скачать книгу бесплатно
– Я сам в таком живу.
Давид поставил велосипед за поленницу.
– Пошли, – он показал на лестницу.
Они поднялись наверх и свернули направо.
– Куда мы идем? – спросила Айна. – Я здесь, наверху, никогда не была.
– Согрелась? Сейчас увидишь. Этот парк называется Обсерваторие-лунден. Не бойся, давай руку.
Айну протянула руку, Давид взял ее и почувствовал, как сразу вспотела ладонь. Они вошли в темную аллею и почти на ощупь поднялись на холм. Здесь было светлее, стояла пара фонарей, освещая странное здание с полукруглым выступом, напоминающим алтарную часть в церкви. Завершалась здание металлическим барабаном с балкончиком по кругу.
– Это бывшая обсерватория, – объяснил Давид Айне. – Одна из самых старых в Европе. Здесь стоит телескоп, и в него видно звезды.
– Почему бывшая? Уже не смотрят?
– Студенты смотрят, наверное. Сама обсерватория переехала в новое здание, а это отдали физическому факультету.
– Откуда ты все знаешь?
– Читал. Смотри, – он показал вниз.
Там темнели крыши и сияли огни проспекта. Они пошли вниз и услышали голоса, на дорожку вышли двое мужчин, у каждого в руке был фонарь-лампион со свечкой внутри.
– Кентавр! – Айна остановилась заворожённая, когда из мрака вдруг вынырнула скульптура кентавра, освещенная лампионами. Встав на дыбы, он выгибал руками древко лука.
– Все-таки не понятно, – сказал один из «фонарщиков», – почему Художественный совет так протестовал против этой скульптуры?
– Во-первых, скульптор – женщина. Это раздражает, – ответил его спутник. – Во-вторых, если ты помнишь их формулировку: кентавр – существо, чуждое скандинавской мифологии. Грубо говоря: нечего в нашем городе ставить статую чужеродной твари.
– Позор, – возмутился первый, – что мы до сих пор не изжили этот псевдопатриотизм.
– Ну, мой дорогой, до этого нам еще скакать – не доскакать. Пока наша очаровательная Альва Мюрдаль призывает заботиться о генофонде нации, все, что не отвечает шведским стандартам, будет восприниматься в штыки.
Мужчины прошли дальше, а Айна стояла, задумчиво глядя им вслед.
– Как странно они говорили.
– Что странного? – спросил Давид.
– Чужеродная тварь. И про Мюрдаль тоже.
– Ты газеты не читаешь?
– Нет, только если в школе надо. Лучше книжку…
– А новости откуда узнаёшь?
– У меня радио есть. Там и новости, и музыка, и радиотеатр. У меня и времени нет на газеты. Три вечера школа…
– А когда нет занятий?
– Уроки делаю. Перешиваю, что надо. Иногда в кино хожу.
– А давай встретимся в день, когда занятий нет – предложил Давид. – Можно завтра. Я к шести уже свободен.
– Тогда лучше давай в четверг в шесть. А где?
– Где скажешь.
– На Нюбруплан, у часов.
– Побежали?
И, взявшись за руки, они побежали вниз с холма.
Четверг, 24 ноября
Давид уже стоял возле часов и читал газету. Было сыро, даже не дождь, а какая-то морось, окружавшая со всех сторон.
– Привет, Давид, – окликнула его Айна. Газета была не шведская, что ее удивило.
– О, привет, Айна, – обрадовался Давид. – Пойдем куда-нибудь в кафе?
– Я хочу съездить в одно место.
– Не промокнем?
– Нет, мы поедем на трамвае. Ты не против?
– Куда скажешь.
Народу в трамвае было много, но им повезло сесть рядом.
– Что это у тебя за газета? Иностранная?
– Да, австрийская. Die Presse.
– Она на немецком языке?
– Конечно.
– Я думала, что ты ненавидишь все немецкое. Ну… после того, что немцы сделали с евреями…
– Язык, он же не только для немцев, мне на нем мама пела.
– Знаешь, в больнице в Карлстаде была одна девушка, Рут. Она умерла, и остались ее записки, которые она писала в больнице. Сестра Чештин мне их переводила. Мне было почти столько лет, сколько было Рут, когда она попала в лагерь. Я тогда представляла, что стало бы со мной на ее месте. Я бы не выжила, не захотела бы жить, как-нибудь бы покончила с собой.
– Думаешь, это просто?
– Нет, но… можно же было что-то сделать, чтоб тебя застрелили. Это же легче, чем выживать в таких условиях и знать, что тебя… все равно уничтожат. Для этого нужно… мужество. То, что они выживали и выжили, и было мужество.
Айна замолчала, и Давид тоже молчал, только взял ее за руку крепко-креп ко.
– Знаешь, эта Рут, она ненавидела немцев и все немецкое. Она писала, что всех немцев надо посадить в лагеря хотя бы на месяц и мучить, как они мучили евреев. Всех немцев до единого, понимаешь? Детей, стариков.
– А тот, кто стал бы их мучить? Он сам бы стал таким. Немцы, конечно, должны ответить за войну. Но я знаю одного старика, он весь мир ненавидит, не только немцев. Потому что все страны виноваты, что такое допустили.
– Войн нельзя допускать вообще. Их просто не должно быть. Никаких и никогда. – она опять замолчала, она не знала, как сказать это Давиду, но сказать было надо. Потому что обманывать она не могла и скрывать не хотела.
– У меня есть знакомая девушка, Инга, в нашем квартале. Она… немка. Её отец погиб на войне, мама осталась с тремя детьми, Инга старшая. Она… хорошая, она здесь работает и посылает деньги маме. В Германии нет работы. Мы, – Айна осторожно посмотрела на Давида, – мы дружим. Она, правда, хорошая. Она говорит, что тех, кто развязывает войны, надо судить сразу, до начала войны.
Айна опять замолчала. Потом спросила с опаской:
– Тебе неприятно, что я дружу с немкой?
– Ну, – ответил Давид, – если ты с ней дружишь, значит, она того стоит.
Он погладил Айну по мягкой шапочке, как ребенка по головке. Айна засмеялась, и Давид вместе с ней, и опять им было хорошо и весело.
Трамвай проехал уже мимо ратуши.
– А куда мы едем? – спросил Давид, глянув в окно.
– На Эссинге.
– На острова? У тебя там кто-то живет?
– Жила. Одна знакомая. Она погибла год назад, сегодня годовщина.
– Погибла?
– Да. Ты слышал про Эссинге-трагедию?
– Когда троллейбус столкнулся с машиной и упал с моста? Это было во всех газетах.
– Да, как раз год назад. Фру Леви. Она отдыхала у нас в пансионате и была ко мне очень добра. А когда я приехала в Стокгольм… Я же никого здесь не знала, кроме бабушки. Почему-то они очень друг друга не любили. Фру Леви всегда говорила, чтоб я была настороже.
– Леви еврейская фамилия.
– Да? Не знала. Все, что я видела в городе, это благодаря ей. Она меня водила в Гамла стан. И на кораблике мы ездили с ней. Потом они переехали на острова, и она стала редко бывать в городе.
– Ты хочешь сегодня ее помянуть?
– Да, я читала, что моряки так делают, выходят в море на то место, где погиб корабль.
– Но их же всех подняли и похоронили.
– Я не знаю, где она похоронена. Но знаю, где погибла.
– Печальная история, – сказал Давид, – так внезапно погибнуть. Особенно в мирное время, в мирной стране. У нее была семья?
– Да, но я их не знаю. Она говорила, что со мной отдыхает от семьи.
Они вышли из трамвая. Здесь было не так промозгло, но освещение хуже, чем в центре. Айна не могла понять, кончился дождь или его вообще не было в этой части города.
На мосту, ведущему к острову Лила Эссинге, фонарей не было совсем, только по краям, все освещение – фары проходящих машин. Мост короткий и довольно широкий, но идти по нему в темный ноябрьский вечер было не очень весело.
– Ты здесь бывал? – спросила Айна.
– Нет, так далеко не забирался, первый раз.
– Здесь фабрики всякие и много очень живет рабочих, мне рассказывала фру Леви. Ее муж – инженер на фабрике.
– Это здесь «Электролюкс»?
– Да, и «Примус». А на большом острове, где она жила, виллы и пляжи, она меня звала, но не получилось, очень далеко ехать.
Они вышли на главную улицу острова, на удивление современную: высокие, в 6–7 этажей, дома с балконами. Магазинчики, рестораны, мастерские. Кинотеатр сиял неоновой вывеской. Много народу собралось на остановке троллейбуса, рабочие с фабрик спешили домой.
– Хорошо здесь жить, наверное, – сказала Айна. – Такой отдельный городок в большом городе.
– Это же остров, он и есть отдельный.
Они вышли к злополучному мосту, ведущему на Стура Эссинге. Он был много уже и длиннее предыдущего. Две грузовых машины разъезжались здесь почти впритык. Редкие пешеходы шли с одного острова на другой. Слева у перил стояла группа людей, очевидно вспоминающая трагическое событие прошлого года.
Айна и Давид тоже постояли у перил, посмотрели на воду. Кто-то кинул вниз догорающую папироску, и она, как маленькая комета, мелькнула в воздухе и растаяла в мерцающей воде.
– Пойдем, – Айна взяла Давида за руку.
Они вернулись обратно и втиснулись в троллейбус. Было тесно и душно, они оказались сдавлены со всех сторон и стояли, невольно прижавшись друг к другу. В трамвае было уже свободней, но Айне все еще было неловко, и она молчала всю дорогу. Когда уже подъезжали, Давид спросил:
– У тебя выходной в это воскресенье?
– Да.
– Тогда пойдем гулять? Я покажу тебе Кунгсхольмен.
– Когда и где?
– Как скажешь.
– Давай в одиннадцать, – Айна задумалась, – у памятника Карлу XII?
– В воскресенье, в одиннадцать, – и Давид выскочил из трамвая.
Воскресенье, 27 ноября
