Слизь. Хищник всплывёт неожиданно

Вот и хотелось сейчас иной, более уютной обстановки. Сауна была пропитана тяжёлым ароматом раскалённой древесины, пивного перегара и еле уловимых духов. На широкой лавке, не стесняясь, сидела голая Ольга – местная «универсальная помощница», знающая, как расслабить клиента не только руками, но и всем телом. Её формально числили официанткой, но в таких заведениях, куда заходили налоговики, менты, прокуроры и партийный актив, никто не читал Устав КПСС и Уголовный кодекс – сюда приходили с целями куда более земными: наслаждаться, решать дела, подписывать нужные бумажки и обмывать договорённости.

– Ты меня не возьмёшь с собой в сауну? – игриво спросила Ольга, лениво перекатывая ладонями пышную грудь, будто мяла два упругих мяча. – Может, и я там подогреюсь…

– Обойдёшься, – буркнул Сиропов, присаживаясь на полку. – Ты лучше подготовься. Я сейчас подниму температуру своей кровушки, остужусь в бассейне – и к тебе… Говорят, это эрекцию усиливает.

– Тогда я жду, – хмыкнула дамочка, одним глотком опрокинув в себя стакан коньяка, что принёс официант из кафе напротив (баня и кафе работали в связке, под одной крышей – и в прямом, и в переносном смысле). Она-то знала, что с эрекцией у этого налоговика не ахти: не впервые ведь имела дело. Но ей было всё равно – платили тут за часы, а не за количество «подъёмов».

Тем временем, кряхтя и охая – давали о себе знать помятые рёбра! – Сиропов направился к закрытой комнате, царству парового удовольствия и температурного экстаза. Воздух за дверью уже был густой, пах смолой, мокрой липой и чем-то сладковато-горьким от старых камней. Прежде чем войти, следовало по старой русской привычке «стакануть» – и он сделал это с таким удовольствием, словно ставил жирную точку в конце всей рабочей недели. Холодная водка обожгла горло, а хрустящий солёный огурец, пропитанный крепким рассолом, приятно треснул в зубах. «Неплохой рассол, нужно в следующий раз заказывать именно это», – лениво отметил он про себя, облизав губы.

Положив пустой стакан и вилку на стол, Вадим Иванович пробормотал сквозь зубы что-то непечатное про мать тех, кто профессионально мутузил его в строительном кооперативе, и толкнул дверь парилки. Та мягко, но тяжело закрылась, отрезая внешний мир.

Внутри едва тлела сорокаватная лампочка – не свет, а бледная искра, которой едва хватало, чтобы выхватить из полумрака груду раскалённых камней да ближайшие полки. Лампа, закопчённая, с мутным стеклом, светила жёлто-оранжевым пятном, которое расползалось по дощатым стенам, превращая их в красноватый мираж. На полках обычно сидели или лежали потные, довольные жизнью мужики, но сейчас здесь не было никого: только влажная жара, капли пота, уже стекающие по вискам, и запах раскалённой древесины.

Температура стояла чуть выше ста градусов – не ад, но и не холодные полярные края. Лёгкие тяжело втягивали густой воздух, виски гулко пульсировали, а боль в боках при каждом движении отзывалась тупой стрелой. Конечно, было бы неплохо сейчас потискать округлости Ольги, как делал раньше, но налоговику было не до нежностей: каждый вдох напоминал о синяках, каждый наклон – о том, что ребра ещё не зажили. В такой ситуации никого рядом видеть не хотелось.

«Чёрт бы побрал того мужика, что треснул меня в живот, у него кулак или свинец? Или, может, кастет был? – со злостью рассуждал он, устраиваясь поудобнее на горячей полке. – Ох, а у того мордоворота, что было в пакете – утюги с напильниками? Можно же было пояснить ситуацию без спарринга, я же не боксёр… Сказали бы, что работают под Гафуром – было бы всё в порядке. Вот гады…»

С тоской он думал, что даже у его «прибыльной» профессии есть оборотная сторона, особенно когда натыкаешься на тех, кого нюх должен был вычислять заранее. Гафур – «авторитет»; под ним, говорили, вся городская милиция, даже замминистра внутренних дел ему подарки шлёт и знаки внимания. Половина кооперативов платят дань его группировке. И надо же – нарвался именно на личное предприятие главного бандюгана столицы!

Температура всё поднималась, а Вадима Ивановича, вопреки жару, сотрясала мелкая дрожь – словно он не сидел в парилке, а оказался в холодильной камере. Лицо его побледнело, губы приобрели синеватый оттенок, кожа покрылась мурашками, будто на него налили ледяной воды. Даже сухое, раскалённое дыхание парилки не спасало от этого внутреннего холода – он ощущал его не телом, а изнутри, холодными эмоциями, что шли из живота и расползались по груди.

Скосив взгляд на раскалённые камни, он медленно, с тяжёлой ленцой, взял ковш, зачерпнул воды из тазика и плеснул на раскалённую груду. Пш-ш-ш! – зашипели камни, и тяжёлый, влажный пар в один миг окутал помещение. Лампа на потолке, и без того тусклая, будто совсем погасла: её свет превратился в дрожащую жёлтую точку в сером молочном тумане. Доски полков и стены расплылись в мареве, пар лип к коже, обволакивал, проникал в ноздри.

«Жар костей не ломит», – попытался пошутить про себя Сиропов. Обычно он высиживал здесь по двадцать минут, доводя организм до состояния поджаренной курицы, а потом голым, с криком «Ё… твою мать!» вылетал из парилки и нырял в бассейн. Резкая смена температур вызывала шок у организма – словно по спине проходили сотни невидимых электрических игл, лёгкие сжимало, сердце билось, как молоток, и на секунду казалось, что сейчас не выдержишь – зато потом приходила эйфория, особая лёгкость, будто заново родился. А за этим следовала стопочка водки, солёный огурец, и начинались уже другие, куда более плотские удовольствия.

Но ныне всё случилось иначе. Вдруг его вывернуло. То ли водка оказалась палёной, то ли удар по рёбрам задел печень или желудок, но всё, что он успел в себя впихнуть за день, с хрипом и горьким запахом выплеснулось наружу. Он едва успел наклониться, когда изо рта хлынула ржавая струя.

Пш-ш-ш-ш! – ответили камни, приняв на себя порцию водянистой массы. Густая, приторная, почти кислота, вонь окутала комнату, смешавшись с запахом раскалённой смолы и пота. С каждым новым судорожным толчком желудка на раскалённые камни шлёпались комки непереваренной пищи, мгновенно сворачиваясь и обугливаясь; они шипели, трескались, отдавая горелым мясом, кислой капустой, тёплым спиртом – настоящий букет мерзостей.

Сиропов не останавливался: изо рта фонтаном бил мутно-жёлтый желудочный сок, перемежаемый полупереваренными кусками обеда. Струя хлестала, отражалась от пола, капала с полок. Красивое зрелище, если быть посторонним наблюдателем и иметь крепкий желудок, но никак не участником сцены. Голова у налоговика опустела, мысли исчезли, остались одни инстинкты – тело выгибалось, спазмировало, само рвалось наружу.

Обезумев, он выскочил из парилки и бултыхнулся в бассейн, надеясь холодом сбить жар, остановить судороги, вернуть себе равновесие. Но всё оказалось наоборот. Лёд воды вонзился иглами под кожу, вызвав новую волну спазмов. Вскоре остатки его обеда плавали на поверхности голубой воды: жирные пятна, серые ошмётки, обрывки зелени и мутная пена медленно растекались, делая бассейн похожим на суп из дешёвой столовой.

У Сиропова не было сил даже держаться на воде – руки скользили, тело тянуло вниз, и он медленно начинал погружаться.

– Ой, что это? – вскричала Ольга, подбежав к бассейну. Она смотрела, как толстый налоговик барахтается, из последних сил пытаясь удержаться на поверхности. Блевотина уже оккупировала помещение: пятна на кафеле, потёки по стенам, капли висели на потолке, а мутный рассол с остатками пищи плавал в воде. В комнате стоял нестерпимый остро-кислый запах, смешанный с влажным хлорным ароматом бассейна – тяжёлый, липкий, удушливый, заставляющий морщить нос и зажимать рот рукой.

– Что с тобой, Вадим?! – голос Ольги срывался на визг, то хриплый, то тонкий. Она металась вдоль бассейна, как кошка на раскалённой плите, не зная, что ей сделать: прыгнуть ли самой в воду, хотя плавала она едва-едва и удержать такого тушу почти не имела шансов, или бежать к администрации бани, звать кого-то на помощь. Но пока оденется, пока добежит по коридорам, душа Сиропова, казалось, уже отделится от тела, а там хоть искусственное дыхание, хоть массаж сердца – всё будет поздно. И ведь никто не додумался повесить в этом заведении спасательный круг – зачем он в «солидной» сауне для чиновников?

Пока женщина металась в нерешительности, произошло то, что поставило последнюю точку над «i». Сиропов, барахтаясь в воде, случайно зацепил ногой рычаг в углу чаши, открывавший сливной клапан. У самого дна образовалась воронка – не стремительная, но заметная. Вода потихоньку уходила, и именно это дало шанс другому существу, которое, видно, давно блуждало по канализационным трубам, выискивая себе жертву.

Ни Ольга, ни сам Вадим Иванович, пребывавший в полусознательном состоянии, сначала не заметили, как из тёмной дырки на дне бассейна поднялся розовый студень. Он дрожал, переливался, складывался то в комок, то распластывался, как тёплый кисель. Чем-то он напоминал медузу, но это точно не было медузой, не скатом и не другим морским организмом – инородная, липкая, живая масса.

Студень оказался хищником. Он бесшумно подплыл к налоговику и обвил его туловище, прилип, словно вцепился. Жжение от прикосновения оказалось таким сильным, что Сиропов наконец-то перестал дёргаться, встал на кафельное дно, упёршись ногами, и только тогда в ужасе разглядел того, кто разъедает его кожу и мышцы. Его круглое лицо в миг вытянулось, как у человека, увидевшего смерть. Глаза расширились до белков, рот открывался, но слова не шли.

– Ой… что это?! – выдохнул он, пытаясь отодрать от себя слизь. Пальцы прошли сквозь желеобразную субстанцию, и тут же начали растворяться: кожа исчезла, мышцы потекли, ногти уплыли, и остались только обнажённые костяшки, белые, голые, как в анатомическом кабинете. Сиропов поднял то, что ещё недавно было его рукой, к глазам и несколько секунд тупо смотрел, не веря: на фалангах пальцев не было уже ни кожи, ни мышц, ни нервов, ни сосудов – только скелет, на котором болталась капля студня. Всё это напоминало не жизнь, а кадр из какого-нибудь ужастика, фантастику в реальности, – кто мог поверить, что в бассейне человека пожирает неизвестное существо?

– Мамочки мои! – Ольга прижала ладони к груди, едва не падая, пытаясь понять, что происходит. Она всё видела, до мельчайших деталей. – Что за гадость?! Откуда эта… медуза?!

Сиропов, захлёбываясь, решил, что это или дурацкая шутка дирекции бани, или месть Гафура, который не простил ему налогового наезда на кооператив. В любом случае, виновата, конечно, эта баба – она играет по их правилам. Наверняка это она напустила сюда что-то против него, подсыпала гадость, выпустила паразита.

– Это ты кислоту разлила, шлюха? Или паразита на меня стравила, гадина такая?! – орал он, но не столько от гнева, сколько от боли: слизь пожирала его живьём, шипела, как огонь по коже, сдирала слой за слоем, пока он кричал. – Убери от меня эту чёртову штуку! Быстрее, а то хуже будет!

Ольга зажала рот ладонью, чтобы не заорать от ужаса. Сквозь полупрозрачную розовую пленку студня уже просвечивали внутренности: печень тёмно-бурого цвета, дрожащая селезёнка, алое сердце, с каждой секундой бьющееся всё слабее. Это было похоже на анатомический театр, только без стеклянной витрины – живой человек растворялся на её глазах, как кусок сахара в кипятке.

Ещё минута – и комок слизистой массы дошёл до того, что считалось гордостью любого представителя сильного пола. Половой орган исчез, растворился так стремительно, словно его никогда и не существовало. В другой момент Ольга бы, может, и усмехнулась – сколько таких «гордостей» она видела в своей работе, – но сейчас ей было не до смеха: её саму трясло от ужаса, руки мелко дрожали, колени подгибались. Студень полностью обволок тело мужчины, скрыв его с головы до пят, и продолжал растворять его в себе, будто ел не человека, а мягкую пищу.

– Убери… это… от меня… – уже не кричал, а шипел Вадим, еле ворочая языком. – И я прощу тебя… нико… му… не… ска… жу… Последние слова ломались на слогах, как палочки, и тонули в клубах пара.

Вода вокруг кипела, словно в котле. Поднимался сизый дым, пахло палёным мясом, серой, железом. Слёзы жгли глаза, Ольга чувствовала, как к горлу подкатывает тяжёлый комок – ещё немного, и она вывернет себя наизнанку от потрясения. На её глазах студень в считанные минуты «съел» человека: там, где только что барахтался налоговик, теперь медленно оседал на дно бассейна голый скелет, едва державшийся в разошедшейся одежде.

Слизь разрослась до размеров детской надувной лодки, и вдруг одним мощным толчком выпрыгнула из бассейна. Она шлёпнулась на кафель и поползла к Ольге, оставляя за собой мокрые следы, как гигантский улиточный след. Женщина застыла, как в гипнозе; сердце перестало стучать, кровь застыла в жилах. Студень дотронулся до её ноги – холодный, скользкий, липкий. Но в следующее мгновение он, будто передумав, метнулся назад, скользнул в бассейн и ринулся к сливной дырке. Ещё миг – и студень всосался в канализационный сток, оставив только лёгкое всхлипывающее шипение, будто его и не было.

Обнажённая Ольга медленно осела на кафель, потеряв сознание, а в помещении ещё долго висел сизый туман с кислым запахом рвотных масс и расплавленного мяса. Всё, что произошло пару минут назад, казалось дурным сном, чёрной галлюцинацией.

А в соседнем кафе, за стеной, продолжала играть музыка.

Голос из радиоприёмника тянул весёлым, чуть фальшивым тенором:

«Белые розы, белые розы,

Так беззащитны шипы…»

Жизнь за тонкой стеной текла своим чередом: официанты бегали с подносами, кто-то чокался кружками пива, хохотали посетители, пахло жареным мясом и свежей выпечкой. Мир продолжал существовать в своём ритме, как будто кошмар в бане происходил на другой планете.

Глава четвертая. Много вопросов – ни одного ответа

Капитан милиции Ровшан Ильчибаев сидел за своим столом и медленно перебирал бумаги, фотографии, протоколы допросов. Взгляд у него был мутный, тяжелый; пальцы не слушались, и даже простое перелистывание страниц напоминало борьбу. Обычно такое состояние накатывает, если накануне был перепой, но Ровшан уже год как не пил, поклявшись у могилы отца, что завязывает со спиртным и разгульной жизнью. С тех пор его лицо вытянулось, черты заострились, под скулами обозначились впадины; густые черные волосы он стал носить коротко подстрижеными, чтобы не напоминать себе прошлое. Глаза – темные, внимательные, с тяжелыми складками под ними – говорили о ночах без сна. На пальцах простая обручалка, которую он так и не снял, хотя жена давно ушла; нос немного сбитый – результат одной из драк при задержании. Крепкий, сухоплечий, но уже с сутулостью человека, привыкшего к ночам за столом и постоянной усталости.

Кабинет, где он сидел, не был похож на место, где можно мечтать о служебной карьере: тесное помещение в старом здании горотдела, с облупленной зеленой краской на стенах, серыми папками на стеллажах и тусклой лампой под потолком. Пахло пережжённым кофе, сигаретным дымом и пылью, а старенький вентилятор гудел в углу, не давая духоте победить. На подоконнике стоял горшок с полузасохшим кактусом – память о времени, когда у Ровшана была секретарша. Стол был завален папками, донесениями, протоколами – работой, из которой и состояла его жизнь.

Он вспомнил, как год назад, стоя у могилы отца, стиснул кулаки и сказал: «Хватит. Я теперь другой». Он сказал друзьям, что больше не будет пьянок и мальчишников. И его действительно перестали звать: милиционер, который отказывается выпить – редкость. Но это было в прошлом.

Сейчас перед капитаном лежала совершенно особая задача. Надо было понять, что произошло в трёх разных местах – в квартире №5 дома 33 по улице Гоголя, в школе №175 на Жуковского и в бане-сауне «Восточный отдых», что недалеко от горисполкома. Во всех трёх случаях оставались только скелеты. Это было единственное, что объединяло происшествия.

Он снова раскрыл протокол объяснения Ольги Миросенко, проститутки, выжившей после ужаса в бане:

«…это было розовое существо, бесформенное, напоминало чем-то медузу. Оно всплыло откуда-то из бассейна и стало пожирать товарища Сиропова…»

Ильчибаев хмыкнул – розовое существо! Медуза в бассейне! Сказки для взрослых. Он и его коллеги уже допросили всех работников бани, даже слесарей, которые лазили по трубам, – привозили их в кабинет городского УВД. Все как один заявляли: «Розовых существ не встречали, медузоподобных не видели, ничего не знаем».

Директор «Восточного отдыха», Сергей Ежков, бывший журналист областной газеты, клялся, что это поклёп:

– Мы, – говорил он, – никаких хищников не держим. У нас санитарные книжки, проверки, всё как положено.

Его можно было понять: убийство в бане – это не игрушки. Слухи пойдут – и репутация заведения подмочена, клиенты переметнутся к конкурентам, инвесторы отвернутся.

Можно было бы предположить коллективный сговор, но зачем? Кому помешал Сиропов, обычный налоговый инспектор, отдыхавший на другом конце города, да ещё и не на своей подшефной территории?

Ильчибаев раскрыл папку с донесениями «агентов» – людей, которые за вознаграждение тайно информировали милицию о тех или иных лицах. В последние годы эти папки опухли от таких донесений: казалось, весь Союз трясёт от коррупции и нелегальных связей с преступным миром. У каждого второго – свои «подполья», свои «крыши», свои тёмные дела. И вот теперь – розовое существо, скелеты и три разных места преступлений.

Он провёл ладонью по лицу и уставился на серые страницы. В голове стоял густой туман, мысли вязли, как в трясине. Вопросов становилось всё больше, ответов не было вовсе.

Так вот, люди из окружения «Восточного отдыха» утверждали, что старший инспектор Вадим Иванович Сиропов был известен своей любовью к «подаркам» – брал он много, нагло, но при этом действовал виртуозно. Копался он дотошно, умел находить в отчётах и балансе такие ниточки, о которых другие даже не догадывались. Что-что, а специалистом считался высочайшего уровня: не зря ведь он до работы в налоговой занимал должность старшего бухгалтера на Навоийском горно-металлургическом комбинате, где добывали золото. Именно там он познал все тайные ходы своей профессии – схемы списаний, «чёрные» фонды, фиктивные авансы, липовые накладные, скрытые счета – и научился прятать концы в воду так, чтобы ни одна ревизия не могла их отыскать. Он знал, где в финансовом отчёте дышит «лёд», а где спрятан «огонь», и мог за пару часов раскрутить схему, которую другие аудиторы неделями не видели.

Но тот, кто знает, тот и находит. Ставки у Сиропова считались высокими, но не такими, чтобы сравняться с теми суммами, которые могли последовать за уклонение от налогов, хищения и растраты. Поэтому почти всегда находились желающие «урегулировать вопрос» на месте – проще дать мзду, чем потом расхлёбывать.

В последние три дня Сиропов инспектировал строительный кооператив «Бунёдкор». «О-па, – вдруг вспыхнула мысль у Ровшана. – Так ведь это объект Гафура Рахимова, уголовного „авторитета“… Он покусился на святая святых? Может, это месть Гафура?»

Капитан быстро пробежался глазами по информашкам сексотов4: Вадима действительно слегка «воспитали», но отпустили с миром. «Если ему указали, что он полез не в своё дело, и на этом воспитательная работа закончилась, то зачем потом убивать? – недоумевал милиционер. – Что-то тут не стыкуется».

Можно было предположить, что ребята Гафура расчленили тело, но ведь остался целый скелет – просто не было ни внутренних органов, ни мышц, ни кожи. «А вообще, Сиропов ли это? Его ли скелет? – мучительно размышлял Ровшан. – Можно представить, что налоговика зарезали и где-то закопали, а вместо него подбросили скелет из мединститута – пойди и докажи, кому он принадлежит. Но к чему эта публичность? Ведь можно скрыть убийство, чтобы потом труп и убийц не найти. А тут – наоборот».

Да, Ольга могла и приврать, приплести что-то про розовый студень, но эта фантастическая история никак не вписывалась в обычные методы работы мафии Гафура. И тем более странно, что в тот же день нечто подобное происходит в других местах, никак не связанных со строительным кооперативом.

Вздохнув, Ильчибаев открыл другую папку. Здесь лежали протоколы и отчёты следственной группы из школы №175. Трое пацанов баловались водкой в туалете. «Надо же, до чего докатилась молодежь – распивают алкоголь прямо в учебном заведении», – покачал головой капитан и сам вздрогнул. Гм, ведь и он ещё недавно любил заглянуть в бутылку – не стоит слишком косо смотреть на ребят. Но им-то по пятнадцать—шестнадцать лет! Рановато они взялись за нетрезвую жизнь…

Итак, двое школьников, среди которых значился на особом учёте в инспекции по делам несовершеннолетних хулиган Баходыр Хусанов, утверждали, что некое розовое существо выползло из унитаза и сожрало их одноклассника по имени Вадим Кочетов. То есть здесь совпадало многое: убийцей назывался некий мифический организм, что вылез из канализационной системы, и что он, тварюга, растворял человека, как какая-то кислота…

«Что ещё? – Ровшан бил кулаком по лбу, пытаясь связать воедино все факты. – Ну… что пацана звали тоже Вадим, как и Сиропова… но это ещё ничего не доказывает… И что они распивали алкоголь!»

Он схватил вновь объяснение Ольги и перечитал. Да, точно, женщина утверждала, что налоговик, прежде чем зайти в парилку, пил водку.

И что это даёт? Ну, пили водку, а что дальше? Два скелета – и ничего ясного. Пацаны вряд ли могли убить своего товарища – нет мотивов, да и разделать бескровно тело практически невозможно. Полосни любого ножом – и будет море кровищи по стенам и потолкам помещения, а тут ничего: туалет чист. То же самое и с бассейном – ну да, вода стекла в трубу и её на экспертизу не возьмёшь, но ведь стены чисты… точнее, там много блевотины, но ни капли крови. Даже криминалисты не соскребли ничего такого.

Вряд ли проститутка могла распотрошить налоговика до скелета – тут и опытные хирурги-препараторы не смогли бы сделать это столь чисто: ни следов разрезов, ни кровяных подтёков, ни фрагментов мягких тканей. Будто плоть испарилась.

За окном сияло солнце. Стекло подоконника раскалилось, как плита. Стояла жара, вязкая и густая, с дрожащим маревом над асфальтом; воздух, врывавшийся через форточку, был не прохладой, а горячим дыханием печи. Лето в Ташкенте было в самом разгаре: белый свет ослеплял, а тени деревьев казались чёрными пятнами на выжженной земле. Из ближайшего кафе-кооператива тянуло соблазнительным запахом самсы и свежих лепёшек, вперемежку с дымком жаровни и сладковатой пряностью кориандра.

Между тем родители Кочетова были в панике. Они уверяли, что это Хусанов сбивал их сына с правильного пути, а потом, когда тот отказался пить, просто зарезал… Но чем? Орудия убийства не нашли, крови нет, органов тоже нет. Один чистый скелет.

«О боже», – вздохнул Ровшан, вставая от стола. Он подошёл к подоконнику, взял кружку, налил в неё из графина воды, затем опустил внутрь спиральный кипятильник. Мощная нихромовая спираль зашипела, заурчала, обдавая воздух запахом горячего металла, и всего за пару минут довела воду до кипения, покрытого мелкими пузырьками. Осталось только бросить туда заварку и три тонких ломтика лимона. Ах да, чуть не забыл! – милиционер из тяжёлой стеклянной сахарницы специальными посеребрёнными щипчиками достал три аккуратных кубика рафинада – блестящие, ровные, как маленькие кирпичики. Он бросил их в кружку, наблюдая, как они шипят и тонут, тая в кипятке.

Перемешивая ложечкой содержимое кружки, капитан вернулся на своё место, поставил горячий напиток рядом с кипой бумаг и открыл третье дело. Это тоже касалось убийства, и такого же странного. Некий алкаш-слесарь Мирбабаев утверждал, что нашёл в своей квартире скелет в одежде Осокина, сорокатрёхлетнего работника ЖЭКа. Представленные документы с места работы свидетельствовали о постоянном нарушении этими двумя типами трудового режима: опоздания и прогулы, брак в работе, скандалы с жильцами и начальством, а главное – злоупотребление алкоголем. У обоих в личных делах красовались выговоры, замечания, акты проверок: не вышел на смену, пришёл навеселе, устроил перепалку, сдал бракованную работу, на объектах оставлял горы мусора и не сданные по плану материалы.

«Стоп, и тут пьяницы!» – подумал Ровшан и хлопнул рукой по столу. Кое-что уже очерчивалось, но всё равно в общем картина была туманной. Батыр заявлял, что распивал с товарищем водку и одеколон, а что было дальше – не помнит. А потом возле унитаза обнаружил странный скелет. Про розовую слизь в протоколе ни слова. Ну, оно и понятно: Батыр был в отключке, не видел, как пожирали товарища.

Что же можно сказать? Согласно документам, ни оперативники, ни следственная бригада не нашли того неизвестного организма, ни орудия убийства, ни распотрошенных органов, ничего подозрительного или внушающего подозрение. Криминалисты, приехавшие на место, дотошно осмотрели каждую щель, сняли смывы, отпечатки, микрочастицы; на свет фонарей не проявились ни кровяные следы, ни пятна биологических жидкостей, ни ворсинки подозрительной ткани. Не было мотивов убийства, не было даже обычной «бытовухи», когда спорящие хватаются за ножи или скалки и наносят друг другу смертельные раны. Все убитые пили алкоголь, но до конфликтов дело не доходило. И в двух случаях были свидетели, как умирали жертвы… от слизи… медузы…