Райские птицы

– Верно, в саду есть яблоки, за которыми охотятся люди, отличающие россказни и небылицы от искаженной правды, – говорю я рассеянно, но внутри вдруг что-то щелкает. Будто искра проскочила в сознании, мгновенно выхватывая новую мысль. Всего миг назад я была поглощена разговором, а теперь мир вокруг замирает.

Он сказал: «Летописи…» Значит, где-то там, в ином краю, есть место, где собирают и хранят знания. Библиотека. Слово гулко отдается у меня в голове. А вдруг там есть сведения не только о волшебных плодах, но и о нас, моих сестрах? О том, кто мы и как обрели этот проклятый долг. Старая мысль: «А что, если нам пора узнать правду?» – вспыхивает с неожиданной силой.

– Согласен, что искаженной. – Мужской голос возвращает меня в действительность. Улыбка трогает уста незнакомца и взгляд скользит по нам с сестрой. – Чудовищ я здесь не нашел.

Широко распахиваю глаза от изумления и такой откровенной дерзости. Бажена рядом зарделась. Все время оставаясь немым свидетелем разговора, она наконец решает подать голос, глядя на меня:

– Он не должен помнить, как найти нас или что видел здесь, – негромко напоминает сестра, зная, что я не смогу ни свести его с ума, ни убить, коли причина его прихода столь бескорыстна. – Значит, без Милы все равно не обойтись.

– Знаю, – отвечаю, оборачиваясь к сестре, взгляд которой прикован к незнакомцу, – и надеюсь, он будет благодарен, что ему сохранили жизнь.

– Он будет еще благодарнее и не станет сиротой, если вы его выслушаете, – внезапно говорит он, вставая напротив нас. Теперь я замечаю, что он выше меня почти на голову, широк в плечах. – Я готов принять любую участь, но прошу дать мне миг – доказать, что ни мне, ни моему отцу не суждена смерть по вашей воле.

Оборачиваюсь к Бажене в немом вопросе, не вправе принимать такое решение в одиночку. Не успевает она ответить, как мужчина, заметив колебания, продолжает:

– Меня зовут Иларион, но дома меня чаще зовут Рион. Я средний сын в семье. Старший брат ищет лекарей за морем, младший не отходит от отца. Болезнь берет свое – он стар и слаб. Я думал, если отец станет моложе хоть на несколько лет, у него будет шанс побороть хворь.

Его речь сбивчива, он выпаливает ее на одном дыхании и замолкает. Вокруг снова воцаряется тишина, но я готова поклясться, будто слышу буйное биение мужского сердца. Не отрываю взгляда от Риона, а он смотрит на меня с мольбой.

– Мне жаль, Иларион, – произносит Бажена с мягким состраданием и, поднявшись, робко шагает к нему. – Но ты знал о возможных преградах. Мила так или иначе заставит тебя забыть дорогу сюда. Проведи время с отцом, пока можешь.

Время уединения, прожитое в саду, смягчило мое сердце. Лукиан однажды выкрал яблоко, и ничего не произошло. Верно, что мы стережем сад, но там, за его пределами, умирает человек. Чья-то жизнь угасает, пока на Древе растут десятки чудотворных плодов.

Гляжу на Риона, и что-то в его глазах, полных отчаяния и надежды, заставляет меня задуматься. Тот стоит прямо, непоколебимо, но сжатые кулаки выдают смятение. Он прикусывает край обветренной губы, где красуется маленькая впадинка – зажившая ранка.

– Древо не опустеет от одного яблока. – Сама себе не верю: неужели действительно произнесла это вслух? Тишина, которая следует за словами, кажется бесконечной, будто сам воздух затаил дыхание. – Что скажешь, сестра?

– Ты серьезно? – неверяще выдыхает Бажена, не сводя с меня круглых глаз. Кровь приливает к моим щекам то ли от гнева, то ли от досады. Все так, как Рион и сказал: чудища стерегут яблоневый сад. Самая настоящая, равнодушная к человеческой жизни нечисть. – Если возьмет яблоко он, возьмут и другие. Представляешь, что будет тогда, когда последний волшебный плод сорвут? Ты не знаешь, чем это может обернуться. Однажды уже был в саду плут…

– Да, я знаю. – Возвожу глаза к небу. – Для одного дня слишком много ему чести. Но сейчас все иначе: мы вправе решить самостоятельно, помочь этому человеку или нет.

Взмахиваю рукой в сторону Риона, молча ожидающего решения. От меня не укрывается, как быстро он оправился – вспомнить Лукиана, так тот очнулся лишь тогда, когда холодной водой из реки окатили. Новый знакомый же, гордо вздернув подбородок, держится уверенно, смело, и это обескураживает.

Рион пришел за яблоком для родного, близкого человека и, столкнувшись лицом к лицу с крылатым неизвестным отродьем, он не пошел на попятную. Принял удар, а после все равно сумел подняться. Он давно мог вынуть покоящийся меч из ножен, но даже не притронулся к ним. Рион наверняка осознает, что, раз клинок не отняли, значит, воспользоваться он им не успеет – волшебным голосом его уничтожат раньше. И это все сбивало с толку еще больше.

– Не жаль ли вам одного плода для сына умирающего отца? – вмешавшись в разговор, спрашивает Рион звенящим от отчаяния голосом.

– Сынов, мечтавших спасти родных, мы видели и прежде, – отвечаю я, стараясь не выдать сочувствия. Бажена, видимо, ощущает вину за то, что Мила не здесь, и принимается разглаживать несуществующие складки, проводя ладонями по платью.

– Я не могу говорить за других, но за себя ручаюсь, – упорно настаивает он. – Если нужно время на раздумья, я подожду здесь, у опушки. Мой конь стоит где-то в стороне холма и не двинется без меня – обучен.

Шорох из глубины сада заставляет нас всех обернуться.

– И речи быть не может, – встревает вернувшаяся Мила в разговор. Быстрым шагом она подходит ближе, встав почти вплотную к Риону, и выплевывает: – Никому из людей здесь не рады. А о яблоках и подавно речи нет! Спускайся с холма, пока ноги несут, а не то снова валяться на земле будешь!

«Или в земле…» – подмечаю про себя, хорошо зная сестру.

Гость хмурит брови, глядя на настырную, упрямую Милу сверху вниз. Я приближаюсь к сестре и беру ее под локоть, оттянув от мужчины. Рион скользит по Миле взглядом и лениво приподнимает уголки губ:

– Спасибо за великодушие, но, смею заверить, я не так беззащитен. Смогу справиться с девушкой. И даже с двумя.

Услышав явную браваду, я ошарашенно гляжу то на него, то на Милу, чьи глаза полны презрения. Лицо Риона вновь ставится безразличным и непроницаемым – отличный навык для того, кто смеется возможной гибели в глаза.

– Не это хотел сказать, – нарочито серьезно подмечает Рион, увидев наше замешательство. – Я не спал двое суток в седле, и меня мутит после того, как вы спели. Не то чтобы у вас тошнотворно-головокружительные песни, но чувствую я себя именно так.

Сквозь пелену притворного холода снова мелькает озорная полуулыбка. Не удержавшись, улыбаюсь в ответ. Мила тут же одергивает меня, а Рион, кашлем прочистив горло, продолжает:

– Я хотел сказать, что устал с дороги. Мне бы очень хотелось рассказать вам об отце и убедить в том, что этот чудесный человек, самый добрый из всех мне известных, достоин помощи. И если до рассвета у меня не выйдет, я уйду.

Мила сжимает губы, собираясь возразить, но я незаметно щипаю ее за локоть, призывая к терпению. Стоящая сбоку от нас Бажена не подает голоса, устав от споров. Миле ничего не остается, кроме как пойти на уступки. Она глубоко вздыхает, покачав головой, и говорит осипшим голосом:

– Я против, и ты это знаешь. – Сестра разочарованно качает головой. – Но вижу, что вас всех не смогу переубедить. Надеюсь, это не аукнется нам бедой.

– И что с ней не так? – спрашивает Рион, уклонившись от очередной замахнувшейся на него ветви. Он следует за мной, стараясь не отставать и не сбавлять шага. Я юрко спешу первой, прижимая крылья к телу, чтобы не цеплять ветви. Рион шипит, когда редкие прутья, которые я отодвигаю, с силой прилетают ему в лицо.

– С Милой все в порядке, – недовольно отвечаю я, с укором оглядываясь на спутника. – У людей всегда принято оскорблять чужих сестер или только у воров?

Условившись, что Рион отдохнет, наберется сил в дорогу и отбудет, я вызвалась проводить его к реке, напоить да набрать воды в путь.

– Я не вор и никого не оскорблял, – пожимает плечами Рион, не отставая. Я уверенно шагаю босыми стопами по протоптанной тропинке, двигаясь к реке. Он срывает яблоко с ближайшей ветки, с хрустом надкусывая его. – Понимаю, мне здесь не рады. Вот только будь ее воля, я бы уже мертвым валялся где-то под холмом.

Резко останавливаюсь на месте, и Рион, то смотревший под ноги, то ловящий ветки, чуть ли не врезается в меня. Вперив руки в бока, я оборачиваюсь к чужеземцу, нахмурившись и выпятив подбородок вперед:

– Тебе не кажется, что в твоем нынешнем положении дерзости не уместны? Ты хоть понимаешь, перед кем стоишь? – Еле сдерживаюсь, чтобы не добавить: «Таких, как я, боятся все». Впервые в жизни ощущаю, как неприятно сосет под ложечкой осознание собственных сил и превосходства. Никогда не хотела вызывать страх.

– Из летописей знаю, что вы не просто девушки. Вас трое: Сирин, Алконост и Гамаюн. Алконост заставляет людей бредить, а значит, твоя любезная сестричка – именно она. Выходит, ты или Гамаюн, предсказывающая будущее, или Сирин, единственная, кому под силу убить меня почти сразу. Ты либо убьешь меня, либо расскажешь, сколько у меня будет детей.

– Ты или безумен, – почти с презрением отвечаю я, искоса глядя на мужчину, – или попросту глуп.

Мне претит сама мысль о том, что, зная о нас столько, Рион все равно пожаловал в сад. Ума не хватило, так сумасбродство сделало свое дело: не просто за яблоком явился, но и шутки шутит.

– Или храбр, – вновь веселясь, добавляет Рион. И только когда я отворачиваюсь, продолжив путь, он решается добавить: – Или так отчаян, что искал последний способ помочь отцу.

Выйдя к реке, останавливаюсь и блаженно прикрываю глаза, шумно втянув носом влажный воздух. На берегу, у деревьев, я часто нахожу покой и одиночество, когда опускаю босые ступни в прохладную воду и наслаждаюсь тенью. Не открывая глаз, я шагаю вперед, а затем еще, по щиколотки оказываясь в неглубоком потоке – течение приятно ласкает кожу. Мягкое журчание успокаивает, унося тревогу, пока неприятный всасывающий звук не доносится до ушей. Искоса глядя на его источник, я вижу Риона, согнувшегося в три погибели и пьющего пригоршней из реки. Заметив мой небрежный прищуренный взгляд, он уточняет:

– Что-то не так?

Вместо ответа я хмыкаю, презрительно закатывая глаза. Выхожу из реки и направляюсь к одному из крупных камней, чтобы присесть. Корка высохшей глины на берегу покрывается влажными босыми следами.

– Набирай воду, я подожду здесь. Затем вернемся на опушку, отдохнешь и двинешься в путь, куда тебе нужно.

– В Златоград, – вдоволь напившись, уточняет Рион. Вытянув ноги, он откидывается на руки, лениво запрокидывая голову так, что редкие солнечные лучи целуют молодое лицо. – Столица Единого государства, если тебе любопытно.

– Не любопытно, – колко отвешиваю я, следя, как он вытирает подбородок рукавом рубахи. – Но тебя, видимо, это не волнует. Блаженна тишина, но твой рот не закрывается, а язык длинный и без костей.

– Большинству девушек это, как ни странно, по душе, – хмыкает он, и я, не удержавшись, морщусь беззлобной шутке. Невольно снова замечаю у него на щеке ту самую ямочку.

Задумавшись о том, что у сестер такой не отмечала, засматриваюсь слишком долго.

– Кажется, скоро вместо ямочки во мне дыра образуется – так внимательно разглядываешь.

Последняя капля терпения падает в переполненный чан. Срываюсь на ноги, подхожу вплотную и смотрю ему прямо в глаза. В тот же миг во мне вскипает готовая к расправе песня – тихая, но зловещая мелодия. Рион вздрагивает, поспешно поднимает руки, будто сдается:

– Спокойно, Птичка. Я пошутил. – Дерзкая усмешка сползает с его лица, и он отступает на пару шагов. Едва песня, не успев начаться, стихает, Рион выдыхает и произносит: – Сирин.

Я довольно улыбаюсь, радуясь, как в его глазах блеснул страх… и какая-то едва заметная искра восхищения. Нет, не убила бы – но напугала, как и хотела.

– Сирин, – одобрительно киваю. – Почему твой страх появился только сейчас, когда я почти запела? Разве змею боятся только тогда, когда она кусает?

– Со змеей все проще: ее повадки предсказуемы и, если вовремя заметишь, можно отступить. – Руки Риона наконец опускаются. На мгновение мне кажется, что ладонь его тянется к мечу, однако он снимает с пояса тисненую кожаную флягу. – Вы же с сестрами – дело другое. Идя сюда, я знал, что вы не просто нечисть, а значит, можно попробовать договориться.

– Страх тебе неведом. А меч – посредник в переговорах? – бросаю я ехидно.

Не отвечая прямо, Рион приседает на колено у самого берега и зачерпывает воду во флягу, которая до этого покоилась на поясе:

– Змея не станет выслушивать. А вы, хоть и необычны, не лишены разума и… чувств. – Как только фляга наполняется, Рион возвращает ее на пояс и поднимается с колена: – Хотя речи твои полны яда, пташка.

– Все люди такие, как ты? – не выдержав, любопытствую я. Какой был Лукиан – я уж позабыла, но ощущение, что совсем не такой.

– Красноречивые, с чувством юмора и природной красотой? – Рион подмигивает мне, и я уже жалею, что не запела еще там, на опушке. – Нет, только я.

Только он. Другие люди ведут себя иначе, выглядят иначе. От его самоуверенности я лишь вздыхаю, оседая обратно на землю.

День клонится к закату. Еще недолго мы сидим молча, пока Рион первым не нарушает тишину:

– А вы, стало быть, сад не покидаете?

Я качаю головой и досадливо закусываю губу. Не покидаем.

Рион пристально смотрит на меня, склоняя голову набок – светлые пряди падают ему на глаза.

– Тебе бы понравилось в Златограде. Я там бываю нечасто, живу больше у себя, в Велесовом княжестве, но все же… Это дивный город.

Пару мгновений я размышляю над словами Риона, а потом ровно, без прежней колкости спрашиваю:

– В библиотеке, где ты нашел летопись о нас, хранятся знания о многом? – Смотрю на Риона с вялым интересом. Забавно, но теперь я мало похожа на зловещую птицу-Сирин. Скорее – на смущенную молодым статным мужчиной девчонку. И от этого странно, но как же приятно…

В голове у меня стоит образ обширных залов и свитков, где могли содержаться ответы на сотни вопросов. Откуда эта мысль в моей голове?

– Поехали со мной в столицу! – вдруг выпаливает Рион, срываясь на полшага вперед – ближе ко мне. – Ты хочешь знать о мире, а я хочу… одно-единственное яблоко.

Я не успеваю ответить: он неожиданно опускается передо мной на колени, и я, задержав дыхание, смотрю в его лицо, совсем близко к моему.

– Дорогу покажу, проведу через все заставы… – запинается Рион. – Но взамен прошу лишь маленькую услугу: ты отдашь мне плод для отца. Разве ты не хотела бы спасти одну из сестер, если бы потребовалось?

На миг даже задумываюсь. Возможно, если бы на месте его отца была Мила или Бажена, я пошла бы на все. И вода, кажется, стихает, и краски лета вокруг меркнут, пока здравый смысл не возвращается: и думать о таком нечего.

– Существует естественный порядок, – говорю наконец, отвожу глаза в сторону. – Не нам решать, кому жить, а кому умирать. Только Боги это ведают.

– Да пропади они пропадом, эти Боги! – сокрушается Рион, вскакивает и, подобрав мелкий камушек с земли, швыряет его в воду. – Будь они милостивы, отец не гас бы от болезни. Мы не хуже Богов, чтобы решать что-то за них!

Ощущая, как разрастающаяся внутри пустота заполняет разум, я лишь молча наблюдаю за мечущимся по берегу Рионом, рассыпающимся в оскорблениях и проклятиях. Его сапоги слабо хлюпают в грязи близ самой воды. Не разбираю его слов, погрузившись в мысли о том, как поступила бы сама, будь на месте отца Риона одна из сестер. Точно так же. Справедливо. Рион не зря привел этот пример: он знал, что заденет меня за живое, и все же не учел, что помимо сестринской любви нас связывает долг.

– Что здесь за шум? – раздается позади голос Милы, и я оборачиваюсь, видя, как сестра опускается с небес. – Хоть ты и упрямая, Веста, но не дам человеку голос на тебя повышать!

Улыбка непроизвольно трогает мои губы. Рион, хмуро оглядев Милу, сжимает кулаки. Сестра же смотрит на него с нескрываемым презрением.

– Не пользуйся добротой моей сестрицы. – Мила приближается ко мне, кинув презрительный взгляд в сторону Риона. – Иначе не поздоровится. Не веришь мне – спроси Бажену, она предскажет три варианта твоей смерти.

– А о смерти моего отца расскажет? – вдруг серьезно спрашивает Рион.

Мои ладони холодеют оттого, какая надежда мелькает в зеленых глазах. Он надеется услышать, что Бажена может предсказать обратное.

– Беда в том, что Мила лишь запугивает тебя. На самом деле Бажена видит вещие сны, те всегда сбываются, но главное – правильно их истолковать, – подмечаю я и тут же слышу, как фыркает присевшая рядом сестра. Слабо пожимаю плечами.

– Ясно. – Понурив голову, Рион отворачивается к реке. Он нагибается и поднимает с земли маленький камушек. С силой Рион отправляет его в реку, словно вместе с ним выбрасывая скопившуюся внутри горечь. Я, поймав себя на жалости к нему, опускаю взгляд. Жалость – точно последнее, в чем Рион нуждается сейчас.

– Не кажется ли тебе, сестрица, что наш гость засиделся и только теряет тут время? – негромко уточняет Мила, поправляя подол.

– Мы не чудовища, – неожиданно громко отвечаю ей. – И раз не можем дать то единственное ценное для спасения его отца, что есть в саду, так пусть хоть сил наберется.

Пальцы Милы замирают, так и не разгладив платье до конца. Она смотрит на меня, сводит брови к переносице и совсем не скрывает недоумения.

– Мне не показалось? – Не дожидаясь ответа, Мила распаляется, на что я лишь пожимаю плечами. – Ты сочувствуешь человеку?

– Я не буду это обсуждать. – Упираюсь руками в колени, поддерживая голову ладонями. Растратив силы на препирания, пытаюсь вслушаться в шепот реки и ненадолго окунуться в уже забытое чувство спокойствия. Как же я его недооценивала раньше…

– Так не спорь! – ощетинившись восклицает Мила. – Правильно, не отвечай, сестра. Давай сочувствовать каждому встречному человеку, всех выслушивать и раздавать яблоки. Мы же именно для этого здесь, правда?

– Он всего лишь боится за жизнь отца, Мила. – Я закусываю губу, раздумывая над ответом. Понижаю голос, чтобы Рион не слышал, и продолжаю: – Не пойми меня неправильно, но после утреннего разговора о сне Бажены я задумалась о многом. Рион спросил меня, что было бы, будь на месте его отца одна из нас.

– И что ты ответила? – настороженно уточняет Мила.

– Ничего. – С моих губ срывается горький смешок. – Но я задумалась о том, живые ли мы вообще, чтобы умирать.

Мила замолкает. Наверняка задумавшись о моих словах, она опускает голову, принявшись разглядывать собственные ступни. Я не решаюсь спросить сестру, что она сказала бы, потому что еще не определилась, какой ответ не разбил бы мне сердце. Долг превыше всего.

Мила явно избегает моего взгляда, и я тоже отворачиваюсь. С удивлением гляжу на пустой берег.

– Какого Лешего?! – вздрагиваю, когда холод пробирает тело с головы до пят. С недоумением замечаю, что берег пуст: Рион куда-то исчез.

– Прошу. Этот меч не видел девичьей крови, и я не позволю этому случиться. – Стоя перед массивным, отнюдь не похожим на яблоню Древом, Рион вытягивает руки перед собой. Путь перед ним преграждает Бажена.

– В этом нет необходимости. Коль так сложилось – рви яблоко. – Голос Бажены ровный, спокойный. Хоть она и стоит на пути, но не выглядит как преграда, представляющая опасность.

– И все? Ты так просто отдашь его мне? – прищуривается Рион, недоверчиво глядя на Бажену. Не встретить совсем никакого сопротивления он не ожидал, ощущая себя теперь обманутым.

– Сорвав его, ты и до опушки добежать не успеешь, сестры прилетят раньше. А вот кто из них запоет и что с тобой будет – вопрос.

Бажена делает шаг в сторону, освобождая путь, и в ожидании дальнейших действий мужчины складывает руки на груди. Она кивает в сторону Древа, но Рион не решается сдвинуться с места, взвешивая все варианты. От былого озорного настроя не остается и следа, на его лицо опускается суровая тень.

– И все же я попытаюсь. – Рион делает шаг вперед. Осознавая, насколько Бажена права, он решает ускориться, вспоминает отца, утешая себя тем, что если и погибнет, то в попытке спасти его. Протянув руку к ближайшему плоду, свисающему с ветви, Рион замирает, услышав шорох нескольких крыльев в небе. Не успел.

Дальше все происходит слишком быстро: ладонь Риона холодеет, он осознает, что это, возможно, последние мгновения его жизни, как вдруг плод, мерцая жизнью, падает с ветви в его раскрытую руку. Сбоку удивленно, с шумом втягивает воздух Бажена, а сзади Риона обдает порыв ветра. Последнее, что он слышит перед тем, как потерять сознание, – голос Милы за спиной и Бажену, молящую сестру остановиться.

Глава 3

Из летописей:

Птица Гамаюн – вещая крылатая дева. Ее дар – сны и видения, в которых открывается будущее, но смысл их не всегда ясен даже ей самой. В ее присутствии древние письмена оживают, раскрывая скрытые истины и глубинные знания. Ее голос – шепот пророчеств, что ведут избранных сквозь тьму и заблуждения.

Рион морщится от головной боли, которая наверняка пульсирует в висках. Тяжело открыв глаза, он часто моргает, пытаясь привыкнуть к полумраку. Темные как агат пряди моих волос, опустившиеся перед его лицом, шевелятся от прерывистого дыхания, и лишь тогда Рион понимает, что его голова покоится на чьих-то коленях.

В груди застывает дыхание, когда в его глазах наконец вижу узнавание. Мила и Бажена между тем не унимаются:

– Это невозможно…

– Такого не случалось никогда.

– Что нам теперь делать?

– Боги сами выбрали его, иначе и быть не может.

– Очнулся? – в обход сестер шепчу я, внимательно вглядываясь в его побледневшее лицо. Рион молча касается виска, словно пытаясь поймать исчезающие воспоминания, и выпрямляется. Мир вокруг, видимо, для него все еще плывет.

– Выспался? – язвительно интересуется Мила, сверля его недовольным взглядом. – Я предлагала окатить тебя водой, но никто не поддержал.

Разговор вновь идет по кругу – спор, подкрепленный колкими замечаниями, накаляет обстановку. Не желая в нем участвовать, Рион оглядывается. Мы оттащили его на поляну подальше от Древа, туда, где тени сада сгущаются в плотный темный занавес. Ночь постепенно окутывает все вокруг, и только в руках Бажены мерцает золотым светом плод.

– Итак, – Рион переводит взгляд с яблока в руках Бажены на меня, упорно стараясь не замечать Милу, – я жив и в сознании. Значит ли это, что меня помиловали? Я могу забрать яблоко и уйти?

Он точно ожидает очередной ссоры, готовится к обороне, но мы молчим. Напряжение в воздухе понемногу начинает гаснуть.

– Да, ты жив, – говорю тихо и почти устало. – Но яблоко… О нем мы еще поговорим.

Бажена осторожно отдает мне плод. Взгляд Милы цепко впивается в яблоко.

– Мы не можем просто так отпустить тебя, – продолжаю я. – Ты должен объяснить, как это произошло. Еще ни одно яблоко само по себе не падало с Древа. Что ты сделал?

Рион снова касается висков и пытается соединить разрозненные картины недавних событий. Его мысли определенно еще путаются, голова гудит, как после тяжелого удара, а последние события обволакивает плотная пелена.

– Что я сделал? – переспросил Рион. – Я попытался сорвать яблоко, но оно само упало мне в руку. И дальше… тьма.

Мила, довольная собой, презрительно фыркает, но я смотрю на нее предостерегающе.

– Ты не понимаешь, что это означает, Рион. И мы не понимаем, – признаюсь я. – Чтобы плод сам упал в руки смертного – событие невиданное и… новое.

– Новое, – повторяет он, осмысливая ситуацию. – Я не уговаривал вашу святую яблоню отдавать мне плоды.

– Священное Древо, – сквозь зубы поправляет Мила. – Все это кажется мне несчастной ошибкой.

– Мила, – мягко одергиваю, передавая сестре яблоко. Та прижимает его к груди, словно младенца. – Ты как никто уважаешь наш долг. Так если уж Древо даровало плод этому человеку, может, хоть выслушаем, что он скажет?

– Ты вправду веришь ему?!

– Я тоже верю, – вмешивается Бажена. – Будь он так опасен, как мы думаем, я бы увидела его во сне раньше, чем он ступил на границу сада. Как это было с Лукианом.

– Ты видела сон, но не знала, что Лукиан придет, – перебивает ее Мила. Раздражение в голосе едва скрывает боль, которую она так долго носила в себе. – Твой дар как полезен, так и неточен, Бажена.

– И все же очевидно, – продолжает Бажена, которую, кажется, совершенно не задел выпад сестры, – что злых помыслов у Риона нет. А Древо, даровав ему яблоко, это доказало.

Рион переводит на меня тревожный взгляд, а я тем временем погружаюсь в собственные сомнения. Как бы Мила ни сопротивлялась, было очевидно, что Древо признало Риона достойным того, чтобы отдать плод, но это противоречило тому, как рьяно мы охраняли сад и его дары.