Под куполом цирка

Адам медленно подошёл к дверному проёму, за которым начиналась тьма. Он не переступал порог, стоял на грани, как и дети. Словно чувствовал: любое неосторожное движение и они снова отдалятся. Он видел, как Мия дрожит, как Эд смотрит на него настороженно, будто в любой момент готов заслонить сестру. Он знал, что слова не помогут. Обещания в этих стенах звучали пусто. Их можно было сломать так же легко, как зеркала позади. Тогда он достал из цилиндра маленький мешочек, потёр его в пальцах и высыпал на ладонь крошечные стеклянные шарики. Те засияли мягким, пульсирующим светом, не ярким, скорее тёплым, будто дышащим. На короткое мгновение в воздухе повисло слабое, почти забытое чувство, как у костра, за которым рассказывают сказки. Он не стал объяснять, не стал уговаривать. Просто присел на корточки, ближе к земле, к ним, и медленно рассыпал шарики по полу перед входом в коридор. Свет от них был слабым и не прогонял мрак, но расчерчивал его тонкими линиями, как тропу. Он провёл по ней пальцем, будто предлагал маршрут. Это была не ловушка. И не уловка. Он не требовал идти. Только показал, что путь может быть чуть менее тёмным. Мия наблюдала молча. В её лице боролись остатки страха и что-то ещё: сомнение, медленно поднимающееся с глубины. Она не верила. Но она видела: он не пытался заставить. И в этом было что-то новое. Эд шагнул чуть вперёд, встал рядом с сестрой. Его тело было напряжено, взгляд колючий. Он не отпускал её руку. Мия сжала его пальцы, но уже не так судорожно, как раньше. Свет от стеклянных шариков дрожал, как её дыхание. Адам всё ещё стоял на месте. Он ничего не сказал. Просто кивнул, чуть-чуть, будто признавая их страх. Они стояли перед тьмой, в тишине, где даже собственные мысли звучали слишком громко. Свет стеклянных шариков мерцал, будто дразнил: вот путь, но только вы решаете, идти ли по нему. Эд медленно сделал ещё один шаг. Один. Как будто наступал не на пол, а на лёд над чёрной водой. Он не выпустил руку Мии, только сильнее сжал её. Мия шевельнулась, колеблясь, и шагнула вслед за ним. Словно только вместе они могли оторваться от пола. Внутри всё было натянуто, как струна. Ни один из них не верил до конца. В каждом из них всё ещё сидел страх, не от темноты, а от непонятного взрослого, который говорит правильные вещи, но чей взгляд слишком часто уходит в сторону. Сомнение не ушло. Оно шептало: а что, если всё это ещё один фокус? Ещё одна ловушка? Но ещё страшнее было остаться. Позади зеркала, где отражения жили своей жизнью. Позади события, от которых хотелось бежать. Впереди хоть и мрак, но новый. Возможно, другой. Мия прошла немного и оглянулась. Адам стоял на прежнем месте. Он не торопил их, не подталкивал. В его лице было что-то уставшее, тихое. Почти человеческое. Но доверие – это не свет, который можно включить щелчком. Оно рождалось медленно. Сквозь тревогу, шаг за шагом, на зыбкой тропе из сомнений. И всё же они шли. Он не хотел идти. Но знал: ждать – хуже. Он не выпустил руку Мии, наоборот, будто спрятал в своей ладони всё, что у него оставалось живого, настоящего. Её маленькая рука была тёплой, дрожащей, но без тени сомнения, она шла не за светом, не за фокусником, а за ним. И эта вера прожигала сильнее любой ответственности. Он сдерживал дыхание. Не хотел, чтобы она слышала, как у него дрожит грудь. Его шаг был медленным, но решительным и каждый следующий давался с усилием, будто приходилось прокладывать дорогу сквозь собственную тень. Свет от шариков отражался в его глазах, но не отражался в душе, там было по-прежнему темно. Он не чувствовал себя храбрым. Не чувствовал себя готовым. Но он знал, что Мия с ним, она ступала почти вплотную, не отставая ни на полшага. В её движениях было напряжение, но не колебание. Она верила в него и Эд ощущал это в каждом её касании, в каждом шаге, которым она доверяла ему свою уязвимость. Его спина стала чуть ровнее. Неуверенность внутри не исчезла, она просто отступила, притихла на мгновение, уступая место чему-то другому. Чему-то, что не требовало быть сильным. Только быть рядом. Мия шагала медленно, не отрывая взгляда от стены, её глаза замечали пятна, пятна превратились в яркие каракули, каракули превратились в рисунки. Они продолжали появляться, словно оживали под дрожащим светом, едва касающимся стен. Некоторые были наивными и радостными, другие – тревожными, с перекошенными лицами и тёмными пятнами, будто кто-то рисовал их, когда очень боялся. И вдруг она остановилась. Один рисунок выделялся. Простая сцена: девочка с тёмными волосами стояла на пустом фоне, в маленькой руке она держала ярко-красный шарик. Рядом с ней расплывчатая, стёртая фигура. Не то шатёр, не то нечто большее, полосы, обрывки линий, флажки, будто когда-то они были частью чего-то живого и важного, но теперь растворились, оставив лишь призрак. Мия застыла, не могла оторвать взгляда. Что-то в этой картинке трогало изнутри, она пригляделась – глаза у девочки были просто двумя точками, губы – одной тонкой линией. Но в её позе, в том, как она держала шарик, было что-то одинокое. Странно тихое. Мия почувствовала, как внутри у неё шевельнулся вопрос – кто она? Кто её нарисовал? И почему она стоит здесь, одна, перед тем, что похоже на исчезающий шатёр? Медленно, почти неслышно, подошёл Эд. Он ничего не говорил, просто встал рядом. Мия не обернулась. Она чувствовала его присутствие. Рисунок не давал покоя. Он как будто смотрел на неё. Не глазами девочки, а всем своим странным, стёртым миром, этим полем забытых штрихов. Он не звал, не пугал, не говорил, в нём звучала какая-то просьба. Мия провела пальцами по краю рисунка. Сухая шероховатость стены. Чуть ниже кто-то неровно написал что-то мелом. Слово было почти стёрто, лишь несколько букв цеплялись за поверхность. Она не смогла его прочитать. Они стояли вдвоём, не шевелясь, и рисунок перед ними будто дышал вместе с ними неслышно, едва ощутимо. Эд чуть склонился вперёд, разглядывая размазанные линии за её спиной, пытаясь понять – что это? Шатёр? Дом? Или просто воображение, сбившееся с линии? Шаг. Едва различимый звук подошвы по пыльному полу. Потом ещё один. Кто-то приближался сзади – неспешно, без суеты. Дети обернулись почти одновременно, Адам подошёл к ним. Он не произнёс ни слова. Просто остановился позади них, сложив руки за спиной. Его лицо, обычно сосредоточенное, строгое, с напряжённой челюстью и сухим прищуром, вдруг стало другим. Неуловимо, но заметно. Взгляд, устремлённый на рисунок, смягчился, словно он узнал в нём что-то знакомое, или позволил себе узнать. Тишина повисла между ними, но она не была пугающей. В ней чувствовалось что-то бережное. Как будто никто не хотел разрушить этот момент словами. Адам сделал полшага вперёд. Его глаза задержались на шарике, потом на размытом фоне, потом снова на девочке. Он даже слегка склонил голову, будто прислушивался к чему-то внутри себя, его пальцы провели по рисунку. Ни Эд, ни Мия не проронили ни звука. Но присутствие взрослого, впервые не давящего, не уводящего, а просто рядом вызвало в них удивление. Мия вдруг почувствовала, что в этом молчании есть больше смысла, чем в любых объяснениях. И хотя тревога никуда не ушла, в этой тишине жило нечто живое, человеческое. Адам опустил взгляд, встретился глазами с Эдом. В нём не было команды, не было напора, только мимолётная, почти неуловимая мягкость. И Эд на секунду растерялся: впервые фокусник не казался чужим. Мия обернулась к рисунку ещё раз. Девочка на стене стояла всё так же с шариком в руке, в одиночестве. Но теперь, в тени трёх молчаливых фигур, что собрались перед ней, она казалась чуть менее одинокой. Пальцы Мии медленно потянулись к размытому пятну, где, возможно, когда-то было что-то, сейчас там оставались лишь расплывчатые линии, как смазанные временем воспоминания. Она бы хотела дорисовать это. Сделать так, чтобы у нарисованной девочки снова был её мир. Но у неё не было ни красок, ни мела, ни фломастеров, ничего. Мия с грустью отступила назад. Адам кажется понял мысли девочки, он молча снял цилиндр и достал небольшой старый пенал. Не детский, деревянный, резной, тёплый на вид, аккуратно раскрыл его, как будто открывал что-то очень личное. Внутри лежали разноцветные мелки и обломки пастели, неровные, местами затёртые, но всё ещё яркие. Он протянул его Мии, не говоря ни слова. Мия удивлённо посмотрела на него, потом на мелки. Взгляд её немного затрепетал, а губы дрогнули, она взяла один, красный, и подошла к стене. Осторожно начала выводить мягкие линии, стараясь восстановить то, чего, возможно, никогда и не было. Шатёр? Фонарь? Или просто домик, который этой девочке хотелось бы иметь. Рядом подошёл Эд. Он колебался, потом потянулся к пеналу и выбрал тёмно-синий мел. Не спрашивая, встал рядом с сестрой и добавил к её линиям тонкую дорожку, как будто под ногами девочки. Дорогу, ведущую куда-то вперёд, вглубь рисунка. И вдруг в этом простом жесте, в скрипе мелка по стене, в лёгком наклоне голов, в сосредоточенных взглядах, что-то изменилось. Между ними троими повисла тишина, не такая, как раньше. Она не глушила, не тянула вниз, она просто была. Как короткая пауза в песне. Адам не вмешивался. Он только стоял чуть в стороне, наблюдая, как дети рисуют. И впервые в его взгляде не было тайны. Только усталость и, если присмотреться, едва уловимая благодарность за то, что они приняли мелки из его рук. Когда рисунок был закончен, Мия отошла назад, разглядывая добавленное. Шатёр получился немного кривым, дорога извилистой, но теперь девочка на рисунке уже не стояла одна, а казалось, ждала чего-то. Или кого-то. Эд смотрел на работу сестры и вдруг коснулся её плеча. Мия улыбнулась краешком губ. Она не знала, кто была эта девочка, но теперь она уже не выглядела потерянной. И коридор, пусть по-прежнему тусклый и тревожный, стал на одно прикосновение светлее, они двинулись дальше. Свет, исходящий от мелких лампочек дрожал, будто уставал гореть. Тени скользили по стенам, и детские рисунки постепенно исчезали, сменяясь облупившейся штукатуркой. Мия шла рядом с братом, не отпуская его руки. Но время от времени бросала взгляд вперёд на Адама. Он шёл чуть впереди, и его силуэт в тусклом свете казался длиннее, чем был на самом деле. Фрак, цилиндр, движения – всё, как обычно. И всё же он был другим. После того, как они остановились у стены с рисунками, в нём что-то изменилось. Мия заметила, как на его лице появилась слабая улыбка, но не весёлая, не театральная, а какая-то настоящая и тихая. Как будто он ненадолго позволил себе вспомнить что-то дорогое. А сразу за этой улыбкой, едва уловимой, скользнула грусть, глубокая, сдержанная, спрятанная за привычной строгостью. Мия чувствовала это так отчётливо, будто сама прошла сквозь этот его взгляд. Она шагнула чуть ближе. Адам заметил это движение боковым зрением, но ничего не сказал. Мия нерешительно всмотрелась в его лицо, а потом, с привычной мягкостью, тихо, почти шёпотом, чтобы никто, кроме него, не услышал:

– Вы узнали ту девочку?

Он замер на долю секунды, не оборачиваясь. Только плечи его слегка напряглись. Ответа не последовало. Она ждала, не отводя глаз. Адам сделал ещё шаг вперёд. Потом второй, просто шёл дальше. Мия опустила глаза. Не потому что обиделась, а потому что почувствовала – вопрос был преждевременным. И всё же, внутри неё осталась лёгкая дрожь. Любопытство, замешанное с сочувствием. Рядом с ней Эд чуть крепче сжал её ладонь, не задавая вопросов. А коридор всё длился. Свет чуть сильнее затрепетал и снова ослаб. Как дыхание в сне. И только тишина говорила громче слов. В конце коридора стояла дверь – яркая, словно вырезанная из детского сна. Её поверхность была покрыта всплесками всех цветов радуги, а золотая ручка сверкала, как маленькое солнце. Дети подошли ближе, не спеша. Их маленькие огоньки крутились вокруг, будто прощались, танцуя в последний раз. Мия шептала каждому спасибо, а Эд склонил голову в знак благодарности. Было тепло. Даже немного весело, как будто эти огоньки были настоящими друзьями, хоть и совсем крошечными. Словно услышав их прощание, огоньки сделали синхронный, чуть озорной пируэт и погасли. На мгновение всё погрузилось в темноту. Только дыхание и тишина. Но в эту паузу раздался щелчок, фокусник открыл дверь. За ней оказалась комната. Не просто комната, ещё одна гримёрка, будто из другого мира. В отличие от всего остального шатра, ветхого, шепчущего старыми скрипами и потрёпанным бархатом, это место казалось почти новым. Здесь не было ни пыли, ни забвения. Пространство дышало тёплой, уютной тишиной. Комната была почти как гостиная – просторная, светлая. В самом её конце стоял столик с большим зеркалом в изящной раме. На поверхности лежала старая, уже израсходованная косметика: тени, пудра, помада, будто ждущие чьей-то руки. Рядом возвышались три стеклянных флакона духов, все пустые, но всё ещё благоухающие. Ни на одном – ни крупицы пыли. В этом было что-то трогательное. Как будто кто-то очень заботился, чтобы они остались красивыми. Справа потрёпанный диван, весь в пятнах. Его мягкость угадывалась в неровных подушках, хоть обивка была порвана в нескольких местах, а в углах торчали уставшие пружины. Рядом ширма с рисунком весеннего леса: зелёные кроны деревьев, тропинка, ручеёк. За ней висела целая коллекция сценических костюмов: рваных, осыпанных блёстками, но сияющих так, словно в каждом из них всё ещё живёт миг аплодисментов. А вот слева, слева было чудо. Из-за лёгкой дымки пара исходил запах чего-то цветочного, тёплого. И прямо в гримёрке, как в капризной фантазии, располагалось озеро. Настоящее, большое, с гладкой поверхностью воды и мягким светом, отражающим лепестки лотосов, покачивающихся на волнах. Пар медленно поднимался вверх, прикасаясь к потолку. Казалось, вода была горячей, почти зовущей, и в то же время чужой, не совсем предназначенной для купания. Это было больше чем вода. Больше чем пруд. Почти как сон. Комната была живой. В ней чувствовалось дыхание прошлого, не покинутого, а сохранённого. Бережного. И от этого в груди становилось странно. Тихо. Почти свято. Мия вошла первой, отпуская руку брата. Она на цыпочках ступала по полу, словно боялась потревожить это место своим шагом. Её взгляд метался, от блестящих костюмов к старому дивану, от зеркала к воде. Она замерла у озера, подалась чуть вперёд, ловя на лицо мягкий тёплый пар. Щёки слегка порозовели, глаза округлились, в них мелькнуло то редкое выражение, когда страх отступает перед чудом. Эд, напротив, держался ближе к центру комнаты. Он внимательно осматривал всё вокруг, прислушиваясь к себе. Не было ни скрипа, ни сквозняка. Здесь, как ни странно, чувствовалась безопасность. Почти как в детстве, когда прячешься под одеялом и притворяешься, что мир не может тебя найти. Его взгляд задержался на флаконах духов – три, все пустые, как будто кто-то до последней капли выдыхал воспоминания. Он подошёл к дивану, осторожно надавил рукой, тот слегка пружинил, но не скрипел. Присел. Прислушался к звукам за пределами комнаты. Тишина. Странная, хрупкая тишина. Фокусник всё это время молчал, стоял у двери, прислонившись к косяку, будто тоже не спешил что-либо нарушить. Его взгляд спокойный, но не безучастный. Он наблюдал, как дети впитывают атмосферу. И в этом взгляде была не просто забота. Там была настороженность, словно он сам не до конца верил в возможность покоя. Мия подошла к ширме. Пальцы скользнули по блёсткам старого костюма. На мгновение она задержала дыхание. Блеск отразился в её зрачках. Брат был рядом. Это давало силы. Они не могли подобрать слов.

– Тут красиво, – прошептала Мия, больше себе, чем кому-то.

Эд кивнул, фокусник позволил себе просто смотреть. Без указаний, без тайн. Просто был рядом. Но тишина этой комнаты была не вечной. Что-то в глубине, под этой гладью, в зеркале, в воде, в запахе духов, подсказывало, что они ещё не дошли до главного. Просто пока им дали передышку. Диван не только выглядел неудобным, он таким и был. Старая обивка кололась, а торчащие пружины неприятно впивались в бока. Эд поморщился, поёрзал и наконец встал, слегка потирая поясницу. Он сделал шаг в сторону, и взгляд его случайно зацепился за стену, напротив, там, будто случайно забытые, висели плакаты: яркие, но выцветшие, исписанные витиеватыми лозунгами – «Великое шоу!», «Ночь чудес!», «Только один вечер!». Среди них затерялась маленькая, почти незаметная чёрно-белая фотография. Пожелтевшая от времени, с потрёпанными краями, она словно пряталась от глаз, но в то же время манила чем-то настоящим. На фото – восемь человек. Они стояли в ряд, облачённые в красивые костюмы, кто-то держал в руке шляпу, кто-то – палочку. Все улыбались, смотрели прямо в объектив, лучились теплом и уверенностью. За ними – шатёр, всё ещё новый, свежий, как будто дышащий. Но особое внимание привлекал девятый человек. Он стоял чуть в стороне. Худой, пожилой, он не смотрел в камеру. Его голова была повёрнута к улыбающимся, не с завистью, не с тоской, скорее, с тихим принятием. Он будто знал, что его роль – остаться за кадром, даже стоя внутри него. Эд медленно подошёл, встал на носочки, стараясь разглядеть лица. Но часть фото была испорчена, в одном углу кусок был вырван, в другом изображение стёрлось от времени, оставив лишь размытые силуэты, некие слова, вопросы хотели вырваться у него, но в этот момент он почувствовал чьё-то присутствие за спиной. Он вздрогнул, обернулся, позади стоял Адам. Без привычной сдержанности. Лицо его, обычно строгое и невозмутимое, сейчас хранило печаль, старую, неострую, как затянувшийся шрам. Он не смотрел на мальчика, он смотрел на фотографию. Глаза его были усталыми, но в них теплилось нечто другое, возможно лёгкое примирение.

– Кто на этой фотографии, Мистер Адам? – тихо, почти шёпотом выдохнул Эд, словно боясь потревожить чужую память.

Фокусник не сразу ответил. Долгую секунду он просто смотрел, как будто вновь возвращался в тот миг. Потом отстранился, словно закрыв внутреннюю дверь.

– Тебе это знать необязательно. Меньше знаешь – крепче спишь.

И вдруг что-то изменилось. Из глубины комнаты донёсся плеск. Сначала лёгкий, как будто кто-то прошёл по воде. Затем бульканье. Плотное, влажное, с эхом чего-то чужого. Из озера, недавно спокойного, начал подниматься пар. Запах, сладковатый и пряный, сменился резким, болотным, как от прелых вод в чаще, где не ступала нога человека. Эд и Адам повернулись. Поверхность воды вздрогнула, забурлила. Цвет стал мутно-зелёным, будто её кто-то перемешал с тиной. И вот из глубины появилась голова. Девичья. Вода стекала по её волосам, похожим на водоросли. Кожа с голубоватым отливом, с переливающимися чешуйками на шее и плечах. Она поднималась медленно, как будто не спешила. Казалось, она просто вышла из ванны, наслаждаясь теплом. Её глаза были закрыты. До поры. Когда веки приподнялись, она замерла. Перед ней стояли гости. И один из них знакомый. Узнанный. Мгновение и между ними натянулась тишина. Взгляды встретились. Адам снял шляпу. Медленно, с уважением, он наклонил голову в лёгком поклоне. Она не ответила. Но в её лице промелькнуло удивление, почти забытое.

– Миледи, приветствую, – спокойно произнёс Адам, чуть склонив голову.

– Адам, ты серьёзно? Что за формальности? – усмехнулась женщина, подняв бровь.

– Да просто. Хотел показаться вежливым. Если тебе не нравится, могу быть менее учтивым.

– Кто это с тобой? – взгляд её скользнул к детям. – Какие милые. Как вас зовут?

Дети молчали. Стояли, не шевелясь, настороженные, будто перед диким зверем. После недавнего ужаса в зеркальном лабиринте доверять взрослым было трудно. Но несмотря на страх, в глазах Мии вспыхнуло восхищение. Женщина казалась ей сказочной, как русалка из тех маминых историй, где голоса у них как птичье пение, а волосы пахнут морской солью и солнцем. Но эта русалка была другой. От неё веяло не светлой магией, а чем-то затхлым и морским. Рыбий запах тянулся из глубины гримёрки, водоросли в её волосах лениво шевелились, словно в воде, – живые, скользкие. И всё же для Мии это было чудо. Она впервые встретила сказочного героя. Девушка осторожно приблизилась. Мия, зачарованная, медленно шагнула вперёд, не сводя глаз с таинственной женщины. Адам остался спокойным, не проявляя ни тени беспокойства – он, похоже, полностью доверял незнакомке. Та мягко положила ладонь на голову Мии, погладила её, искренне улыбаясь.

– Вы такая красивая, – прошептала Мия с детским восторгом.

– Благодарю тебя, милая. Не бойся. Я не причиню вам зла. Как тебя зовут?

– Мия.

– Очень приятно, Мия. Я Диана, ты можешь звать меня Ди. А какое у тебя прелестное платье. Ты сама его сшила?

– Нет, мама подарила.

– У твоей мамы отличный вкус. – Она взглянула на мальчика. – А твой друг не хочет со мной познакомиться?

Эд выглянул из-за плеча Адама. Его лицо было хмурым, взгляд – напряжённым. Голос дрогнул, когда он наконец пробормотал:

– Здравствуйте.

– Это мой брат, – неловко подметила Мия.

Ди кивнула, не обиделась, наоборот, даже улыбнулась шире. В глазах её мелькнуло что-то мягкое, почти нежное. Но дети всё равно держались настороженно. Вдруг выражение лица Ди изменилось. Она внимательно посмотрела Эда. Над его губами все ещё была засохшая кровь.

– О боже…ты поранился! – Ди нахмурилась. – Пойдём, я помогу.

Эд подошёл медленно, будто преодолевая невидимую преграду. Он встал рядом, настороженный, но уже не такой испуганный, как прежде. Ди тепло улыбнулась, её глаза вспыхнули радостью. Она снова направилась к озеру, набрала воды в ладони, принесла – и протянула мальчику.

– Пей, – сказала просто.

Эд колебался, потом сделал глоток. Вода была удивительно тёплой, словно хранила в себе лето. В теле разлилось спокойствие, как будто кто-то вымыл страх изнутри, оставив только лёгкость. Он моргнул, удивлённый и впервые за это время немного расслабился. Ди взяла Мию за руку и мягко усадила её перед старинным туалетным столиком. В руках у неё появился старинный гребень с жемчужинами, потемневшими от времени, но всё ещё красивыми. Она медленно начала расчёсывать волосы девочки, распутывая тонкие пряди.

– Совсем запутались, – прошептала. – Сейчас мы это исправим. Ты должна быть опрятной, принцесса.

Из-за их спины послышалось тихое:

– Кхм… Ди, прости…

Она не обернулась.

– Почему ребёнок ранен, Адам?

– Я…

– У тебя нет ответа, да?

– Не думаю, что ты хотела бы его знать. Нам нужно идти дальше. Понимаешь?

– Нет, – отрезала она.

– Что значит "нет"?

– Это и значит "нет". Вы не пойдёте дальше. Дети останутся здесь. Со мной. Они отдохнут, наберутся сил, а потом, может быть, я решу, что с вами делать.

– Но…

– Никаких "но", – сказала она и медленно обернулась. – Сядь за стол.

Адам не стал даже спорить. Он просто недовольно опустился на стул, жестом подозвав Эда. Мальчик неуверенно сел рядом, всё ещё украдкой поглядывая на Ди. Как только прядь волос Мии легла на плечо – расчёсанная, блестящая, Ди отложила гребень и плавно пересела за стол. Там уже стоял чайный сервиз, словно появился из воздуха. Тонкие чашки с трещинами, покрытые тёмными пятнами, как будто их не мыли с прошлого века. Белый фарфор потускнел, но в этом был свой странный, потусторонний шарм. Ди медленно разливала чай, её движения были безупречно плавными, почти церемониальными. Она отпила, не сводя глаз с Адама. В комнате повисло неловкое молчание. Мия, слегка улыбаясь, держала чашку в обеих руках, Эд настороженно косился на хозяйку, но молчал. Адам не смотрел ни на кого. Его пальцы монотонно постукивали по столу. Иногда он бросал мимолётный взгляд на стены – где тускло виднелись старые цирковые плакаты и выцветшая фотография.

– Ты всё ещё их хранишь? – тихо спросил он.

– Храню. Для памяти.

Глаза Ди поднялись вверх, к тусклым лицам на выцветших плакатах. Пыль осела на глянце, но лица всё так же смотрели в пустоту, и в каждом из них был, застыв крик, смех или слёзы. Некоторые из этих воспоминаний были тёплыми, словно луч солнца в пыльном окне. Но большинство, как осколки стекла под кожей. Ди допила последний глоток чая и с лёгким звоном поставила чашку на блюдце. В её лице не дрогнуло ни единой мышцы – только решимость.

– Я иду с вами, – сказала она.

– Что? Нет! – Адам вскинул брови, удивлён и сбит с толку.

– Это не обсуждается, – твёрдо отрезала Ди. – Я иду с вами. И точка.

– С какой стати вообще?

– С той, что ты привёл ко мне детей, израненных и испуганных. Где гарантия, что ты не заведёшь их в гибель? Я помогу вам пройти озеро. А дальше – посмотрим.

Адам хотел что-то возразить, но слова увязли в горле. Он знал: спорить с ней бесполезно. Ди уже встала. Подошла к краю воды и озеро отозвалось: бурля, будто живое, его поверхность начала вздрагивать, как кожа.

– Идём, – сказала она, не оборачиваясь.

Дети и фокусник нехотя поднялись из-за стола. Когда подошли ближе к воде, Эд замер. Его лицо побледнело. Он судорожно вцепился в руку сестры. Мия посмотрела на него, в её глазах был страх, но и решимость.

– Я не отпущу тебя, – прошептала она. – Обещаю.

Эд кивнул, но пальцы его дрожали. Он не умел плавать. Даже когда отец пытался учить – ничего не вышло. Он чуть не утонул тогда. С тех пор озеро для него было бездной. Ди шагнула первой. Её тело почти беззвучно исчезло под гладью, как будто её звала сама вода. Адам взял Мию за руку и повёл за собой, озеро поглотило их медленно, как тень, затягивая под толщу, где начинался иной мир. Внизу, под поверхностью, всё было иным: зеленовато-мутный свет, мерцающие водоросли, словно шевелящиеся пальцы, и тишина. Где-то в глубине, полузасыпанная песком и торфом, лежала старая ржавая машина. Одинокая. Нереальная. Будто она упала сюда из другого времени или сна. Эд плыл с трудом, перебирая ногами, будто во сне. Он тянулся к сестре, к Адаму, но вода была вязкой, тянущей, холодной. Адам попытался помочь, поднырнул сзади и тут это случилось. Что-то резко схватило его за лодыжку. Он дёрнулся, но водоросли обвили и вторую ногу. Затем – грудь. Он не мог вырваться. Ловушка. Мия по ошибке отпустила брата, бросаясь к фокуснику. Эд, оставшись один, забил ногами, но тут же почувствовал, как водоросли схватили его. Сначала щиколотки. Потом бёдра. Потом темнота. Он закричал в пузырях. Его тело потянуло вниз. Песок открыл пасть и засосал мальчика, будто его никогда и не было. Ди попыталась поднырнуть к Адаму, но не успела. Водоросли вырвали фокусника из её поля зрения, утянули и его без шанса. Мия отчаянно работая руками, пытаясь плыть, отбиваться, сопротивляться. Но растения были живыми. Они обвивали, тянули, хватали. Ди пыталась прорваться к девочке, но вскоре почувствовала, как и её обвивают гибкие стебли. Озеро не прощало чужаков.