Империя добра

– Спешите на занятия, Котова?

– Ага, у первого курса же никаких крутых генералов не преподает, чтобы и нам занятия отменяли, – она повела плечами.

Казалось, нужно что-то сказать, но слов не находилось.

– Ладно, я побежала! – Регина весело махнула рукой, не дожидаясь ответа, рванула по коридору.

Регина не боялась бегать по коридорам. Её не смущали знатные гости. Когда она практически достигла лестницы, Дмитрий всё же окликнул её:

– Я не отпустил своего водителя, если хотите, можете взять мой экипаж.

– Не, спасибо, – отозвалась она. – Я привыкаю к шинели!

И, не давая каких-либо объяснений этому высказыванию, сбежала по лестнице. Регина просто не могла не нравиться человеку, хоть немного узнавшему её. Дмитрий встряхнул головой, пытаясь избавиться от навязчивой мысли, и вошёл в гостиную.

Стоило молодым людям расположиться за специально поставленным для занятий столом, как в кабинет ворвался совершенно обескураженный Алешка.

– Александр Павлович! Вас срочно просят во Дворец!

Алек удивлённо поднял взгляд на секретаря:

– Зачем? – не будь в комнате Благовещенского, наверняка бы уточнил, где он уже успел накосячить.

– Заседание Совета! По вопросу Университетской забастовки! – Неужели Алешка дожил до того дня, когда его работа и в самом деле стала важной?

– И насколько срочно нужно быть? – Алек постарался спросить это с видом человека, которому не впервой идти на совещание Совета.

– Через час! Я уже распорядился достать ваш парадный мундир! – гордо рапортовал он.

Только после этого Алек соизволил обратить внимание на Благовещенского:

– Прости, очевидно, нам придётся перенести нашу работу над проектом… – цесаревич изобразил некоторое раздражение, будто все эти важные государственные дела успели изрядно поднадоесть.

– Не бери в голову. Если думаешь, что это ненадолго, я могу поработать здесь без тебя, потом вместе пообедаем и продолжим наш проект.

Впервые Благовещенский и в самом деле обрадовался так называемой дружбе с наследником. Неужели его ставка на Александра сыграет?

Алек задумался над предложением и решил его принять. Если отец не скажет ничего секретного, ему бы очень хотелось, чтобы как можно больше людей узнали подробности участия Алека в собрании Совета.

– Одному Богу известно, сколь долго это будет длиться, но если тебя устроит такой вариант, то, разумеется, оставайся!

***

Павел Федорович закрыл доклад и внимательно посмотрел на Носова, будто ждал от того каких-либо разъяснений. Секретарь помедлил и, как водится, сделал то, чего от него ждали:

– Мягкой силой решить проблему не выходит, и поэтому…

– И поэтому ты хочешь принести в качестве кровавой жертвы Алека? – перебил император.

– Нет. Но какой следующий шаг? Призвать гвардию?

– Как ты, Сергей Григорьевич, верно подметил, мягкая сила не помогает. Верно говорили политики XX столетия: все беды от ученой молодежи. Эти юнцы, жизни не познав, решают дела Отечества вершить! – Павел Федорович недовольно хлопнул ладонью по столу.

– Правда ваша, государь, – Носов имел обыкновение соглашаться с мыслями повелителя. – На долю детей наших бед не выпало – вот они и бесятся… А всё же, молодость. Не мечтали ли вы в университетские годы свободы всеобщей добиться?

– Я тебя умоляю! – Император встал из-за стола. – Они не свободы добиваются, а прогуливать учебу хотят. Это так в духе нашего времени – парализовать работу огромного института ради того, чтобы не ходить на занятия…

– Ну, а между тем мы, мужи ученые, ничего с ними поделать не можем…

– Как так вышло? – с усмешкой спросил Павел Федорович. – Нет, ситуация, безусловно, ужасная, но, Сергей Григорьевич, как мы до этого дошли?

Он приоткрыл плотные шторы и посмотрел в сторону Невы – туда, где виднелось здание Двенадцати коллегий.

– Как? Неужто я столь неумело правил, что никакого рычага давления не имею? Тянется ведь это не первый месяц. Стой! – он не дал Носову вставить своего мнения. – Не говори, я и сам всё понимаю: это дети самых влиятельных людей империи. Но выходит, их такими воспитали? В таком случае и впрямь дела наши плохи…

– Поэтому я и пришел к вам с новым планом! – наконец смог вклиниться Сергей Григорьевич.

– Что уж… Выкладывай! – Павлу Федоровичу почудилось, точно он в каком-то кошмарном сне. Нет, не кошмарном – абсурдном.

– Новую кровь новой же заливать нужно, – он доверительно наклонил голову вперёд.

– Всё же рассматриваешь варианты с жертвоприношением? – неуместно усмехнулся император.

– Государь, выслушайте. Пусть юный наследник восстанием займётся. Он сам своего рода студент, курсант. Мы с вами, простите мою дерзость, старики, не понимающие. Александр же – напротив. Он один из них.

– Александр… – мучительно протянул самодержец.

Отчего все внезапно вспомнили про этого бездаря? Как здравомыслящему человеку вообще могла прийти в голову мысль, будто Алеку можно что-либо доверить?

– Он облажается, а платить за это мне.

– Позвольте, государь, – мягко, словно убаюкивая, продолжил Носов, – положение его не столь безнадёжно. В последнее время он проявлял несвойственную ему доселе стойкость.

– Да, стойкость – в отношении одной купчихи. Думаешь, на подобное ему силёнок хватит? – государь вновь стукнул пальцем по столу, стараясь раздавить какую-то букашку.

– Павел Федорович, вы знаете, я не склонен вам перечить, – внезапно Носов переменился в лице, а голос его утратил лебезящую мягкость. – Но здесь я буду настаивать. План неплох: если их не образумит ровесник, то нам и в самом деле гвардию привлекать придётся. Будет кровь. Что нам дети? Разъярённые родители – вот беда.

Кажется, впервые за шестнадцать лет правления Павлу Федоровичу стало страшно. Ненадолго. Короткая мысль: «гражданская война». К этому всё идёт. Нынешний мир старается от монархии избавиться. Покушение на Алека летом – тому доказательство. Даже если сам император считает, что вся эта студенческая забастовка – просто блажь, он не может и дальше подрывать веру граждан в силу и могущество единой власти.

– Созывай совет. Пошли за Алеком.

***

Регина вернулась с занятий раньше запланированного. Стоически высидев нуднейшую лекцию по предмету, весьма условно связанному с военным ремеслом, несчастная Котова должна была признать, что Академия не имеет ничего общего с тем, что она хотела бы изучать. Зато на практическом занятии ответила столь блестяще, что без колебаний отринула унылые мысли о том, что учится не там, где хочет.

Единственное, что удручало – Ададурова прислала сообщение с извинениями: княгиня никак не может принять её сегодня. Региша вздохнула и отправилась к Алеку. В конце концов, он сам хотел больше времени с ней проводить, вот теперь пусть и развлекает.

Котова закинула котомочку на кресло, переоделась в домашнее и, прихватив учебник, направилась в гостиную. У них с Алеком могло быть сколько угодно романтических отношений, но в комнаты друг к другу они пока не заходили, соблюдая видимость приличий.

– Артовский наконец-то оценил мою работу по достоинству! – Регина застыла в какой-то чудной, но явно триумфаторской позе в дверном проёме.

– Безмерно рад вашим достижениям, – с лёгкой насмешкой заявил Благовещенский, стараясь не пялиться на её голые ноги.

– Дмитрий Александрович? – удивилась Регина.

Благовещенскому тон не понравился. С другой стороны, а какой реакции он ожидал?

– Всё ещё занимаетесь с Аликом? – спросила Регина просто, чтобы спросить.

– Александр уехал во Дворец на заседание Совета. Странно, что он вас, Котова, не поставил в известность, – зачем-то попытался задеть её Благовещенский.

– Я Алеку не секретарь и не сварливая супружница, чтобы он передо мной отчитывался.

Дмитрий проводил Котову взглядом. Та совершенно беззастенчиво прошла к камину и устроилась на полу. Она сделала это с видом человека, давно прижившегося в доме. Благовещенский подумал, что она похожа на кошку. Не на аристократку уж точно. Аристократка никогда бы не вышла к гостям в шортах. Аристократка не уселась бы на пол. Перед глазами возник образ Ольги. Дмитрий помедлил. Над Олей словно мерцало золотистое слово «знать». Этим Оля и пленяла. Когда-то. Сейчас она скорее пугала и тревожила.

– Если вам не принципиально, с кем заниматься, можем поработать вместе, – предложила Регина.

Дмитрий прекрасно понимал, что делает она это скорее из вежливости, потому что все уже заняты своими делами.

– Предлагаете мне сесть на пол? – улыбнулся Дмитрий.

Регина внимательно на него посмотрела. Благовещенский прежде не задумывался, какие у неё тёплые глаза. Летние глаза… Сравнение показалось странным, но подходящим.

– Нет, – улыбаясь, она немного сощурилась. – Вы, Дмитрий Александрович, слишком типичный аристократ, чтобы на пол садиться!

Девушка легко поднялась на ноги и заняла стул напротив Дмитрия.

– Мы с вами знакомы уже несколько месяцев, частенько проводим время вместе…

– Намекаете, что нам впору назваться друзьями? – Дмитрий сам удивился тому, как быстро задал вопрос, что вообще перебил её.

Регина сложила губы в трубочку и подняла их к носу. Гримаса получилась совсем уж ребячливой.

– Можем перейти на ты, – наконец закончила размышлять она.

– Но друзьями называться не будем? – он улыбнулся искренне. Улыбнулся той улыбкой, которая проскользнула на его лице при первом их знакомстве, когда Регина подумала, что улыбки Благовещенского могут составить конкуренцию улыбкам Алека.

– Можем называться, – отозвалась Региша, – но, знаете, здесь как ни назови, пока наши сердца единодушно не придут к заключению, что и в самом деле мы друзья, какая разница, что мы там нашим рациональным консенсусом заключили?

Она простая и бесхитростная. Этим она всем и нравится. Благовещенский согласно кивнул:

– Хорошо, Котова, перейдём на ты, хоть на брудершафт ещё не пили!

– О, Дмитрий Александрович, это мы всегда рады! – звонко рассмеялась она.

– И что же? Я по-прежнему Дмитрий Александрович?

– Конечно, – всё так же довольно улыбаясь, отозвалась Регина, – Димоном я вас звать не могу, да и едва ли вы – Дима. Нет, вы Дмитрий Александрович!

Она снова рассмеялась. Весёлая и лёгкая. Впервые Благовещенский осознал, что для неё дистанции между ними не было с самого начала. Что это её «Дмитрий Александрович» – само по себе признание дружбы. Знала ли Региша Котова, что именно он закинул ей одежду в раздевалку в самом начале семестра? Наверняка нет, но как дикое животное, Регина чувствовала врагов и друзей.

– И всё же интересно, скоро ли воротится Александр… – протянул Дмитрий, который пытался исправно учиться с того самого момента, как цесаревич оставил его в гостиной.

В отличие от Ольги или Марианны, Регина совершенно не требовала к себе внимания. Любая иная девчонка давно бы нашла причины отвлечь Дмитрия от работы, по крайней мере такое мнение имел он сам. С Региной же всё иначе. Ей, кажется, было всё равно, что кто-то решил коротать с ней время. Интересно, рядом с цесаревичем ей было так же спокойно? Дмитрий замер: неужели между ними и в самом деле связь? Мысль о том, что Котова не так уж и невинна, неприятно отозвалась в груди и выразилась в поджатых губах.

– Я бы спросила, торопитесь ли вы, Дмитрий Александрович, но склонна предположить, что дождётесь его даже при необходимости заночевать ровно на этом диване! – она махнула рукой в сторону кресел.

– Неужели пытаетесь уличить меня в чрезмерном любопытстве?

– Упаси Боже! – она покачала головой, отчего две кудрявые пряди выбились из пучка. – Я бы уличила вас в чрезмерном легкомыслии, если бы вы не проявили достаточной… любознательности.

Благовещенский хотел заметить, что вечер они начали с перехода на «ты», а между тем продолжают «выкать», но тут дверь распахнулась. На пороге стоял ошалелый Алек. Именно, что ошалелый. Не будь у него в гостях Благовещенского, он бы не медля отправился в свою тёмную ванную и укрылся в ней ото всех потрясений.

– Ты как? – весёлость на лице Региши сменилась испугом, почему-то подумалось про худшее. Чем бы оно ни было.

– Мне стоит вас оставить? – проявил выученную учтивость Дмитрий.

Алек оглядел собравшихся, совсем потерянный он немного вытаращил глаза и приподнял брови. Прежде чем заговорить, он помотал головой. Прошла мучительная минута, прежде чем он смог сказать:

– Я боюсь остаться один… Я не справлюсь…

Дмитрий воротился домой заполночь и всё время думал о том, как цесаревич раскрылся перед ним. Склонный к напускному высокомерию, едва ли Александр и в самом деле позволил бы себе подобное, не считай он Благовещенского другом.

Дмитрий отмахнулся от своего камердинера, показывая, что разденется сам. Слишком глубоки были его раздумья. В мрачной комнате он наспех скинул мундир – всё равно завтра нужно быть в парадном. Не раздеваясь, Дмитрий лёг на заправленную постель. Столько мыслей. Сможет ли он уснуть?

Дмитрий мечтал о том, чтобы стать приближённым наследника – на случай, если тот сможет обрести крепкие позиции около престола. Поручение императора должно было выглядеть подтверждением этих позиций. Но почему-то всё выглядело так, словно император пытается закопать сына. Нет, оно так не выглядело. Но поведение Александра и какое-то шестое чувство твердили – нет, кричали! – что дело нечисто.

Во что ввязался Дмитрий? Он знал, что если цесаревич сейчас потерпит поражение, на дно потянет и Дмитрия с его вечными ставками. Благовещенский ещё может отказаться. Матушка приболела в их загородном имении, а Дмитрий, как хороший сын, мог бы поехать её навестить.

Его бы не оказалось в городе, и, в случае провала миссии Александра, никто бы его не упрекнул за участие. Завтра Александр призовёт всех студентов Академии, чтобы те поддержали его. Поддержат ли? У цесаревича слишком плохая репутация. Могут испугаться. Но за Александром сам император. Может, это добавит новому главнокомандующему баллов? Вторым шагом Александр вместе с этой армией двинется к университету. Там ему предстоит воззвать к разуму бастующих студентов. И вот здесь кроется главная проблема.

Мятежники хотят перемен. Они не сдадутся, а у цесаревича воли не хватит их усмирить. И именно в этот момент все поймут, что Александр Павлович – слабак. Дмитрий слишком чётко представил перепуганное лицо товарища. И в этот момент и без того хрупкая репутация цесаревича окончательно разрушится. И под её осколками падут все, кто был близок наследнику.

Благовещенский резко выпрямился, отчего страшно закружилась голова. И в этот момент, словно галлюцинация, в памяти всплыла восторженная улыбка Котовой: «Ты сможешь это сделать, мой император!» Слова, которые сами по себе – государственная измена. Но сколько в них силы. Сколько в ней силы. На секунду – нет, на долю секунды – Дмитрий подумал, что пойдёт не за Александром, а за этой восторженной девчонкой с огненными волосами. Дмитрий быстро отмахнулся от этого помешательства: конечно, он пойдёт за законным наследником, за парнем, который может сделать ему идеальную карьеру.

17

Дина посмотрела на Генриха, который только что отдал ей свой шарф.

– Что ты на меня смотришь, будто… – Гена не нашел нужных слов. У Дины было ужасно непроницаемое лицо, а с тех пор как она стала водить дружбу с Ольгой так и вообще.

Дина всегда нравилась Генриху. Если честно, Дина всем нравилась. Но поступив в университет, что-то едва уловимое изменилось в ней. Они с парнями из класса это даже как-то обсуждали – спокойной Дине не хватало ее безродной подруженьки Региши. А может, дело было в том, что учась в школе, они все друг к другу прикипели. Разумеется они не были лучшими друзьями, но было в них что-то родное. А здесь, в Большом университете они, нет, не они – Дина Гирс оказалась точно одна против всего мира. И Гена понятия не имел, как ей помочь чем-то большим, чем таскаться на ее дурацкие забастовки и делиться с ней шарфом.

– Ничего, – она внезапно улыбнулась. – Просто хотела сказать спасибо.

Она говорила это также спокойно, но ее глаза точно просияли. Какие же у нее прекрасные глаза! Если бы не ноябрьская промозглость, Гена наверняка бы покраснел от смущения. Знал бы он, что вызвать эту чудесную улыбку так просто, отдал бы Дине и пальто, и шапку, и свое сердце. Но она уже отвернулась, заметив приближение Ольги. Темный лебедь революции.

Генриху не сильно нравилась амбициозная магистрантка. Она курила дурнопахнущие сигареты, считала свое мнение единственно верным и явно подавала плохой пример Дине.

– Мое родное сердце, – холодно улыбнулась Ольга Дине.

Генрих мог понять отчего Дина цепляется за эту дружбу, но не мог понять, какой с первокурсницы толк самой Ольге. Как только на горизонте появлялась Трубецкая, Гена сразу переставал быть интересен Дине. Он немного отошел от бывшей одноклассницы и сделал вид, что увлечен дискуссией студентов Восточного факультета.

На самом деле, все уже страшно устали бунтовать. Уличные забастовки веселы, когда светит солнце, а листва на деревьях яркая. Когда трава покрывается инеем, а календарь готовиться перешагнуть на последнюю страницу года – хочется укрыться в тепле аудиторий и спокойно подремать под монотонный голос лектора.

Несмотря на это, площадь перед зданием Двенадцати коллегий была заполонена студентами. Ольга это хорошо объяснила, если просто отступим, нас всех ждет кара. К примеру, отчисление. Нет, подобного никто не хотел. Самое страшное, Генриху стало казаться, что все здесь собравшиеся воюют вовсе не за идею, а из-за страха. По крайней мере для себя Гена не мог объяснить, что заставляет всех его одногруппников выходить на улицу всякий божий день.

Генрих бы продолжил думать о том, как глупо складывается его первый год обучения, но тут со стороны Университетской набережной послышался страшный шум – приближался военный отряд. Гена с интересом обернулся к вторженцам. Видно было плохо, поэтом он, позабыв о приличиях, залез на каменное основание ограды.

Во главе отряда на черном мустанге возвышался сам цесаревич. По крайней мере, так подумал Гена, который ни разу императорскую семью не видел вживую. Слева от него на коне теплого, какого-то карамельного цвета, – юноша со светлыми волосами и широкими плечами. А по правую руку… Гена не поверил своим глазам. Регинака Котова на прекрасной белой лошади. Она была не похожа на себя. Даже не потому, что оказалась рядом с наследником престола, а потому, что как и Дина изменилась. Она уже не была старшеклассницей. Было бы у Гены больше опыта в психологии, он бы нашел верные слова, чтобы описать изменения в девушках. Но вместо лекций, как известно, он бунтовал.

Все, что оставалось Генриху: рассматривать алый парадный мундир с золотыми окантовками и думать о том, что очень напрасно, не подсуетился и не наладил отношения с ней, когда только прошел слух о том, что Региша Котова нынче с цесаревичем Александром близка.

Алек сидел в седле, стараясь не выдавать истинных эмоций. Ему было ужасно страшно. Страшно несмотря на то, что за ним гвардейцы и сокурсники. Несмотря на то, что над ним священное право на власть. Это дело, порученное отцом – его шанс доказать, что он на что-то годится. Ему было не страшно столкнуться с протестующими. В конце концов, они такие же студенты, как и он сам. Но Алеку было невыносимо от мысли, что отец вновь разочаруется в нем. Казалось, будто прямо сейчас император внимательно следит за сыном из окна Зимнего дворца.

Они остановились напротив бунтарей. Дмитрий чувствовал едва уловимое волнение Александра. Не мудрено: перед ним толпа в несколько раз превышающая армию за спиной наследника. Благовещенский старался смотреть вперед, опасаясь в толпе увидеть знакомую фигурку Марианны…

– Друзья, – начал Алек и голос его не дрогнул, – я, великий князь, наследник императорского престола, Александр, пришел к вам с миром!

– Конечно! – закричал какой-то юноша. – Оттого за вашим императорским высочеством армия целая?

В толпе раздался одобрительный гомон. Регина покрепче вцепилась в поводья, придерживаясь за ограду прямо ей в глаза смотрел их недалекий Гена, тот, который Генрих. Она невольно улыбнулась ему. Он тоже ответил улыбкой. Такими улыбками обмениваются добрые друзья, старые товарищи. Регина тут же вернула лицу серьезность, напомнив себе же, что они по разные стороны.

– Я пришел с намерением уладить то недоразумение, кое вывело вас сегодня на площадь! – казалось, что Алек ничего не боится.

– Ну да, мы здесь месяц к ряду вокруг этого недоразумения бунтуем, а нам Империя одного только Алексашку выдала? – закричал кто-то еще.

Внутри Алека все сжалось, а на что он рассчитывал? Что они так просто разойдуться? Нет, он рассчитывал на то, что хоть кто-то проявит к нему уважение.

– Я желаю говорить с вашим представителем.

– А мы желаем говорить с силу имеющим! – новый женский голос.

– Я пришел для устранения недопонимания. Мы все учимся, у нас одни проблемы и горести!

Гена внимательно следил за тем, как поведет себя Ольга. Об этом никто не говорил вслух, но всякому было известно, что именно она стоит у истоков всего бунта. Именно княжна Трубецкая руководит этим хаосом. И что же Ольга?

Ольга стояла словно статуя, внимательно всматриваясь в лица всадников. Едва ли ей было хоть какое-то дело до цесаревича. Как любая аристократка высшего порядка, она совершенно не уважала Александра. Но вот Дима подле Александра и его безродной фаворитки… Это нонсенс. Ольга недовольно поджала алые губы. Еще немного помедлила и все же вышла вперед.

Алек не мог не заметить ее появление. Толпа точно раступалась перед ней. В Ольге Анатольевне была та внутренняя сила и уверенность, которой не было у самого Алека.

– Я буду говорить от лица студентов, магистрантов и аспирантов, ваше высочество, – Трубецкая, казалось, не прикладывает ни малейших усилий, чтобы ее услышали. Она точно знала, что толпа внимает каждому ее слову.

– Добрый день, княжна, – Алек спешился. – Разъясните мне, какие требования у протестующих.

Алеку было тревожно, но теперь его не оскорбляли. А Ольга казалась девушкой рассудительной.

– Требования у нас прежние, – за темными глазами Трубецкой души не было видно, – мы просим справедливости и возможности учится каждому. К тому же, смиренно, – она как-то насмешливо выделила это слово, – просим вернуть нам прежний распорядок, закрепленный в университете.

– Мы можем обсудить с министрами варианты смягчения правил, но едва ли возможно переписать весь устав.

Ольга вздохнула, неспешно повела плечами и после неприятного молчания, покачала головой:

– Нет, Александр Павлович, так не пойдет. Взгляните, у нас в руках власть. Что вы против нас можете?

– За мной гвардия, – напомнил Алек.

– Едва ли это что-нибудь меняет… – она растягивала слова.

– Я могу…

– Нет, – перебила Ольга. – Вы ничего не можете. И никто не может. Иначе, восстания бы не было, – княжна наконец улыбнулась. – Попробуйте причинить вред всем этим наследникам знатных фамилий и вы начнете гражданскую войну. А все мы помним, чем заканчиваются подобные войны в нынешнем столетье.

Алек слегка пошатнулся, сделал едва уловимый шаг назад, и тут увидел Регину. Она смотрела на него внимательно, но в ее взгляде было столько веры. Верные друзья для того и нужны, чтобы верить в тебя, когда у тебя самого на это сил нет.

– Эти войны заканчиваются победой Империи, – внезапно для самого себя произнес Алек.

Ольга также удивленно приподняла бровь. Кажется, уже никто не ожидал от цесаревича реального отпора. Но что-то в его голосе изменилось и для Трубецкой ее победа в этом сражение перестала видеться чем-то столь однозначным. Она быстро приподняла взгляд на Диму. Он улыбался. Нет, у цесаревича нет шанса.

– Не в этом случае, – Ольга вновь вернула себе самообладание и резко подняла руку вверх.

Площадь пришла в движение. Тысячи голосов стали скандировать: «Равные права – наши права! Равные права – наши права! Равные права – наши права!» Словно Ольга бросила камень в озеро и по нему пошли круги. Только теперь Алек воистину осознал, сколько студентов собралось на улице.

– Я прошу вас услышать голос разума, Ольга Анатольевна, – обратился к ней наследник, вновь садясь верхом. – Завтра в это время я вернусь и надеюсь увидеть площадь пустой. Всех несогласных ждет кара.

– Пустые угрозы, Александр Павлович. Мы не сдадимся.

– Империя не будет выполнять требования террористов. Никогда не выполняла и не начнет.

– Разумеется, – кивнула Трубецкая, – ведь мы не террористы. Мы – почетные граждане. Будущее империи. Империя не станет вредить своему будущему.

– Завтра в полдень я вернусь с армией. Не думайте, что ваши семьи смогут вас защитить.

– Надейтесь, что ваша семья сможет вас защитить, Александр Павлович, – Ольга вновь улыбнулась и подняла руку вверх. По площади понеслась дурацка нескладная песня.