этот опыт им очень пригодился потом в управлении большим государством, которое в конечном итоге развалилось.