Алтарь Отечества. Альманах. Том 4

– Мы прижаты к воде, отступать некуда. Помощи не ждём. Радиовахту закрываю, идёт последний решительный бой.

Её приняли на материке 4 октября в 16 часов 10 минут.

Флотская газета «Красный Балтийский флот» сообщила крупным заголовком о героях Моонзунда:

«Оборона острова Эзеля – пример массового героизма. Любите Родину, как славные эзелевцы, и так же упорно защищайте её!»

А в это время майор В.М.Харламов с группой сапёров пытался перебраться на латвийский берег на рыбацкой моторной лодке. Налетели фашистские самолёты и сожгли эту лодку. Тогда было решено пробиться вглубь острова Эзель. На пути зашли в госпиталь, который не успели эвакуировать. Там уже были фашисты. Завязался бой, многих ранило, остальных пленили.

В бухте Мынту фашисты вели бой с группой бойцов 315-й батареи. Бой шёл смертельный, до последнего дыхания защитников. Оставшуюся горстку раненых живых фашисты взяли в плен. С ними был командир батареи капитан А.М.Стебель. Полковник Николай Фёдорович Ключников находился на передовой линии перешейка до последних сил. С небольшой группой оставшихся в живых он попал в плен, испытал все ужасы плена, после войны вернулся к семье совершенно больной. Каждый оставшийся в живых прошёл свой страшный, тернистый путь.

После боя с фашистами около госпиталя майор В.М.Харламов остался жив. Вместе с начальником штаба БОБРа майором И.П.Шахаловым они ушли на передовую. Там у красноармейцев и краснофлотцев не было оружия и патронов, некоторые имели трофейные винтовки и автоматы, но к ним не было патронов. Помочь им были бессильны. Они знали, что защитников осталось ничтожное количество, раненых эвакуировать некуда, пристань Мынту занята врагом, прибывшим шхунам пристать будет негде. Помощи для спасения оставшихся защитников не ждали.

В ночь на пятое октября бои велись разрозненными подразделениями в районе аэродрома и по дороге на Церель. Бойцам было приказано действовать по своему усмотрению. День не по сезону был тёплым. Небесное светило обогревало раненых и выбившихся из сил героических защитников. Они мастерили плоты, приделывали к ним паруса из плащ-палаток.

Многие ушли на север острова Эзель, чтобы как-то добраться до острова Муху, а там на материк. Лучше было просачиваться мелкими группами по пять – семь человек. Вечером вокруг командира пограничных катеров А.В.Василенко, комсорга дивизиона Николая Трошина и старшего политрука Сергея Свинухова собрались люди. Их посадили на грузовые машины, установили пулемёты и на большой скорости повезли на север. Только где-то у Сальмы им преградил путь фашистский пулемёт. Машины с ранеными шофёрами полетели в канавы, многие находящиеся в кузовах погибли. Оставшихся фашисты забрали и отправили в лагерь для военнопленных.

Капитан Двойных, который предлагал на совещании уйти вглубь острова Эзель, собрал группу из сорока человек. В неё вошли капитан Яцук и полковник В.М.Пименов. Они подошли к проливу Вяйке – Вяйн и попытались переправиться на остров Муху с помощью рыбачьих лодок. Их обнаружили фашисты, завязался рукопашный бой. Фашистов было много, оставшихся в живых защитников в количестве двадцати человек взяли в плен. Виктор Матвеевич Пименов был ранен и доставлен в Курессааре на допрос. После девятидневных пыток его расстреляли. В Курессааре было расстреляно немцами около 600 человек, из них 300 – политработников. Всех их загнали в деревянный клуб 34-го инженерно-строительного батальона, который находился в районе бухты Мынту. Было много раненых политработников и оставшихся бойцов с оборонительной линии. Фашисты облили керосином этот клуб и сожгли вместе с людьми. Подробнее об этом написано в книге «Таллин в огне». Истребительный отряд под руководством старшего лейтенанта Грядунова готовили плоты для ухода в тыл врага через Рижский залив. Собрали брёвна, а перевязать их не хватило времени. Попытка оказалась незавершённой. Если бы им удалось выйти на плотах, им предстояло бы пройти 30 – 40 километров до латвийского берега через Ирбенский пролив, затем по оккупированной территории пройти ещё 500 километров и, в лучшем случае, воевать вместе с латышскими партизанами. В числе погибших в боях за остров Муху и на полуострове Церели были все младшие авиаспециалисты 12-й КОИАЭ. Часть из них попала в плен. Небольшой группе авиаспециалистов во главе с мотористом А.П.Уваровым пришлось выйти в открытое море на рыбацкой лодке. Их настиг сторожевой корабль, всех подняли на палубу и сдали в лагерь военнопленных. О Жене Селецком ничего неизвестно и поныне. Их всех отправили на передовую, и никто оттуда не вернулся.

В ночь на пятое октября на рыбацкой лодке с полуострова Церель вышли в сторону острова Даго сотрудники редакции газеты «На страже». В лодке находились редактор газеты политрук М.Д.Крылов, его помощники Максимов и Введенский, политрук Егоров, интендант Борисов и шофёр Смирнов. Подвесной мотор лодки оказался ненадёжным и вскоре заглох. Шли на вёслах. Прошли полпути и оказались около Кихельконы, заблудились. Днём пробыли в кустах, ночью снова вышли в море, шли всю ночь и думали, что дошли до Даго, а это оказалась конечность острова Эзель. Они постучались в бедный дом, их пустила хозяйка, накормила, высушила мокрую одежду. Когда все сидели за столом полураздетые, зазвенели разбитые стёкла и высунулись стволы фашистских автоматов. Связанных и избитых балтийцев бросили в автомашину. Началась жизнь в фашистском плену.

Эшелоны с плеными уходили в фашистские лагеря смерти.

Нам бы дойти до Ориссар

Два дня пробыл И.П.Денисов в Церельском полевом госпитале. Кровоточащая рана начала затягиваться коркой, боли стали утихать. Утром четвёртого октября главный врач госпиталя Владимир Николаевич Табаков встал посредине сарая – госпиталя, и громко всем сказал:

– Немцы через час будут здесь! Пожалуйста, вставайте, кто может, и уходите! Уходите!

Несколько раненых и вместе с ними Денисов встали с коек.

– Возьмите меня, я тоже с вами! – Упрашивал с забинтованными глазами больной. Это был Михаил Дмитриевич Артюгин, ему сделали операцию на глазах.

– Мы узнаем, что к чему, и придём за тобой, – сказал Денисов.

Они вышли из сарая, куда идти, не знали. Где-то недалеко рвались снаряды, слышались приглушённые крики «Ура!». Решили пойти на 315-ю батарею. Пришли в кубрик, Денисов хотел что-то сказать, но у него с лица свалилась повязка.

– Перевязать! – распорядился капитан Стебель.

Состав батареи был занят своими делами, им было не до них. Они почувствовали, что были лишние и ушли. Пошли к заливу. Там творилось что-то невероятное. Маяк горел чёрной копотью, кто-то строил плот, кто-то чинил дырявую лодку. Группа людей поднимала буксир, который лежал на боку. Капитан пограничник собирал отряд, чтобы уйти в тыл.

– Возьмите нас, – сказали раненые.

Им никто не ответил. Это было равносильно отказу, было обидно. Один из бойцов подошёл к Денисову и сказал:

– Не огорчайтесь, мы соберём свою группу. У меня есть карта острова, и я хорошо ориентируюсь на местности.

– Нам бы только незаметно перейти линию обороны, – сказал один боец.

– А где она, эта линия обороны? – Спросил другой.

Решили пойти группой из шести человек. Пошли на склад батареи, сумки противогазов набили патронами и тушёнкой. Гранат оказалось четыре. Не разговаривая шли вдоль залива. Шли долго, стало светать. Дальше идти было опасно, могут заметить фашисты. Решили передневать в лесу. Зашли в кустарник и начали знакомиться.

– Кравцов Виктор со СНИСа, родом из Калинина.

– Михалёв Иван, из Кинешмы.

– Васильев Иван, авиатор, из Рязани.

– Денисов Иван, из Ленинграда.

В целях соблюдения конспирации Денисов звания не указал. Они снова поднялись в поход вглубь острова. При переходе узкого места в районе Сальме, их обстреляли кайтселиты. В перестрелке двух кайтселитов убили, но и одного своего потеряли.

На третьи сутки бойцы примкнули к отряду из 60 человек, которым руководил майор Григорий Григорьевич Спица, бывший начальник связи БОБРа. Они рассказали о себе, и их приняли.

Командир отряда понравился своей энергией и решительностью. Он всё время был в движении, давал указания, но чувствовалось, что он болен. Липкие от пота волосы в прохладную погоду говорили о повышенной температуре. Заместителем отряда по политчасти был комиссар 24-й батареи старший политрук Д.И.Беляев, комсоргом отряда – И.В.Кочепасов, бывший комсорг той же 24-й батареи. Вместе с другими бойцами Денисова послали в разведку. Было холодно, утренний заморозок посеребрил траву, в дырявых ботинках хлюпала вода. Добытые сведения были точные и очень нужные.

Отряд с боями продвигался вперёд. По плану он должен прийти в условленное место, встретиться с двумя такими же отрядами и объединённо пойти на пристань Ориссаар, обезоружить охрану, захватить силой самоходный паром и на нём дойти до латвийского берега. А дальше с боями пройти по территории, занятой врагом, и там с помощью партизан связаться с частями Советской Армии. Частые нападения немцев и кайтселитов изматывали силы, скудел запас патронов и питания. Пришлось пополнять боезапас и продовольствие за счёт проезжающих по дороге гружённых фашистских автомашин и мотоциклов. На поворотах дороги натягивали проволоку, мотоциклисты падали, и их уничтожали.

С наступлением холодов появились простудные заболевания, чирьи, радикулиты, истощённые и голодные бойцы теряли силы. Двадцать шестого октября пришли к условному месту. Отрядов там не оказалось. Ночью выпал снег, чёрная морская форма резко выделялась на фоне белого снега. Снова напали кайтселиты, завязался бой. Враги были вооружены автоматами, а у бойцов отряда не у всех были патроны к винтовкам. Появились убитые и раненые.

– Не отступать! Уничтожать гадов! – Громко крикнул майор Спица, но, сражённый вражеской пулей застонал и упал.

К нему подполз связной Паша Сизов, посмотрел в лицо и сказал:

– Убит.

Из шестидесяти человек осталось в живых восемнадцать. Патронов не было ни у кого. Стали отходить в чащу тростника, их заметил фашистский самолёт. Чтобы замаскироваться, вошли в воду, но долго продержаться не могли, судороги сводили ноги. Вскоре их окружили фашисты, и безоружные, они оказались в плену. Об этом трудно писать без содроганий. Денисов отрастил бороду, чтобы его не опознали и не выдали, как политрука. Это грозило расстрелом. Унижения, побои, тиф, побег, второй побег. После избиения Денисов стал инвалидом, не мог ходить, были перебиты ноги. Освобождение принесли наши советские воины.

Издевательства в госпитале. Рассказы очевидцев

Сержант Михаил Дмитриевич Артюгин в своих воспоминаниях рассказывает:

«После того, как я попал в госпиталь, меня положили на операционный стол. Военврач Борис Сигизмундович Лёвин, военврач Волотинин и главврач Владимир Николаевич Табаков сделали мне операцию на глазах. Им я обязан жизнью. Комиссар госпиталя Седов всё время находился среди раненых. Эстонские девушки заботливо ухаживали за ранеными. В госпитале я встретил знакомых товарищей, зам. политрука В.Г.Нестерова и старшину В.М.Степаненко, вместе мы вспоминали всех. Сержант Худобин Григорий Митрофанович, родом из Алтайского края, храбро сражался под Виртсу и погиб геройски.

Пятого октября на полуострове Церель прозвучали последние выстрелы. Это фашисты расстреливали наших раненых бойцов.

Весь госпиталь оказался в плену. Медицинский персонал госпиталя всё время был с нами – ранеными, и мужественно переносил голод и страдания. Фашисты несколько дней не давали нам воды и пищи. Врачи тайком под страхом смерти ухищрялись подкармливать нас. Военврач В.Н.Табаков тайком приносил хлеб и по кусочку делил среди раненых. Немцы узнали и посадили его на несколько суток в карцер. Врачи В.С.Лёвин, А.А.Никифоров, Т.Н.Широхинов, операционные сёстры Клава Кузина, Тамара Петрова и другие работали круглые сутки, делая сложные операции раненым. Над врачом Лёвиным немцы ежедневно издевались, называли его «иудой», били, ставили лицом к стенке и вскоре куда-то увезли. Он всё это мужественно переносил и спокойно им говорил:

– Вы можете меня убить, но сделайте это немного позже, сейчас я нужен раненым.

Фашисты поднимали с кроватей всех раненых, ставили вместе с врачами в строй. На переднем фланге стоял главврач В.Н.Табаков, за ним врачи A. А.Никифоров, Тамара Николаевна Широченкова, С.В.Черёмухин, фельдшер B. В.Буш, фармацевт Иванов. Тяжёлое испытание выпало на их долю.

Военврач В.Н.Табаков принял решение отравить пищу охранников и организовать побег. Его выдали шпионы из гестапо. Его пытали, били, сажали в карцер, он чудом остался жив. Долго среди раненых находились врачи В.В.Черёмухин, Бондаренко, А.А.Никифоров, П.П.Степанов, фельдшер Сердюк, Клава Кузина. Они, рискуя жизнью, спасали нам жизнь. Неоценимую помощь оказывали поэт Г.А.Ладонщиков и матрос Б.Кочетов. Низкий им поклон. Они никогда не сотрутся из памяти, будут жить с нами до конца жизни».

О деятельности 19-го подвижного полевого госпиталя (ППГ) вспоминает бывшая санитарка операционного блока Клара Сальмовна Приске:

– Я воспитывались на острове Саарема в тихой религиозной эстонской семье. Как и во многих семьях, моим воспитанием руководила моя бабушка. Она владела пятью иностранными языками, в том числе и русским. Она научила меня разговаривать на русском языке.

В 1940 году на острове Саарема появились русские воинские части. Эстонские девушки встречались с русскими военными на танцах, в кино. Эстонским девушкам нравились русские парни, весёлые, простые и некорыстные. У многих завязалась дружба, а некоторые и поженились. Неожиданно началась война. Многих девушек призвали служить в Советскую Армию, в том числе и меня. Мы приняли присягу, я была зачислена санитаркой в хирургическое отделение 19-го ППГ.

В период войны в городе Курессааре (теперь он называется Кингисепп) было два военных госпиталя, военно-морской и подвижно-полевой № 19, входивший в 3-ю отдельную стрелковую бригаду. Находился госпиталь на улице Сур Саареме. Я попала в блок к хирургу Тамаре Николаевне Широченковой. Мы с ней свободно разговаривали на русском языке. Начались боевые действия, стали поступать раненые. Со страхом смотрели мы на окровавленных парней, первая партия произвела на нас страшное впечатление. Я дрожала от страха, робко смотрела на Тамару Николаевну. Передо мной была молодая стройная женщина среднего роста с пышной причёской светлых волос. Она спокойным, умным взглядом вселяла в меня уверенность и терпение, с ней мне не так было страшно. Правильные черты лица, спокойный добрый взгляд, нежные длинные пальцы рук, всё в ней было божественно. От светлых волос, казалось, исходили невидимые лучи, и мне казалось, что она была послана Богом исцелять храбрых воинов, защитников своего народа. Перед операцией она надевала маску на лицо, волосы покрывались хирургическим колпаком, её было не узнать, и только ровный, спокойный голос слышался в тишине: «скальпель!», «зажим!», «тампон!».

Хирургических медсестёр не хватало, и нас привлекали помогать медсёстрам. Раненых поступало так много, что едва успевали их обрабатывать, делать операции. Многих после операции отправляли на лечение вглубь страны, но после взятия фашистами Таллина, эвакуация по железной дороге прекратилась, стали отправлять морем, но и эта возможность скоро исчезла. А раненых всё прибавлялось и к пятому августу доходило до трёх тысяч. Хирурги стояли около операционных столов по двенадцать и более часов. Круглые сутки в операционной горел свет, над ранеными склоняли головы хирурги Широченкова, Хаскин, Баландина. Я постоянно находилась возле Тамары Николаевны. На операционном столе лежал парень со светлыми волосами и голубыми глазами. Широченкова быстрыми движениями рук обрабатывала окровавленную рану, сшивала повреждённые места. Я держала голову раненого и молила Бога, чтобы он остался жив. После операции мы с ним встречались, ему с каждым днём становилось легче, мои молитвы ему помогли.

Работы было очень много, мы постоянно были в госпитале, домой уходили редко. Мои родители замечали усталость и утомление, но помочь ничем не могли. На смену дню, полному тревог и напряжений, приходила гнетущая ночь со стонами раненых, с выносом трупов.

В тот момент, когда около госпиталя образовалась вереница носилок с ранеными, и их некуда было поместить, в госпиталь пришла страшная весть: фашисты окружили госпиталь! Это было страшнее самой смерти. Тамара Николаевна с тревогой посмотрела на меня и сказала:

– Иди домой, немцы могут надругаться над тобой!

– Это невозможно, – ответила я, – никуда отсюда я не уйду! Я приняла присягу и не могу оставить беспомощных раненых, это грешно.

Так поступили все девушки. Мы продолжали помогать оперировать раненых и ухаживать после операции. Однажды мы с одной санитаркой пошли на склад за хлебом. Нас увидел немецкий патруль. На напарнице он заметил ремень с большой звездой. Увидев звезду, фашист стал бешенным, кричал, тыкал пальцем в звезду, потом поставил санитарку к стене, хотел расстрелять. Подоспел второй немец, стал нас избивать, а потом повёл в тюрьму. Мы кричали, плакали, требовали отправить нас в лагерь для советских военнопленных, чтобы там оказывать им помощь, но фашист был неумолим. В тюрьме нас держали под строгим контролем, моим родителям ничего не сообщили. Каждый день приносил пытки и унижения, от этого мне не жаль было умереть. Только хотелось, чтобы меня похоронили мои родители и приходили на мою могилку. Нас продержали в тюрьме до 1942 года, потом выпустили. Много было пролито слёз при встрече с родителями. При немцах жить было очень тяжело, мы старались избегать их всеми силами, но с родителями мне они были не так страшны. Наконец, в один светлый день мы узнали, что фашистов на острове больше нет!

В день Великой Победы над лютым врагом весь народ ликовал, началась мирная жизнь. Я вышла замуж, появилась новая эстонская семья, дети. И только могильные холмики да памятники напоминают суровые прожитые годы войны. Народ скорбит о воинах, которые отдали свою жизнь за победу, но не дожили до неё».

О работе в 19-м Полевом подвижном госпитале (19-й ППГ) вспоминает Антонина Дмитриевна Жукова (Меркулова):

Старшая операционная медсестра 19-й ППГ, военфельдшер Антонина Дмитриевна Жукова (Меркулова). 1941 г.

– Тяжело вспоминать суровые годы Великой Отечественной войны. Они врезались в память до конца моей жизни.

Я работала старшей операционной сестрой 19-го ППГ. В госпиталь прибыла до начала войны сразу же после финского фронта. В госпитале я помню врачей, начальника госпиталя по фамилии Лазебый, и хирургов Хаскина, Широченкову, Баландина, Мильштейн.

На островах Моонзунда проходили ожесточённые бои, было много жертв. Убитых хоронили, а раненых везли в госпиталь. Хирурги госпиталя проводили все операции, черепно-мозговые, полостные, всё, что требовалось для спасения раненых. Работать было трудно, врачей и медицинского персонала явно не хватало на такое огромное количество раненых, а пополнения не прибывало. После того, как острова были отрезаны от железнодорожного сообщения при взятии Таллина, эвакуация раненых в тыл не производилась. Госпиталь был переполнен, многие изуродованные воины оставались лежать на носилках, их некуда было положить. Прямо на носилках их размещали в сараях, палатках и просто под навесами. Электрического света не было, освещались керосиновыми лампами, а стерильный материал готовили на примусах и керосинках. Автоклавы работали тоже на примусах. Во время боя машины с ранеными подходили одна за другой, раненые ждали своей очереди, истекая кровью, мучаясь от боли. Каждому предстояло перенести операцию, которая длилась по 2 – 3 часа. В операционную брали в первую очередь с угрожающими ранениями. Каждому больному казалось, что его рана была смертельной, просили о немедленной помощи. Об отдыхе не могло быть и речи, мы отдыхали, сидя за операционным столом. Перевязки раненым делали в перерывах между боёв, когда поступление новых раненых прекращалось.

Мне запомнился случай. В госпиталь привезли Черёмухина, врача 39-го артполка, ему было 25 лет. Тяжёлое ранение в ногу. Он умолял врачей спасти ему ногу, и хирург Хаскин решил не ампутировать. Стерильно обработали, зашили рваные места, а через некоторое время началась гангрена, на третьи сутки ногу пришлось ампутировать, но врач Черёмухин остался жив.

В операционной работала лаборантка Н.Г.Корнилович. В критический момент работы госпиталя она стала хирургической сестрой, и с обязанностями прекрасно справлялась. Своим чутким вниманием к раненым она согревала их души, вселяла уверенность в выздоровлении, перевязывала, готовила перевязочный материал. Хорошо было то, что перевязочного материала был большой запас.

Старшим фельдшером работала Ольга Васильева Афанасьева. Её обязанностью было принять и разместить раненых, во время операции давать наркоз. Очень чуткий человек! Бывало так, что раненые прямо на носилках лежали вокруг госпиталя, благо, что стояла сухая погода. На просьбы подойти, она успевала ко всем, беседовала, писала письма, выполняла все просьбы.

О себе мы забывали, для себя не жили. Всё было подчинено одной цели, выздоровлению наших пациентов – славных защитников Родины.

Самые тяжёлые дни были для нас, когда пришли фашисты. Бежать было некуда, да и незачем, всюду подстерегали убийцы. Всех медицинских работников госпиталя фашисты стали рассылать по лагерям для военнопленных. С этого момента наша жизнь закончилась. К нам относились, как к низшим рабам, творили над нами издевательства и надругательства, от которых стыла кровь в жилах. Меня поместили в лагерь для военнопленных, который находился в Эстонии в городе Вильянди. Этот лагерь немцы называли «Дом Пастернака».

В лагере меня держали до июня 1942 года. Вместе со мной в этом лагере находился поэт Г.А.Ладонщиков. Этот душевный человек много помогал узницам, вселял в нас веру в победу над фашистами. Много горя и страха мы натерпелись. Находились в бараке на многоярусных нарах в антисанитарных условиях. Нас заедали вши, блохи, появился сыпной тиф. Остановить эту заразу невозможно, не уничтожив насекомых. Я заболела тифом.

В критические моменты со мной был Ладонщиков, а потом и сам заболел. Но, наверное, не суждено мне было умереть, я выжила. Еле держалась на ногах, сильно болела голова, дальше оставаться в лагере было невозможно. Мне удалось выйти с территории лагеря, охрана меня не заметила. Оставалось только бежать, но сил не было. Я свернула с дороги, шла напрямик и набрела на хутор. Волею судьбы нашла добрых людей. Они меня приняли и приласкали. Это были эстонцы по фамилии Пикаль. За укрывательство им грозила смерть.

Они меня держали в сарае в подвале. Супруг Пикаль служил в церкви, играл на органе, а его жена была учительницей. С наступлением зимы я перешла жить в дом, как их прислуга. У них было четыре дойных коровы, и я им была нужна. Так я жила у Пикалей почти два года.

Шла война, и я всё время жила надеждой, что придут наши и освободят меня из плена.

Ждала и молилась со слезами.

Наступила осень 1944 года. Советские войска освобождали Эстонию от фашистов. Приближался час победы, сердце моё наполнялось радостью, становилось легче дышать. Дальше оставаться у Пикалей не было сил, я понимала, что в военном госпитале была более необходима.

Посоветовалась с моим покровителем, и он дал мне план, как найти своих. Казалось, я всё сделала как надо, но нарвалась на немцев. Они меня приняли за шпионку и посадили в одиночную камеру. Пять дней ко мне никто не приходил и не кормил. В тёмной комнате стояла солдатская кровать, покрытая байковым одеялом с засохшими пятнами крови.

Окна не было, свет дневной не проникал, могильная тишина сдавливала грудь. Мне казалось, что я похоронена заживо. Я не знала счёта времени, в голову лезли страшные мысли, кошмары. Я прислушивалась к каждому шороху, ждала, что умру от ужасных пыток.

На шестой день пришёл немец, принёс еду. Он думал, что я наброшусь на еду, но я не дотрагивалась.

Немец немного постоял, затем жестами показал, что надо бежать, «шнель», то есть «быстро». Он показал, куда надо бежать, русские – там, немцы – там, пропилил ладонью по горлу и сказал «капут».

Я выбежала из камеры, было темно, ноги не повиновались. Страх меня гнал в том направлении, куда показал немец. Набрела на отдалённый хутор, и снова меня выручили простые эстонские люди, накормили и помогли найти своих.

Я нашла медико-санитарный батальон, меня накормили, переодели в белый халат.

В этом медсанбате 26-го стрелкового полка я прослужила до 15 сентября 1945 года. Вместе с героической Красной Армией по дорогам войны дошла до Восточной Пруссии и там встретила День Победы. Пятого сентября 1945 года была демобилизована из рядов Советской Армии. Поехала жить в Ленинград, стала искать работу. До войны я успела закончить только один курс медицинского института. Пошла работать в детские ясли старшей медсестрой, потом заведующей. Вышла замуж, появились сын и дочь. В детских яслях проработала тридцать шесть лет, оттуда ушла на пенсию.