Райские птицы

– Бажена? – тихо зову я, стараясь вернуть себя к реальности. – Отложи предубеждения. Скажи, что чувствуешь?

Пока Бажена размышляет, я пытаюсь подавить вихрь мыслей, которые крутятся вокруг Риона: отчего-то мое сердце шепчет, что в нем скрывается нечто большее, чем простая добродетель. Но я привыкла гнать от себя подобные мысли. Яблоко не может достаться злому сердцу… И все же страх шевелится во мне нехорошей тенью: а вдруг может?

– Думаю, – наконец произносит Бажена, глядя Риону в глаза, – что мы не вправе оспаривать волю Древа.

Мила, с трудом сдерживавшая гнев, все-таки взрывается:

– Слова Бажены разумны, да только он – человек! Разве мы не потому храним сад, чтоб оберегать плоды от их же рук? Он может казаться мудрым и даже благородным, но кто сказал, что он искренен? Я не могу доверять человеку!

– «Человек» да «человек»! – не выдержав, восклицаю я. – Что ты заладила! Неужели не ясно? Как бы мы ни спорили, это не отменяет факта – Древо выбрало его. И ты, Мила, должна понимать это лучше нас всех, но обида на Лукиана так застилает тебе глаза, что ты отказываешься понимать очевидное! Мы ничего не решаем. Древо решило, и ни ты, ни я, ни Бажена не вправе оспаривать его выбор!

Слова мои ложатся жгучими искрами в тишину. Они несут в себе правду – жестокую, но неизбежную. Мила смотрит на меня, и на мгновение ее решимость дает трещину, но упрямство все равно берет верх. Воздух кажется гулко-негнущимся, и я глубоко вздыхаю с надеждой успокоиться.

Переведя взгляд на Риона, я думаю, что даже буду скучать: так живо в саду не было никогда. Он сядет на коня и уедет в Златоград, домой, а я так и останусь здесь. В голове всплывает мысль о библиотеке, где Рион нашел информацию о трех загадочных птицах. Должно быть, библиотека полна древних летописей и книг. Сколько еще в мире нечисти, о которой пишут люди?

Прокручивая мысль снова и снова, вздрагиваю от прорезавшей разум идеи.

– Я пойду с ним. И смогу убедиться в том, что яблоко точно попадет в руки его отца.

Сестры застывают как громом пораженные. Бажена, обычно спокойная и невозмутимая, прижимает ладони к груди, будто бы пытаясь удержать сердце, которое готово выпрыгнуть. Мир, в котором мы жили всю жизнь, для них внезапно пошатнулся.

Мгновения спустя смех Милы разносится по поляне.

– Ты не можешь, – уверенно произносит Мила, заходясь хохотом. – Это глупо, сумасбродно и…

– И совершенно не так, как мы привыкли, – заканчиваю ее фразу. Я смотрю прямо на Милу, пока взгляд той мечется между нами, а недоверчивая улыбка сходит с лица. Мила сжимает губы в тонкую линию, не скрывая раздражения:

– Ты спятила, Веста. Оставить безнаказанным и выйти из сада с ним? Проводить его за ручку? Вместо того, чтобы отвадить и забыть, как страшный сон, ты предлагаешь это?!

Я встаю, и мое белое платье не сразу расправляется, обнажая щиколотки. Быстрым шагом подхожу к Миле, наклоняюсь и шепчу ей на ухо так, чтобы услышала только она:

– Не глупи и доверься мне. Я все равно сделаю что задумала, разрешения не жду.

Миле нечего возразить. Бажена и Рион, не расслышавшие моих слов, настороженно наблюдают. Поворачиваюсь к ним и с нетерпением сообщаю:

– Я пойду с тобой, Рион. Отправлюсь в Златоград и прослежу, чтобы ты действительно одарил яблоком умирающего отца, а не половину княжества.

Рион поднимает брови.

– Ты серьезно? – удивленно спрашивает он, вскидывая брови. Но, увидев мое решительное лицо, вздыхает и покорно кивает. – Это опасно… Люди не готовы встретить крылатую деву без страха и злобы. Придется ехать лесными тропами, в основном ночью. Я не собираюсь рисковать собой больше, чем это необходимо.

– Меня это устраивает, – коротко отвечаю я.

Мы замолкаем. В гнетущей тишине Мила почти обреченно прижимает яблоко к груди и, немного погодя, протягивает его мне. Единственный источник света на поляне – идеальный по форме плод.

– Возьми, – говорит Мила тихо, и голос ее дрожит.

Приняв плод из рук сестры, на несколько мгновений я задерживаюсь на ее ладонях. Пальцы Милы холодные, влажные. Встретившись взглядом с ней, я ободряюще улыбаюсь. Та не спешит улыбнуться в ответ, так и не поняв моих истинных намерений.

– Я подожду у окраины, – подает голос Рион, поднимаясь на ноги. Он хватается за ближайшую ветвь, чтобы удержать равновесие.

Пошатываясь, странник покидает поляну, и перед уходом его взгляд, полный странного смешения чувств, задерживается на мне дольше, чем на остальных. У меня же почему-то спирает дыхание.

Лишь когда его шаги стихают, Мила оборачивается ко мне:

– И что ты задумала?!

В нетерпении Бажена поднимается и быстрым шагом подходит к нам, желая послушать. Я оттягиваю мгновение ответа, обводя глазами сад, который скоро покину.

– Подумай сама. – Я растягиваю губы в самодовольной улыбке. Успев продумать ложь, выдаю ее сестрам: – Узнал Рион – узнают и остальные, толпами сюда повалят. Он не обязан показывать мне эти записи, но я что-нибудь придумаю. Узнаю, где библиотека, и посмотрю, что там еще сохранилось. Коль захотят выгнать – попрощаются с жизнями.

Мила сжимает кулаки и сурово молчит. Взвешивает.

– А что насчет яблока? – уточняет Бажена. Я сразу понимаю, о чем речь. Молодильные яблоки обладают секретом, который знаем лишь мы, и никакие легенды об этом не слагают. Коль яблоко надкусит тот, кому оно не предназначалось, или вкусит его из рук, которые плод не срывали, оно обернется ядом. – Ты ведь действительно проследишь, что Рион накормит им только отца? Конечно, он горько поплатится, если поступит иначе, но…

– …но молодильное яблоко бесценно. И раздавать его дольки всем вокруг будет кощунством, – завершает Мила. Я снова улыбаюсь, вот только на сей раз искренне, счастливо: мне любо видеть, как мы подхватываем мысли друг друга, даже в момент разлада оставаясь одним целым.

– Я прослежу, чтобы его вкусил только отец Риона, – коротко киваю и, найдя ладони сестер, переплетаю с ними пальцы. – Если тот ослушается, дорого заплатит.

– С тобой все будет хорошо? – тихо уточняет Мила, сильнее сжимая мою ладонь.

– Все будет хорошо, обещаю.

В небе сияют звезды и висит огромная, полная луна.

Когда я выхожу к опушке, Рион тренируется. Пытаясь вернуть себе бодрость, он несколько раз невысоко подпрыгивает. Его взгляд устремлен вперед, как будто перед ним находится невидимый враг. Мышцы напрягаются, спина выпрямляется, а кулаки сжимаются, готовые к бою. Он делает шаг вперед, и рука его молнией взмывает в воздух. Раз за разом кулаки с силой разрывают пространство. Каждый удар отточен, каждый взмах руки совершенен. Веки полуопущены, и Рион будто видит того, кто стоит напротив: врага, безликого и бесплотного, но от этого не менее опасного. Рион движется легко, плавно, его тело словно по нотам исполняет забытую песню сражений. Порывы воздуха – его единственный противник.

Тихо приближаясь, я прячусь за широким стволом дерева и наблюдаю за Рионом. Сначала зрелище кажется забавным – каждый его удар, каждый поворот руки против невидимого противника. Однако, когда взглядом скольжу по мужскому очертанию, вижу, как под прилипшей от пота рубашкой проступают напряженные мышцы. В сердце просыпаются любопытство и удивление, прерывающие первоначальное веселье.

Невольно заглядываюсь. Рион оступается и на мгновение теряет равновесие, но, забавно балансируя, упасть себе не позволяет. Не удержавшись, тихо смеюсь, и только тогда Рион меня замечает.

– Давно в тени прячешься? – Грудь Риона вздымается от сбитого дыхания, а голос отдает хрипотцой. Сглотнув, я ощущаю, как щеки загораются, и отвечаю, покидая убежище:

– Не так долго, чтобы успеть понять, хорош ли ты в бою.

Когда выхожу из укрытия, Рион замирает и задерживает взгляд на крыльях, которые, должно быть, в свете луны кажутся белее, чем они есть, блестящим сиянием обрамляя мою фигуру.

– Думаю, какой-нибудь княжеский дружинник сейчас бы лихо меня одолел, – криво улыбается Рион, гордо приподнимая подбородок. – Но дай мне десять часов сна, и я постараюсь убедить тебя, что со мной лучше не шутить.

– С тобой всяко лучше не шутить, – слышится голос Милы. С опозданием, но на опушке появляется и Бажена, держа в руках маленькую корзинку. В плетенке уже мирно покоится молодильное яблочко. – Не то уши завянут.

На удивление, губы Милы дергаются в улыбке, хоть и ненадолго.

– Впервые соглашусь. – Рион тоже замечает эту короткую, но искреннюю улыбку, и лицо его озаряется в ответ. – Если я не уложу противника на лопатки в кулачном бою, догоню его с мечом. Если и меч его не ранит – в словесной перепалке я точно возьму верх.

Не обронившая ни слова Бажена прыскает в кулак от смеха.

– Верно, – насмешливо отвечает Мила. – От твоих шуточек действительно хочется поскорее скончаться и спрятаться в земле.

За Баженой усмехаюсь и я, не удержавшись. Сестры точно отдаляли момент разлуки, но тянуть вечность невозможно.

– Пора прощаться. – Теперь я улыбаюсь. Но иначе – грустно. Замечаю, как Бажена то и дело меняет положение корзинки, сначала прижимает ее к груди, потом опускает вниз, словно не может решить, как лучше ее держать, и говорит:

– В ней будет удобнее яблоко нести.

– Вообще-то, у меня есть седельная сумка, – замечает Рион. Встретив три раздраженных взгляда разом, он поднимает руки вверх. – Ладно-ладно, меня никто не спрашивал.

Бажена протягивает мне лукошко дрожащими руками. Задерживаю благодарный взгляд на сестре, не в силах подобрать слов: прощаться мы не умеем. Не приходилось.

Рион понимающе отворачивается. Мы собираемся в маленький плотный круг, соприкасаясь крыльями. Кладу руку на правое плечо Милы, в то время как ее ладонь ложится на плечо Бажены. Ласковые сестринские руки обвивают меня с двух сторон, белоснежными крыльями скрывая от мира.

Воздух спирает в груди от волнения. Слезы предстоящей разлуки предательски щиплют глаза, парой капель падая под ноги.

– Ты обещаешь вернуться? – спрашивает Мила.

– Я клянусь тебе, – одними губами произношу я, делая пару шагов назад. – А если не сдержу клятву, значит, такова была злая Недоля[5]. Но до последнего вздоха я буду стремиться воротиться – поклянусь на земле, что возвращусь. Или кровью могу поклясться, да чем угодно, лишь бы вам спокойно было.

Слезы выступают на глазах Бажены, уповающей на Долю, – не могут боги по-иному распорядиться со мной. Порой становясь невольной свидетельницей наших судеб, Бажена знает, что изменить их нельзя. Доля дается от самого появления на свет и до конца дней.

– Говори что хочешь, – предостерегает Мила. – Но я клянусь: если не вернешься в срок – пойду за тобой. Засим не буду клясться ждать тебя, чтобы Матушке[6] не быть обязанной.

– Но о времени очень кстати. – Обычно звонкий, но сейчас тихий, как ветер, голос Бажены поникает. Опущенные плечи часто приподнимаются от взволнованного учащенного дыхания, когда наш круг рук расплетается. Бажена перебивает меня, не давая нарушить клятву Милы: та была важна на случай, если все-таки случится беда. – Какие они, человек, эти сроки?

– Три-четыре ночи верхом до столицы. Потом день-два, чтобы спасти отца, и еще столько же на обратный путь. Выходит, дней девять-десять, – отвечает Рион, все так же не оборачиваясь. Нервное постукивание ногой по земле выдает волнение. – В компании вашей сестры и речи быть не может о постоялом дворе: шокируем местных и нарвемся на костер. Обойдемся ночевками в лесу в компании друг друга.

Недовольно хмыкаю, на что Рион, повернув голову вполоборота, подмигивает.

– Предупрежу сразу: если захочешь сестру пленить, то знай, – подает сдавленный, но уверенный голос Мила, – у ворот твоего дома появится птица Алконост и запоет отнюдь не радостные песни. Ты сойдешь с ума, если услышишь, как я пою в гневе.

Рион кивает без привычной дерзости. В его движениях сквозит спокойная решимость, хотя напряжение выдает рука, крепко сжимающая рукоять меча на поясе. Но несмотря на все это, в воздухе нет ощущения угрозы, и это успокаивает. Отчего-то я ему доверяю.

– Ни к чему мне пленить ее. Я хочу лишь спасти отца.

– Я не сильна в угрозах, – слышится ледяной тон Бажены. – Однако, если Веста не вернется через тринадцать дней, я без труда предскажу твою смерть.

Мила и Бажена берутся за руки, замерев на месте, и провожают меня взглядом. Последний раз смотрю на них, запечатывая в памяти образ, а после с рьяно бьющимся сердцем отворачиваюсь к холмам.

Проглотив все выпущенные в него угрозы, Рион кивает Бажене, подарив на прощание благодарную улыбку, и подмигивает Миле. Вдохнув напоенный благоуханием яблок воздух, человек решительно шагает вперед, к спуску с холма, и я следую за ним.

Я покидаю сад. И лишь ночной воздух знает, что в глубине души я сама не уверена в правильности этого пути.

Косясь на Риона, я бегу за ним босиком, пытаясь поспевать за размашистым шагом мужчины, что более чем на голову выше меня. Яблоневый сад остается позади, и я лишь однажды оборачиваюсь, видя вдалеке силуэты сестер, прежде чем спешно спускаюсь к подножию холма. Здесь, за садом, воздух кажется иным – живым, наполненным невиданными звуками и ароматом едва ощутимой свободы. У меня по коже пробегают мурашки: это ли не тот мир, о котором я грезила?

Замедлившись, я останавливаюсь, вдыхая чуждый запах ночного ветра. Рион, успев отойти вперед, замечает мое отсутствие и оглядывается.

– Только не говори, что устала? – взмаливается он.

– Сад закончился, – завороженно произношу я. Чувствую это всей кожей, как невидимая преграда, скрывавшая нас в чарующем коконе сада, вдруг исчезла. Воздух стал другим – более плотным, живым, насыщенным тысячами мелодий, которые я не слышала раньше. – Мы спустились с холма.

– Как ты поняла? – Темные брови сходятся на переносице. Рион оглядывается по сторонам и прислушивается, желая понять то же самое, но так и не находит ничего.

– В саду нет животных или насекомых, мы слышим только ветер, шорохи и журчание реки. – Опускаю взгляд, вдруг ощущая себя неловко, словно не имею права на такое человеческое признание, будучи сильным, властным существом: – А сейчас я слышу сверчков.

– Вот как, – почесывая затылок, подытоживает Рион. – Тогда, думаю, миг нас не слишком задержит.

Странное, непонятное чувство благодарности трогает мое сердце. Прикрываю глаза и прислушиваюсь: насекомые стрекочут, ласковый летний ветерок колышет траву, где-то вдалеке чирикает птица и ржет лошадь.

Погодите. Что? Распахиваю глаза, не веря ушам.

– Мне показалось, или я слышала коня? Дикие животные не подходят к саду никогда. Ни разу не забредали.

– Чернокрыл будет польщен, конечно, но он отнюдь не дикий. – Рион озирается по сторонам в поисках животного. Он ухмыляется, наконец найдя источник шума, и указывает на пригорок. – Это мой конь. Должно быть, сбежал с опушки, где мы и встретились.

– Я бы на его месте тоже оставила тебя тут и сбежала, – бросаю я в полушутку, стараясь скрыть вспыхнувшую тревогу. Мне не хочется казаться слабой, поддавшейся страху: из нас двоих смертельный дар принадлежит мне, он должен вселять в меня уверенность и силу. И все-таки неожиданно громкое ржание из темноты заставляет вздрогнуть.

– Чернокрыл! – Навстречу Риону трусит рысцой могучий, чернее самой ночи конь, и даже земля, кажется, содрогается под его копытами. Мгновением раньше я считала себя храброй, способной встретить любую опасность лицом к лицу, но сейчас, перед огромных размеров конем, моя уверенность дает трещину. Стоит коню приблизиться, как я невольно делаю шаг назад и моя голова будто сама собой вжимается в плечи. На животном, чья лощеная шерсть блестит в лунном свете, красуется обмундирование из темной кожи, украшенной тонкими серебряными заклепками и изящными узорами. Седло, обтянутое бархатом, мягко переливается во мраке ночи.

– Ну, привет, красавец, – выдавливаю я, стараясь говорить без дрожи. Конь тяжело фыркает, взглянув на меня глубокими, как бездонные омуты, глазами.

– Эй, дружище! – Рион обнимает могучую, жилистую шею Чернокрыла. – Прости, что оставил тебя.

Мощные мохнатые копыта Чернокрыла нетерпеливо топчутся на месте. Так и не решившись подойти ближе, спрашиваю:

– Почему Чернокрыл? Не вижу у него ни одного крыла.

– Скачет, будто их у него не меньше четырех. – Рион усмехается, проверяя седельные ремни. Поймав мой растерянный взгляд, насмешливо добавляет: – Если хочешь ехать со мной, садись сзади.

– Ты ведь шутишь?

– Шучу, – сразу же признается Рион. – Надеялся понежиться в объятиях крылатой девы.

Фыркаю и закатываю глаза. Ближайшие десять дней этот человек будет сопровождать меня всюду – придется потерпеть людскую дерзость.

Взмахнув крыльями, я отталкиваюсь и взмываю над землей. Сколько я помню, в саду мы могли летать лишь низко, чтобы не заметил случайный странник. Но теперь все иначе. Небо раскидывается надо мной, зовущее и неизведанное. Неужели настал момент, когда я могу расправить крылья во всю длину и взлететь настолько высоко, насколько достает небо?

– Ближайшая деревня в тридцати верстах, но мы объедем ее и остановимся в лесу близ следующей, – кричит Рион снизу. – Лети выше, если поселение появится на горизонте. И не отставай, Птичка.

Рион встряхивает повод, натягивая узду, и Чернокрыл, вздыбившись, срывается с места. Несколько мгновений наблюдаю за удаляющимся всадником, чьи волосы светлым пятном мелькают в ночи, а затем стремительно пускаюсь вслед. Рион не лгал: Чернокрыл действительно быстр, он мчится вперед, словно соревнуясь со мной. Набирая скорость полета, я раскидываю руки в стороны. Ветер играет в волосах, путается в перьях, развевает подол платья. Я блаженно прикрываю глаза и отдаюсь ощущениям: теперь точно знаю, что значит «свобода».

Мой восторженный, полный счастья смех разносится в небе, и Рион, скачущий верхом, поднимает глаза к выси. Покачнувшись в седле, он натягивает поводья и вынужденно вновь смотрит перед собой, а я запоминаю мимолетный, полный восторга мужской взгляд.

Путь выходит длинный – от зари до зари.

– Углубимся в лес и заночуем, – говорит Рион, когда я тихо приземляюсь рядом с конем. – Утром схожу в деревню за хлебом и молоком, а тебе, надеюсь, моя еда не придется поперек горла?

Небо еще затянуто тьмой, но первые птичьи голоса уже начинают разноситься по округе, предвещая скорый рассвет. Раскидистый лес простирается впереди густой, черной чащей, и эта непроглядная тьма вызывает во мне легкий страх. Я привыкла к густому саду, где каждое дерево было знакомым, но здесь, в лесных дебрях, все иначе. Среди деревьев может скрываться нечто страшнее, быстрее и опаснее меня самой.

– В пище я не нуждаюсь, – отвечаю на странный вопрос. Но это чистая правда, мы с сестрами не едим – позволяем себе лишь глоток воды из реки и кусочек молодильного яблока время от времени, разделяя один плод между собой. Такая трапеза для нас с сестрами сродни таинству, что разбавляет наше обычное течение жизни, придавая красок. Вкушая волшебный плод, мы не знаем голода, болезней, не знаем боли от ран и порезов, а что важнее – помним вкус.

– Ладно. – Рион пожимает плечами. Он спешивается, притаптывая сапогами разросшийся репейник, и треплет высокую холку Чернокрыла. – Пойдем, нужно найти место для ночлега.

Мы входим под своды ночного леса, и я краем глаза замечаю, как плотная тень ветвей поглощает нас. Здесь все незнакомо, но уже нет в груди прежнего страха – лишь дрожь предвкушения. Я вырвалась из сада.

Глава 4

Из летописей:

Ирий – таинственный холм, затерянный в чертогах Белогорского княжества. Говорят, что там раскинулся волшебный сад, скрытый от людских глаз, где в вечной тиши растет Древо с молодильными яблоками. Его плоды, по преданиям, даруют молодость и силу, но лишь тем, кто сможет обойти смертельно опасных крылатых стражниц.

Мгновение спустя копье с оглушительной скоростью пронзает женскую грудь.

– Веста! – Время замедляется. Мила мчится к сестре, которая камнем падает вниз, на окровавленное поле боя. Как же далеко! Крылья налились свинцом, окостенели, и каждый взмах дается Миле с трудом. Все вокруг сливается в одну кроваво-грязную пелену сражения, застилая глаза слезной дымкой. – Веста, нет!

Женское тело с силой ударяется о землю. Воины, ведущие бой рядом, отшатываются. Они не спешат праздновать победу или сетовать на поражение – каждый из них охвачен страхом. Одни боятся неизвестности, что грядет за смертью крылатой девы, другие – гнева ее живых сестер.

Мила находит сестру на земле, словно драгоценный жемчуг, теряющий свою белизну в грязи беспощадного боя. Она жестко приземляется, сразу падая на колени у тела Весты, пронзенного длинным вражеским копьем. Волны боли и отчаяния накатывают на Милу. Вражеским? Человеческим. На этом поле боя у Милы есть лишь один враг – человек.

Тусклый свет костра мерцает на поляне, куда Рион разложил хворост и сухие ветки. Я сижу на невысоком, рябоватом пне, уставившись на пляшущие языки пламени. Не припомню, когда я в последний раз видела живой огонь: в саду не было нужды разводить костры. Покоцанный меч и седло с дорожным узлом лежат чуть поодаль, Чернокрыл темной громадой маячит у сосны. В воздухе пахнет дымом да сыроватым лесом.

– Поспи, – негромко произносит Рион, распластавшись на траве после нескольких часов верхом. – Отдохнем, а к ночи пойдем через дебри, чтобы не попасться людям на глаза.

Я и сама понимаю, что пора, но молчу, глядя, как от пламени ввысь уносятся искры. Во мне теснятся мысли и о саде, и о сестрах, и о том, куда приведет меня эта дорога.

– Значит, не доверяешь? – произносит Рион, заметив, что спать при нем я совсем не тороплюсь.

– А с чего мне доверять тебе, Иларион?

– Просто Рион, – отвечает он, поднимаясь с места и направившись к седлу. – Но мне казалось, что, раз уж ты не собираешься меня убивать, я могу тебе довериться. И ты мне тоже.

– Непростая у тебя цепочка умозаключений, «просто Рион». – Я склоняю голову набок, скрестив руки на груди. – Ты мне доверяешь лишь потому, что я не отправила тебя в Навь, а я должна доверять тебе за то, что ты доверился мне?

– Но ведь первый шаг сделала ты, – он усмехается, не сводя взгляда с моих крыльев, – когда подарила мне жизнь.

Откидываюсь назад, опираясь на ладони, и осматриваю его. Рион вытягивает из мешка простое покрывало и стелет на землю, готовясь к ночлегу.

– Упрямишься… А вот я могу предложить жест щедрой души, – добавляет он.

– Охотно послушаю, – цокаю я.

– Возьми мой меч, взлети да вонзи подальше в ствол дерева, чтобы я не смог залезть и достать его бесшумно. Пока ты спишь, я останусь безоружен. Что скажешь?

Я кривлю губы, раздумывая: для меня нет особой нужды в таких ухищрениях – у меня есть крылья да голос, достаточный, чтобы оборвать чью-то жизнь. Но и отдохнуть надо. Я впервые так долго находилась в полете, и крылья затекли, ломят. Мысль о том, что завтра придется идти пешком не меньшее расстояние, не добавляет легкости. Но, с другой стороны, что мешает безоружному Риону просто задушить меня во сне?

– Согласна, – выпаливаю я, хотя решение еще не принято окончательно. – Но пообещай, что не придушишь меня во сне. Не попытаешься украсть яблоко. Пообещай как человек.

Рион усмехается, но тут же встает и, заметно усталый, все же выпрямляет спину. Тени залегают у него под глазами, тревожа память об отце. Он протягивает свой клинок, украшенный зеленоватым камнем на рукояти:

– Клянусь как человек птице не покуситься на твою жизнь, – отвечает он, протягивая искусно выкованный меч. – Никакого воровства. От начала и до конца нашего славного путешествия я не причиню тебе зла и защищу от тех, кто попытается это сделать.

Сердце, что билось размеренно, вдруг пропускает удар. О последнем я не просила. Смотрю прямо в его глаза и вижу, что они не просто зеленые – они глубокие и блестящие, как камень на рукояти. Его лицо уже не кажется таким серьезным, да и сам он не так холоден, каким был сначала: Рион отворяет для меня свою внутреннюю броню. Но ответить тем же я не могу.

– Я принимаю твою клятву, – шепчу я. Ладонью скольжу по рукояти меча, касаясь пальцев Риона. Он отпускает меч, и его тяжесть давит мне на руку. Рион отступает на несколько шагов, давая мне возможность взлететь. Поднимаюсь в воздух с усилием, крылья дважды взмахивают, порождая мощный порыв ветра. Пламя костра едва не гаснет. На узкой поляне трудно расправить крылья, но мне все-таки удается взлететь. Замечаю высокую сосну, под которой привязан Чернокрыл, и с усилием вонзаю меч в ствол. Подобраться к нему будет нелегко.

– Ну что? Теплеет тебе в жилах от доверия? – прикрикивает мне снизу Рион, распластавшись на своем покрывале. Недовольным ржанием ему вторит Чернокрыл, который, по всей видимости, пытается поспать.