скачать книгу бесплатно
Вошла в своем дремучем свитере.
В клетке сидело звероподобное человекообразное.
Арбатская музыка
Кришнаиты в розовом расположились на потертом коврике перед магазином «Консервы». Грубоватые лица бритоголовых музыкантов странно сочетаются с нежными лепестками их одежд.
Один – с маленькими дзинькающими тарелками. Другой – с длинным гортанно выговаривающим барабаном. И третий – с какой-то сложной фисгармонией, мехи которой он сдвигает и раздвигает босой ногой. Он еще и поет в микрофон, укрепленный на бритой голове тонким металлическим обручем.
Заунывная, прозрачная, бесконечная и одинаковая, как текущая вода, мелодия, выводимая неожиданно чистым голосом при невидящем взгляде широко расставленных глаз. Она необъяснимо завораживает и не дает уйти.
Больше, чем покушение на оживающую в кармане и норовящую выпорхнуть на вытертый коврик пятисотрублевку. Нечто вроде плывущей по небу вереницы облаков, когда засмотришься. Понимаешь, что надо сделать усилие и отойти, и не хочешь, чтобы эта однообразно ветвящаяся музыка прекращалась.
Подзинькивают тарелки, постукивает барабанчик, обвивает, как лиана, фисгармония с ослепшим голосом. Где мой колокольчик. Дайте мне розовую одежду. Обрейте голову. Дзинь-дзинь-тук-дзинь…
На мое счастье, на том углу, где «Макдоналдс», грянул диксиленд. Они в эту пору всегда там собираются, старые лабухи, поседелые, пузатые, краснорожие обноски 60-х.
Фальшивящий на каждой ноте, повизгивающий джаз.
Непередаваемо пошлый в соседстве с заунывной небесной гармонией в розовом. Чудесно земной и плотский, мгновенно забивший ее жизнерадостными вскриками сакса.
Я облегченно вздохнул и спасся – или окончательно погиб, бросил повеселевшую денежную бумажку джазистам на пиво и отправился дальше по своим делам.
– Вы что-то сказали?
– Нет, рыгнул.
Память памятью, а о людях напоминают вещи. Бабушкины часы с боем. Отцовский механический карандаш. Теткина серебряная ложка.
А с годами и они куда-то исчезают, будто растворяются во времени, как сахар тает во рту.
Каркающая французская речь.
Обводя взглядом комнату, задумался, вычисляя возможное местонахождение кошки.
И жили тогда на двух- и трехпалубных дачах.
Не то с банджо, не то с теннисной ракеткой в чехле.
Ее только немного портил длинный змеящийся рот.
Тот предзакатный час, когда кладоискатели со своими лопатами высыпают на позлащенные косыми лучами картофельные поля.
Маленький сухой листок, вися на невидимой паутине, быстро-быстро вертелся на ветерке – точно прял воздух.
Небо было пусто, и только по горизонту тонкая вереница облаков складывалась в далекие пирамиды, сфинксы и бредущий по сахарному песку верблюжий караван.
Вокзальная готика Праги.
Шел переулками еврейского квартала, где и живут, и говорят картаво.
Над крышами выползла раздавленная оранжевая луна, точно там грузовик проехался по апельсину.
В сильные холода городская река все-таки замерзает, и тогда по ней пускают маленький ледокол, чтобы у детей и пьяниц не возникло соблазна пройтись на тот берег по ненадежному, подтачиваемому с изнанки теплыми городскими стоками льду.
1996
Явился со своей весьма телесной женушкой…
Из всех искусств для нас важнейшим является – кулинарное.
Мелкий писательский чиновник из баталистов-маринистов, подвыпив, все жаловался на молодую жену, блядующую с турком с соседней стройки. «А раньше у нее мясник был из нашего гастронома…»
По вагону шествовала мороженщица, крича «а вот эскимо, эскимо!» таким противным голосом, что хотелось купить зараз весь ящик, лишь бы заткнулась.
Бо?льшую часть времени он проводил за своим массивным директорским столом, уставившись на его пустую поверхность, в позе «Девочки с персиками» – если б только девочка эта обладала бородой, девяноста пятью кило живого веса и беспрерывно курила сигареты «Lucky Strike».
Оплетшие куст вьюнки разом разинули свои белые ребристые граммофончики, точно готовые грянуть на весь сад маленькие духовые марши.
Сад терпимости.
Жопастенький контрабасист был копией своего инструмента.
Потолок курортного павильона украшал расписной плафон, причудливо сочетавший барочную форму с социалистическим содержанием: там были нимфы со снопами, фавны с отбойными молотками, амуры в детсадовских матросках…
На пляже водились мелкие белые камешки, похожие на выпавшие молочные зубы.
В будущую археологию наша эпоха войдет под именем «культуры пивных баночек».
Из-за угла выскочил автомобиль с подвернутыми веками.
Вышел из подъезда в новых версачевых штанах.
Подмосковный август выдался по-прибалтийски холодный и прозрачный, так что соседскую бабку, встретившуюся по дороге в магазин, подмывало приветствовать эстонским «тере!».
Он целый день гулял в толпе, выискивая глазами женщин.
На перекрестках уже начали появляться решетчатые вольеры с полосатыми арбузами, наводя на мысль о зоопарке.
Танго «Дымок папиросы».
Хорошая дорога оставляет в нас больше следов, чем мы на ней.
В провинции деревянные дома отчего-то оказываются живучее кирпичных.
Над местностью нависли тяжелые, с луной навыкат, небеса.
К утру ей приснился эротический сон с хорошим концом.
Великий шелковый путь всегда кончается вещевым рынком.
Высокомерные юные поэты.
…А после обнимался в парке с застывшими зимними статуями, как Диоген.
1997
Он так потратился на лекарства, что не на что было похоронить.
Изгнанный из отечества сиракузский тиран Дионисий Младший спасался от голода, обучая ребятишек грамоте.
Так и прожила всю жизнь скороговоркой.
В бывшем общественном туалете открылся ресторанчик. Мы сходили туда и поедали форелей, отваливая от рыбин розовые пласты.
Крепился, крепился, да и выронил им в глаза наболевшее слово, как закипевший чайник выплевывает свисток.
Там еще был провинциальный филолог в черной нафталиновой тройке, с тщательно разбросанной по плечам волнистой шевелюрой, как пристало человеку артистическому. Вроде капельмейстера в беднеющем помещичьем доме.
Воздух в саду шевелился от мириадов крошечных мошек.
Время от времени откуда-то забредал бандитского вида лохматый кот с горящим желтым глазом, повадкой и видом напоминавший художников-авангардистов начала 70-х, кучковавшихся вокруг выставочного зала на Кузнецком мосту.
Лучшие мысли приходят в голову в пять часов вечера пополудни в заполненном солнцем саду, когда соловьи только еще начинают переговариваться о любви и красоте.
Господь мало того, что создал этот мир. Он еще и поддерживает его в приличном состоянии.
В нестройных стеклах только что построенного здания синими пятнами отражалось небо.
Поезд выстукивал по-японски: «сан-дэн», «сан-дэн»…
Большое, сталинской постройки, здание было все выпотрошено ремонтом, и во дворе, как стадо черно-пестрых коров, валялись вытащенные из квартир оббитые эмалированные ванны.
Самое чудесное, что Ему до нас есть дело!
Собака Баскервилей. Кошка Баскервилей. Мышка Баскервилей.
На поэтическом вечере, как всегда, вертелось множество переспелых девиц с обтянутыми в джинсы попами и запахом пота, не заглушаемым даже ихними зверскими духами.
Характеристика: Трудолюбив. Добычлив.
С тарелки на него глядели печальные глаза форели.
Состояние клинической жизни.
1998
Похолодало, задуло, и ветер гнал по льду замерзшей городской реки мелкий бумажный мусор и полиэтиленовые пакеты, время от времени взмывавшие вверх, как чайки, в невидимых воздушных водоворотах.
Когда через неделю потеплело, лед потемнел и сделался похожим на рыбью чешую.
Ветер был таким резким и ледяным, что всякое сказанное слово тут же срывалось с губ и остывающим облачком отлетало в сторону, чтобы пропасть в пространстве.
Заявление: мир тесен.
Молодой поэт вышел на сцену в таких громадных штанах, какие бывают разве что у гранитных памятников.
По сводам, как птицы по веткам, разлетелись херувимы в виде личиков с алыми крылышками, похожими на двух гигантских креветок.
С облака глядел православный Бог с красным банщицким лицом.
Вот явится к тебе Дьявол, и чем ты в него запустишь – шариковой ручкой, что ли?
Это бессмысленно, как спор Цельсия с Фаренгейтом.
Во дворе запахло весной и бензином.
Толстый кот любовался с подоконника подсохшим асфальтом и при этом еще ворковал, как голубь.
Стены комнаты были увешаны таким количеством разнокалиберных распятий, что наводили на мысль о языческом капище.
Что осталось от древнеегипетской цивилизации? Посмотрите папирусы: одна бухгалтерия. А вы говорите – искусство!
Где-то внизу, на фоне тянувшейся под самолетом тусклой земли, плавали, как медузы, легкие круглые облачка.
Адмирал Улисс.
Море перевернуло его вверх тормашками, закрутило в буруне и выплюнуло на берег.
Скажи, какому богу ты молишься, и я скажу, что ты за народ.
В те далекие времена, когда Фалес заезжал в гости к Гераклиту попить эфесского пивка…
На маленьком аэродроме самолеты с укутанными в тряпки мордами ждут случая полетать.
Вспомнились старые красные московские трамваи, похожие на дачные балкончики.
Со слезами навыкат…
Пропащий художник: на вернисаже ни одной хорошенькой женщины.
На тропинке, ведущей с речки, повстречалась идущая за руку парочка, такая смущенная и розовая, точно они перепачкались, кувыркаясь в стогу Моне.
На эстраду в яркой бабочке и мятом смокинге выскочил птица-говорун.
Эйнштейн умер и предстал пред Всевышним.
– Ты подошел ближе всех к пониманию Творения, за это – любое желание.
