Жестокеры

С кассетой, прижатой к груди, я подошла к окошку и отодвинула шторку. Выглянув на улицу, я улыбнулась: вдоль дома тянулась полустертая, но все еще ясно читаемая надпись, написанная белой краской, когда-то давно-давно:

«Ребенок-котенок! Я люблю тебя!»

За столько лет дожди не смыли эти слова… Я еще крепче прижала к груди кассету. Нет, никто и никогда, никакие обстоятельства, глупость и жестокость других людей и наша собственная глупость – никто и никогда нас друг у друга не отнимет. И наши чувства никуда не исчезнут – как эта надпись на асфальте под моим окном, которая так и не стерлась за эти годы.

***

Итак, я узнала, что такое нервный срыв. Это жутко, хочу вам сказать. Не хотела бы еще когда-нибудь пережить такую нервотряску. Все эти рыдания, эти разговоры с собой внутри своей собственной головы… На следующий день после этого срыва, так неслабо меня напугавшего и заставившего всерьез переживать за свою психику, я, немного успокоившись, попыталась трезво осмыслить события последних лет своей жизни, свое настоящее. Было ясно одно: я в состоянии полной разрухи. Нелюбимая работа, отсутствие перспектив, преследующие меня неудачи, несбывшиеся мечты о любви и хроническое одиночество, жажда творческой реализации, которая так и не была утолена за эти годы из-за моей хронической занятости, а главное неспособности что-то создать из перманентного состояния выжатого лимона, в котором я все это время пребывала… Все это складывалось в картину полного жизненного тупика. Но как и почему я в нем оказалась? Почему нашла себя в столь плачевном положении?

Куда разлетелись годы моей жизни? И почему за эти годы со мной ничего не произошло, ничего радостного и по-настоящему важного? Из рассказов матери за нашими вечерними чаями, из того, что я видела сама, я понимала, что с каждым годом у всех моих знакомых налаживается жизнь. У всех что-то получается, что-то происходит. У всех, кроме меня. Лишь в моей жизни не происходит ничего. Мертвый сезон. Полный штиль, затянувшийся на годы. Мне оставалось только сидеть и смотреть, как все это время что-то хорошее и важное случается с другими. А моя жизнь, моя собственная жизнь тем временем уходит, ускользает от меня, и я ничего не могу с этим сделать.

Я поняла: анализировать, как и почему все так произошло, за что ко мне так жестока Судьба – бессмысленно. Эти годы просто потеряны – и их не вернешь. Вопрос в другом: что сейчас со всем этим делать – с тем, что от меня осталось? Потому что после той бессонной и залитой слезами ночи я поняла и кое-что еще: больше так я не могу. Моя психика этого просто не выдержит. Я ясно поняла, что не хочу и дальше жить так, как жила все эти годы. Да, я не смогу разобраться с тем, почему все так. Я просто хочу вырваться из тисков этих ограничивающих обстоятельств. Я хочу стать больше, чем вся эта ситуация, в которой я почему-то оказалась и в которой застряла – на долгие годы. Я хочу – если не с чьей-то помощью, то с помощью того, что есть во мне, – просто ее перерасти. Но как это сделать? Как сделать то, чего я не могу сделать уже много лет? Как, наконец, взять свою жизнь в свои руки и направить ее в нужное, правильное, верное русло? И вообще: насколько это возможно – после стольких лет пассивного дрейфования в каких-то мутных водах, в которые меня когда-то зачем-то занесло?

Я не знала ответов на эти вопросы. Но я твердо знала одно: я хочу выбраться из ловушки «не моей» жизни. И не просто хочу – мне это жизненно необходимо, потому что так жить я больше не могу. Правда, я совершенно не представляла, как это сделать и получится ли у меня.

И тем не менее я решила попробовать это еще раз – попытаться вырваться. Твердо решив для себя, что эта попытка будет последняя.

Дома я достала кисти и краски, которые привезла с собой из города …sk. Все это время у меня не выходили из головы слова той мудрой женщины – главного редактора одного из глянцевых журналов, к которой я когда-то приходила на собеседование со своими юношескими рисунками. Писать настоящие картины, с глубоким смыслом – внутренне я давно была к этому готова, я знала это. Пользуясь спонтанным отпуском и относительным спокойствием атмосферы родного дома, я пыталась придумать и набросать эскиз для картины, идея которой у меня родилась уже давно – еще в прошлый приезд сюда, когда, сидя на бетонном ограждении возле заброшенной спортивной площадки, я думала о нас с Димом. Уже несколько лет меня не покидало ощущение ускользающей жизни. Проходящей мимо меня. Вот как я это видела: она, твоя настоящая жизнь, интересная и полная важных событий, словно проходит мимо, а ты не можешь ее ухватить. Ты слаб и беспомощен, твои руки опущены. А та жизнь, что у тебя есть, она не такая, как ты хочешь. Она серая и однообразная. Она не твоя. Она поддельная. Тебе ее просто подсунули вместо твоей настоящей жизни. Это суррогат, в котором ты никак не влияешь на то, что с тобой происходит, на все эти дурацкие события и ситуации, а лишь из раза в раз, снова и снова в них попадаешь и ничего не можешь с этим поделать.

Подобные мысли и состояния часто одолевали меня в городе …sk. Мне все время казалось, что эта суррогатная жизнь постоянно отодвигала меня и мои начинания куда-то в сторону – на обочину той дороги, по которой свободно, без препятствий, идут другие. Когда я хотела что-то для себя, что-то свое, все время что-нибудь случалось – как с моими занятиями живописью, которые я столько лет не могла толком начать. Жизнь словно говорила: сейчас не время, это ты сможешь сделать потом. Возможно. Нагло врала мне, как я теперь поняла.

Моя ускользающая жизнь, проходящая мимо… Я села и попыталась выразить на полотне, как это, что это такое. Но с чего начать? Как начать, если ты никогда раньше всерьез не занимался живописью? Если ты совсем не умеешь – быстрые этюды не в счет. И как вообще это делают – придумывают образ? Взяв кисть, я делала какие-то наброски, но ничего не выходило. Все тщетно! Я не могла найти образ. Все-таки права была та надменная дама из приемной комиссии Института искусств: искусству либо посвящают всю свою жизнь, либо не занимаются им вовсе. Невозможно это делать урывками, в те редкие свободные часы, которые у тебя остаются после работы, особенно такой выматывающей и нервной, как у меня. Как бы ты ни абстрагировался и ни пытался ставить во главу угла свою внутреннюю жизнь – творческую – нездоровая атмосфера на работе влияет на остальные сферы твоей жизни, в этом я убедилась. Она отнимает силы. Она истощает, вытягивает из тебя все, все до капельки! Того, что от тебя остается, совсем не хватает на настоящее серьезное творчество.

Возможность рисовать и заниматься живописью мне всю жизнь приходилось отвоевывать – в непрекращающейся борьбе с теми обстоятельствами, в которые жизнь меня постоянно ставила. Всегда что-то сдерживало мои творческие порывы. То у меня не было красок и холстов. И денег на краски и холсты. Потом, позже, когда у меня появились средства и возможность купить себе все, что нужно для живописи, возникла другая проблема: у меня совсем не было времени на свои творческие экзерсисы. Круг замыкался! Приходя каждый вечер домой в состоянии выжатого лимончика, я просто бессильно падала на диван лицом вниз и какое-то время лежала в прострации. Все, на что у меня хватало сил, иногда, редкими вечерами, когда мне каким-то чудом все-таки удавалось не провалиться от усталости в забытье, – просто поразмышлять над неясными образами и записать какие-то строчки в свой дневник. И то глаза мои слипались, и нередко я обнаруживала себя дремлющей с карандашом в руке. Это редкое погружение в творчество, такое нерегулярное и каждый раз после длительных перерывов, было совсем не продуктивным. Я продвигалась вперед миллиметровыми шажками! Ни одной полноценной картины, даже наброска или эскиза! Я мечтала о своей будущей жизни художника, но не создала за эти годы ничего, чтобы приблизиться к своей мечте! НИ-ЧЕ-ГО! И ведь никто мне не препятствовал, меня не разгромили критики. Просто это было естественное затухание каждой новой попытки творчества, начатой с таким энтузиазмом – потому что мало времени, потому что нет сил…

Итак, уходящая, ускользающая жизнь… Я как никто другой знала, что это такое. Но вот как мне изобразить ее – уходящую от меня жизнь? Ни одной идеи. Я была в отчаянии: ну как при такой душевной наполненности я могу быть так пуста! Невозможность выразить свои мысли и чувства разрывала меня. Из-за эмоциональной усталости от этого напряжения у меня в прямом смысле слова опускались руки. А ведь короткий отпуск скоро закончится, мне снова придется выйти на работу, и у меня опять ни на что не будет времени!

Оставшись одна в своей комнате, я, закрыв глаза, в очередной раз пыталась поймать эту своенравную, вечно ускользающую от меня белокрылую птицу – Вдохновение. Что-то вырисовывалось, смутное, неясное… Даже показалось, что я близка к тому, чтобы это уловить… вот сейчас… сейчас…

Скрипнула дверь в мою комнату.

– Я пойду пожарю котлеты. А потом буду смотреть телевизор: концерт сегодня будут передавать.

Не открывая глаз, я шепотом взмолилась:

– Тсс! Не спугни…

Я сказала это так тихо, словно выдохнула. Мать не расслышала. Не дождавшись моего ответа, она захлопнула дверь. Я услышала удаляющиеся шаги. Я открыла глаза. Белой птицы и след простыл. Даже пера не осталось…

Мать с неудовольствием наблюдала за моими творческими мучениями.

– Опять достала свои краски и кисточки. Отдохни, ведь итак устаешь на работе!

– Я скоро уйду с этой работы. Я чувствую, понимаешь, чувствую, что могу состояться как художник. Я уйду сразу, как только у меня начнет что-то получаться.

– А по-моему, ты занимаешься ерундой. У тебя все хорошо. Место теплое, зарплата хорошая. Вон как приоделась! Брось ты эти глупости!

Я обернулась и с недоверчивой улыбкой взглянула на мать.

– Ушам своим не верю! Ты же с презрением относилась к тому, что я работаю в торговле!

– Да, – мать упрямо вскинула подбородок. – Но что поделаешь, если твоя дочь почему-то больше ни на что не способна. Хорошо, хоть так. И пусть все так и остается.

Я опустила голову.

– Они про меня болтают. Всякую ерунду. Они злые, тупые и ограниченные.

– Ничего! Поболтают и перестанут! Это же бабы. Нашла из-за чего расстраиваться!

Я долго молчала, поэтому мать спросила:

– О чем думаешь-то хоть?

– О том, что я творческий человек, но всю жизнь почему-то иду не туда, – тихо пробормотала я.

Мать расхохоталась:

– Ты кто? Глупости! Все это просто твое высокомерие и зазнайство. Замуж выходи и рожай, как все. А то мне уже перед соседками неловко. Постоянно спрашивают: когда?

Вот так у нас с ней всегда: после долгой разлуки надышаться друг на друга не можем. Но уже через пару дней мать предпринимает очередную попытку атаки, от которой я снова вынуждена отбиваться. «Перед соседками неловко»… Да, и в этот раз, когда я выходила на улицу, меня встречали недоумевающие и осуждающие взгляды этих дворовых стражниц, которые как будто не сходили со своих лавочек все эти годы, словно приросли к ним намертво своими плоскими от долгого сидения задницами. Мне было плевать, что они обо мне думают. Но, к сожалению, моя собственная мать всецело разделяла мнение дворовой общественности, испытывая стыд за свою непристроенную дочь. Не раз за время моего короткого отпуска она поднимала свою «любимую» тему.

– Может, все-таки позвонишь «жениху»? Может, он еще не женат и помнит…

– Нет!

Неприятное одутловатое лицо того, кто хотел меня купить, промелькнуло перед внутренним взором. Я вспыхнула от возмущения и отвращения и судорожно сжалась в комок. Нет, я слишком хорошо помнила, что это такое, когда пытаешься «устроить свою личную жизнь» вот так, с трезвым холодным расчетом. Как все. Не годилась я для этого.

– Это все от твоей душевной лености, – поставила мне диагноз мать.

Она посмотрела на меня и грустно вздохнула:

– А вообще ты уже давно могла бы стать счастливой. Если бы не была такой странной и глупой.

***

«Ты уже давно могла бы стать счастливой. Если бы не была такой странной и глупой».

В любом случае теперь поздно что-то менять. Особенно себя. Все, что со мной происходило, сделало меня тем, кем я стала – человеком Мыслящим, Рефлексирующим, Творческим.

Одиноким.

Я лишь качала головой, слушая мать. Какая пропасть нас разделяет! Мать меня совсем не понимает и никогда не понимала. Как объяснить ей, что мне тесно в рамках повседневности? Ведь я давно ее переросла – ну как она этого не видит? Она считает это высокомерием и зазнайством. Думает, что я, ее родная дочь, плоть от плоти ее, должна быть такой же, как она сама – простой и понятной. Я должна жить и реализовывать себя в соответствии с программой, которую она в меня вложила. Разве может быть во мне что-то иное, чем то, что она мне дала при рождении? То, из чего состоит она сама?

Я все время хочу развернуться, а они все словно сжимают меня. Стягивают туго, в рулончик, как коврик. Вот и мать все время пытается убедить меня в том, что я меньше, чем я есть, а ведь я… Я, возможно, даже больше, чем я сама о себе думаю. Но откуда это во мне? Откуда в некоторых из нас эта мучительная потребность вырасти, подняться над обыденностью, выразить себя, донести до других свои мысли? Мучительная настолько, что без этого ты просто не можешь дышать?

– И в кого ты такая пошла? – вздыхала мать.

Честно говоря, я и сама не знаю, как я такой получилась. Взять столько от отца и ничего от матери. А может, ни от кого из них? Когда-то давно, еще в школе, я уже задавалась этими вопросами: насколько предопределено то, какими мы станем? И от чего это зависит: от генов, воспитания, среды? Тогда я пыталась в это вникнуть, но информация, которую мне удалось найти, была крайне скудной. Оказалось, за эти годы появилось много новых материалов по этой теме. Например, Данидинское исследование. Точнее, оно было проведено уже давно, но узнала я о нем только сейчас. Жадно поглощая те статьи, которые находила, я многое для себя прояснила, но так и не приблизилась к ответу на свои главные вопросы. Я поняла, что наследственность и воспитание определяют особенности нашей внешности и даже черты нашего характера. И наследственность, и воспитание могут в какой-то степени определить то, как сложится наша жизнь. Но все-таки есть что-то в нас, что как будто дается свыше и вне зависимости от того, кто мы и как нас воспитывают – а порой даже вопреки. Наша внешность, характер, здоровье – все это определяется генами, да, но не талант. Нет, не талант! Ведь он не дается нам в наследство от родителей. Не передается с их генами. Не формируется он и воспитанием. Похоже это и есть та божественная искра в нас, которая не зависит от того генетического материала, из которого мы построены, и от усилий тех, кто нас лепит.

С трепетом всматривалась я в себя, в непознаваемую для меня самой, пока еще не исследованную глубину своей личности. А вдруг у меня и правда есть этот самый талант? Вдруг это не высокомерие и не зазнайство? Но ведь тогда я несу за него огромную ответственность. За то, чтобы он обязательно был реализован, выражен в какой-то осязаемой форме, донесен до других людей. А я не делаю ничего… Вот так бесцельно трачу свою жизнь…

Болезни роста. Как вы тяжелы… Мне не с кем было в ту пору поделиться своими открытиями, сомнениями и терзаниями. Не у кого спросить совета. В том, что я когда-либо услышала или прочла, не было ответов. Тема маленького человека достаточно широко раскрыта в литературе. А как жить человеку, который чувствует, что давным-давно вырос из той среды, что его породила? И теперь держит его своим слишком тесным панцирем? Что делать, если ты перерос свое окружение, если чувствуешь, что ты больше, чем те люди, с которыми вы вместе выросли? Ты остаешься один на один со тем потенциалом, который ты в себе чувствуешь, и даже самые близкие не понимают тебя. Они отказываются верить, что вы, вышедшие из одного общего корня, оказались так разделены и различны. Они всеми силами пытаются удержать тебя в тех рамках, в которых существуют они сами. И что тебе делать? Идти за своей звездой или идти в психушку? Ведь они все считают тебя психом. Я чувствовала отчаяние из-за того, что мне приходится через все это проходить. Почему я? Зачем мне эти способности, если я не знаю, что с ними делать? Я не просила, чтобы меня ими наделили. Зачем эти мучительные творческие поиски, отнимающие все мои силы и при этом бесплодные, не дающие ничего? Насколько легче мне было бы жить без осознания своего потенциала и при этом какого-то страшного, рокового бессилия выразить себя!

Они вконец измучили меня – вопросы, на которые я не могла найти ответов. Я обратила свой взор в звездное небо, в которое мы когда-то всматривались с Димом. Как я хотела вновь стать той беззаботной 14-летней девчонкой. И чтобы мы стояли с ним, обнявшись, на нашем ночном балконе и мечтательно наблюдали за спутниками, счастливые друг от друга – два влюбленных безумца… И больше ничего не нужно. Ничего!

***

Lebensmüde. «Уставший от жизни».

Мне пришло на ум это странное немецкое слово, которое я запомнила со времен колледжа. Когда я его впервые услышала, оно поразило меня своей емкостью: в одном слове – целая судьба! Я еще не знала тогда, что через несколько лет скажу так про себя саму. Может, именно этим и объясняется мое творческое бессилие? К таким выжатым лимонам, как я, не приходят блестящие идеи. И поэтому теперь, когда целых две недели я могла делать, что хочу, у меня опять ничего не получилось.

Все потому что Lebensmüde. Конечно, как не устанешь от жизни, когда она у тебя такая!

Я смотрела на тетрадный листок с изображением лохматого уродца, с жутким швом вдоль всего туловища и с откушенным пальцем. Этот рисунок я набросала час назад, не выдержав внезапно нахлынувшего на меня полнейшего разочарования в себе и своих творческих способностях. Я написала на листке название – «Жизнь, как она есть» – и повесила рисунок возле зеркала. Теперь я сидела на кровати и смотрела на него. Вот к чему все пришло: я хотела научиться писать настоящие картины, я хотела создать столько прекрасных полотен, и вот он скудный итог нескольких лет моей жизни. Вместо того чтобы сделать эскиз будущего полотна, я сижу и перевожу последний день отпуска на всякую ерунду.

Я встала, сняла рисунок со стены и села с ним на кровать. Я сидела и смотрела на него. Я зависла на этом рассматривании, но ничего не могла поделать со своей инертностью. Я сама не понимала, как и зачем я это начеркала. Может, я ненормальная? Ведь стать ненормальным не так сложно, как думается. Достаточно чтобы хотя бы один раз что-то в жизни не заладилось, пошло не так. А дальше по принципу снежного кома…

«Может, мать права, и мне только кажется, что я так многое могу? Никакого таланта, никаких способностей у меня нет. Зачем я мучаю себя? Зачем пытаюсь?»

Я тяжело вздохнула и разжала пальцы. Рисунок выпал и залетел под кровать. Как будто спрятался там, боясь быть уничтоженным. Боялся он не напрасно: я действительно хотела его порвать. На мелкие-мелкие кусочки. Просто лень было нагибаться.

Ее рождение – рождение моей новой личности – давалось мне невероятной болью и муками. Казалось, она, огромная, гораздо больше меня, росла прямо из глубины моего тела и буквально разрывала его на части. Как же мне хотелось послать к черту все эти тяжелые мысли, сомнения и переживания!

Последний день отпуска бессмысленно догорал в лучах заходящего солнца. «Шедевр» так и не был создан. Не появилось даже эскиза. И в этот раз я промучилась зря. Перегорела, не дав пламени.

***

Тогда я еще не знала, что оно никогда не приходит по заказу и по щелчку. Когда у тебя есть время и ты готова. Когда ты специально взяла для этого отпуск. Нет, оно всегда приходит неожиданно и без предупреждения. Без стука. Его нельзя запланировать и предугадать. Его приход невозможно обеспечить тем, что ты садишься за стол или встаешь с кистью у мольберта, с твердым намерением плодотворно потрудиться. Нет, с Вдохновением так не получится! Ты можешь провести весь день за этим столом или за этим мольбертом, занимаясь всякой ерундой. Зато в другой день Вдохновение само неожиданно налетит на тебя и буквально собьет тебя с ног, когда ты будешь к этому совершенно не готова. Например, когда будешь сломя голову нестись вниз по лестнице, опаздывая на работу после беспокойной ночи, которая последовала за трудным днем, проведенным в дороге.

Мои мучительные раздумья продолжились и в автобусе, который нес меня назад в нелюбимый город …sk. Дорога всегда располагает к таким размышлениям. Я закрыла глаза и погрузилась в себя. Вот и прошел мой «творческий» отпуск. И его я умудрилась потратить впустую, как трачу впустую и всю свою жизнь. Сколько я всего упустила, сколько от меня ускользнуло… и продолжает ускользать… Потерянная любовь, прошедшая молодость, ушедшие близкие… Потери, потери, потери… И ничего взамен. Каким еще ты можешь стать от такой жизни? Да никаким другим, кроме как тем, кто ты есть – одинокий несчастный безумец, у которого больше нет сил на то, чтобы жить…

Сейчас такое время, когда каждый обязан быть счастливым. Вот и мать говорит о счастье так, словно это не ощущение радости и полноты жизни, а твоя обязанность, долг. А если жизнь складывается по-другому, тяжело и трудно, то на тебя смотрят как на сбитую машиной собаку: жаль, что ты не умерла сразу. Ты раздражаешь всех своими страданиями, тебя хотят поскорее убрать с глаз долой, скинуть на обочину… Так я себя и чувствовала – собакой с перебитым хребтом, скинутой на обочину. И теперь – в том состоянии полной разрухи, в котором я сейчас сижу…

Я открыла глаза. Но почему именно это слово – «сижу»…? Почему «сижу», если я скинутая на обочину собака? Не «валяюсь», не «лежу»? А сижу? К своему удивлению, я поняла, что не только сижу, но и жду? Чего?

Утром, когда я уже собиралась выходить, я зачем-то подошла к окну и оперлась руками о подоконник. Я словно не могла выйти из комнаты, не додумав начатую вчера мысль. За стеклом весело шелестели молодой клейкой листвой высокие липы. Все казалось таким солнечным и радостным и так контрастировало с моим подавленным состоянием, мыслями о собственной бесполезности и целых двух неделях свободы, которые были потрачены вот так бестолково.

«Так чего я все-таки жду?»

Словно очнувшись ото сна, я поняла, что дико опаздываю. Я схватила сумку, быстро вышла и закрыла за собой дверь. Но, бегом спускаясь по лестнице, я все равно продолжала думать об этом неясном образе, который все вился и вился вокруг меня, и который я никак не могла ухватить.

«Так чего я все-таки жду?.. Да ничего я уже не жду! И будущее мое как в тумане…»

Будущее мое как в тумане? И тут, внезапно я увидела ее – себя! – героиню своей картины! Она сидит на дороге, а вокруг – туман. Вдалеке смутно вырисовывается силуэт мельницы… Она, усталая и отчаявшаяся, не просто сидит на обочине. Она не отдыхает, она сошла с дистанции – с дороги, по которой продолжают идти другие. Другие, но не она. Потому что она – я – осталась в пролете. На обочине дороги жизни. И вот теперь я сижу на этой обочине, а все идут мимо меня, довольные, счастливые. Они все идут мимо, они все обогнали меня: добрые и злые, умные и посредственные – любые, все. Даже те, про кого я никогда бы не подумала, что и они меня обгонят. Но меня обогнали даже они, а я сижу, сижу одна на обочине и считаю свои потери. Свои ушедшие и уходящие годы. Уходящие стремительно и бесполезно…

– И я сижу…

Я быстро взбегала обратно наверх.

– …на обочине…

Мои ноги отсчитывали ступеньки – одну за другой. От быстрого бега я задыхалась.

– … Дороги Жизни! Значит вот так, да? Пока я была в отпуске, я ничего не смогла придумать. Но стоило только вернуться и выйти на работу…

Я поняла: это ТО, что я так мучительно и долго искала. Распахнув дверь и влетев в комнату, я достала палитру с теми давними следами багрянца и подковырнула пальцем слой засохшей краски, как запекшуюся кровь на ране. Я лихорадочно налила в масленку льняное масло, чтобы разбавить эту засохшую краску, и принялась рисовать эскиз. Быстрыми хаотичными движениями, ломаными линиями я на какой-то первой попавшейся под руку картонке набрасывала то, что видела, пока образ не ушел, пока он еще был четким. Грустная девушка, с моими чертами лица, сидит в неудобной позе, как нахохлившийся воробышек… длинная бордовая юбка, в цвет моего бархатного платья, из-под нее выглядывают стоптанные остроносые ботинки, у меня такие были в юности, тогда так модно было, и я до сих пор хожу в них – не в буквальном смысле, конечно… Ботинки с отбитыми носами – конечно отбитыми, ведь она прошла напрасно столько дорог! Ей нигде не были рады… и мельница на заднем плане, и туман, и свинцово-серое небо. Все!

Нет не все. На дальнем плане сияет просинь. Все-таки просинь! Мааааленьким обнадеживающим пятнышком.