Райские птицы

– Глумись-глумись, – приземляюсь и складываю крылья за спиной. – Посмотрим завтра, когда я откажусь доставать меч и тебе придется самому лезть на ель.

Мужские губы трогает косая улыбка. Такая искренняя, что не могу сдержать ответную и тут же себя одергиваю.

– Засыпай, Пернатая, уже светает, – говорит Рион, и ведь действительно. Небо трогают первые солнечные лучи, туманная дымка тихонько поднимается из-под древесной листвы. Лес оживает. – У меня только одно покрывало, но я с радостью разделю его с тобой.

Пропускаю дерзость мимо ушей, постепенно начиная привыкать к ней. Вместо этого укладываюсь на один бок прямо на траву, под крыльями – мне не ново.

– Упрямая. Здесь полно места для двоих, – но я все равно не отвечаю на предложение Риона. Его лицо сначала напряжено, но затем смягчается. Замечаю, как иногда его ресницы подрагивают, и ловлю себя на том, что не могу оторвать взгляд.

«Красивый, чего уж скрывать. Но красота бывает коварной», – думаю я и пытаюсь отогнать мысли, но их слишком много, и я сдаюсь без боя.

– Я все же надеюсь, что доверие взаправду есть между нами, – бросает он, приоткрыв один глаз, и я спешно отворачиваюсь, будто и вовсе не следила. А затем, встретив мое молчание, хмыкает и поворачивается на бок.

В сумерках костер медленно догорает, тихо потрескивая. Собравшись с силами, я закрываю глаза и почти незаметно улыбаюсь, позволяя сну увести меня из этого странного мгновения.

Утро встречает нас скромным завтраком: Рион на рассвете уходил в деревню и вернулся с караваем хлеба и кувшинчиком парного молока. В лучах солнца лес пробуждается: птицы щебечут в кронах, влажная листва блестит, а в воздухе витает ощущение тихой радости.

Хоть и было решено идти ночами, а днями отдыхать, густой лес позволял без опасений передвигаться нам и засветло. За неимением вещей я смотрю на сборы Риона и лелею лукошко с золотым яблочком. Пора двигаться в путь.

– Выходит, я вернусь даже раньше срока?

– Выходит, что так, – отвечает Рион, прокладывая путь широкими шагами, явно зная, в какую сторону идти. – Коли двигаемся и днем, и ночью. Ближе к вечеру выберемся из чащи, а там останется всего одна деревня. Объеду ее, а ты, быть может, пролетишь над ней.

Шагаю босыми ногами позади него, наблюдая за широкой спиной. Мы идем лесной тропой. Чернокрыл, тяжело ступая, неспешно следует рядом, время от времени прижимая уши, когда какие-то ветви цепляются за его бока. Черная лощеная шерсть блестит под редкими солнечными лучами. Крепкие, сильные копыта держат ровный шаг, животное смотрит четко перед собой, словно идет в строю.

– Откуда такой конь у тебя, человек? – интересуюсь я. – Выглядит опрятнее тебя, да и умнее. Это ужасно привлекательное качество, раньше я его не оценила.

– Отец подарил каждому из нас, братьев, по жеребцу. Чернокрыл оказался самым резвым, – серьезно отвечает Рион, вперив взгляд прямо.

– Ты говорил о братьях там, в саду, – вспоминаю я. – Они и отец – это твоя семья?

– Моя семья, – тихо хмыкает Рион, но все же нехотя продолжает: – Наша мать умерла при родах, но мой младший брат, Иван, выжил тогда. Я был еще мал, почти ничего не помню, а вот Радан все знает.

– Радан? Твой старший брат?

– Верно, – коротко отвечает Рион. Он торопливо идет вперед, не желая больше касаться печальных воспоминаний. Я завела не лучшую тему для разговора.

Тороплюсь следом, но в босую ступню вдруг врезается небольшой острый камешек. И все бы ничего, вот только боль пронзает ногу, заставляя меня замереть.

– Мне больно, – тихонько шепчу я, вперив взгляд перед собой. Не вскрикиваю, лишь смотрю вперед, приоткрыв рот: давно забытое чувство проносится жгучей искрой по конечности, а в голове пусто. Замираю, окоченев от непривычного, забытого страха.

Он, успев пройти пару шагов, резко оборачивается:

– Пернатая? Что значит «больно»?

Дыхание такое частое, что страх только усиливается. Голова перестает быть холодной, мысли – одна за другой – терзают меня, не оставляя в покое.

– Рион, мне не должно быть больно.

В три шага он оказывается рядом, наклоняется и изучает мою ногу. Я безмолвно сжимаю губы, стараясь унять рвущиеся слезы.

– Какая стопа?

– Левая. – В сердце возникает тоска по сестрам и саду – страх навевает эту печаль.

Рион опускается на колено, внимательно осматривая мою ногу. Я не могу чувствовать боль: сила молодильных яблок, разливающаяся по моему телу, должна залечивать раны и притуплять поглощающее ступню чувство. По крайней мере, раньше было так.

– Ничего страшного, – тихо говорит он. – Но идти ты не сможешь, я вижу кровь. Доверься мне еще раз?

Я, поддавшись порыву, киваю. Рион встает с колена с полным понимания и сочувствия взглядом. Одной рукой он подхватывает меня под колени, другой – под крылья и бережно поднимает над землей. Тихо шиплю и руками хватаю его за крепкую шею. Открываю для себя новые чувства – стыд да жар, заливающий щеки и лицо.

– Доверься и ослабь хватку, пока не задушила. Сейчас я посажу тебя на Чернокрыла, а ты перекинь ногу через седло и выпрямись.

– Нет! – восклицаю я. – Я не сяду на него. Он же дикий. Крылья не помогут, если я буду падать с такой высоты! Иларион, даже не смей!

– Спокойно, – приказывает он, замечая, что я вцепилась в него мертвой хваткой. Затем, по-доброму хихикнув, добавляет: – Вроде только крылья от птицы, а рассуждаешь как воробушек. Больно ведь идти, будешь нас задерживать. На коне поедешь, пока стопа не исцелится.

Вздыхаю, понимая, что выбора нет.

– Не смейся, – бурчу я, зарываясь взглядом в его плечо. – Если упаду, крылья не спасут…

– Чернокрыл не дикий. Как окажешься в седле, хватайся спереди за луку или гриву, – уверяет он, осторожно подходя к жеребцу. Конь невозмутимо косит ухом. – Видишь, он даже поклоны умеет. Поклон, мальчик.

Его руки крепко удерживают меня, и на краткий миг я забываю о боли, фокусируясь на коне.

– Я помогу разместиться и не отпущу, пока ты не почувствуешь, что сидишь крепко.

Конь опускается сначала на одно переднее колено, затем на другое. Рион кивает, подавая знак, и я перекидываю ногу через широкую спину коня. Дрожу, чувствуя, как сильные руки на мгновение ложатся мне на бедра, поддерживая, пока я не схвачусь за луку.

– Готова? – спрашивает мой новый знакомый, приподняв бровь.

Я, чувствуя жгучий стыд и странное тепло внутри, едва выдавливаю:

– Готова.

Конь медленно выпрямляется.

– Неужели так сильно боишься, Птичка? Достаточно спеть, и я мертвецом к твоим ногам лягу, а тебя пугает конь?

– Как только твой отец омолодится и выздоровеет, я непременно спою тебе колыбельную на ночь! – угрожаю я.

– Охотно жду, – не скрывает своей улыбки Рион, осторожно беря Чернокрыла под уздцы. – А пока держись крепче, Веста.

Я вцепляюсь в луку, чувствуя, как гулко колотится сердце – уже и не от боли, а от мысли, что теперь у меня есть куда более странная рана: та, что в душе, когда рядом этот человек.

Поистине человеческое чувство посещает меня спустя пару часов неспешной езды верхом – неприятная ломота в пояснице. К тому времени маленькая, но глубокая рана на стопе медленно затягивается, я буквально ощущаю это. Почти все время Рион молчит, погруженный в свои мысли, и меня начинает мучить еще одно неведомое ранее чувство – то ли вина, то ли стыд. Поразмыслив, понимаю, что настрой Риона переменился во время разговора о семье.

– Рион? – зову я. Мне кажется, что он вздрагивает от неожиданности – настолько глубоки его раздумья. Рион не оборачивается, но выпрямляется, и становится ясно, что он слушает. – Вы живете с отцом в Златограде. А сейчас мы где?

– Фактически – в лесу, – язвительно отвечает Рион. – А вообще на землях Белогорья. Наш путь пролегает через все четыре княжества.

Смотрю на макушку Риона. Покачиваясь в седле, то и дело поглядываю на него, позволяя себе изучать его фигуру. Спина у Риона прямая, осанка ровная, шаг ритмичный. Интересно, все люди выглядят так? Так… идеально?

К закату перед нами появляется кромка леса, а почти сразу за ней – поселение. Маленькие деревянные домики кромкой обнимают красноватую от солнца землю. Рион останавливается, чтобы оценить обстановку, и вместе с ним замирает Чернокрыл.

– Могу я спуститься с коня? – робко спрашиваю, поерзав в седле.

Рион отрывает взгляд от деревушки и смотрит на меня. Уверенно протянув руки, он говорит:

– Перекинь ногу, подайся ко мне навстречу и спрыгни, я поймаю.

Мне хочется испуганно возразить, но гордость берет верх. Осторожно снимаю ногу с седла и соскальзываю – будто падаю в теплый поток. Пальцы Риона мягко удерживают меня за талию, ставят на землю.

– Вот видишь. – Его до того серьезный взгляд теплеет, когда он смотрит на меня, и голос становится мягче. – А ты боялась. Еще немного, и станешь уверенной всадницей.

Боли я больше не чувствую. Не могу оторваться от его взгляда и замираю, как будто весь мир вокруг исчез. Позади конь, спереди человек – и будто нет пути вперед. Но, может, я стою лишь потому, что зеленые глаза, завораживающие, затягивают меня в свою глубину?

– Спасибо, – отвечаю я, не без труда переводя взгляд на поселение. – Будем ждать здесь, пока не стемнеет?

– Я отправлюсь в деревню, разведаю обстановку, – предлагает Рион. – А ты с Чернокрылом останешься здесь, раз уж вы так сдружились. Вернусь быстро, но до темноты. Пойдем ночью, а к утру снова устроим привал.

– Ты прекрасный собеседник, Чернокрыл, в отличие от твоего хозяина.

Проходит не меньше получаса с момента, как Рион оставил нас. Ночь действительно быстро опускается. Я сижу у дерева, прижимаясь спиной к шершавой коре, и лениво ворочу в руках выпавшее из моего крыла перо. Чернокрыл неторопливо переступает рядом, а я болтаю с ним вслух:

– Ты прекрасный собеседник, Чернокрыл, в отличие от твоего хозяина. Не подумай, он совсем неплох, но такая заноза…

Замолкаю, когда слышу странный шорох, пробирающийся сквозь тишину ночного леса. Я всматриваюсь в темноту, а сердце начинает стучать чаще. Из темноты впереди проступает легкое сияние факела, и вот передо мной появляется согбенная старушка. Ее облик едва виден в тусклом свете огня.

Холодок пробегает по спине, и я замираю, не в силах ни заговорить, ни пошевелиться.

Когда старушка переводит взгляд на корзинку, лежащую у моих ног, ее глаза расширяются. Золотистый свет, струящийся из-под тряпья, притягивает внимание незнакомки. Старушка лишь чуть склоняет голову, одаривает меня ласковой, почти материнской улыбкой – и исчезает в темноте, унося за собой слабый огонек факела.

Я остаюсь в растерянности одна. Смотрю ей вслед, пока слабый свет не исчезает среди деревьев. В голове пульсирует осознание, что я только что столкнулась с чем-то куда более могущественным, чем могла предположить.

– Что за?.. – Кто она такая? Лесная ведунья, неведомая сила или просто из местных?.. Но ясно одно: я ее ничуточки не напугала. – Этот студень даже не потрудился придумать убежище понадежнее!

Пока я еще какое-то время рассыпаюсь в оскорблениях, возвращается Рион.

– Сгинь же! – недовольно ворчу вслух, шевелясь на месте, когда слышу шаги позади. – Какой же ты умный, Иларион…

– Расскажешь о своем негодовании позднее. – Голос Риона доносится из-за дерева, а затем появляется и он сам. – У нас возникла небольшая сложность.

– Какая же? – поднимаюсь с земли. Рион приближается к Чернокрылу, хлопая коня по лохматой шее. – Да какая разница! Знал бы ты, что сейчас произошло!

– Ты жива, вокруг нет бездыханных тел – значит, ничего серьезного.

– Ничего серьезного?! Мало того, что нашел место, куда и ребенок вышагал бы без труда, так еще и…

– Случилось кое-что. Видишь вон те огоньки? – перебивает меня Рион, указывая на очертания деревушки. И действительно: замечаю, как вдалеке маячат факелы, около двух дюжин. – Это кметы[7] княжьи ходят по окрестностям, служат князю Велесовых земель. В деревне почуяли неладное, может, кто-то скрылся… Тебе лететь невдалеке опасно, а мне не пройти мимо них просто так.

– Почему же, скажи на милость? – уточняю я, всматриваясь в Риона. – Я догадывалась, что ты не так прост, но мысли о воровстве и преступлениях отогнала. – Раз так – идем навстречу им. Я покажу всю мощь волшебной птицы наяву.

– И все бы ничего, Пернатая… – Рион опирается плечом о ствол дерева и складывает руки на груди. – Вот только не может сам князь свою же дружину на смерть положить.

– Это как понимать? – интересуюсь я, не отрывая взгляда от спутника. Мне все кажется, будто он вот-вот засмеется так, как умеет только он – заливистым, задорным смехом – и все окажется просто шуткой. – То ты вор, то князь. А я, наивный воробушек, доверилась человеку. Так скажи мне: зря ли я не спела в нашу первую встречу?

– Какое горе – забыл упомянуть о своем величайшем и высочайшем происхождении! – Всплеснув руками, Рион закатывает глаза, словно это пустяк – быть князем и бродить по лесам в одиночку. – Это не та напасть, которая будет нас задерживать. Я все еще Рион, твой спутник и защитник на ближайшие двенадцать дней. Я по-человечески клялся тебе – и эту клятву сдержу. Верь мне, Веста.

И действительно, какое мне дело до его положения? Тряхнув головой, пытаюсь сбросить наваждение – пусть хоть пастуший сын! Но обида разливается в груди, заполняя меня всю: я доверилась ему, а он не ответил мне тем же. Утаил свое происхождение, когда мое, такое очевидное, было у него на глазах: крылья никуда не спрячешь. А раз Рион что-то скрыл раз – скроет и еще.

– Утаил как великую тайну, княже. А ведь мог сказать, когда представлялся, раз уж о доверии клялся, – стараюсь говорить так, словно мне безразлично, но выходит туго: обида слишком явная, да и не только на Риона. На себя саму. Мила была права: как можно было довериться человеку? И все же по неведомой причине Бажена меня поддержала, а что еще важнее – Древо подарило Риону свой бесценный плод.

– А если бы пытался скрыть, то и сейчас бы не сказал, – сузив глаза и нахмурившись, произносит Рион. – Неужели ты поведала мне все и ничего не утаила, маленькая Птичка? Ни единой тайны у загадочной девицы, которую мне не мешало бы знать?

Холодок пробегает по телу, дыхание учащается, а сердце, наоборот, замирает: почему он спросил? Ведь прав. Перед глазами проносятся лица Милы и Бажены, стерегущих древо от страждущих путников, возжелавших покуситься на молодость. Я утаила самую главную правду, так разве не мне должно быть совестно?

– Не должно, – неожиданно произношу я вслух.

– Не должно – что? – спрашивает Рион, отодвигаясь от дерева. В сгущающейся темноте черты его лица стираются, но я вижу: он недоволен, даже негодует, брови сдвинуты к переносице, губы сжаты в плотную линию.

– Не должно быть стыдно мне, Великий княже. Несмотря на положение, которым ты обладаешь, мне всесторонне безразлично, что тебе дозволено среди людей, кем ты помыкаешь и управляешь. – Слышу, как мой голос становится нечеловечески угрожающим, слишком низким. Во мне все еще дрожит досада. Не могу понять: откуда во мне ревность к тому, что он «выше» среди людей. – Мне не должно быть стыдно что-то утаивать от человека. Мое существование выше любой из человеческих проблем.

– Вот оно что, – негромко отвечает Рион. Лицо его расслабляется, залегшая меж бровей морщинка разглаживается. – Просто «князь».

– Что?

– К моему отцу – «Великий князь». – Рион больше не смотрит мне в глаза, а я внимательно слежу за каждым его движением. Он спешно направляется к Чернокрылу, видимо потеряв интерес к беседе, поправляет подпругу, затягивая ремешки потуже, и взбирается в седло. – Конечно, такой птице высокого полета это чуждо, но мы, дикари, воры и кто-то там еще, предпочитаем жить по правилам. Нам по нраву вежливость и воспитание.

– Людям по нраву воспитание, ведь вас выращивают родители. Легко стать хорошим человеком, коль зерно в тебя посеяли, – язвлю я, и если бы мои слова были стеклом, они бы точно резали больно, и это не укрывается от Риона. Были ли у меня родители? – Но будь по-твоему, человек. Как к тебе обращаться теперь?

Чернокрыл, будто понимая каждое слово, топчется на месте, волнуясь. Рион натягивает поводья, заставляя животное подчиниться и успокоиться. Нервно закусив губу, он все же отвечает, глядя на меня сверху вниз:

– Мое имя – Иларион Чернецкий. Я средний сын Великого князя Светогора Чернецкого, государя четырех объединенных княжеств. И сейчас мы находимся в Велесовом княжестве, коим я владею. Люди, что здесь рыщут, – мои дружинники, хоть и не знают, что их господин рядом.

Молчу, время медленно тянется, а кровь кипит, так и хочется что-нибудь сказать да уколоть в ответ! И все же понимаю – нечем отвечать, но все-таки находится вопрос:

– Что делать будем, «просто князь»?

– Коль ночь совсем не опустилась и видно путь, – начинает Рион, протягивая открытую ладонь птице, – я предлагаю ехать. Лететь тебе небезопасно, рядом поселение, а если к дружине близко окажешься, то, возможно, нападут, не пощадят ни перышка.

– Забываешься, княже, – изгибаю рот в лукавой, почти хищной улыбке, а изящными, тонкими пальцами хватаю руку Риона. – Ни один твой кмет и моргнуть бы не успел, коль я песню заведу.

Чернокрыл не кланяется – больше не позволяю себе слабости, – босой ногой опираюсь о стремя, любезно предоставленное князем. Непривычно резкий рывок, и вот я сижу на коне прямо позади Риона.

– Ехать будем медленно, но тебе все равно нужно держаться, – как можно ровнее произносит Рион, но играющие желваки и пульсирующая на шее вена выдают смятение. – Клади руки как удобно.

– И все же предпочту держаться здесь. – Стараюсь не дышать и не шевелиться, находясь в опасной близости. Пальцами впиваюсь в заднюю луку седла, ненадежно, но иначе не хочется – только не за Риона. Долго не дышать не удается, и на вдохе улавливаю мужской запах. Он пахнет чем-то теплым и древесным – кедром и, должно быть, дубовым мхом.

– Как скажешь, пташка. Держись, – ровным тоном командует он.

Рион ослабляет поводья, и после короткого «Пошел!» Чернокрыл трогается с места резво. Качнувшись назад, успеваю увидеть перед глазами всю жизнь.

«Дикий конь!» – стрелой проносится мысль, когда руками все-таки обвиваю Риона под руки.

– А что случилось? Неужто передумала? – Тон Риона теплеет, мне даже кажется, что он улыбается. – Не отпускай.

Что-то мне подсказывает, что князь лукавит: в таком лошадином шаге нет ничего по-настоящему опасного. Я могла бы отпустить торс Риона и взяться за рубаху, но делать этого почему-то не хочется. Чернокрыл, понукаемый рысью, покидает лес. Деревушка, куда чуть раньше ходил Рион, остается где-то сбоку.

Как только мы пересекаем поле, огни на горизонте становятся ближе. Теперь можно разглядеть походные шатры, расставленные ровными рядами на одинаковом расстоянии. Насчитываю тринадцать палаток, между которыми снуют мужчины.

Почти привыкаю к тесной близости с Рионом и ослабляю хватку. Внутренняя поверхность бедра и копчик болят так, как никогда раньше: не было в моей жизни активности, сравнимой с ездой на Чернокрыле. И боли, что настораживает больше всего. В животе затягивается неприятный, тяжелый узел, рот наполняется вязким вкусом горечи. Не помню, испытывала ли я когда-то чувство тошноты. В памяти вспыхивает давно забытое воспоминание, но тут же затухает, когда голос Риона вырывает меня из мыслей.

– В лагере двадцать четыре воина, – говорит князь через плечо. – Все на подбор. Кого-то отобрал я, а кто-то еще меня учил. Все разные, владеют оружием от стрел до булавы, но есть в них одна общая черта.

– Какая же? – спрашиваю я, замечая добрую ухмылку на лице Риона, который оглядывается через плечо.

– Бесстрашие.

Палатки все ближе, и вот они уже перед носом, на расстоянии тридцати шагов. Чернокрыл замедляет ход, и на шум копыт выходит дюжина мужчин. Рион прав, они выглядят так, словно их отбирали целую вечность: высокие, крепко сложенные, за версту пышущие здоровьем. Меня охватывает беспокойство: столько людей и так близко я не видела никогда. Борюсь с желанием спрятаться за спину Риона, а затем – с собственным непониманием. Когда он успел стать таким надежным, что от других людей я прячусь за ним?

– Братцы! – с улыбкой начинает Рион. – Уж ни стрелы не прилетело, ни копья. Часом, не расслабились ли? Крылатое чудище на горизонте мелькало!

– А я гляжу да понять в темноте не могу, – отвечает бородатый, седеющий мужчина, на вид вдвое старше Риона, и делает пару шагов вперед, отделяясь от остальных. – Неужто Чернокрыл и вправду крылья отрастил?

«Точно бесстрашные!» – думаю я, наблюдая за лицами мужчин. Вижу их удивление, но не изумление, настороженность, но не страх. Даже улыбки, добрые и искренние, они дарят вернувшемуся князю.

– Полно тебе, Велимир, – отвечает Рион, осторожно спрыгивая с коня, и протягивает руки мне, чтобы помочь спешиться. – Это Веста, моя спутница. Колючая, но отнюдь не чудовище, каким ты пугал меня. Дружина не пригодилась – в саду нет нечисти.

Я, чувствуя десятки настороженных взоров, осмеливаюсь перекинуть ноги на одну сторону и соскользнуть с коня прямо к Риону на руки. Он подхватывает легко, как будто у меня и вовсе нет тяжелых крыльев за спиной.

– Ваше слово, княже, всегда правда! – молодец, годящийся Риону в младшие братья, расталкивает столпившихся мужчин и выходит вперед.

– Веста, рад представить тебе своего оруженосца, славного витязя. – Рион подмигивает вышедшему к ним молодому воину. У того русые до плеч волосы и светлые глаза, маленькое курносое лицо. – Володарь. В простонародье – лодырь.

– Вздор! – отвечает Володарь, пытаясь перекричать разразившийся позади него хохот собратьев. Отмечаю, что и Рион не брезгует посмеяться над подчиненным раскатистым, заливчатым смехом. – Просто Волод, мой князь!

Вот они – люди. И никто из них не вселяет ужас, ни один из мужчин не пытается напасть или убить. У них действительно нет ни капли страха.

– Ириней где? – интересуется Рион.

– В деревне, княже, – говорит Велимир, ладонью приглаживая бороду.

– Волод, Чернокрыла накормить, – командует Рион, передавая поводья, – Велимир, отдай гостье мой шатер, а как проводишь, буду ждать тебя у костра, просьба есть.

Иным приказа не требуется, дружина быстро разбредается по палаткам. Велимир ждет меня чуть в стороне, но я ощущаю легкое прикосновение руки Риона к моему локтю. Оборачиваюсь к нему.

– Веста, задержись на миг. – Голос князя, тихий и низкий, звучит над ухом. – Здесь тебе ничего не угрожает. Помни, что я в этом поклялся, а люди вокруг – лучшие воины Велесовых земель. Костьми лягут, но исполнят то, что должно. Только просьба есть.

– У тебя, о Великий, просьба ко мне? – поддеваю его по-доброму. С трудом свыкаюсь с ноющей болью в ногах и копчике после езды верхом, хоть и не понимаю, почему ощущаю ее. Была бы рядом Бажена, может, увидела бы разгадку дальше, в грядущем, и смогла бы ответить на этот вопрос?

– К тебе, Пернатая, – кивает Иларион, а в глазах, хоть и уставших, пляшут задорные огоньки факелов. – Если что-то напугает – не спеши петь, чтобы не выкосить мне всю дружину. Кричи мое имя, и я приду за тобой.

Глава 5

Из летописей:

Чернецкие – княжеская династия из Златограда, что стала символом огня – силы, страсти и решимости. Их правление охватывает все четыре княжества, объединенные двести лет назад Лазарем Чернецким. Эти князья известны не только своей храбростью и мудростью в защите земель, но и умением вести народ через испытания. Князья правили от разума и сердца, подобно огню, что очищает и закаляет сталь. Златоград под их властью стал сердцем единого княжества, где каждая искра их энергии направлена на процветание и защиту.

Открываю глаза. Слабый еловый аромат щекочет ноздри: после дороги прошлой ночью дружина устроила привал у хвойной рощицы. Рион объяснил, что земля здесь мягче, да и строить лагерь под раскидистыми кронами легче. А еще, говорил князь, в Едином государстве меж княжествами лежат ничтожные расстояния – если ехать напролом. Вот потому мы так быстро и промелькнули через несколько уделов: дружина знает кратчайшие пути, а сами земли невелики, села да перелески сменяются часто.

За палаткой, видимо, вечер, потому что просыпаюсь от шумов разбуженного стана[8] – звона обточки оружия и топота копыт. Такой распорядок, когда днем приходится спать, а ночью бодрствовать, мне чужд, а оттого трудно подняться на ноги. Но, пригладив волосы, все равно заставляю себя это сделать.

Стоит мне высунуться наружу, как едва не сталкиваюсь с Велимиром. Старый коренастый воин с морщинками у глаз – одна из них растягивается в приветливой улыбке.

– Проснулись, Голубка? – спрашивает он мягко, хотя на вид ему впору прорычать, столько в нем воинской мощи. – Уж не изволите ли к столу?