Империя добра

И вот она лежала и рассматривала одинокую трещину на потолке. Странная трещина. Весь госпиталь такой вылизанный, новенький и вот нате – трещина. Откуда она здесь взялась? Девушка вздохнула. Нужно поспать. В пятницу ее выпишут. В пятницу кончится жизнь с налетом аристократизма.

– Ты спишь? – тихий голос из-за двери.

– Алек? – тоже зачем-то зашептала Региша.

Убедившись, что палатой не ошибся, цесаревич распахнул дверь. В свойственной ему вальяжной манере, оперся о косяк и с видом победителя заговорил:

– Не думала же ты, что я не приду тебя поздравить? – он улыбнулся еще шире и пояснил: – пришел бы раньше, но были дела.

На самом деле, его делами была Марина Владимировна, которая, может и не показывала обеспокоенность здоровьем дочери, но в больнице сидела часами. Алек же к собственному стыду, не решался оказаться обнаруженным этим цербером.

Регина приподнялась на подушках.

– Это мне? – она протянула руки к огромному букету ромашек.

– Вот так вот? – усмехнулся Алек. – Ни здрасте, ни до свидания? – он отдал ей букет.

– Ты не приходил ко мне пять дней, очевидно, цветам я рада больше чем тебе, – она скорчила обиженную физиономию, но едва ли в этом была правда.

– На то были причины, – он уселся на стульчик перед ее кроватью.

Как же она прекрасна. Даже такая бледная. Даже в больничной пижаме.

– Маменька не пускала? – Регина горько усмехнулась.

Прежде чем Алек что-то добавил она быстро заговорила о том, о чем думала все это время:

– Я не хочу уходить из Академии, я не хочу уезжать из Петербурга, я не хочу жить там, где тебя нет!

В ее голосе столько боли было, что цесаревич не выдержал. Быстро он приблизился к ней, отодвинув стул. Лишь пушистый букет ромашек – последняя преграда между ними. Региша чувствовала, его дыхание. Его тепло. Щеки горели, но она не отпрянула. Короткое движение навстречу и их губы соприкоснулись.

После мгновения длиною в вечность, Регина отстранилась. Она бы соврала, сказав, что не хотела этого. Что не думала об этом. Она любила Алека, наверное, с момента их первой встречи. Она любила его, даже понимая, что ничего между ними не будет. Никогда.

– Даже если мы расстанемся навеки, я буду хранить это в самом сердце… – прошептала она, пряча смущение в ромашках.

– О, перестань! – Алек не хотел демонстрировать собственное волнение, потому, как фиговым листом прикрылся бравадой.

Театральным движением из внутреннего кармана он извлек аккуратно сложенный документ. Откашлялся и прочем:

– Высочайшим повелением дарую курсанту первого года Императорской военной академии, Регине Дмитриевне Котовой, должность пажа его Императорского Высочества Александра Павловича Романова.

Он сделал пауза и, не дождавшись радостных криков девушки, пояснил:

– Ты теперь служишь мне, а значит твоя семья тобой не распоряжается. Сомневаюсь, что даже такой несокрушимый человек, как Марина Владимировна, пойдет против высочайшей воли…

Девушка дважды хлопнула ресницами. А затем, не думая о несчастных ромашках, вновь кинулась Алеку на шею.

– Ты мой Ангел хранитель! Мой рыцарь! – практически кричала она.

Алек никогда ни в чем особенно не нуждался. Алек не мог понять, насколько она ему благодарна.

– Осторожнее, опять голову повредишь, – проворчал он так, словно не был страшно горд собой.

– Не тревожься, я уже обезумела от счастья! – ее звонкий чистый смех разносился по палате.

Все это было так естественно. Словно только так и могло быть. Светлая палата и только они вдвоем. Алек раздобыл вазу, пристроил в нее стойкий букет и уселся уже на край Рининой кровати. Он держал ее за руку и не знал, как покинуть.

– К слову, я не хочу чтобы ты и дальше жила в общежитии. Я слишком боюсь за тебя.

– Ну, а какие варианты? Хочешь, чтобы я отчислилась? Насколько мне известно, все первокурсники обязаны жить в общаге, – Регина фыркнула.

– Только если они не являются пажами, – сощурился Алек.

– Ага, а пажи куда отправляются? В царский дворец? – Региша закатила глаза.

– Нет, они отправляются в мой дворец.

Регина вновь вытаращилась на Алека. Он нравился ей, нравился хотя бы тем, что постоянно удивлял.

– Жить в Аничковом? – зачем-то уточнила Региша.

– Именно. У меня так много места, что навряд ли мы с тобой часто встречаться будем, – словно поспешил ее успокоить Алек.

– Какой тогда смысл вместе жить? – искренне удивилась Регина, – Мне с тобой время проводить нравится.

Он крепче сжал ее руку:

– Осталось убедить Марину Владимировну…

– Брось, она со мной все равно не разговаривает, – вздохнула Регина, – к тому же, как бы печально это ни звучало, но без постоянного осуждения родителей мне будет куда проще строить карьеру и будущее при дворе…

Алек подумал, что и ему было бы куда проще без такого вечного осуждения.

15

Регина удивленно осмотрела комнату, а затем обернулась к Алеку и его секретарю, хотела что-то сказать, но слов не нашла, поэтому снова отвернулась.

Переезд к Алеку Регине казался чем-то романтичным, но маловероятным. В том плане, что едва ли она и в самом деле верила, что до этого дойдет. Региша до последнего думала, что маманя ее поймет и поддержит. Все, Регина Котова – паж наследника империи. У нее есть служба, жалованье, а скоро и высшее образование. В следующем году девушка вполне сможет приобрести себе личную квартиру или подождет до выпуска и сможет позволить себе что-то в центре.

В любом случае Марине Владимировне и Дмитрию Валерьяновичу вовсе не придется платить за дочь еще хоть сколько-нибудь. Регине не нравилось происходящее. Если бы она, а не Дина с Геной, пошла учиться на психолога, скоро бы догадалась, что сейчас всего лишь переживает процесс болезненной сепарации.

– И я правда могу здесь жить? – наконец подобрала слова Региша.

– Разумеется! – Алек самодовольно посмотрел на Алешку, словно и его одобрение было необходимо. – Кстати, загляни в шкаф.

Алек деловито направился к двери, которая больше напоминала дверь в другую комнату, чем то, что могло бы быть шкафом. Он вновь прислонился к косяку, приглашая ее войти.

– Ого!

А Регише больше и нечего было сказать. Только «ого». Но, поскольку она уже какое-то время общалась со всякого рода знатью, решила хоть немного скрыть свои чувства:

– Алек, ты что же, серийный убийца?

– Чего? – Алек так удивился, что потерял равновесие и проскользил локтем по последней своей опоре – косяку.

– Откуда у тебя столько женской одежды? – Рине нравилась его неловкость, она Алека человеком делала. – Убиваешь женщин, а одежду коллекционируешь?

Алешка едва смог сдержать смешок.

– Я просто решил, что у тебя должна быть самая лучшая одежда! – оскорбился в лучших чувствах Алек.

А Регина лишь ласково улыбнулась. Не было бы здесь секретаря, Алек бы тотчас бросился к ней и поцеловал. Он не хотел оставлять ее ни на минуту.

– Ладно, я пойду, – Регина очевидно ощущала что-то похожее. – Мне, конечно, к третьей паре, но такими темпами, рискую опоздать везде.

– Пойдем вместе, заодно возьмем кофе.

После знакомства с Риной, Алек часто стал заглядывать в кофейню по пути в Академию. Он словно перестал бояться подданных, хотя, казалось бы должен был усилиться в чувствах тревоги.

Они вышли из Аничкова на Невский. Региша помахала рукой гвардейцу, которому как-то приносила воду, еще летом, а потом он объяснял Рине, как входить во дворец со стороны Александринки. Регина поразительно хорошо ладила с гвардейцами и слугами. Лучше, чем с однокурсниками.

– Еще пара дней и нужно надевать шинель, – поежился Алек.

– Я ее меряла на мундир, – поделилась Рина, – в ней руки даже не поднять. Страшно тесная!

– Может просто сшить размером больше?

– Ага, как же, – фыркнула Рина, – она тогда как с чужого плеча будет.

Пара перешла дорогу к Конюшенной и зашла в филиал американской кофейни напротив Елисеевского. Алек решил не комментировать фразу, давно усвоив, что критиковать дамские образы могут только дамы. Но Региша не унималась:

– Не веришь? Вернусь с занятий, покажу, как ужасно твой сидит на мне!

– Что за угрозы? – театрально ужаснулся Алек.

– Вовсе не…

Благовещенский перевел взгляд с Ольги Трубецкой на вошедшего цесаревича и Котову. В глаза сразу бросилась Регинина сумка. Ужасная сумка.

– Куда ты смотришь? – Оле не нравилось, как складывался разговор с другом, а теперь еще он от нее отворачивается.

– Прости, увидел одногруппника.

Светлый зал с панорамными окнами, по мнению Дмитрия, совершенно не вписывался в архитектуру столицы. Он любил свою родину именно за традиционную помпезность, за роскошь. А этот минималистичный стиль, пропитанный западной вольностью, был столь же неуместен, сколько и красная помада Ольги в первой половине дня.

– Разумеется, заприметил что-то связанное с учебой и тут же позабыл обо всем на свете. – Княжна проследила за его взглядом. – Ничего нового, Дима. Всякий раз, как решаю, будто ты изменился, вижу в тебе того же пухлого заучку.

– Ольга, я никогда не разделял твоих вольных взглядов, а после возвращения из Европы ты стала невыносима, – Благовещенский покачал головой. Он не любил когда кто-то, а особенно Оля, напоминал ему о тех позорных годах.

– В любом случае, – Трубецкая вновь заметила, как Благовещенский отворачивается, – подумай над моими словами.

Ольга вздохнула. Она знала, что с курсантами Академии договориться будет непросто, но надеялась, что Дима, в память об их давней дружбе, окажется более сговорчивым. Благовещенский встал из-за низкого столика, повторяя движение Трубецкой, которая очевидно намеревалась покинуть его. Она осторожно поцеловала Дмитрия в щеку, оставив красный отпечаток.

– Я никогда не разделял твоих вольных взглядов, – в очередной раз повторил Дмитрий, поспешно вытирая кожу.

– Не разделял, – согласилась Ольга. – Раньше. Поэтому теперь я пойду, а ты все же подумай. Ты это у нас любишь.

Она одарила друга еще одной обворожительной улыбкой и поспешила удалиться. Благовещенский недовольно втянул воздух, провожая ее взглядом. А ведь он был влюблен в Олю. Долго. В кого она превратилась в этой своей Европе? Дмитрий потряс стаканчик, понял, что там остался кофе. Решил не выбрасывать.

– Дмитрий Александрович! – помахала ему Котова, поняв, что незнакомка ушла и с Благовещенским точно можно здороваться.

– Доброе утро, Регина, – он слегка кивнул. – Как ваше здоровье?

– Лучше чем было, – продолжила улыбаться девушка, с какой-то странной гордостью демонстрируя шов на лбу.

– Приятно слышать.

Благовещенскому и в самом деле было приятно это слышать, поскольку он точно знал, что его брат имеет прямое отношение к произошедшему.

– Дмитрий, утро задалось? – подмигнул приятелю Алек и указал на красный след недотертой помады.

Дмитрий снова потер щеку, злясь на Ольгу еще сильнее.

– Ольга из своей Европы привезла эту странную фамильярность. Спасибо! – Он осмотрел покрасневшую кожу в зеркальце, оперативно протянутое Региной.

– Ольга? – Алек изобразил попытки вспомнить.

– Трубецкая, воспитанница Ададуровой, – напомнила Рина.

– Разумеется, я еще думаю, что лицо у нее знакомое…

Регина цокнула языком, припоминая, как Алек смотрел на Трубецкую на балу. Регина ничего не забывает и едва ли верит, что Алек мог забыть.

– Она соизволила встретиться, поскольку пары в Большом Университете опять отменили, – решил переключиться на Университет Благовещенский.

– В Университете вообще когда-нибудь учатся? – хмыкнул Алек. – И, кстати, пойдемте, Академия – не этот рассадник либерализма. У нас пары не отменяют и за опоздания наказывают.

– Ты, Александр, смеешься, – Благовещенский придержал Рине дверь, – а матушка перестала Марианну в вуз пускать. Предлагает ей и вовсе уйти в академ.

– А что происходит в Университете? – Регине приходилось немного запрокидывать голову, чтобы нормально говорить с юношами, которые с высоты ее роста казались небоскребами.

– Разумеется, вы ведь только сегодня выписались…

– В Универе с прошлого понедельника то и дело забастовки, – перебил Алек.

– Почему? – Регина машинально дернула Дмитрия за руков, когда тот не заметил сменившегося сигнала светофора и намерился перейти дорогу на красный.

– Реформа образования, – Благовещенский одарил Рину говорящим взглядом, к сожалению, Регина не была обучена взглядовому языку, поэтому не придала этому большого значения.

– Из-за допс что ли? – поразилась она.

– Еще прогулов и прочих мелочей, – начал перечислять Алек.

– Господь всемогущий! Какие вы дворяне странные! – не выдержала Рина, пускаясь в долгую тираду о том, что им дана возможность учиться, а они прогуливают еще и чем-то недовольны.

Проезжая по Невскому проспекту на автобусе, Дина из окна заметила смеющегося цесаревича в компании Регины и старшего Благовещенского. Дмитрий ей не нравился. Хоть и виделись они всего один раз. Да и вообще, как так вышло, что к ней, благородной графине Гирс отношение хуже, чем к какой-то безродной Котовой? К какой-то Котовой… Выходя на остановке около Казанского, Дина впервые задумалась, что действительно завидует Регине.

Несмотря на все финансовое благополучие, Котовы никогда не выставляли богатство напоказ. Одни только Регишины платья чего стоили! Но вот даже без этого блеска, Регина сияет в высшем свете, а она, Дина, ездит на автобусе, потому что не может позволить не то что собственного извозчика, но даже частного.

Нет, эта игра еще не проиграна. Девушка машинально поправила перешитый отцовский пиджак, сейчас она идет на встречу студсовета. Туда ее пригласила сама Трубецкая. Ох, иметь бы Дине хотя бы половину состояния и положения Ольги Анатольевны. Такие люди как княжна Трубецкая рождаются раз в столетие. И ум, и красота, и власть, и деньги… Дине стало тошно. Что если она сама не сможет вписаться в этот высший свет. Всю жизнь графиня Гирс притворяется богатой и успешной. Сколько же можно?

И все же, заходя в американскую кофейню, она расправила плечи и улыбнулась. Ей нужно казаться свежей и восторженной. Такой же, как и все прочие. И пусть теперь ее семье пришлось перебраться в тесную квартиру на Лиговском, никто об этом не узнает.

Ольга приветливо помахала Дине, пришедшей первой:

– Я взяла на себя смелость заказать нам всем красный лимонад, – сообщила княжна. Она и представить не могла, как кстати это было Дине.

– Вы так добры! – заулыбалась Гирс.

– Мы здесь ради общего дела. К тому же, я безгранично рада, что именно вы пришли первой и мы можем немного посекретничать.

Теплое чувство растеклось по груди Дины, все ее страхи и сомнения моментально исчезли. Не важно, почему Ольга Трубецкая рада видеть Дину Гирс, важно, что именно Дину заметили и выделили.

– Жаль, конечно, что встретились мы в кофейне, я бы хотела иметь более приватный разговор, но думаю, что это отличный повод нам с вами назначить частную встречу. Я живу у дальней родственницы, княгини Ададуровой, вы знаете где ее дворец?

– Разумеется! – Обычно сдержанная Дина так растревожилась, что просто не могла скрывать восторга.

– Замечательно, – мягко улыбнулась Ольга. – Приглашаю вас завтра на обед. Только вы и я. Сможем спокойно поговорить. Вы ведь на первом курсе, помню, как мне было одиноко в этот период академической карьеры. Я напишу вам подробности.

Если бы Дина не была столь счастлива, наверняка бы заметила, что княжна, будто огромная змея, обвивает ее кольцами приятных слов, готовясь проглотить. Но Дина не заметила, а меж тем уже и прочие студенты стали собираться. Приятно, когда не нужно идти на пары, но можно решать судьбу всего Университета.

– Итак, я безмерно рада, что мы сумели собраться в полном составе, – начала заседание Трубецкая. – Нам, как главному органу студенческого самоуправления необходимо решить, продолжаем ли мы нашу забастовку или все же, сжалимся над профессурой и прекратим.

Она говорила это с такой насмешкой, что у собравшихся просто не было возможности выразить возражения. Трубецкая была прирожденным лидером. Ей в пору бы захватывать власть в стране, а не в Университете.

Когда Ольга вернулась в свой экипаж, устало откидываясь на спинку сиденья, старый извозчик повернулся к ней и ехидно, как позволяли себе только очень старые слуги, спросил:

– Что, барышня, продолжим ваше турне по этим аглицким забегаловкам?

– Сам ты, Прохор, забегаловка, – фыркнула Ольга. – Домой вези.

– Так нет ж у нас барышня, дома, – проворчал старик, заводя мотор.

– Не зли меня, Прохор. Не зли…

***

В приподнятом настроении Региша покинула стены Академии. Что ни говори, но не быть запертой в вузе ей страшно нравилось. Она распрощалась с охранником, который был рад ее выздоровлению, потому что «так их заведению не хватает прекрасных девушек, что просто жуть!»

Она вышла на Садовую улицу прямо напротив Гостинки, хотела уже направиться к своему новому дому, но тут стекло припаркованной машины опустилось.

– Милейшая Регина, не соизволите ли составить мне компанию? – улыбнулась Ададурова.

Регина удивилась, но княгиня ей и в самом деле нравилась, поэтому быстро уселась рядом.

– Анна Петровна, несказанно рада нашей встрече, – поделилась довольная происходящим Регина.

– О, зовите меня просто Анной, когда ко мне обращаются по отчеству, признаться, чувствую себя ужасно старой.

– Куда мы едем? – наконец спросила Региша.

– Ко мне в гости. Все надеялась, что вы сами ко мне заглянете, но видимо, вас необходимо похищать, чтобы вы составили мне компанию! – женщина рассмеялась.

Ададурова была самым настоящим воплощением современного феминизма. Она носила брючные костюмы и сама водила машину. Она умело балансировала на грани распущенности и достоинства. И все это лишь потому, что ей было совершенно плевать, что общество о ней подумает. Ее супруг, князь, был настолько влиятелен, что одна лишь принадлежность к его фамилии делала человека неуязвимым.

Регина в свою очередь решила воздержаться от неловких восклицаний по типу «Как можно в гости?», «Да у меня же и подарка с собой нет» или чего-то в этом духе. Регина вообще от лишней скромности не страдала, чем обычно людям и нравилась.

– И как вам учеба в Академии? – прервала недолгое молчание Ададурова.

– Ну, не мне жаловаться. Учиться я люблю…

– Слышала, вы с невероятным рвением принялись карьеру строить, – притормозив на светофоре, княгиня указала на золотую брошь с бриллиантовой буквой А.

– Это… – Регина тоже покосилась на украшение. – Алек это сделал, чтобы мне не пришлось с пацанами в одном общежитии оставаться…

– Полагаю, теперь вы живете с одним конкретным, как вы выразились, пацаном? – она мягко улыбнулась.

Регина смутилась и опустила взгляд на колени: маманя предупреждала, что подобное поведение не останется без внимания общественности, что Регишу заклеймят продажной девкой.

– Представилась бы мне возможность в вашем возрасте съехать от родителей… – внезапно поделилась Ададурова. – Вы ведь теперь выходит сами за себя в ответе?

– Полагаю, что так. Квартирку в центре хочу к окончанию Академии прикупить, – поделилась Региша, которая еще никому о своем плане не рассказывала.

– Похвально… – показалось, что Ададурова погрустнела. – Ужасно всю жизнь прожить в тени мужчины…

– Едва ли это касается вас!

– О, поверьте, меня это касается в первую очередь.

Они въехали на территорию дворца, который занимал практически квартал. Регина все гадала, когда же попадая в новые дворцы она перестанет думать, что вот этот вот, наконец-то, самый-самый огромный и роскошный из всех, кои она видела.

– Пойдемте в мои комнаты. Вы голодны? У нас должен быть готов обед… Конечно же вы голодны, раз после учебы! Глашка, вели накрывать в моей гостиной, – скомандовала она молоденькой служанке.

– Право, не стоило, – чисто из вежливости проговорила голодная Рина. В животе уже не булькал даже утренний кофе.

Пройдя череду коридоров и даже поднявшись на лифте, они оказались в просторной мансарде. Региша, плохо сдерживавшая эмоции, удивленно разинула рот.

– Не похоже на дворец? – улыбнулась этому удивлению Ададурова.

– Если честно, да, – кивнула Регина, подходя к окну.

Стильная и очевидно дорогая квартира. Если посмотреть на дворец Алека, то там были задействованы все комнаты. Нет, не все, но многие. И Алек действительно ими пользовался. И вещи у него везде были. Анна Петровна же явно обходилась этим помещением и «свои комнаты» превратила в квартиру.

– Никогда не любила большие дома, – княгиня села на диван около выхода на террасу.

Много цветов, зелени и обстановка лишенная имперской роскоши. Было в этом доме что-то от простоты американских кофеен. Регина подумал, что подобное убранство не понравилось бы Благовещенскому, как представителю типичного дворянства.

– У вас здесь очень мило.

– Похоже на вашу квартиру? – поинтересовалась Ададурова.

Регина лишь хмыкнула. Сразу видно, что княгиня ничего не знает о купечестве.

– Нет, у нас все отечественное и простенькое. А у вас модное, видно, что зарубежное.

– Сложно быть ближе к народу, когда у тебя есть все деньги мира… – задумчиво протянула Анна Петровна, словно отвечая не столько Регише, сколько самой себе.

– А вам нужно к этому народу ближе становиться? – машинально отозвалась Регина.

– Что?

– Ну, зачем? Я вам, как представитель купечества, которого засунули в дворянство, хочу сказать, что большая группа таки чужеродные объекты воспринимает плохо.

Ададурова внимательно посмотрела на Регину, а та, чувствуя, что ее слушают, продолжила:

– Вот смотрите, в день нашей первой встречи я была страшно занята, но увидела ваши золотые номера и бросилась вам помогать. Будь вы наравне с народом, я бы извинилась, но помчалась котомочку вызволять.

– А я все думала, что между нами дружба бескорыстная завязалась… – по лицу Анны Петровны сложно было понять, что она чувствует в этот момент.

Региша, которая и так знала, что из-за разницы в возрасте да и статуса ни о какой бескорыстной дружбе речи идти не может, продолжила:

– Я рада, что тогда вам помогла. Я ценю, что вы меня из прочих выделяете, Анна Петровна, но как по мне, глупо себя ущемлять в том, что и так имеешь.

– Стало быть, вам нравится в Аничковом дворце жить? – лукаво улыбнулась Ададурова.

– Ну, это явно лучше общежития, где мне на голову вылили ведро помоев и чуть не убили, – пожала плечами Регина и уселась напротив княгини.

Девушка зацепилась взглядом за портретную карточку в золотой рамке. Улыбчивый юноша лет семнадцати. В парадной форме кадетского училища. Ададурова взгляд этот заметила и пояснила:

– Мой сын, Костечка, – она трепетно погладила рамку кончиками пальцев.

Регина вздрогнула. Сын княгини погиб несколько лет назад. Как-то очень глупо погиб во время парада где-то в Азии или нет?

– Да, эту карточку привез мне супруг. Страшно, когда в командировку отправляешь сына и мужа, а возвращается лишь супруг с карточкой и гробом…

– Мне очень жаль, – Регише стало некомфортно. Она ненавидела мысли о смерти.

– О, благодарю. Но вы ведь не понаслышке знаете, как опасна доля людей, далеких от народа.

Регина поежилась, представив, что чувствовала бы, если бы Алека убили на том балу. И с еще большим ужасом поняла, что ничего особенно не чувствовала бы. Она тогда цесаревича не знала вовсе.

– Но что же это я? – внезапно взбодрилась княгиня. – Пойдемте обедать!

16

– Я тебе просто сказала, что после занятий опять поеду к Анне Петровне, она хочет, чтобы я получше узнала Ольгу.

Регина жила во дворце уже практически два месяца. Тёплый октябрь сменился промозглым ноябрем.

– Знаешь, у меня есть подозрение, что пажом я тебя делал, чтобы мы больше времени вместе проводили, – надулся Алек.

Он сидел на диване и ждал, когда уже прибудет Благовещенский. У четверокурсников выдался выходной посреди недели, а это значило, что молодые люди засядут за очередной проект. Они делали так довольно часто, хотя бы потому, что за всей необходимой литературой из Императорской библиотеки можно было гонять Алешку.

– Я думала, что ты мне местечко подыскал, чтобы я замуж не выходила и осталась с тобой, – приподняла бровь Региша.

Алек хотел что-то возразить, но девушка уже преодолела то небольшое расстояние, которое их разделяло, и с легкостью дикой кошки залезла к цесаревичу на колени. Рина положила руки ему на плечи и нежно поцеловала. И в мире точно только они вдвоем существовали.

– А теперь я пошла, – так же быстро Регина отстранилась от Алека и встала. – Я же не какая-то университетка, чтобы пары прогуливать.

Регина подхватила с пола котомочку и вышла в коридор. Практически на пороге она встретила Благовещенского. Было бы неловко, войди он буквально минутой ранее.