Жестокеры

На следующее утро после стычки с Эллой и Полиной и последовавшей за этим очередной бессонной ночи маленькая швея на кухне подсела ко мне за стол. Какое-то время она внимательно всматривалась в мою бледную невыспавшуюся физиономию.

– Что с твоим лицом?

Я со стуком опустила ложечку. Они постоянно задавали мне этот дурацкий вопрос. То, что с моим лицом что-то не так, я уяснила еще в детстве. Надо сказать, что я никогда не пыталась специально что-то вложить в его выражение. Но мое лицо почему-то неуместно всегда и везде, в любой ситуации. В «Искустве жить» это тоже заметили. Наверно, на моем и без того странном от природы лице со временем невольно проявилось мое отношение к происходящему, сделав это лицо еще более странным.

Я устало смотрела на швею, сидевшую напротив. «Что с твоим лицом?» – мысленно передразнила я ее. – Мое лицо такое, как моя жизнь! Посмотрите на это лицо, представьте себе, какая у меня жизнь и порадуйтесь, что вы живете по-другому».

Вслух я сказала:

– Просто не выспалась.

– Опять?

– Не могу спать ночью. А по утрам не хочу вставать. Совсем не хочу. Я почему-то стала физически к этому не способна…

Черные глазки пытливо вглядывались в мое лицо.

– Почему, как ты думаешь?

«Lebensmüde, – подумала я. – Усталость от жизни».

Я пожала плечами.

– Не знаю.

Швея прищурилась и немного откинулась назад, чтобы рассмотреть меня получше.

– Что-то выглядишь ты сегодня неважно…

– Да и чувствую себя так же, если честно.

В последнее время я действительно стала какая-то слабая, вялая…

– Тяжелый день был вчера?

Я не ответила. Предпочла бы не вспоминать.

– Опять чертова Полина довела? – швея зачем-то огляделась по сторонам и перешла на шепот. – Ууу, стерва! И чего она к тебе придирается?

Я слабо улыбнулась и пожала плечами.

– А ну-ка, выпьем по чашечке кофе! – предложила швея.

– Что-то не хочу. Да и пью я уже – чай.

Швея сунула свой нос в мою желтую кружку и презрительно поморщилась.

– Это не то! Надо кофе! Тебе сразу станет легче! Не переживай, я сама его тебе приготовлю.

Впрочем, она права. Кофе мне нужен. Иначе не включится мой мозг. Я когда-то смеялась над Нелиными ржавыми пружинами, которые с трудом ворочались в ее голове, но, похоже, с моей собственной головой теперь творилось то же самое. Я смотрела, как швея суетится у кофемашины: ставит туда ослепительно белую кружку, нажимает на рычажок, до краев наполняет кружку обжигающе горячим напитком, который щекочет ноздри и мгновенно проясняет твое спутанное сознание. Мы частенько пили кофе вместе со швеей. Она была не такая, как все эти девахи. Тихо как мышка сидела она в своей каморке, где целыми днями строчила на машинке, подшивая шторы и не участвуя в сплетнях (хотя бы за одно это она заслуживала мою симпатию). Ходить в курилку она бросила.

– С сигаретами пришлось завязать: слишком со здоровьем плохо… Легкие…

Швея грустно вздохнула. Я тоже в последнее время расклеилась, поэтому с сочувствием посмотрела на свою подругу по несчастью и невесело рассмеялась.

– Мы с тобой две калеки.

За разговорами и распитием кофе мы сблизились, лучше узнали друг друга. Швея все время жаловалась на свою жизнь, тяжелую и беспросветную. На своего мужа, который ей постоянно изменяет, и ей об этом известно, на ребенка, который вошел в трудный возраст и совсем отбился от рук.

– А ты такая молодая, красивая… – черные глазки прощупывали мое лицо, сантиметр за сантиметром. – Ты, наверно, не знаешь, что это такое: когда столько проблем?

«Ошибаешься: знаю, как никто», – каждый раз думала я, с грустной улыбкой глядя на ее пытливое, похожее на крысиную мордочку лицо, со скошенным подбородком и маленьким ротиком, всегда полуоткрытым – так, что видны остренькие неровные зубки.

***

Правило № 7. Согласно исследованиям жертвы моббинга чаще всего отмечают такие негативные последствия, как страх, снижение мотивации, чувство бессилия, безучастность, сомнение в своих способностях, потеря веры в себя, недоверие к окружающим, нервозность, социальная дезинтеграция, снижение когнитивных способностей, проблемы с концентрацией внимания, ухудшение мышления и памяти.

ПОДКОВЫРКА СЕДЬМАЯ: ОДИНОКАЯ НЕМОЛОДАЯ ДЕВУШКА ЖИВЕТ В РАЗВАЛЮХЕ, В РАЙОНЕ ПОД НАЗВАНИЕМ «ТРУЩОБЫ», ХОДИТ НА РАБОТУ, КОТОРУЮ НЕНАВИДИТ. НО ПОЧЕМУ ОНА ВСЕ ЭТО ТЕРПИТ?

«Не-я иду по этим ненавистным улицам. Не-я хожу на эту работу. Конечно, не я. Это какой-то другой, незнакомый мне человек. Потому что со мной такого не могло произойти».

И тем не менее это произошло со мной.

Тогда я еще не могла знать, что именно эти на первый взгляд бессмысленные события и весь этот совершенно не нужный мне опыт произведут переворот в моем сознании и подтолкнут меня к действиям, которые при других условиях я бы никогда не совершила. Но тогда до невероятной развязки было еще далеко. Перед этим меня ждало еще несколько лет беспросветного прозябания в нелюбимом городе, заложником которого я против своей воли стала.

Но все-таки, почему я оказалась в этой ситуации? Почему встретила всех этих людей? Я не раз слышала, что мы сами притягиваем то, что с нами происходит: во всем якобы есть какая-то закономерность, и мы получаем лишь то, что сами заслужили. Но чем больше я ломала голову над вопросом, почему именно это случилось именно со мной, тем больше склонялась к мысли, что это так не работает, что это просто какая-то несчастливая случайность. Как будто кто-то достал из небесной картотеки вариантов карточки, нечаянно уронил, а потом поднял и, перепутав, убрал не туда. Такой мне виделась тогда моя жизнь – карточкой, убранной не в тот ящичек.

«Ненавижу эту работу. Ненавижу этот город!» Но прошло несколько лет, а я по-прежнему жила одна, в этом самом городе, в комнатушке бабушки Фриды. И все так же работала в салоне «Искуство жить», куда пришла на время, но в котором как будто увязла, словно в липкой паутине. И больше не было в моей жизни ничего, кроме этой нелюбимой работы. А ведь я когда-то смеялась над несчастными, сошедшими с ума офисными девчонками. Глупая! Тогда я и не подозревала, что всего через несколько лет и сама превращусь в одну из них, даже в кое-что похуже. И как я до такого докатилась? Как стала заложником не своей жизни? Как оказалась в таком месте, как «Искуство жить»? Почему, с чего вдруг решила, что это место для меня?

К тому времени было совершенно ясно и очевидно: устроившись в «Искуство жить», я в очередной раз сделала очередной свой неправильный выбор (впрочем, его у меня как всегда не было). Все было понятно сразу. Я прекрасно знала, с самого первого дня, что по своим взглядам и по своей сути я не с ними. Вопрос был в другом (и, вероятно, многие читатели мысленно мне его уже давно задали): почему, понимая, что я совершила ошибку, что я не часть этого коллектива и никогда ей не стану, я до сих пор была в нем? Почему на годы застряла в этом второсортном салоне, затерянном в дебрях старого парка? Почему не уходила, если мне было там так плохо, если там я была «всего лишь изгоем»?

Честно говоря, я и сама не понимала, как так вышло – ведь не то что в «Искуство жить», а в саму торговлю я приходила на время. Но как-то так получилось, что это временное занятие затянуло меня надолго. Я просто не заметила этих прошедших лет. Не заметила, как наступил четвертый год наших странных, ненормальных, больных взаимоотношений. Конечно, я понимала, что надо уходить, что в «Искустве жить» со мной обращаются скверно, а я почему-то покорно все это терплю. Мне давно до одури надоели эти глупые «взрослые дети», которые не меняются и уже не изменятся. Я понимала одно: я жутко от них устала. Но почему тогда я все еще оставалась там? Почему не делала ничего, чтобы все это прекратить?

Каждый раз что-то удерживало меня. Я все время откладывала то очевидное решение, которое напрашивалось уже давно – с самого первого дня, как только я впервые переступила порог этого злосчастного салона. К тому времени у меня уже были стабильные заказы. Их было немного, но на смену одному клиенту приходил другой, кто-то обращался по рекомендации. Это тешило мое самолюбие, но и привязывало. Я чувствовала на себе эту ответственность: все эти люди доверяют мне, они идут именно ко мне, значит, я должна доработать их заказы до конца, не бросить, не подвести. Я понимала, что уйти и бросить своих клиентов я просто не могу. У меня холодок пробегал по спине, когда я представляла себе, как с ними будут здесь работать, если я уйду. Я говорила себе, что поработаю еще месяца три, а вот потом точно уволюсь. Вот только доведу текущие заказы. Но потом опять появлялись очередные клиенты, которые, конечно, очень просили держать все под контролем и лично заниматься их новыми заказами. И я снова была вынуждена остаться.

Мне долгое время казалось, что именно моя гиперответственность не давала мне навсегда решительно покончить с этой конторой и послать их всех к черту. Сейчас я прекрасно понимаю, в чем на самом деле заключалась истинная причина того, что я оставалась в «Искустве жить». За эти три года им удалось исказить мое собственное представление о себе. Извращая все мои слова и поступки, они полностью извратили все, что во мне было, все, чем я была и чем себя считала. Внимательность к клиентам была названа слабохарактерностью и неумением «продавить». Приветливость и вежливость были отнесены к признакам глупости и непрофессионализма (догадайтесь, с чьей подачи прицепился ко мне этот ярлык).

Полину раздражало, что я, как ей казалось, продаю клиентам не самый дорогой товар. Старший менеджер объяснила это так:

– Конечно! Как она может продавать дорогую материю, если боится вслух назвать ее цену. Вы знаете, где она живет? В «трущобах»! Все ясно: у нее психология нищенки! Я читала об этом. С этим уже ничего не поделать.

Полина с удовольствием растрясла всем, что я живу в таком неблагополучном доме. И откуда она это узнала? После той истории на кухне, когда она поделилась с девицами своим «открытием», они мусолили это целую неделю. Вот новость-то, тоже мне!

«Нищенка». «Непрофессионал». «Неудачница из трущоб». «Изгой». За время работы в «Искустве жить» я обросла новыми ярлыками, значительно пополнив свою коллекцию. Ярлыки вообще любимый инструмент жестокеров. За ними быстро забываешь, какой ты на самом деле. Если навешать на человека побольше ярлыков, им проще управлять. Держать его в руках. Сделать так, чтобы он ничего больше не хотел и ни к чему не стремился. Если, конечно, человек поверит и покорно согласится свои ярлыки носить. Обычно все верят и соглашаются. Мало таких упрямых идиоток, как я. Какое-то время я еще внутренне сопротивлялась, отказываясь принимать все это на свой счет. Я отказывалась верить, что действительно так плоха и тупа, как в том меня зачем-то старательно пытались убедить. Три года я сопротивлялась, вооружившись тем, что когда-то знала о себе, о своих качествах и способностях. Я держалась на старых запасах хорошего мнения о себе, заложенного в меня теми, кто меня любил и кто в меня верил. Тогда я еще помнила, что есть, что когда-то были в моей жизни люди, которые относились ко мне совсем по-другому. Я помнила Дима, бабушку Фриду, Нонну Валерьевну, свою чуткую учительницу по литературе и ту соседскую девушку, похожую на паренька, – всех, кто когда-либо проявлял ко мне симпатию и был добр ко мне. Еще помня, какая я и что я могу, я сопротивлялась тому, что обо мне придумали и что пытались мне внушить. Все ярлыки, навешиваемые на меня, я упрямо скидывала.

Моя вера в себя – единственное, что держало меня на плаву все эти трудные годы в городе … sk. Она не давала мне окончательно сдаться и опустить руки. Но, казалось, именно этой веры меня и задумали лишить в «Искустве жить». И, к сожалению, им это удалось. Меня просто сломали. Да, они сломали меня и из обломков моей личности составили какое-то жалкое подобие меня: слабое, никчемное, некомпетентное, неправильное, ни на что не способное. Они слепили из меня что-то, что никогда не было мной, и, что еще более страшно, смогли меня саму убедить в том, что я – именно это. Им понадобилось три года, всего три года, чтобы я задала себе эти вопросы:

«Я нравилась только нескольким людям за всю мою жизнь. Зато очень многим не нравилась. Выходит, я себя совсем не знаю? Настолько заблуждаюсь на свой счет? А может, они все правы – те, которых больше? А может со мной действительно что-то не так? Может, я и правда всего лишь тупое никчемное ничтожество?»

Так они – очередные странные люди в моей жизни – методично, день за днем, старательно коверкали мое собственное представление о себе. В конце концов, им это удалось: я привыкла думать о себе как о посредственном работнике и полной неудачнице. Вот что на самом деле удерживало меня от очевидного освободительного решения. Лишь однажды нервы мои сдали настолько, что я предприняла попытку уйти из «Искуства жить». Но закончилась она как-то странно… По утрам, до работы, не озвучивая свое тайное решение директрисе, я ездила на собеседования. Там я проходила какие-то тесты, разговаривала с какими-то умными людьми и в итоге узнала, что возраст мой для смены работы и выхода на новый виток карьеры совсем неподходящий: я на том самом рубеже, перейдя который начинают гарантированно выдыхаться и выгорать офисные работники. Эффективность тридцатилетних уже не та – это было научно доказано. Если к этому возрасту ты ничего не добился, не выбился на руководящую должность, то все – с тобой покончено. Ты, как выжатый до капли лимон, сходишь с дистанции, уступив место молодому, свежему офисному сырью.

Признаться, это стало для меня неприятным открытием. Настоящим потрясением, я бы сказала. Ведь я и не заметила, что так быстро пролетели годы, что мне почти тридцать, и я сама стала этим самым выжатым лимончиком! Как такое могло произойти?

– Вам еще повезло, – сказали мне на очередном из таких собеседований. – Ваш руководитель, судя по всему, как-то по-особенному к вам расположен. Потому что вы стоите гораздо меньше. Я имею в виду на рынке труда.

Я стою? Меня покоробили эти циничные попытки выразить умения, знания и опыт, да и саму личность человека в денежном эквиваленте. В общем, мне дали понять, какая это удача невообразимая, что я все еще где-то работаю, что мне милостиво разрешают это делать. Что не сдали меня «в утиль». И лучше бы мне ценить эту работу как свой последний шанс и не искать неведомо чего. Тем более что результаты тестов у меня самые посредственные: я средний работник, далеко не самый выдающийся. Высоких результатов я не выдам. Странно, что меня вообще куда-то взяли – особенно с учетом того, что я совсем не умею ладить с людьми и работать в команде. А это сейчас самое главное. Без этого сейчас никуда.

Признаться, я была удивлена тому, какая я безнадежная. Ведь я все еще смутно помнила, какой я когда-то была. Неужели они все правы на мой счет, и все эти годы у меня было настолько неверное представление о себе самой? Вот и девицы из «Искуства жить» тоже так считают – что я глупая и никчемная. Но как могло так случиться, что некогда способная девочка вдруг стала такой? Разве может вот так взять и отупеть далеко не самый глупый и бесталанный человек? Но… ведь с недавних пор я и правда плохо соображала, чего себя обманывать. Я стала замечать это за собой примерно через год после того, как устроилась в «Искуство жить». Мне было трудно сосредоточиться. Я долго вспоминала, что должна была сделать, кому позвонить. Я все время боялась, что что-нибудь упущу и забуду, и мою оплошность заметят – заметят и непременно используют это против меня. Что ж, наверно, все эти тесты правы. После долгих лет тяжелой жизни в городе …sk я действительно отупела. Я больше не та подающая надежды отличница, какой была в школе.

Когда-то я делала это легко и особо не переживая – увольнение из одного офиса или магазина и устройство в другой. Но теперь я старая и тупая, и ни на что не гожусь. Я выжатый лимон – вот мой очередной ярлык и моя новая реальность, к которой придется привыкнуть. В общем, на всех собеседованиях я получила отказ. Расстроенная, наверняка с еще более странным лицом, чем обычно, сидела я за своим столом, под изучающими взглядами девиц, которые впивались в меня с еще большим любопытством, чем раньше.

«Я не принадлежу вам. Я могу уйти отсюда в любой момент».

Но идти мне было некуда. Теперь я это точно знала. Так, каким-то мистическим образом, в итоге я пришла к тому, что во всем городе …sk я оказалась никому не нужна, кроме как директрисе «Искуства жить», так любезно предложившей мне работу в своем салоне. Я листала каталоги с образцами текстиля, пытаясь успокоиться и забыть о том, что у меня не вышло отсюда сбежать. Я давно знала все эти каталоги наизусть. Вот мой любимый зайчик – с усиками и шерстинками, как на полотне Дюрера. А эта маленькая юркая птичка – «клубничный воришка». Она ворует сладкие ягодки. Эти каталоги в то время были моими единственными «друзьями». Если я уезжала в отпуск, я начинала скучать по ним.

Директриса часто приходила посмотреть на меня. Спрашивала, какие дизайны нравятся мне больше всего. И как мне в принципе работается: все ли меня устраивает и может ли она что-то для меня сделать?

– Могу я тебе чем-то помочь? Есть что-то, что тревожит тебя? Может, тебя кто-то обижает?

Я удивлялась ее вниманию и всем этим странным вопросам, а особенно тому, как ее пальцы при этом сладострастно гладили текстильные страницы раскрытого каталога.

«Ты работаешь здесь только потому, что нравишься директрисе», – зачем-то вспоминались слова злобной Эллы.

Во мне поднималось какое-то противное липкое чувство – смесь возмущения и омерзения, и чего-то еще, что я сама не до конца осознавала. Но я вежливо благодарила директрису за внимание и участие. Отвечала, что да, меня все устраивает.

– Честно говоря, ты оказалась слабовата. Гораздо более слабее остальных девочек. Но не бойся, я тебя не выгоню. Ты мне нравишься. Ты всему от них научишься.

Я в недоумении смотрела на нее. Каждый раз директриса успокаивала меня, говорила, что я всегда и во всем могу на нее положиться, и настоятельно просила обращаться к ней по любому вопросу. Звук ее голоса баюкал. Чувство возмущения и омерзения куда-то отступало, и мне действительно хотелось довериться ей, проявляющей ко мне такое участие. К тому времени я прочно убедилась в том, что люди меня недолюбливают и мне едва ли стоит ждать чего-то хорошего от нашего с ними взаимодействия. Другими словами, я привыкла не нравиться. Это и объясняло то, почему я так ценила то редкое благоволение к себе, которое получала от директрисы салона «Искуства жить». Слушая ее обволакивающий кошачий голос, я постепенно совсем позабыла, зачем мне нужна была свобода от офисного рабства и что я собиралась с этой свободой делать. Я забыла о том, что когда-то хотела отсюда сбежать. Больше не хотелось ничего менять и решать. Не хотелось никуда уходить. Совсем не хотелось.

Вскоре после того, как я отчаялась и бросила тайком ходить по собеседованиям, директриса неожиданно – странное совпадение! – немного увеличила мне оклад.

***

Но иногда весенний шалый ветер,

Иль сочетанье слов в случайной книге,

Или улыбка чья-то вдруг потянут

Меня в несостоявшуюся жизнь,

В таком году произошло бы что-то,

А в этом – это…

Анна Ахматова. Северная элегия

Не сумев связать свою жизнь с искусством, я в каком-то смысле все-таки ее с ним связала, надежно и прочно застряв в фирме под названием «Искуство жить». Все-таки у высших сил есть чувство юмора!

Какое-то время мне еще по инерции казалось, что все это неправда, что это не моя жизнь. Что я должна жить совсем по-другому. Но рутина обволакивает, затягивает. Затянуло и меня – опять, как это уже бывало раньше. Втянувшись в эту ежедневную рутину, я уже и сама не хотела ничего менять. Я больше не пыталась разорвать эту паутину и выбраться на волю – я помнила, что я слишком слаба. Но если бы только это: теперь я даже не чувствовала, что опутана ею, этой гадкой липкой паутиной. Со временем это стало мне даже в какой-то степени нравиться. Нет, я по-прежнему не получала никакого удовольствия от ежедневного общения со своими «милыми» коллегами. Но сама работа с клиентами, огромный выбор красивых материалов, которые можно им предлагать, составляя бесконечные комбинации цвета и текстур, а еще хорошее ко мне отношение со стороны директрисы – от этого я уже не могла, да и не хотела отказаться. Я помнила свой тяжелый опыт первого года жизни в городе …sk. Как я долго искала работу, как была никому не нужна. Как у меня стремительно таяли деньги, а я не знала, когда смогу их заработать. Как мне нечего было есть. Я не могла допустить, чтобы этот опыт повторился. Уходить куда? Ради чего? Чтобы снова вытрясать последнюю мелочь из кошелька? Чтобы мне опять сказали, что я ни на что не гожусь и ничего не стою?

Прошел еще один год. К тому времени я окончательно смирилась с тем, что жизнь моя не удалась, и перестала желать чего-то большего. Меня одолели инертность и апатия. Я жила словно во сне, в тумане. Лишь изредка в моем ленивом сознании, обросшем коконом безразличия, каким-то чудом рождались слабые проблески мыслей о том, что же я делаю со своей жизнью. В такие редкие и невероятно болезненные моменты прозрения я вдруг понимала: мне только кажется, что я смирилась и привыкла.

Особенно меня накрыло в мой день рождения – тридцать первый.

С утра я надела то бордовое бархатное платье, мое любимое и, сказать по правде, единственное. Я надела его, чтобы создать себе хоть какое-то подобие праздничного настроения, но тщетно. И вот я стояла у зеркала и придирчиво вглядывалась в свое отражение. Я видела перед собой еще довольно молодую на вид девушку – несмотря на начало четвертого десятка. Чертами лица и очертаниями фигуры я по-прежнему напоминала подростка. Но вот только… И когда моя кожа приобрела такой нездоровый землистый оттенок? А эти круги под глазами – как в детстве, когда после смерти отца я месяцами не вылезала из больниц? Я поняла, почему они все время спрашивают: «А почему у тебя такое лицо?». В тот день я и сама его не узнавала. Я даже накрыла ладонями щеки, чтобы удостовериться, что это действительно оно – мое лицо.

«Ты солнечный свет. Ты золото. Ты цветущая ветвь» – когда и от кого я слышала эти слова? Это действительно говорили обо мне? Я когда-то такой была? Нет, я совсем не чувствовала себя такой. Уже давно не чувствовала… Взглядом я снова окинула унылую фигурку в красивом бархатном платье гранатового цвета, которая стояла передо мной в зеркале. Платье не изменилось, но как изменилась я! Когда я его покупала, какой воодушевленной и полной надежд я была! Это было еще в самом начале пути, моего нового пути. И казалось, что путь этот будет совсем другим…

Помню, в ночь после получения диплома разразилась страшная гроза. Но вместо того чтобы скрыться в убежище своей кровати, завернувшись с головой в одеяло, я вышла на балкон и подставила лицо ветру и дождю. Вокруг гремел гром, и сверкали молнии. Дождевые струи хлестали меня, тонкая ночная рубашка тут же промокла насквозь, а я, словно не чувствуя этого, стояла перед лицом стихии, и во мне поднималась другая, еще более сильная гроза – внутренняя. Дикое чувство освобождения и какая-то непонятная эйфория захлестнули меня.

«Старая жизнь закончилась сегодня! Она стекает с меня сейчас вместе с этими очистительными дождевыми струями. Символ ее окончания – диплом – лежит в комнате на тумбочке. С сегодняшнего дня я сама буду выбирать, как мне жить. Я больше никогда не буду вот так безвольно плыть по течению. И больше никакого неверного курса! И никакой фальшивой дружбы! Отныне и всегда я буду сама выбирать, с кем мне общаться. Я переворачиваю эту страницу. Я понятия не имею, куда я поеду или пойду, но я свободна и я что-нибудь придумаю. Я в самом начале пути. И я еще буду счастлива!»

Помню, как я долго стояла так, закрыв глаза. Запахи мокрых ночных трав щекотали ноздри. Деревья шелестели листвой и прогибались под ветром. Капли дождя стекали по моему лицу, смешиваясь со счастливыми слезами освобождения. Я действительно верила, что все будет так, как я себе сейчас поклялась.

И где же теперь та смелая, полная надежд девчонка, которая стояла на балконе, в ту жуткую ночь после получения диплома, когда разразилась страшная гроза? Которая ни капли не испугалась этой грозы? Которая стояла и грезила о своем светлом будущем и верила, что она обязательно вырулит? Где эта девочка? Я не понимала, что стало со мной и как это все так получилось. Мир, развернувшийся передо мной мириадами ярких звезд, приветствующих и одобряющих меня, когда той, другой ночью мы стояли с Димом на балконе, вдруг свернулся до размеров сухого, сморщенного кукиша. Я погасла. Я совершенно погасла. Мое юношеское желание стать частью чего-то большого и доброго разбилось вдребезги об эту тупую бессмысленную тягомотину, из которой все эти годы складывалось мое существование в этом странном городе.