скачать книгу бесплатно
Айна удивленно посмотрела на Эмму, потом на Давида. Да, не похож на шведа, правда. Черноволосый, курчавый, хоть и коротко стрижен. Но если бы Эмма не сказала, она бы не обратила внимания.
– Айна тоже не шведка, – сказала Карин. – Не всем же везёт родиться в Швеции.
– Ну и что? – разговор становился Айне непонятен и неприятен.
К счастью, подошел, наконец, трамвай. Это была шестерка, которая шла на Сёдермальм, туда, где жили сестры. Девушки бросили сигареты и поспешили к дверям, народу на остановке собралось много. Давид тоже собрался сесть в трамвай, но, увидев, что Айна осталась, остановился.
– Привет, Айна! Что с подружками не уехала?
– Привет, Давид, – Айна опустила глаза. – Это не мой трамвай.
– Как не твой? Там все мимо идут.
– Нет, – она отвернулась, – я не там живу, просто… Извини.
– Опять извини? – он засмеялся, как в первый раз, и ей тоже стало смешно.
– Извини, – сказала она, отсмеявшись. – Мне… стыдно.
– Не хотела, чтобы я знал, где ты живешь? Чтобы тебя видели вместе с оборванцем?
– Нет… Стыдно, что соврала.
– Папа говорил: человек, который стыдится, много зла не сделает.
Снова подошел шестой номер и сразу за ним седьмой.
– Мой следующий, – сказала Айна. – А ты поезжай, а то замерзнешь. Провожать меня не надо, я потом объясню. Это же твой номер?
– Мой, я на Сёдере живу.
– До свиданья, Давид! – Айна помахала рукой и пошла на свой трамвай.
Он на Сёдере живет. Прямо как песенка.
Он на Сёдере живет,
Сван на Сёдере живут.
Для Айны Сёдермальм был местом пугающим. Этот скалистый высокий остров, похоже, населен агрессивными молодыми людьми, не имеющими работы и готовыми в любой момент поднять бунт против порядка.
В прошлом году сестры Сван пригласили ее на пасхальный ужин к себе домой. Когда трамвай выехал наверх, открылся потрясающий вид на город. Был виден порт с кранами и кораблями, потом Гамла стан, острова Шепсхольмен и Кастельхольмен, еще дальше Юргорден. Карин встретила Айну на остановке и повела по каким-то боковым улочкам. Сёстры жили с родителями в маленькой двухкомнатной квартире на пятом этаже без лифта. Ванной у них не было, только маленький ватерклозет. Раковина была в кухне. Айна, с одной стороны, растрогалась, что ее пригласили, а с другой очень стеснялась. До этого её лично никогда не приглашали в гости, если она и попадала куда-то, то только как сопровождающая. К тому же тогда еще не отменили талоны на муку, масло и мясо. Ужин был простой, как в деревне: селедка, вареные яйца и картошка, запечённая с луком и рыбой, блюдо называлось «искушение Янсона». Айна принесла в подарок пять крашеных яиц, их тоже поставили на стол, – каждому по яйцу.
Стол и вся квартира были украшены деревянными курочками и петушками: к каждой Пасхе отец сестёр вырезал и раскрашивал новую пару. Это напомнило Айне детство. Только дедовы петушки были еще и свистульками. После ужина они с Карин и Эммой пошли гулять. Было уже темно, улицы там освещались плохо. Они прошли мимо огромного мрачного здания пивной фабрики, она почувствовала это по запаху, до того, как ей объяснили. Их обогнала ватага мальчишек, которые мчались на площадь. Оттуда неслись крики и грохот. Айна испугалась, но сестры, наоборот, рванулись вперед, увлекая ее за собой.
Они остановились возле кинотеатра, потому что дальше было не пройти. Сотни людей, в основном подростков, заполнили улицу. Их теснили полицейские, пешие и верховые. Мальчишки кидали камни и бутылки, полицейские отвечали кнутами и дубинками, один даже взмахнул саблей. Казалось, они бьют всех, кто попадается на пути. Около аптеки полицейская лошадь чуть не сбила женщину. Пахло горелой резиной, подожгли полицейскую машину.
Айна не знала, что эта площадь и центральная улица острова – Ётгатан, – являлись местом сбора местной молодежи. В Пасху все кафе и кинотеатры были закрыты, и подросткам некуда было податься, только сидеть в тесных комнатах с родителями и младшими братьями-сестрами. Как потом объяснили сестры Сван, здесь часто проходили столкновения с полицией, но все заканчивалось миром. Для Карин и Эммы происходящее было развлечением. Они знали многих из толпы и кричали им что-то приветственное. Но для Айны это было ужасом. Крики, стоны, свист хлыста и грохот камней обрушились на неё страшным воспоминанием детства, о котором она забыла и не хотела вспоминать. Она стояла, прижавшись к стене дома, отрицательно мотая головой на все предложения сестер, не вникая в их смысл. Наконец, они взяли ее под руки и почти потащили в сторону. В себя она пришла только на остановке трамвая.
Айна долго тряслась в трамвае, вышла не на той остановке и стояла в темноте, ожидая, пока утихнет шум в ушах. Потом она шла пешком, и когда вышла на Страндвеген, та показалась ей такой родной, тихой и домашней, что Айна заплакала и плакала до самого дома.
Она не сердилась на сестер Сван за их радостное возбуждение во время беспорядков. Но Айна не могла позвать их к себе в гости, чего они, очевидно, ждали, и их как бы дружба на этом закончились, осталось только ощущение неловкости. И боязнь Сёдермальма.
Понедельник, 31 октября
А-й-н-а.
Что-то с ней не так, хотя по одежде и манерам она явно «из хорошей семьи», из того прошлого сказочного мира, который остался для него только в снах. Но девочки из хороших семей учатся здесь на музыкальном или театральном отделении. А днем они ходят в престижные школы. Почему она учится в вечерней реальной школе, которая в лучшем случае дает только подготовку к гимназии?
Давиду было так жалко эту девочку, как сестренку, которой он никогда не имел. Он все время думал о ней и не мог понять. Почему она пошла с ним в магазин, но не хочет, чтобы он знал, где она живет? Боится, как она сказала, что ее увидят с мужчиной? Но если дома ее держат в строгости, почему разрешают ездить вечером одной?
Они виделись мельком в среду. На остановке трамвая с ней стояли тогда две девушки постарше, они курили, и Айна выглядела рядом совсем ребенком. Почти неделя прошла. Интересно, что она делает по воскресеньям? Ходит в кино? Или на танцы? Или просто гуляет с подружками? С родителями?
Сегодня он надеялся ее увидеть. Но сначала чуть не опоздал на занятия, потом их переменки не совпали. После занятий он сразу спустился к выходу и встал в тамбуре. Народ шел из коридора слева и сверху по лестнице, сливаясь внизу в плотную толпу. Он чуть не пропустил ее и не сразу узнал. Вместо «колокольчика» на ней была белая кроличья шапочка. Холодно, конечно, – в тот понедельник было плюс десять, а сегодня уже минус один.
Айна не видела его, она разговаривала с какой-то девушкой. Давид вышел вслед за ними, постоял, пока они прощались, на краю тротуара. Наконец, собеседница повернула налево, а Потеряшка пошла к своему трамваю. Он рванулся, пошел рядом, сказал на ходу:
– Привет, Айна!
– Привет, Давид!
– Скажи, а тебя одну в кино пускают?
– Пускают? Кто? – Айна даже остановилась и опять засмеялась своим детским смехом, от которого Давиду стало тепло, и он тоже засмеялся, и они опять смеялись вместе. Пока хватало духу, спросил:
– Если ты свободна в воскресенье, может, сходишь со мной в кино? На премьеру?
– На премьеру? – Айна смотрела удивленно. – Какую?
– Какая будет. Хочешь?
Давид даже не понял, как это у него вырвалось. Он сам никогда не бывал на премьере. В Стокгольме были так называемые «премьерные кинотеатры», где показывали новые художественные фильмы, шведские и американские, редко из других стран. Чтоб достать туда билеты надо было заранее долго стоять в очереди, и стоили они много дороже. Но, конечно, приглашать, так уж на премьеру. До воскресенья еще есть время. Главное, чтобы Айна согласилась.
– Конечно, хочу. А как ты достанешь билеты?
– Достану. В среду скажу, куда. Только ты не уходи сразу, а то я могу задержаться.
– Я подожду, – пообещала Айна.
Они уже дошли до остановки.
– Не провожать? – на всякий случай спросил Давид.
– Нет, спасибо. До среды.
– До среды, Айна!
Давид вышел из трамвая и дошел до квартала Дротнинген (королева), свернул на улицу, которая почти вся состояла из лестниц, и пошел вверх. Поднявшись, он обернулся и посмотрел назад: по этой лестнице надо идти вниз: не потому, что легче, а потому, что в светлое время отсюда открывался замечательный вид на залив и город за ним. Сейчас только огни на мосту светились в темноте, а за ними мерцали окна дворцов на Страндвеген, в одном из них жила Айна.
Когда Давид только перебрался в Стокгольм и стал помогать Борису, он никак не мог понять, зачем нужны названия кварталов. Не просто названия, – дома имели нумерацию и по улице, и по кварталу. Первое его задание было отвезти какие-то учебные пособия в Лицей для девочек. Адрес ему дали Артиллерист 1, а дом, оказалось, стоял на улице Банергатан 38, «Артиллеристом» назывался квартал. Позже он нашел объяснение в одной книге: кварталы пришли из римских времен. У военного лагеря было четверо ворот, между ними проходили две пересекающиеся дороги, деля лагерь на четыре части. Потом кварталами стали называть постройки, ограниченные четырьмя улицами. В XVII веке в Стокгольме уже планировалась сеть перекрестных прямых улиц, и участки между ними получили названия, а дома – номера.
Давид повернул направо к своему кварталу. Здесь все было как сорок лет назад, во времена писателя Августа Стриндберга, и, наверное, еще раньше: старые дома, газовые фонари и мощеные улицы. Район бедноты, рабочих и ремесленников. Еще здесь, говорят, живут художники и писатели. Давид не мог понять, почему эти кварталы носят такие названия. Ладно, в Дротнинген дома в основном каменные. А квартал, где живет он сам, состоящий из крохотных, в большинстве своем деревянных домов, назывался Кунг (король). Какой король заглянет в эти тесные, вонючие, заваленные всяким хламом дворы, где между нужником и забором тянутся веревки для сушки белья, стоят корыта для стирки и бочки для дождевой воды, в домах нет водопровода, одна колонка на всю улицу. А внутри? Низкие потолки, крохотные комнатушки, в которых темно и сыро, в квартирах из двух-трех комнат семьи с пятью детьми…
Давид снимал угол у отставного штурмана в дворовой пристройке. Вся квартира состояла из маленькой комнаты и кухни побольше. В кухне за занавеской стоял топчан, на котором спал Давид. Старик целыми днями сидел возле дровяной плиты и мастерил клетки на продажу. По вечерам он часто уходил в пивную. Каждый день, идя с работы, Давид надеялся, что хозяин уже ушел. Тогда он мог спокойно посидеть за столом, позаниматься, почитать, поиграть на кларнете. В те вечера, когда они оба были дома, старик любил поговорить. Ему было скучно, и стоило Давиду прийти домой или выйти утром из-за своей занавески, как штурман начинал рассказывать всякие истории, иногда интересные, но часто по второму и третьему разу. Давид давно искал, куда бы съехать, но найти недорогую квартиру было не просто.
Старый моряк вырос на Сёдере и знал тут каждую улицу. Но не всем его россказням можно было верить. Например, он утверждал, что в возрасте Давида пил пиво со Стриндбергом на «Мусебакентеррасе» возле Южного театра. Кстати, оказалось, что холм Мусебакен получил свое название не от библейского Моисея, как сначала думал Давид, а от Моисея-мельника, чья мельница стояла на холме.
Еще старик рассказывал, что в молодости стригся в парикмахерской у девчонки, которая стала известной актрисой Гретой Гарбо. Давид видел Гарбо в американских фильмах и готов был поверить, что она жила здесь на Сёдере, но остальное штурман вполне мог приврать. Были истории и явно правдивые, например про то, как тушили пожар в конюшнях тридцать лет назад, или про взрыв на улице Коксгатан, не так уж давно, в 1944 году, и совсем рядом с домом. Давид даже готов был поверить, что старый штурман знал одного из погибших там пожарных.
Среда, 2 ноября
В среду Айна нашла его сама. Их отпустили пораньше и, подождав немного, она поднялась наверх, чтоб узнать про кино. Айна часто ходила в кино, одна или с Ингой, но не на премьеры. Не потому, что премьеры дороже, а потому что у нее не было времени стоять в очереди, добывая билеты.
Давид разговаривал в коридоре со своим преподавателем. Айна остановилась в нерешительности, но Давид уже увидел ее и помахал рукой. Она вошла в класс следом за ними.
– Это Айна, – сказал Давид. – Можно она послушает?
– Добрый вечер, – учитель повернулся к Айне. – Фрёкен может сесть здесь.
Айна села на стул у стены. Давид сел к роялю, а учитель встал у окна. Давид заиграл какую-то незнакомую мелодию, но его остановили.
– Спокойней. Это детский альбом. Всего лишь кукла.
Давид заиграл снова. Пьеса была печальная, но совсем короткая, он сыграл ее два раза, потом еще одну, тоже короткую и еще более печальную.
– Вот так и сыграешь. – Учитель был доволен.
– Но я могу что-то более серьезное, это же совсем для начинающих.
– Не надо ничего серьезного! Слушатель там случайный, не стоит его утомлять. До свидания, Давид! До свидания, фрёкен!
– Скучно? – спросил Давид. – Детская музыка.
– Печально, – Айна очень стеснялась, – печально, но легко.
– Это Чайковский, русский классик. Легко, потому что это детская печаль, из «Детского альбома». Я это в детстве играл, некоторые пьесы еще до школы. Болезнь куклы и ее похороны.
– Похороны куклы?
– Да. Ты же не выкидывала любимых кукол, когда они ломались.
– У меня не было кукол, которые ломались.
– Совсем не ломались? Никогда? Значит, все твои игрушки целы?
– Все мои игрушки пропали. Осталось две свистульки и еще теперь… матрешка.
– Матрешка?
– Это русская игрушка. Такая бабка деревянная круглая, красками разрисованная. Она открывается, и там внутри другая сидит поменьше. Ее вынимаешь, она тоже открывается, и так штуки три, может быть и больше.
– Здорово. Деревянную трудно сломать. А если кукла с фарфоровой головой, она может разбиться.
– Знаю. Я сама чуть не разбила такую куклу… Чужую, – сказала Айна и тотчас перевела разговор. – А я слышала, ты на дудочке играешь, а ты на рояле.
– На дудочке? Можно и так сказать. На рояле все музыканты должны играть, независимо от специальности.
– От специальности? Музыкант – это не одна специальность?
– Нет, конечно. В оркестре бывает 30–40 разных инструментов. Одних, как ты сказала, дудочек штук пять-шесть. Ты когда-нибудь слышала симфонический оркестр?
– Симфонический? Это большой, со скрипками и роялем? В кино слышала много раз. А вживую только духовые, которые на улице играют – Королевский гвардии, Красного креста, Трамвайного парка.
Айна стеснялась спросить про билеты в кино: а вдруг не достал?
– Хорошо, что ты сама сюда поднялась. – сказал Давид. – А то мне не уйти было.
– Ты же сказал, что встретимся после уроков. Как я могла уйти?
– Ну, мало ли… Может, ты передумала идти со мной в кино…
– Почему? – удивилась Айна.
– Ну, ты же не хотела, чтобы тебя видели со мной вечером… возле дома.
– Мы же не будем встречаться вечером возле дома, а пойдем в кино. Или не пойдем?
– Пойдем, конечно. Я достал два билета на пять часов в воскресенье. Тебе уже пора?
– Да, уже поздно. Спасибо за музыку.
Они шли к остановке. Было сыро, туман окутывал улицу, фонари казались расплывчатыми пятнами. Айна подумала, что опять будет в Стокгольме мягкая, почти бесснежная зима, как в прошлом году. Таких суровых зим, какие были в ее детстве, она больше не видела. Правда, три года назад, когда она только попала в столицу, снегу здесь было много. Но температура все равно не опускалась ниже минус 10. А в прошлом году снег был вязким, липким. Он не был глубоким, но автобусы все равно застревали. Пассажиры-мужчины выходили и подталкивали автобус, буксующий в мокром снегу.
– Где мы встретимся? – спросил Давид.
– А в какой кинотеатр? – Айна подняла голову, но в тумане не видно было его лица.
– «Рёда кварн», знаешь?
Конечно, Айна знала. «Рёда кварн» – «Красная мельница» – был известный премьерный кинотеатр в центре города. На улице с дорогими магазинами и ресторанами. Еще там был «средневековый замок», так называли большой пассаж совсем рядом с кинотеатром. Он очень нравился Айне тем, что был не из кирпича, как обычно, а из камней разных оттенков и украшен узкими ненастоящими башенками с птицами наверху. Над главным входом сидели две обезьяны, держа на головах колонны второго этажа. Между колонн, по обе стороны от окна, стояли статуи – с одной стороны женщина с зеркалом, с другой – дикарь с дубиной. Пассаж поэтому называли еще «Вильдман» – дикарь. Дубовая входная дверь была украшена рельефами, изображавшими разных ремесленников. Айна любила рассматривать детали. Любовь к деталям, то немногое, чему научил ее когда-то дед. Тяжелую дверь с рельефами ей довелось открыть лишь однажды, когда она сопровождала бабушку. Пол в фойе был выложен белым и черным мрамором, как шахматная доска, дальше шла белая мраморная лестница, но по ней Айна не поднималась, и вообще внутрь не входила: только открыла дверь для бабушки и посмотрела, что ее встретил швейцар. Зато Айна несколько раз была в магазине деликатесов в том же здании, но с отдельным входом с улицы.
Но веселой стайкой, как букеты,
где сирень и роза, и тюльпан,
тянутся стокгольмские кокетки
посмотреть кино в «Рёда кварн», —
пропел вдруг Давид. Это же «Мелодия Стокгольма», Эверта Тобе, которую так часто поют по радио!
Фильмы Греты Гарбо все до одного! —
