скачать книгу бесплатно
«Что-то мне на теле тоскливо!» – пожаловалась ей подруга.
Судя по запаху, до меня в приемной сидел человек в калошах.
Я и не думал, что снова встречусь со знаменитым слоненком Москвичом, в детстве виденным в зоопарке. Только теперь, в Зоологическом музее, у него были стеклянные глаза и широкие портновские стежки на брюхе.
Товарняк прогрохотал так близко, обдав мазутным ветром, что на миг он почувствовал себя Анной Карениной.
С платформы валила толпа толстосумчатых баб.
Шелестя по асфальту когтями, пробежала собака.
Пьяненькая девчонка-строитель из лимитчиц, в перепачканном краской комбинезоне, пристает к прохожим с целой гроздью водочных бутылок в авоське, предлагая отметить получку. Те отмахиваются. Удивленно-отчаянно она только бормочет вслед:
– Ну и город! Выпить не с кем!..
Небесный Дизайнер.
Значит, так: водка, сигареты, цветы, гондоны. Вроде для дома все купил.
Играл ли Ду Фу в фут-бол?
Вообще-то все искусство – реклама. Творения Божия.
Готовясь к переходу в мир иной, не мешало б подучить мертвые языки, вроде древнегреческого. Там будет масса интересных собеседников.
Прошел какой-то, важно раскачивая шубу.
Тот самый переулок, где Берия охотился на старшеклассниц.
Говорящие часы заговорили с инопланетным акцентом.
Выйдя в отставку, майор написал книгу авангардистских стихов, составленных из паролей, запомнившихся за все годы службы. Она имела успех у критики, а также у зарубежных разведок.
Весь мир казался ей одной громадной спальней.
Из романа «Машина времени»:
– Сослать в 37-й!..
На шкафу в кабинете астрономии пылился зеленоватый глобус Луны, похожий на заплесневевшую головку сыра.
Мысли в голову приходят, но такие короткие…
Из тех губастых бабьих лиц, которые улыбнутся влажным ртом, и вид такой, будто раздвинула ноги.
У них денег – жопы не клюют!
Некто Нектович.
Мышей бояться – книг не писать.
Утреннее поучение сыну: «Мир не спальня, а столовая. И человек в ней – едок».
Из-за распухшей губы он приобрел какое-то древнерусское произношение.
Театральный режиссер Гуревич просил называть себя запросто: «Гуру».
2001
По набережной ползла целая вереница грузовиков с коническими грудами снега в кузове, вроде каравана белых дромадеров.
…китаец только мяукнул что-то по-своему и упал.
Длинный фуршетный стол плотно обступали писательские спины. Через каких-нибудь полчаса они поредели и расступились; на всем белоскатертном пространстве среди перепачканной пластмассовой посуды лежала на блюде одна-единственная виноградина. Она-то мне и досталась.
Еще там был круглоголовый критик с кудрявой бородкой клинышком, похожей на бабий лобок.
Опечатка: «Автор задерживает свой вздор на…»
У нас состоялся глубокий и бессодержательный разговор.
«…с изображением ангела в натуральную величину» (из каталога).
Выучить язык, на котором «утренник» – это детский праздник, «дневник» – тетрадка для оценок, «вечерник» – студент высшего учебного заведения, а «ночник» – осветительный прибор, – невозможно!
Отношения с музыкой у него были, как у обыкновенного человека с едой: покушать любит, но путает куропатку с рябчиком.
Маленькая лохматая душа кошки.
В этот ранний час пустой, с перевернутыми стульями и раздернутыми шторами ресторанный зал заполняли утренние звуки: голоса уборщиц, звон посуды из буфетной, далекие телефонные звонки в кабинете директора, пробуемый настройщиком рояль…
Эти окна с лепниной еще помнят те времена, когда по тесному Арбату проезжали вожди в круглозадых послевоенных автомобилях.
Затиснутые между домами дворики, где днем прогуливают детей и собак, а ночью распивают.
Кому – праздники, а кому – будники.
На прилавке возлежала рыбина, судя по величине, одна из двух, которыми Иисус накормил пять тысяч паствы.
Кошка вертикального вспрыга.
«Кто мог подумать! С утра он себя неплохо чувствовал, купил даже два презерватива на вечер…»
Надо же, что как раз 8 марта я оказался в одном троллейбусе с Кларой Цеткин. Противная старуха на соседнем сиденье все шуршала пластиковыми пакетами и ругала демократов.
Красный кавалерист Отведибеда.
За всеобщими жалобами и не заметили, как жизнь переменилась. Уборщицкого вида коренастая бабка в овощной лавке выговаривает продавщице:
– Чтой-то у вас нынче ананасы какие мелкие!
Если уж ты кот, то давай себя потискать.
Несгораемые сейфы «Настасья Филипповна».
Дачные подмосковные дворцы: деревянные дореволюционные и краснокирпичные новейшей постройки.
В саду овечьим стадом паслась сирень.
Этой мыслью я уже был посещен.
Высоко-высоко пролетел один из тех двухмоторных самолетов, что заполняют все небо металлическим визгом, несоразмерным маленькому серебряному тельцу.
– А правда, что в Австралии живут питеки?
В кафе на Бронной сидела с чашечками у окна, казалось, все та же, что и утром, парочка, брюнет с блондинкой. Только теперь они поменялись местами.
У компьютера долго бурчало в животе.
В моей памяти парка все еще вяжет и вяжет свой бесконечный чулок у решетчатой двери лифта.
– У него душа растолстела…
В аквариуме толпились рыбки с какими-то губастыми славянскими лицами.
…Еще раз крутанулся и встал как вкопанный, и гордо глянул на публику, держа балерину за фюзеляж.
Значительная часть старой Самары состоит из поленовских московских двориков.
Какая-то прошла, вертя тугой маленькой жопкой.
«Когда цвела прыщами юность» (романс).
Из здания Биржи вышел не то маклер, не то брокер с киргиз-кайсацкими усами.
Дуревестник.
Уехал так далеко от дома, что уже и километры сменились милями.
По цейлонским законам, хозяин обязан содержать слона так, «чтобы тот был счастлив».
На предложение подвезти отказался:
– В метро я буду читать или думать, а так что?
Мерзкий запах хризантем.
Граф фон Гамбургер и лорд Чизбургер за лаун-теннисом.
В городское окно неведомо откуда залетело дачное цоканье пинг-понга.
Лишь одна выбившаяся из кроны ветка лепетала на ветерке…
Всю ночь во дворе орут, как лягушки в весеннем пруду, поставленные на сигнализацию автомобили.
На ногах у него были башмаки той внешности, какая могла бы заинтересовать Ван Гога.
К полудню ветерок прогнал по небу маленькое стадо овец, и снова там никого.
Ковылявший вдоль забора старик перегнулся пополам погладить кошку, будто отдал земной поклон.
Как всегда чуть боком, пролетела ласточка.
…Так и просидели на берегу до утра, пока Медведица не вычерпала своим ковшом все небо вместе со звездами.
Троллейбусная блондинка уехала в своем окне, а я в ее зрительной памяти так и остался с зонтом на остановке.
Человек с лицом телесного цвета.
Высказывался он веско, по-хозяйски формулируя всякую фразу – точно раскладывал по полкам штуки добротного сукна.
«Выплывать надо, выплывать!» – и сделал руками движение вроде брасса.
С ним было трудно говорить: он мыслил в масштабах области, а мне интересней мироздание.
Перед входом в ресторан у большого, как катафалк, черного джипа маленькой толпой стояли, тихо переговариваясь, мужчины в темных костюмах. Было похоже на похороны.
У дверей торчал бравовидный охранник.
Это что же – на том свете я повстречаю всех соседей по коммуналке? И тех райкомовских старперов, что цеплялись ко мне в выездной комиссии?
В то слабоумное время…
«А я ей в кактус-то кипяточку, кипяточку!..»
Между столиками в кафе прогуливался кот преуспевающего вида.
Потом подали сливовый джем, видом напоминавший солидол и вкусом тоже.
За нехваткой текстов в посмертное издание включили пухлый том истории болезни.
О, эти гнущиеся в руках типографа тяжелые кипы свежеотпечатанных листов!
К вымершим породам домашней утвари, вроде кофейников и чернильниц, теперь присоединились и пишущие машинки.
Вот подрастут вылупившиеся в словарном гнезде кукушата – и разлетятся по газетам.
В Париже выйдешь из музея на улицу – а вокруг все те же Моне с Писсарро.
