Жестокеры

Моя жизнь – пример крушения всех тех ошибочных убеждений, которые мы впитали с детства. «У тебя все получится, все, что ты хочешь, – стоит только захотеть». Вообще нет. Не факт. «Мы все получаем то, что заслужили» – снова нет. Высшие силы к нам довольно таки несправедливы. Они, похоже, не учитывают того, какие мы есть и как мы поступаем. Иначе как объяснить то, что они демонстративно гладят тех, кого стоило бы остановить. И на бегу хватают за волосы тех, кто совсем не заслужил столь сурового с собой обращения.

Со мной всегда это было не так – сколько себя помню. Я отошла от зеркала и тяжело опустилась на диванчик. В тот день – а что еще делать в свой день рождения? – я сидела и словно со стороны, из зрительного зала, мысленно просматривала свою жизнь: от первых детских воспоминаний до своего безрадостного настоящего. Сначала я была несчастным нищим ребенком, который не мог залечить свои душевные раны, тяжело переживая смерть отца и одновременно пытаясь справиться с болезнями, поразившими его тело (но все равно так на всю жизнь и оставшись раненым). Потом – столь же несчастным одиноким подростком. Здесь – в городе …sk – столько лет ушло на борьбу с неустроенностью, на это тупое выживание, бессмысленную трату времени и сил на что-то пустое, несущественное, неважное. И все это время я была одна, совершенно одна…

– Леночка, – притворно сладким тоном спросила накануне Полина, – а почему ты так долго живешь одна?

Хоть в «Искустве жить» меня официально и назначили изгоем, с которым теперь никто не разговаривает, это не мешало Скелеторе подходить ко мне с такими дурацкими вопросами. Она стояла надо мной и издевательски сверлила меня своими глазами, горящими нездоровым любопытством. Мне бы никогда в голову не пришло обсуждать с ними обстоятельства своей личной жизни. Но тогда откуда она…

– А мы все про тебя знаем, – ответила Полина на мой незаданный вопрос и загадочно улыбнулась.

Да, они знают все. Знают, что одинокая немолодая девушка обитает в развалюхе, которая стоит в районе под названием «трущобы». И что в свои тридцать она все еще одна. Это странно, правда? Для девушки моего возраста. Для такой великовозрастной девушки. И как я до такого докатилась? Почему все так? Как найти причину своей загубленности? Где та отправная точка, после которой все пошло прахом, – и почему я ее вовремя не заметила?

От осознания того, какие ничтожные мелочи на протяжении этих последних лет составляют смысл моего существования, хотелось закричать. Почему я нахожусь там, где не должна была находиться, с теми, кого не должно было быть в моей жизни? Почему слушаю все это, почему терплю эти ежедневные уколы недоброжелательности? Как это произошло? Ведь это по-прежнему я! Та самая я! Которая когда-то многое могла! Ведь где-то внутри я осталась такой! Ведь я по-прежнему способна на большее! Почему я трачу свою жизнь на эти случайные конторы, на этих случайных и чужих людей, которым я не нравлюсь?

Всегда, сколько себя помню, я жила в подобии Противостояния: я и те, кому я не нравлюсь. Они все время пытались убедить меня в том, что я никто, что я никогда ничего не добьюсь. Долгое время я внутренне сопротивлялась им, несмотря ни на что веря, что у меня все получится. Но их всегда было больше – тех, кто на другой стороне. Лишая меня веры в себя, они как будто склоняли мою жизнь в ту сторону, которая мне совсем не нравилась… Но неужели они все правы в том приговоре, который мне вынесли, – что я недостойна любви и уважения, что я ничего не могу и ничего не стою?

В своем нарядном бархатном платье я сидела на диванчике, сгорбившись, не в силах выпрямить спину под весом груза Нелюбви, который стал слишком тяжел за эти годы. Невыносимо тяжел… Он копился всю мою жизнь, прирастая после взаимодействия с каждым из тех, кто мне встречался, и теперь нестерпимо давил на мой усталый позвоночник. В пустой безысходности одиночества мне так хотелось, чтобы хотя бы сегодня, в мой день рождения, кто-нибудь пришел и сказал:

– Лен, это все неправда! Это не твоя жизнь. Твоя настоящая жизнь совсем другая! Ты – совсем другая!

Но не было того, кто был бы на моей стороне.

Я задумалась: а кто-то вообще когда-нибудь был на моей стороне?

И тут же перед мысленным взором возникло прекрасное лицо, с зелеными смеющимися глазами, такими добрыми и ласковыми… И непослушный светлый чуб над загорелым лбом, который вечно падал и закрывал их. Мои пальцы до сих пор помнят прикосновение к этим белым волосам… Как давно это было… Как будто в прошлой жизни. Даже еще раньше: в какой-то древней жизни, между которой и нынешней – еще несколько жизней.

Дим.

Мой внутренний голос предпринял отчаянную попытку спасти меня:

«Но ведь Дим – он же тебя любил. Он относился к тебе по-человечески. Значит, дело не в тебе. Значит, ты достойна любви и уважения. Ведь Дим не мог так в тебе ошибиться».

«Да? – язвительно возразил мозг. – И где он сейчас?»

Словно в довершение издевательств на ум пришла та старая песенка* про то, что хорошие парни всегда «отваливаются», уходят.

Да, все так… Они уходят, а ты остаешься. Праздновать свои оставшиеся дни рождения в одиночестве. Пока не сдохнешь.

What a pity for you.

Вот уж действительно: What a pity for me!

Нет, как же все-таки все взаимосвязано! Если бы не ушел Дим, я никогда не оказалась бы одна в городе …sk. Если бы я не оказалась одна в городе …sk, я никогда не попала бы в этот чертов коллектив. Если бы я никогда не попала в этот чертов коллектив, я никогда не стала бы Девочкой с иголками. Я могла бы прожить какую-то другую жизнь… Получается, все пошло прахом тогда, с того самого дня, когда Дим загадочно исчез из отделения травматологии Центральной районной больницы Города Высоких Деревьев?

Неужели во всех своих последующих несчастьях и разочарованиях я винила моего Дима? Нет. Я бы никогда не смогла этого сделать. За всю мою жизнь Дим был едва ли не единственным человеком, который когда-либо был на моей стороне. Он так верил в меня, так хотел для меня лучшей жизни: яркой, полной счастья, любви и свободного творчества. Он и меня заставил поверить, что такая жизнь возможна. Наверно, поэтому я до сих пор не могла его отпустить. Я тосковала не только по нему, но и по себе – той, которой я была, когда была с ним. Я хотела бы остаться такой. Жаль, что я стала кем-то другим… Я никак не могла с этим смириться…

*гр. Blondie, песня Good Boys, но у АЕК вольная интерпретация некоторых строк из этой песни, которые она запомнила

***

«Леночка, а почему ты так долго живешь одна?»

Странные люди напрочь лишены такта. Они все время бесцеремонно лезут в твою личную жизнь, садистски напоминая тебе о не самых радостных ее моментах. И так раз за разом, снова и снова… Как человек может все это вынести – сама не знаю. Полина своим язвительным замечанием сковырнула корку на моей старой ране, которая все никак не хотела заживать. Это была моя давняя и самая невыносимая боль, справиться с которой за эти годы я, как выяснилось, так и не сумела.

Дим. Моя детская любовь. Моя недетская потеря. Мой дар и удар судьбы – прямо под дых! Мое счастье. Мое проклятье. Моя мука. Я не могла понять: для чего, словно яркая комета, на такой короткий миг приходил в мою жизнь этот прекрасный и добрый человек? Чтобы нанести мне рану, незаживающую все последующие годы? Чтобы стать для меня тем, с кем я невольно сравнивала тех, кто встречался мне после него, в раздражении отметая их всех – не выдержавших сравнения? Чтобы на всю оставшуюся жизнь отравить меня горечью сожаления о том, что счастье любви было возможно? Что оно было так близко, в моих руках, но теперь его нет и не будет уже никогда? Мне было бы гораздо проще жить, если бы я никогда не узнала, как это бывает, как это может быть… Для чего мы встретились? И полюбили друг друга, если это все так скоро закончилось? Если мы заранее были обречены?

Любовь к талантливым красавчикам гуд боям – вот на что я теперь обречена. И по-другому не будет. Я давно это осознала. Но попробуй такого найди! Это невероятно сложно… Я горько жалела о том, что нам не дали в полной мере испытать нашу любовь. И теперь – зная, какой же она дефицит, – я чувствовала себя так, словно меня обокрали. Заставили провести без него все эти годы, которые и были моей молодостью – порой, которой в судьбе каждого человека положено быть золотым временем и которой я, по сути, оказалась лишена. Сейчас, в день своего тридцатилетия, я поняла, что у меня не было настоящей молодости. Не было ее наивных и чистых радостей. Не было того, на что имеет право любая девушка. И пережить то, что переживала сейчас я, вот так, недолюбив, – это все равно, что умереть молодым. Это как уходить подростком на войну, с которой ты уже не вернешься.

Период брошенности и покинутости после ухода Дима – он растянулся на всю мою жизнь.

«Дим! Если бы я только знала, что буду так несчастна и одинока, когда вырасту, я бы ни за что никому не позволила нас разлучить. Я бы вросла в тебя – костями, жилами…»

Внезапно мне стало так жаль себя. Так горько и обидно за то, как мало любви и счастья было в моей жизни. А вместо этого было… Было то, чего и вспоминать не хочется. О своих немногочисленных и недолгих отношениях после Дима могу сказать одно: хорошо, что они закончились. И жаль, что они вообще были. Все, что было в моей жизни после Дима, все люди, которые мне встречались, за редким исключением – это какая-то издевательская насмешка над моими представлениями о дружбе и любви. Наверно, я права: мы ни с кем никогда не будем счастливы, если вновь не обретем друг друга. Но этого не случится.

Я вспомнила те давние слова: «Такая девочка, как ты, не должна плакать. Никогда». Но я снова плакала! Я плакала всю жизнь! Хоть Он и просил не плакать, но слезы вновь текли по моим щекам. Я иронично смеялась над своими любовными неудачами:

«Я счастливчик, как никто! Настоящая любовь пришла слишком рано, и ее у меня сразу же отняли. Тот, кого любила, исчез, и больше я его не видела. Вот и все – и годы одиночества! Целая жизнь одиночества. Прям как в той книжке!»*

Неужели это правда происходило со мной? Неужели я это заслужила? Серьезно? Я горько усмехнулась: и кто придумал для меня такую судьбу? За что?

Однажды я где-то прочитала, что жизнь человека, его воплощение на земле – это своего рода экскурсия души.

«Я не хочу жить в Твоем мире. Мне не нравится эта экскурсия», – адресовала я небу свои неутешительные выводы. – «Верни мне деньги за билет и забери меня обратно».

Потеря Дима – того единственного, кто был на моей стороне – вот о чем сильнее всего жалел этот несчастный разочарованный экскурсант. Мой единственный родной человек Дим… Других таких не будет…

«Леночка, а почему ты так долго живешь одна?»

«Потому что Дим был единственным, с кем у меня могло что-то получиться».

«Но он ушел. Он предал тебя. Стоило ли помнить и жалеть о нем – все эти годы?»

«Нет, это не так! Мой Дим, мой любимый good boy – тот, который всегда был на моей стороне, – он пытался меня спасти, но не смог. Просто не выдержал. Он не виноват. Это все моя обреченность. Моя от рождения приговоренность к страданиям. Груз Нелюбви. «Печать неудачи». Она перешла и на моего Дима, пока он был со мной. Вот откуда его непроходящая грусть, которой он заболел в ту нашу осень. Несвойственная ему сатурнианская грусть, так исказившая его солнечный облик, – это я его ей заразила. Вот почему он ушел – чтобы снова научиться дышать. Просто дышать. Он не мог этого делать, пока был со мной».

Я не собиралась снова плакать. У меня просто больше не было на это сил. Но упущенное, когда-то обещанное, но так и не сбывшееся счастье вновь пребольно кольнуло меня – прямо в сердце. Я снова разрыдалась.

«Смирись, ты никогда не найдешь его и никогда даже не узнаешь, что с ним. Ты же приняла решение его забыть. Так почему ты этого не сделала? Ты должна отпустить его – как сон, как детскую мечту. Его больше не будет никогда… Вас, таких, какими вы были, больше не будет никогда».

Да, я знала, что нас, таких, больше никогда не будет. Остатки оплакивания этого факта текли по моим щекам солеными жгучими струями. Я оплакивала не только Дима, но и себя – ту, какой я могла бы быть, если бы он остался со мной. Ту, какой я всегда хотела быть и какой и правда была – всего на какой-то краткий миг в масштабе всей этой долгой, трудной и невыносимо утомительной жизни. Мне только казалось, что за эти годы я смирилась с тем, каким человеком я стала без Дима. Нет, я не смирюсь с этим! Никогда!

Я не помню, сколько я так просидела. Все слезы вытекли и даже успели высохнуть. Мне казалось, что внутренний мучительный диалог с собой, наконец, закончился. Но внезапно мой мозг придумал для меня новое испытание:

«Ведь ты так ничего и не смогла разузнать о том, что с ним стало. Ты не думала, почему? У тебя нет ни одной его фотографии… А был ли он вообще?»

Я резко выпрямилась. Я долго сидела в ступоре, пытаясь «переварить» эту чудовищную мысль, найти хоть какие-то зацепки, кроме подсказок своей памяти, которой я давно перестала доверять.

«А как же его открытка? – пытался помочь мне внутренний голос (все-таки он не сдавался). – И кассета с песней, которую он для тебя записал? Они до сих пор лежат дома, в твоей “коробке памяти”».

«А может, и они тебе привиделись? – возразил мозг. – Кто-нибудь, кроме тебя, их видел?»

Я ощутила внезапную непреодолимую потребность прямо сейчас, среди ночи, сорваться в Город Высоких Деревьев, достать с антресоли «коробку памяти», перепотрошить ее всю и проверить, есть ли там эта открытка, и записка, и кассета… Я уронила голову. Мое тело сотрясалось от нового спазма рыданий. Я сходила с ума от отчаяния и страшных сомнений.

«Дим… Сначала я любила тебя. Потом я тебя потеряла. Затем я пыталась тебя найти – безуспешно. Когда я поняла, что не увижу тебя больше никогда, я приняла решение тебя забыть. Теперь же я думаю о том, а был ли ты вообще… За что? За что мне это все?»

Я не сразу отдала себе отчет в том, что перешла на крик. Обхватив голову руками, я раскачивалась вперед-назад, вперед-назад… Дим, будучи когда-то моей невыносимо сильной любовью, в конце концов стал моим сумасшествием.

В ту ночь я не сомкнула глаз, оплакивая свою неудавшуюся жизнь. Я лежала и без конца, снова и снова, как заевшую пленку, прокручивала в голове все эти события: такое короткое счастье с Димом, его уход, одиночество и беспомощность школьных лет, бессмысленные потерянные годы в колледже, переезд в город …sk, надежды, возлагаемые на этот новый этап моей жизни, обернувшиеся очередным периодом одиночества и беспомощности. У меня не было «настоящей» молодости. Всю свою молодость я провела в одиночестве и сожалениях о потерянном. Раньше я не особо переживала на этот счет: ведь в моей жизни обязательно еще случится что-то хорошее. На этом я, раненая и побитая, держалась все эти годы – на тупой, слепой, безосновательной вере в то, что у меня все еще получится. Но сегодня мне исполнилось тридцать. Я не могла больше пичкать себя сказкой, что у меня когда-нибудь все будет хорошо. И у меня давно закончилась розовая краска, чтобы раскрашивать свою жизнь. Мои радужные детские мечты, моя былая вера в себя и свое предназначение – от них ничего не осталось теперь. И вот она, реальность: я, пустая комната, одиночество и пакетик чипсов!

В ту ночь я поняла: со мной все покончено. Полнейшим разочарованием в себе, в своей жизни пульсировали усталые виски. Человек, который на моей стороне, хотя бы один такой человек – вот кто мог бы меня спасти. Который был бы за меня, а не против меня – что бы со мной ни случилось, кем бы я ни стала. Но никто не приходил. И не придет – я знала это. Это всего лишь глупые мечты одинокой недолюбленной девчонки.

Я с горечью подумала о том, что нет в моем окружении ни одной другой такой же хронической бедолаги, как я. Я сомневалась, что на всем белом свете есть второй человек, столь же одинокий и несчастный. Уже перед рассветом я забылась каким-то мучительным, тревожным сном, больше похожим на летаргию.

Утром, перед тем, как выйти из комнаты, я зачем-то обернулась, и взгляд мой упал на складной мольберт, который стоял в углу, за шкафом. Я вспомнила, кто его для меня сделал. Я улыбнулась.

«А Дим все-таки был. Он просто уехал вдаль, на своем «байке». И когда-нибудь он вернется».

Я распахнула дверь своей каморки, и от нее тут же поспешно отпрыгнул сосед, который жил за несколько комнат от меня. Он чудом избежал удара дверью. Мы оба смущенно посмотрели друг на друга. От неожиданности я даже не догадалась поздороваться. Сосед тоже этого не сделал. Ничего не сказав, я повернулась и пошла по коридору. Перед выходом на лестницу я обернулась. Сосед стоял и смотрел мне вслед, но, перехватив мой взгляд, поспешно отвернулся. Я нахмурилась. Почему-то я часто в последнее время встречала его здесь, у своей двери…

** Г.Г. Маркес. Сто лет одиночества

3

С небольшой дорожной сумкой я шла по выученным наизусть улочкам, на каждом шагу отмечая дорогие сердцу мелочи, которые помнила с детства. Вот на асфальтовой дорожке отпечатки чьих-то ног, собачьих и человечьих… А это пятиэтажный кирпичный дом в виде волнистой линии… Вот и наш двор с «секретиками» – разноцветными фантиками под зелеными бутылочными стеклами, закопанными в землю много лет назад… Но что это? Странное зрелище заставило меня остановиться и поставить у ног сумку. Я не сразу поняла, почему знакомый двор приобрел вдруг такой неуютный, такой несвойственный ему вид.

«Наш дом… Почему он такой… голый?»

Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать, чего не хватает для привычной глазу картины.

«Они вырубили все деревья… Зачем?»

Раньше дом утопал в зелени высоких старых тополей, заботливо окружавших его и словно оберегавших от внешних угроз и неприятностей. Теперь же, лишившись этой природной защиты, домик казался маленьким, покинутым и еще более старым и жалким. В своей неприглядности он чересчур четко и неловко, словно стыдясь себя, вырисовывался на фоне голубого весеннего неба. Я прошлась вдоль ряда свежих пеньков и грустно погладила каждый из них. Под этими деревьями отец когда-то учил меня ходить… А теперь их спилили. Зачем? За что? Какому идиоту это пришло в голову?

Удрученная увиденным, я вошла в подъезд и поднялась на свой этаж.

– Доченька, а ты почему приехала? Ты ведь вроде не собиралась.

– Соскучилась, мам.

– Вот радость-то какая! Неожиданно!

Мать восхищенно рассматривала меня. Она даже заставила меня покрутиться.

– Как ладно на тебе сидит этот новый плащик!

– Он не новый. Я давно себе не покупала новых вещей.

– Нет, я рада, что ты устроилась на эту работу! Она тебе явно на пользу.

– Ты так думаешь?

–А как же! А твоя одежда! Как ты выглядишь! Как оделась!

– Я и тебе кое-что привезла из одежды. Сейчас… А где моя сумка? Да ведь я же оставила ее во дворе!

Мать всплеснула руками.

– Зачем оставила? Нельзя так: обязательно сопрут.

– Пойду спущусь за ней.

В дверях я обернулась.

– Мам, а зачем они спилили все деревья возле дома?

Казалось, мать меня не слышит. Она ничего не ответила, продолжая восхищенно осматривать меня с ног до головы. А потом на кухне, за чаем, она пересказывала мне все местные сплетни, которые накопились за время моего отсутствия и которые некому было рассказать:

– Представляешь, Люсенька, дочь тети Глаши, так удачно вышла замуж! Все-таки успела до двадцати пяти, коза! А то никто уже в это особо не верил. А муж-то ее – важная шишка! На такой крутой машине ездит… Племянник мэра. Или двоюродный брат, не помню точно. Богатый! Богаче, чем у Светки – ну под нами которая раньше жила, ты помнишь? Приодел ее, Люську-то эту! Ты бы ее сейчас видела! А помнишь, какой она была? Тютеха деревенская! Нет, ты бы ее сейчас не узнала! Ну такая важная ходит! Даже здороваться перестала.

Я грустно улыбнулась. Я слушала про всех этих странных, смешных, неинтересных мне людей и их глупые «соревнования» и не могла понять: неужели это имеет значение? Что ты женился не позже «положенного срока», что купил крутую тачку и завел знакомства с мэром? Сколько ты получаешь или сколько тебе платит тот, кто тебя содержит? Чей ты сват или брат? Разве не важнее, кто ты, какой ты человек и что ты можешь?

– Мам, так зачем они спилили все деревья?

Мать застыла с открытым ртом, не понимая о чем я.

– Ну спилили и спилили, какая разница? – она беззаботно махнула рукой. – Так вот, слушай дальше…

И продолжила рассказывать обо всем и обо всех, не смущаясь невниманием своего невольного слушателя. Маленькими глоточками отхлебывая горячий чай с медом и лимоном и заедая вкуснейшими мамиными оладушками, я лишь делала вид, что слушаю, что там стряслось у тети Глаши и у подобных ей до невыносимости скучных тань и маш. Я обвела взглядом нашу старенькую кухню, на которой все было по-прежнему, как в детстве. И мать была та же самая, в том же стареньком халате. И всегда такой будет.

«Наша застывшая жизнь… Она так и не получила хода, сколько бы ни прошло лет. Нам только кажется, что мы что-то в ней меняем… Сами мы не умеем приводить ее в движение – ни я, ни ты. Вот почему все так».

Я грустно улыбнулась.

– … цветок вот что-то жухнет, листья сохнут по краям. – Мать подошла к большой кадке с фикусом и озабоченно потрогала ветки. – Не понимаю, чего ему не хватает?

– Счастья…

***

Несмотря на то, что страх провинциального болота, так и стремившегося меня засосать, после прошлого приезда домой стал едва ли не фобией, удерживая меня от новых попыток приехать в родной город на срок дольше двух дней, я не выдержала: на следующее же утро после нервного срыва, лишившего меня последних остатков разума и сил, я отпросилась у директрисы и на две недели уехала в Город Высоких Деревьев.

В то утро после моего приезда выдалась на редкость теплая и солнечная, почти летняя погода – настоящий подарок для начала мая. В наших краях в это время обычно еще достаточно прохладно. Я шагала по знакомым улицам, по которым, несмотря ни на что, успела соскучиться, отмечая, что нового появилось здесь за время моего отсутствия. Люди, попадавшиеся на моем пути, разглядывали меня с той возмутительной провинциальной бесцеремонностью, которая напомнила мне, почему в прошлый раз я тут долго не выдержала.

«Что за дикая привычка: уставятся и смотрят до очумения! Как будто ты не человек, а картинка!»

Казалось, им было интересно во мне все: выражение моего лица, моя юбка, мои ноги, мои ботинки. Они впивались в меня пытливыми отчаянными глазами, словно вопрошая меня, приехавшую из другого города, из другого мира: «Зачем ты вернулась? Ведь ты вырвалась. Тебе повезло, а что же будет с нами, с нашими жизнями? Неужели вот это бессмысленное прозябание до самой смерти?»

На самом деле я мало чем отличалась от них. И никуда я не вырвалась. Сменились только декорации, а суть осталась та же – все то же бессмысленное прозябание. «Депрессивная девочка в черной кофте» – так, кажется, меня называли в школе. Что ж, за эти годы ничего не изменилось. Все та же бесполезная неудачница, которую никто не любит, у которой ничего в жизни не получается и у которой нет сил что-то изменить. Да разве могло что-то получиться у такой, как я? Кого я пытаюсь обмануть? Все эти временные вспышки надежды и воодушевления, как было со мной после получения диплома и по приезду в город …sk, не отменяют того факта, что мне давно уже все равно и я давно уже ничего не жду и ничему не верю. Я умерла еще тогда, той осенью. А разбитое мое сердце закопано на берегу той реки, под деревьями, которые меня помнят.

Кстати, на реку надо обязательно заехать. Давно там не была. А ведь там оно, наше с Димом дерево…

Когда я возвращалась с другой стороны дома, я с радостью обнаружила, что деревья спилили не все. На той стороне они уцелели, в том числе и раскидистая верба напротив моего окна. Она была там!

И в комнате моей все было так, как в тот день, когда я несколько лет назад в очередной раз отсюда сбегала. Я достала с антресоли «коробку памяти», а из «коробки памяти» —ту старую кассету… Ну, конечно, Дим был! Конечно, я его не выдумала! В этом я убедилась еще в городе …sk, случайно увидев мольберт, который он для меня сделал и о котором я снова успела позабыть. А вот и кассета с его песней, которую он написал для меня… Мне теперь не на чем ее прослушать. Теперь, наверно, уже ни у кого не осталось дома тех старых магнитофонов… Светлая грусть накрыла меня.

«Дим! Мой отчаянный гонщик! Мой сломавшийся сломанный байкер! Единственный, кто меня любил. Как ты живешь сейчас? Поешь ли ты наши любимые песни? Играешь ли на гитаре? Моя мелодия, боюсь, никогда больше не зазвучит – все струны порваны. На этот раз точно».