скачать книгу бесплатно
Вит тормозит, а потом чуть отстает от меня, когда очередной поворот приводит нас в тупик. Тупик кончается тяжелой стальной дверью, над которой горит яркая оранжевая лампа. Я поворачиваюсь, чтобы обратиться к Виту, но, пока я глядел на дверь, он уже растворился в темноте. Осталась только чернота коридорного лабиринта, звук капель, падающих в ржавые лужи, да свет лампы. Поборов сомнение, я поднимаю кулак и намеренно громко стучу в дверь.
***
Щиток отъезжает в сторону, и из темноты на меня смотрит пара пожелтевших глаз с неестественно расширенными зрачками. Их обладатель не говорит ни слова.
– ГСР, – представляюсь я. – Ты арестован, рыбий глаз.
Не проронив ни звука, часовой захлопывает щель. Я неуклюже пытаюсь помассировать себе поясницу. Раздается глухой лязг, словно кто-то заряжает противотанковую пушку, и, спустя мгновение, входная дверь начинает медленно раскрываться, влекомая во тьму массивным рычагом. Из открывшегося прохода вырываются клубы сизого дыма. Кажется, что внутри начинается пожар. Я заскакиваю внутрь, и дверь немедленно захлопывается. Ствол автомата упирается мне между ребер, но я смотрю прямо.
Перед собой я вижу неестественно статного человека, с флангов прикрытого безносыми и безухими мордоворотами, подпирающими потолок. Отглаженную жилетку и набриолиненный пробор валета несколько портят три маленьких круглых ожога, украшающие его щеку. Мордовороты направляют на меня автоматы, а валет близоруко щурится.
– Батюшки, Петр Климентьевич! – восклицает валет, и его губы расползаются в слащавой улыбке. – Рады снова вас видеть.
Он манерно взмахивает руками, и охрана опускает автоматы. АВ-556, отмечаю я. С трофейными клеймами.
– Хозяин у себя? – сразу спрашиваю я.
Может, проскочу. Как-нибудь по-быстрому. Если по-быстрому, то как бы вроде и не было, не считается.
– Это не ко мне, Петр Климентьевич. Но Юрий недавно вернулся, в зале найдете. Спросите его.
– Юрий? – переспрашиваю я. – Нос, ты хочешь сказать?
Валет изящно подавляет смешок. Мордовороты коротко и синхронно гогочут.
– Гм. Да, – кивает валет. – Проходите, прошу.
Он останавливает охранника, сунувшегося было обыскивать, и я уже собираюсь пройти в зал, когда другой костолом встает на моем пути. Мне приходится задрать голову, чтобы взглянуть в его глаза.
– Девок по лицу и туловищу не бить, – гудит троглодит, – цены твердые, торг неуместен, – продолжает он тоном, которым в Зоином колледже зачитывали ТТХ тракторов. – Если речник – отдельные девки. Нормальных трогать нельзя…
Прежде, чем дуболом успевает закончить тираду, валет взмахами рук заставляет его замолчать.
– Эти трое новенькие у нас, Петр Климентьевич, – извиняющимся тоном поясняет валет. – Вас не знают, и вообще у них мозги работают плохо. Какой-то дурной клещ пошел, наверное.
Я решаю попробовать воду.
– Может, просто специалисты у вас халтурят, – говорю я, – как там Алхимик поживает?
– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – спокойно жмет плечами валет, – эти дела мне без интереса.
Ничего не меняется в его лице, ничего не блещет в глазах. С другой стороны, у него профессия. И метаморфозы. Когда сигаретами жгли, он тоже не дернулся. Я киваю ему, и валет услужливо кивает в ответ. Проигнорировав возмущенно зажужжавший сканер, я прохожу в зал.
Тьма предбанника уступает место сизому мареву, которое расступается под светом массивных натриевых ламп, нависающих над столиками. Монохромный оранжевый свет ламп дает сумрачным лицам яркие контрасты. В полумраке ярко выделяется огромный аквариум, занимающий большую часть противоположной стены. Его мутные воды подсвечены синими прожекторами. Сидящие на его фоне силуэты словно бы по трафарету вырезаны из реальности. Смотрят ли на меня? Без сомнения смотрят. Тут многим и смотреть-то не надо, и нечем. Ладно. Я пересекаю проходную и вступаю в лабиринт столиков. В этом заведении нет гвалта голосов и пьяной брани – только шепот, раздающийся отовсюду, и гудение грамофона, издающего странные, хоть и приятные слуху звуки, которые музыкой никак не назовешь. Между столами бесшумно снуют прислужницы, одетые в короткие обтягивающие платья. Их глаза светятся во мраке, а сквозь ткань платьев можно различить биолюминесцентные татуировки, сплошь покрывающие их гибкие тела. На всех у них только одно лицо. В углах зала можно заметить тяжело вооруженных охранников, неподвижных, как статуи. Большой и приземистый зверь бродит между столов, едва касаясь скатертей, и никто не обращает на него внимания. Я никогда не был именно в этом заведении, и все же его устройство мне знакомо болезненно. По всей коллекторной системе у Удильщика еще минимум пять таких же помещений, и его клуб постоянно переезжает из одного в другое, перенося с собой все убранство и антураж; тоннели откапываются и закапываются по необходимости.
Наконец, я оказываюсь вблизи аквариума. Сразу видно, что у это место – на приоритетном положении. Стол, вырезанный из неизвестного науке дерева, стоит на возвышенности, окруженный кожаными диванами. С боков кто-то сидит, но мой взгляд прикован к дивану центральному, который оккупирован гуманоидом, ростом не достающим мне до груди. Его морда – иначе не назовешь – практически лишена подбородка. Челюсти, закрытые поросшими щетиной уродскими складками, выдаются вперед неестественно далеко, а его длиннющий нос почти достает до тарелки. На тарелке что-то слабо шевелится. Толстенные руки Носа расслабленно лежат на столешнице, в непосредственной близости от АВ-556 и подствольных гранат, занявших центр стола. Его черный взгляд следовал за мной с тех пор, как я переступил порог зала. Побурив меня своими мертвыми глазами, Нос пару раз постукивает по столу костяшками. Какие-то мутные процентщики исчезают с одного из диванов, освобождая место по правую руку. Не мешкая, я сажусь, мимоходом оглянувшись. В зале все по-прежнему, никакого особого движения. На поверхности, по крайней мере. Почему-то именно в этот миг у меня появляется уверенность – это не они были. Не Удильщик. На душе становится чуть легче.
– Слышал, Штаб Управления разворотило. Так или нет? – отрывисто спрашивает Нос. Голос у него запредельно гундосый – кажется, что со мной говорят из другой комнаты.
Я молча киваю в ответ, и он многозначительно почесывает нос. В этот момент из зала выныривают бесшумные прислужницы. Чифирбак Носа пополняется его излюбленным варевом, смердящим горелой селитрой; на другой стороне стола появляются свежие бутылки, а передо мной возникает чашка горячего чая и больше ничего. Все-то он знает откуда-то, зараза подводная… Испугавшись собственной мысли, я обрываю ее, за что тут же кляну себя. Одна из прислужниц остается и, чуть задрав свое платьице, пристраивается мне на колено и обнимает тоненькой рукой за шею.
– Не спрашивай его о Штабе, – вдруг говорит Нос.
– В смысле…
– Не спрашивай, – отрезает он, и делает глоток варева. – Ты знаешь и я знаю, что это не природный феномен. Был. Хозяин не хочет, чтобы ты сейчас в это лез. У него другое поручение.
– Какое? – спрашиваю я. Прислужница заглядывает мне в лицо, угадывая настроение, а потом берет за руку и пристраивает мою ладонь на свою светящуюся ляжку.
– Он сам скажет, – отвечает Нос. – Он знал, что ты придешь. Ему оттуда все видно… Я рад, что ты пришел, – добавляет он, подумав. – Вернулся? Правильно. Без тебя не справимся. Подход нужен. Подход.
– Никуда я не вернулся. Что это там плавает? – говорю я, глядя на аквариум.
– Ополченцы, – коротко отвечает Нос, – опять нас щупали, где нельзя. Зря.
Вглядевшись в синюю муть, я понимаю, что он имел ввиду.
От ополченца сохранились только голова, грудина с парой ребер, да отшлифованный до блеска стальной протез, запястье которого до сих украшают увесистые часы. От лица мало что осталось, видны свежие рубцы, глубоко прорезавшие кость. Буквально на моих глазах, что-то стремительное, украшенное светящимися полосами, вцепляется в труп щупальцами и пастью. Потерзав останки пару секунд, оно отрывает себе большой кусок, после чего скрывается в глубинах аквариума, выпустив чернильное облако.
– Согласно устава, так сказать, воинской службы… – раздается слева развеселый баритон, – лишь благодаря своевременному вмешательству… сделать выводы.
Нос вздыхает, а я поворачиваю голову, и только теперь обращаю внимание на того, что сидел напротив. Сначала в глаза бросаются погоны, потом, с отставанием – лицо. Офицер выглядит, как идеальная подшива – образцово бессмысленно.
– А, добрый вечер, Анатолий Емельянович, – здороваюсь я, – как поживаете? Как обстановка в бригаде?
– Исключительно на основе единообразия и при полном соблюдении… Разойдись, – рассказывает офицер.
– Я так и предполагал, – понимающе киваю я. Прислужница едва слышно хихикает и осторожно кусает меня за ухо.
Под обоими глазами чисто выбритое лицо офицера некогда доблестной 303-й бригады украшают здоровенные пиявки, уже раздувшиеся и светящиеся. Глаза офицера с восхищением смотрят в никуда.
– Этот гнойный тетерев конкретно раскумарился, – в полный голос поясняет Нос. – Как вчера начал, так все не кончит. Вытирать за ним не успевают.
В ответ на эти слова замком по воспитательной задумчиво улыбается.
– Иди к хозяину, – говорит Нос, и снова постукивает костяшками. – Рад был.
Уже когда я поднимаюсь, ссадив прислужницу, Нос обращает внимание на тарелку – забыл про еду, должно быть. Секунду он смотрит на шевелящуюся в тарелке тварь, а потом, совершенно без всякой интерлюдии, обе его щетинистые складки распахиваются и наружу вылетают розовые челюсти с рядами острых зубов. Выскочив на добрые полметра, они хватают все, что было на тарелке, и тут же втягиваются обратно в голову Носа. Вокруг никто и глазом не поводит. Замком 303-й излучает мудрость и умиротворение.
Я прохожу направо, к бару. Прислужница увязывается было за мной, но потом, почувствовав безразличие, растворяется в зале. Двуликий бармен услужливо поднимает барную стойку, а потом открывает дверь, сразу за которой начинается неосвещенный спуск вниз. Я пытаюсь сглотнуть, но получается не сразу.
***
Обширный зал, не освещенный абсолютно ничем. В дальней его части – большущий колодец с невысокими бортами. Я чувствую, что из арок, зияющих в противоположной стене, за мной пристально наблюдают. Зал выглядит очень старым. Стены его отделаны неотесанным камнем, а потолок украшают причудливые сплетения металлических полос. Пахнет здесь совсем не так, как в клубе, и тем более не как в коллекторных тоннелях: чернилами, корешками старых книг и… ладаном? Я успеваю заглянуть в боковое ответвление, и вижу там большую операционную с громадиной автодока в дальнем углу.
Что-то шуршит в углу, а затем в центральной арке возникает фигурка, одетая в белое. Фигурка делает неуверенный шаг вперед, потом еще один, осторожно огибает колодец и приближается ко мне. Ее больничная роба почти светится в темноте. Передо мной стоит девочка лет десяти. Непростая девочка. У нее нет ни волос, ни бровей. На ее снежно-белом, белее больничной робы лице выделяются огромные глаза. Как и у меня, у девочки не видно зрачков – только радужка, сливающаяся с белком нездорового цвета. Радужка у нее абсолютно монохромная, цвета белого золота. Еще интереснее в девочке то, что человеческий глаз увидеть не способен: ее нервная система, похожая на корневую сеть, явно заменена полностью – она полыхает и переливается, словно Полярное сияние; сигналы мчатся по ней с невозможной для млекопитающего скоростью.
Девочка прижимает руки к груди и смотрит на меня. На ее лице я читаю страх.
– Не смотри на него, начальник, – шепчет она, – он не любит, когда смотрят.
Как-то не по нраву мне вся эта обстановка. Удильщик всегда ценил уединение, но это все уже слишком. Девочка бросает быстрый взгляд через плечо, и тут же снова поворачивается ко мне. Теперь мне видно, что над ее правой бровью выбиты литеры, обозначающие группу крови, а над локтями и коленями нанесены пунктирные линии. На похожие я насмотрелся в госпитале, у попавших под артобстрел. Разметка для ампутаций.
Ледяная клешня осторожно берет меня за кишки, и я начинаю прикидывать, в какую из арок стрелять первой в случае чего. Я размышляю о том, успею ли я скрыться в тоннеле, прежде чем меня нафаршируют в ответ, когда на поверхности колодезной воды появляется рябь. Рябь превращается в волны, и вода начинает выплескиваться из колодца.
– Пожалуйста, пожалуйста, не смотри на него! – умоляет меня девочка. Я с трудом отвожу взгляд от колодца и сосредотачиваюсь на ней. Она отвечает мне вымученной улыбкой. – Хорошо… смотреть невежливо…
Девочка извлекает откуда-то из складок робы старинное зеркало с ручкой и направляет его себе за спину. Угловым зрением я вижу, как раздвигается вода в колодце. В ее черной глубине один за другим загораются оранжевые огоньки. У меня в виске, а потом во всей правой половине головы просыпается боль – странная, тянущая и неравномерная.
– Я буду переводить, – поясняет девочка, и с опаской заглядывает в зеркало.
Теперь, что-то еще находится вместе с нами в зале. Огромное и бурое, оно всплывает из тьмы, ощупывая борт колодца, прежде чем опереться о него. Тяжелые капли воды стекают по его ослизлой поверхности, огибая вшитые в плоть шланги. Выйдя из-под воды где-то на треть, огромный силуэт замирает. Царит полная тишина. Переводчица недолго смотрит в зеркало, потом переводит взгляд на меня.
– Ну здравствуй, Леонов, – без интонации говорит она, будто читая наизусть. – Как тебе моя подопечная? – голос девочки вздрагивает, когда до нее доходит, о ком речь.
– Очаровательна. Послушайте, доктор, – говорю я, стараясь не глядеть в сторону колодца. – У меня сроч…
– Должен сказать, – обрывает меня девочка, – я раздражен твоей бестактностью.
– Прошу про…
– Только в этот раз, из уважения к твоей сестре. Зачем ты тратишь мое время?
– Вам, разумеется, известно про диверсию.
– Дальше.
– Мой брат, Аркадий…
Девочка снова глядит в зеркало, потом – на меня. Явно собирается что-то сказать, но потом замолкает, и бросает робкий взгляд через плечо. Меня ощутимо подташнивает.
– У нас мало времени, – дрожащим голоском говорит она, снова повернувшись ко мне. – Ситуация пришла в движение. У тебя есть двадцать секунд.
– Двадцать? Мне… мне нужен сращиватель, доктор. Чистый. Я могу заплатить…
– О-хо-хо! – абсолютно ненатурально хохочет девочка. Ее золотые глаза полны слез. – Снова взялся за старое, Леонов?
– Нет доктор, для моего…
– Ты утомляешь меня. Скажи лучше – что ты для меня можешь сделать?
– У меня есть деньги…
– Я печатаю деньги, мальчик. Этот город принадлежит мне. Не только этот.
Мгновение, я пребываю в замешательстве. Девочка смотрит на меня почти моляще.
– Десять секунд, – говорит она, глянув в зеркало.
– Если… если у вас и правда все схвачено, доктор, как вы объясните сегодняшнюю диверсию? – решившись, спрашиваю я. – Я знаю, что она – не ваших рук дело.
– Не смей дерзить мне, слюнтяй.
– Эта атака уничтожила всю верхушку Управления, включая ваших марионеток. Город в смуте. Кто-то всерьез играет против вас.
Пару секунд девочка хранит молчание, ожидая.
– Вопрос на три балла, Леонов, – наконец говорит она. – С подсказкой. Я ищу человека. Специалиста в своей практике. Его исчезновение играет важную роль в нынешних событиях. Какую – не твоего ума дело. Важно то, что я ищу его. Кто он?
Шестерни скрипят в моей голове. Кажется, что я никогда не найду ответа, когда тот словно сам по себе срывается с моих губ.
– Алхимик. Он же Герцен, Константин Спиридонович.
Снова молчание. Тень в колодце чуть смещается, заставляя воду выплеснуться на камни.
– Не вы один его ищите, – говорю я. – И исчез он не по вашему велению, это уж точно. Слишком большой был шум в Управлении…
– Не зазнавайся, – бросает девочка. – Но… предположим – ты прав.
– Я найду его для вас.
– И ты знаешь, где искать?
– Знаю.
– О, вот он, вот он – огонь в глазах! Как они, кстати – твои новые глаза?
– Не жалуюсь, – отвечаю я. – Вы поможете мне, доктор?
– Вит выдаст тебе склянки. Не потрать по дороге… И не разочаруй меня.
Я киваю. Удильщик остается неподвижным, и, помедлив, я отступаю назад. Я уже поворачиваюсь к колодцу спиной, когда голос девочки снова настигает меня.
– Твои каникулы закончились, Леонов. Вскоре, твои таланты мне снова понадобятся.
Я смотрю через плечо, и вижу, как бурый силуэт подается вперед. Теперь мне становится хорошо видно его. Я немедленно отворачиваюсь, тщась выбить стоящую перед глазами картину. Я слышу шипение, с которым вентиляционная машина подает газ в легкие, а затем Удильщик раскрывает свои рты. Его собственный, черный голос заполняет зал.
– Сезон бурь приходит в пустошь, Петр. Будь бдителен.
***
Час спустя, я задумчиво смотрю в нарезной ствол “Печенега” и решаю, стоит ли рискнуть здоровьем и полезть свободной рукой за удостоверением, или лучше подождать, пока этот дюжий молодчик в черном устанет думать, изрешетит меня и пойдет дальше по своим делам. Из шахты коллектора, на лестнице которой я застрял, фигура драгуна-пулеметчика кажется огромной, словно гора на фоне звездного неба. Звезды, впрочем, видны не особо, потому что драгун светит мне в лицо инфракрасным фонарем, и резь от слепящего света примешивается к очнувшейся мигрени, создавая для меня непередаваемую гамму ощущений. Одно хорошо: насколько я могу разглядеть, передо мной – вчерашний рекрут. От обычного человека его отличают глаза, отсутствие каких-либо волос и угловатые, как у богомола, черты лица, мышцы которого покрывает густая паутина вен. В сравнении со старой гвардией его облик кажется нормальным. Может, еще договоримся.
Я вижу, что драгун отвернулся в сторону и слушает кого-то, стоящего за гранью колодца. Меня посещает мысль, что можно было бы воспользоваться интерлюдией, чтобы засадить плоскогубцы ему в щиколотку, а после дернуть за пулемет – пущай полетает. Впрочем, дружки его, конечно, сразу задраят люк, не забыв набросать в шахту гранат. Заманчивую идею приходится гнать взашей, а к нам тем временем присоединяется новый собеседник. В промежуток между пулеметом и шахтой просовывается великанская рожа, которую я, к сожалению, ни с одной другой не смогу спутать. Носа у него нет, а из лица и черепа беспорядочно торчат костяные выступы, причудливо волнистые, как раковина у двустворчатого моллюска. Глаза червленые, без зрачков.
– Здорово, Пятруха! – басит рожа, – неужто ты? Уж думал, цябя не. Вот за упокой с таварышами выпили. Дело было: соскакиваем мы с гроба – а вводной-то нет, связи нет. Ну и я им сразу: помянем, говорю, Пятро, каханага майго комиссара, – выпаливает рожа на одном дыхании. – Вздрогнем, говорю, за упокой, так сказать, души раба… ну ты понял, – продолжает исполин. – Жил он, кажу, як гангстэр безпрэдельный, а здох как пацук гнойный, и дружки его красноперые с ним заодно окочурились, вот горе-то – как нэ выпить! – повествует рожа, аккомпанируя повесть движениями своей гигантской, поросшей крупной чешуей ладони. – Выпили, а закуски-то не… Так о чем я? А, ну. Подох то ты не подох, Пятро, а вот насчет пацука я как в воду глядел. Знал, где искать! – хохочет он. Нахлынувшие денатуратовые волны даром что не смывают меня обратно в тоннель, и я пытаюсь скрыть раздражение.
– Привет, Слава, – сухо отвечаю я.
